Эта проблема общеизвестна. Если сказать просто (а те, кто хотят познакомиться с ней во всей ее сложности, найдут ее изложение в критических комментариях и монографиях), то она заключается в следующем [1987]. Самые ранние рукописи Евангелия от Марка в знаменитых Синайском и Ватиканском кодексах IV века оканчиваются на Мк. 16:8. То же самое мы видим в нескольких позднейших манускриптах, а некоторые ранние отцы церкви либо ничего не знают о пространном окончании, либо, даже если его цитируют, говорят, что оно признано сомнительным. (К сожалению, ни один из фрагментов папирусов с новозаветными текстами не содержит Мк 16; остается надежда на провиденциальную находку археологов.) Но великие манускрипты V века, следующие за Александрийским, включают в себя «пространное окончание» (стихи 9-20), за ними следует большинство более поздних манускриптов. Кроме того, четыре рукописи VI, VIII и IX веков и некоторые позднейшие включают в себя так называемое «краткое окончание», обозначаемый - стих 86, а далее почти все, кроме одного, содержат также и «пространное окончание». Тем не менее немало манускриптов с длинным окончаниям содержат заметки на полях (звездочки или крестики), которые указывают на некоторые сомнения в подлинности отрывка.
Явно не зависящие один от другого два случая, когда манускрипты IV века пропускают пространное окончание, и другие косвенные свидетельства делают гипотезу о том, что эта концовка не принадлежит к оригиналу, весьма правдоподобной. Кроме того, хотя содержание стихов 9-20 отражает некоторые характерные особенности Евангелия от Марка (например, недостаток веры учеников в Мк. 16:11, 13, 14), оно выглядит подозрительно, как будто тут используются пасхальные повествования других евангелий [1988]. Так, например, Мк. 16:12-13 - это явно краткий пересказ рассказа о событиях на пути в Эммаус, изложенный Лукой (Лк. 24:13-35); явление сидящим за трапезой ученикам (стих 14) взято из Лк. 24:36-43; поручение в стихе 16 представляет параллель Мф. 28:18-20, а вознесение в стихе 19 взято из Лк. 24:50 и Деян. 1:9-11. И, как на это часто указывали, заповедь о необходимости крещения для спасения (стих 16) и перечень удивительных дел, которые совершат апостолы (стихи 17-18), выглядят также как краткое изложение некоторых аспектов позднейшей жизни Церкви [1989]. Учитывая все это, подавляющее большинство современных исследователей самых разных направлений склонно думать, что, хотя краткое и длинное завершения крайне интересны, они почти наверняка созданы не Марком.
На самом деле, «пространное окончание» выглядит, с открывающего его 9-го стиха, как если бы изначально оно существовало как совершенно независимое повествование, поскольку оно начинается с параллели к Мк. 16:1-2/Мф. 28:1/Лк. 24:1/Ин. 20:1, но не как продолжение Мк. 16:1-8:
9 Воскресши же рано в первый день недели, Он явился сперва Марии Магдалине, из которой изгнал семь бесов. 10 Она пошла и возвестила бывшим с Ним, когда те были в скорби и слезах; 11 и они, услышав, что Он жив, и что она видела Его, не поверили.
Из этого можно заключить, что стихи 9-20 не просто были созданы кем-то, кто хотел придать Евангелию от Марка более полное окончание, но что изначально это был отдельный краткий рассказ о пасхальных событиях, который затем использовали, чтобы «заполнить пробел», несмотря на то, что второй рассказ местами повторяет первый. Но данное соображение, хотя и открывает интересные возможности (а вдруг первоначально это было отдельным повествованием? или фрагментом не дошедшего до нас евангелия?), это не имеет отношения к теме нашего разговора. В целом исследователи согласны, что автор Евангелия от Марка сам не написал ни стих 86, ни стихов 9-20.
Из-за этого современные критики поспешили сделать вывод, что остается считать Мк. 16:8 настоящим окончанием. Нам скажут, что думать о другом варианте, может быть, даже со «счастливым» концом, есть признак литературоведческой или богословской наивности [1990]. Эта книга, как и содержащиеся в ней притчи, намеренно сохраняет открытый конец, предлагая читателю самому закончить повествование [1991]. Подобные заявления принадлежат многочисленным современным ученым, которые стараются реабилитировать труд Марка как зрелое произведение, а не наивную книжку со счастливым концом. Трудно судить, насколько за такими стремлениями доказать, что разбираемый текст кончается на Мк. 16:8, стоит тайное желание устранить из самого первого (что считается общепризнанным) евангелия все возможные явления Воскресшего. Когда наблюдаешь за переплетением дисскусий, само собой напрашивается это подозрение.
Тем не менее существуют веские основания поставить эту теорию под вопрос и предположить, что Марк написал более полное окончание, которое было утеряно, а затем заменено (стихи 8б и 9-20) поздними переписчиками, что не было резким отклонением от намерений самого Марка [1992]. Во-первых, заметим, что начало и конец свитка - это самые его хрупкие части. Достаточно поглядеть на любое, особенно факсимильное, издание рукописей Мертвого моря, чтобы в этом убедиться: даже почти целиком сохранившиеся свитки часто повреждены с обоих концов. Можно также вспомнить, как царь своим ножом понемногу уничтожал свиток Иеремии [1993]. Но хотя это соображение показывает, что потеря окончания (как и начала) физически весьма вероятна, оно ничего не доