В своей книге «Единство и многообразие в Новом Завете» [728] я, к немалому своему удивлению, прихожу к заключению, имеющему отношение к теме нашего сегодняшнего разговора. Его можно выразить в таких словах. Новый Завет не обладает фундаментальным единством - если под таковым подразумевать некоторую признанную словесную форму, с последовательностью применяемую по всему спектру новозаветных документов. Но он обладает некой признанной сердцевиной, ядром общей веры, которая (сердцевина) нашла свое выражение в различных терминах, применяемых в различных контекстах, на которую нанизываются другие элементы веры и исповедания, - и в них, в зависимости от контекста, могут акцентироваться те или иные различные, а порой и вовсе противоречивые, черты. В начале заключительной главы (§ 75.1) я так подытожил это положение [729]: «Центром единения» и «объединяющим элементом» в первоначальном христианстве являлось
единство исторического Иисуса и прославленного Христа, то есть убеждение в том, что, с одной стороны, вдохновенный бродячий проповедник из Назарета, Который исполнил Свое служение, умер и воскрес ради того, чтобы, наконец, объединить человека и Бога, а с другой - та Божественная сила, которая позволяет христианам молиться и с помощью которой они встретились с Богом и были приняты Им, - это одно и то же лицо - Иисус, человек, Христос, Сын Божий, Господь, животворящий Дух.
Я считаю, что так можно выразить и принцип «фундаментального единства» в Новом Завете [730]. Попытаюсь сейчас вкратце повторить свой анализ - это имеет прямое отношение к нашему разговору.
Что подразумеваем мы под «фундаментальным единством» в Новом Завете? Что конкретно мы ищем? По каким признакам распознаем? Я могу предложить два возможных критерия; один берет начало по большей части в Новом Завете как источнике исторических сведений об истоках христианства, другой - в Новом Завете как Писании. В первом больший упор делается на слово «фундаментальное»: фундаментальное единство - это то, которым христианство было объединено с самого начала, имеющее отношение к историческому основанию христианства. В другом имеется несколько большая склонность к ударению на слове «единство»: фундаментальное согласие есть элемент, общий для всех новозаветных писаний, основополагающая вера или исповедание, подтверждаемые или воспринятые всеми новозаветными документами. Когда мы спрашиваем, какие элементы христианства обладают обоими признаками, тогда мы и продвигаемся к тому типу ответа, что я привел выше. Его можно свести к двум словам - «Пасха» и «Пятидесятница».
а) Пасха. Трудно сомневаться в том, что воскресение Иисуса - самое сердце христианства - фундаментальное в смысле обоих вышеназванных признаков.
По этому вопросу в источниках имеется полная ясность. Как бы далеко по времени мы ни проникали, наиболее общим элементом веры и свидетельства является именно воскресение Иисуса. О нем - центральное утверждение уже достаточно хорошо сложившегося к тому времени обобщения, символа веры, приводимого Павлом в 1 Кор. 15:3, 5: «что Христос умер за грехи наши… и что Он явился Кифе, потом - Двенадцати…» Это выражение Благой вести, которое, как утверждает Павел, он получил сам, то есть, надо полагать, при своем обращении. Поскольку обращение Павла произошло не позже трех лет со дня смерти Иисуса, а весьма возможно, что и того раньше, это утверждение одним махом переносит нас во времена, на два-три года отстоящие от самого события.
То, что вера в воскресение Иисуса принадлежит к числу наиболее ранних формулировок, к которым по праву может быть применен термин «христианские», подтверждается подобным свидетельством в других местах у этого же раннехристианского автора, Павла. Например, некоторые элементы символа веры различаются в Павловом письме к римским церквам - приводимые Павлом вероисповедные формулировки, не в последнюю очередь призванные уверить его читателей в Риме в том, что он придерживается той же веры, что и прочие апостолы. Большинство из них имеют центром воскресение Иисуса (КП):
…родившемся от семени Давидова по плоти, поставленном Сыном Божиим в силе, по духу святости, в воскресении из мертвых (Рим. 1:3-4);
Который предан был за согрешения наши и воздвигнут для оправдания нашего (Рим. 4:25);
Христос Иисус, умерший, но и восставший… Который пребывает по правую сторону Бога… (Рим. 8:34);
Потому что, если ты исповедуешь устами твоими Иисуса Господом и уверуешь сердцем, что Бог воздвиг Его из мертвых, ты будешь спасен (Рим. 10:9).
Нет необходимости далее иллюстрировать эту мысль. Эти и другие, ставшие уже традиционными, отрывки, обнаруживаемые в самых ранних из новозаветных писаний, служат несомненным доказательством тому, что вера в воскресение Иисуса составляет самый что ни на есть глубинный фундамент христианства. Самое раннее исповедание, к которому приложимо название «христианское», есть утверждение, что «Бог воскресил Иисуса из мертвых» [731].
То же заключение сильно напрашивается, когда мы предпринимаем исторические исследования первых описаний Пасхи. Как бы ни оспаривали это иные новозаветные библеисты, трудно не прийти к заключению, что повествования об опустевшей гробнице Иисуса основываются на фактически существовавших исторических рассказах. И уж вряд ли кто‑нибудь усомнится в центральном утверждении, содержащемся в описаниях явлений Иисуса после воскресения, - в утверждении, что Его «видели» живым после смерти многие из Его первых учеников, - причем видели так, что, к своему удивлению, вынуждены были признать, что Он был «воскрешен из мертвых» [732]. Даже самые скептические оценки этих свидетельств едва ли в состоянии не прийти к заключению, что христианство началось с «появлением пасхальной веры». Итак, в терминах исторических оснований не приходится сомневаться, что воскресение Иисуса - один из аспектов фундаментального единства в Новом Завете.
Подобное же получается, если окинуть взглядом всю совокупность новозаветных писаний. Кульминация каждого из четырех Евангелий - обещание или сообщение о явлении Иисуса после смерти, Иисуса, воскрешенного из мертвых. Книга Деяний Апостолов начинает свой рассказ о первоначальном росте и распространении христианства ровно с этого момента, и проповеди, содержащиеся в Деяниях, уделяют больше места утверждению Христова воскресения, чем чему‑либо другому. Утверждение, что Иисус был воскрешен из мертвых, находится в самом центре христианской вести - и это настолько самоочевидно, что, например, самую раннюю проповедь Петра можно резюмировать как «проповедание в Иисусе воскресение из мертвых» (Деян. 4:2), а проповедь Павла в Афинах можно ошибочно принять за провозглашение двух новых божеств - Иисуса и Анастасия (Деян. 17:18).
Мы уже видели, насколько фундаментальным выглядело воскресение для Павла. Приведем только два примера. В цитировавшемся выше отрывке из Послания к Римлянам, Рим. 10:9, ясно видно, что для Павла вера в воскресение Иисуса и исповедание Иисуса Господом - суть две стороны одной медали, и, как хорошо известно, «Господь» - любимое Павлово именование Иисуса. А в Первом послании к Коринфянам, там, где приводится возражение утверждающим, будто «нет воскресения мертвых» (1 Кор. 15:12), скоро становится ясно, что и здесь общей почвой под ногами становится вера в воскресение Иисуса: «А если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (1 Кор. 15:14).
Не слишком углубляясь в детали, мы можем просто заметить, что Первое послание к Тимофею и Первое послание Петра содержат аналогичные вероисповедные формулы, говорящие об Иисусе как о «праведнике за неправедных… воскрешенном духом» (1 Тим. 3:16, 1 Пет. 3:18); что Послание к Евреям, хотя и использует совершенно иную образную систему, заканчивается благословением, в котором призывается «Бог мира, воздвигший из мертвых… Господа нашего Иисуса» (Евр. 13:20); что Послание Иакова, несмотря на его не вполне выраженный христианский характер, тем не менее исповедует Иисуса как «Иисуса Христа нашего Господа славы» (Иак. 2:1); что смысловым центром Первого послания Иоанна служит «свидетельство… что Бог даровал нам жизнь вечную, и сия жизнь в Сыне Его» (1 Ин. 5:11); что апокалипсис Иоанна развертывается из видения - «стоял Агнец как бы закланный» (Откр. 5:6).
Короче говоря, если о чем‑то можно сказать, что оно проходит золотой нитью через все писания Нового Завета, так это об убеждении, что Бог воскресил Иисуса из мертвых. Заметим в скобках, что ни один из рассмотренных здесь материалов не дает сколько‑нибудь надежного основания становиться на ту скорее редукционистскую точку зрения, будто утверждение о воскресении было просто способом подтверждения того, что память Иисуса и Его учение никогда не умрут. В самом сердце этой составляющей фундаментального единства находится утверждение о том, что нечто случилось с Иисусом, а не просто с Его учениками, вера в то, что Бог именно прославил Иисуса, а не просто сделал праведным их следование за Ним, что Бог теперь имеет дело с ними «через» Иисуса, а не только «ради Него». Это подводит нас ко второй составляющей фундаментального единства.
б) Пятидесятница. Христианство имеет в себе две фундаментальные побудительные силы: первая - христологическая, вторая - пневматологическая, то есть убеждение, что Бог дал Духа Своего новым, более полным путем, чтобы Он был метой народу Его, эсхатологическому народу Божьему, народу Божьему конца времен, нового века.
Как с Пасхой, так и с Пятидесятницей. Здесь, как и там, вам пришлось бы хорошо постараться, чтобы в результате исторического анализа не прийти к заключению, что движение, которому предстояло быть названным христианством, с самого начала характеризовалось осознанием того, что оно было въяве осенено Божьим Духом. Именно этим отличались последователи Иисуса от последователей Иоанна Крестителя - тем, что Иоанн крестил водою, а Иисус - Духом Святым. Это противопоставление приводится в начале всех Евангелий (Мк. 1:8 и т. д.), а Лука идет и дальше и использует его в описании самого события пятидесятницы и в первом решительном прорыве к язычникам (Деян. 1:5; Деян. 11:16).
Что касается самого описания пятидесятницы (Деян. гл. 2), то любое критическое научное изучение его признает, что оно как минимум хранит память о первом массовом экстазе или харизматическом опыте, испытанном первыми учениками. А если подойти к рассказу Луки со всей серьезностью, то самой ранней интерпретацией этого опыта было то, что Дух излился тогда во всей эсхатологической полноте - полной мерой, полной широтой: «И будет в последние дни… излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши…» (Деян. 2:17). Вопреки некоторым ученым изысканиям по этому вопросу нигде не было заявлено иного времени или иного места рождения христианской церкви [733]. Опыт пятидесятницы в Иерусалиме положил начало новому веку Божьего Духа, обновленному завету, договору, ратифицированному смертью Христа.
Историческая оценка важности этого первоначального всепоглощающего опыта божественного Духа для зарождающегося христианства идет рука об руку с признанием фундаментальной важности опыта Духа для христианского самосознания основных новозаветных авторов. То, что ближе всего подходит к определению христианина в Новом Завете, дается Павлом как раз в терминах «обладания Духом» и «водимости Духом»: «Ежели же кто Духа Христова не имеет, тот и не Его»; «Все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божий» (Рим. 8:9, 14). Тот же Павел описывает Духа как «залог» того, что Бог завершит свой труд спасения - иными словами, дар Духа есть начало процесса спасения (2 Кор. 1:22; 2 Кор. 5:5, Гал. 3:3, Флп. 1:6). Павлу же принадлежит метафора - «начаток» или «первенец», которую он равноценно применяет к обоим случаям - и к воскресению Иисуса, и к дару Духа (Рим. 8:23, 1 Кор. 15:20, 23) - воскресение Иисуса и дар Духа в равной мере суть начало жатвы всеобщего воскресения и гарантия ее завершения.
Говоря о Деяниях, нам достаточно будет просто заметить, что именно дар и излияние Духа служит решающим фактором в решении любого спорного вопроса о приеме новообращающихся в новое движение. Именно то обстоятельство, что Бог дал язычникам тот же самый дар, что Он дал апостолам в пятидесятницу, не оставляет Петру никакого выбора: как может он отвергнуть тех, кого принял Бог (Деян. 10:47; Деян. 11:17)? У Иоанна настойчиво утверждается фундаментальный и отчетливо новый характер трудов Духа с христианской точки зрения. Он может говорить о Духе, что Его «еще не было» до того, как Его вслед за прославлением Иисуса приняли верующие (Ин. 7:39). А в так называемой «Иоанновой Пятидесятнице» он использует глагол, показывающий, что он понимает приятие Духа как новый акт творения (Ин. 20:22): Иисус дунул на Своих учеников, и это понимается как эсхатологический эквивалент божественного дуновения в акте творения (Быт. 2:7) [734].
И снова нам нет необходимости углубляться в вопрос; хотя ударение на Духа проводится на протяжении всех новозаветных писаний не столь последовательно, как ударение на воскресение, нам не составит особого труда доказать утверждение о том, что дар Духа тоже входит составной частью в фундаментальное согласие в Новом Завете (см., напр., Тит. 3:5-7, Евр. 6:4, 1 Пет. 4:14, 1 Ин. 2:20, 27; 1 Ин. 3:24, Иуд. гл. 19, Откр. 1:4 и т. д.). Опыт Духа Божьего, вера в то, что они испытали не что иное, как эсхатологически новое излияние Духа Богом, составляет часть наиболее основополагающей формации христианской веры, как она исповедуется новозаветными авторами.
Итак, если мы ищем фундаментальное единство в Новом Завете в двояком смысле, в смысле тех составляющих, что входили в христианство с самого начала и со всей последовательностью являют себя как центральные для христианства на всем протяжении документов, из которых состоит Новый Завет, то мы должны начать с Пасхи и Пятидесятницы, с Христа и Духа. Более того, мы не должны упускать из виду то обстоятельство, что именно явленное взаимоотношение между этими двумя фундаментальными составляющими лежит в самой сердцевине первоначальной ясности, отчетливости, отличительности христианства и его успеха. Именно итогом провозглашенного воскресения Христова стал, судя по всему, дар Духа.
А дар Духа был воспринят как доказательство того, что Бог принял этот человеческий акт - акт посвящения себя Иисусу Христу как воскрешенному Господу. Дар Духа показал, что Бог подтвердил истинность Христа и принял к Себе посвятивших себя Ему. Опыт Духа получил свое определение ссылкой на Христа - как Дух Христа, Дух Сына, взывающего «Авва, Отче!» (в части., Рим. 8:9, 15, Гал. 4:6). Ведя экуменические разговоры, никогда нельзя забывать, что именно взаимоотношение и взаимозависимость доктрины и опыта суть то, что лежит в самой сердцевине фундаментального единства Нового Завета.
Разумеется, существуют и другие элементы, неразрывно входящие в связь между этими двумя фундаментальными составляющими. Например, в том, что уже было сказано, подразумевается, что посвящение себя воскресшему Христу и было тем, что свело эти две составляющие вместе в раннем опыте веры; и это тот самый Иисус, о Котором говорится в евангельском предании, - именно Он и есть прославленный Господь. Еще и другие составляющие наслаиваются на эти две основополагающие черты и начинают проявляться, как только мы начинаем их распаковывать - или, говоря исторически, проявляются с тех пор, как первые христиане начали разбираться в том, что они значат в контексте миссии, направленной на иудея и язычника.
Мы посмотрим на самые важные из них в следующем разделе. Но ни одна из них не кажется столь фундаментальной в своем исходном выражении, ни одна не проходит с такой последовательностью и настойчивостью через все новозаветные документы, как эти две. Эти же, Пасха и Пятидесятница, воскрешенный Христос и излитый Дух - составляют неделимое ядро, исходную предпосылку всего остального, пробный камень, на котором испытывается христианский характер всех остальных.
Впрочем, имеется одно исключение - еще одно свойство первоначального и новозаветного христианства, которое только недавно всплыло в экуменических дискуссиях и которое заслуживает гораздо более пристального внимания, чем то, какого оно удостаивалось до сих пор - то, что, пожалуй, лучше всего описать как фундаментальную напряженность между христианством и его иудейскими истоками [735]. И это подводит нас к нашей следующей теме.
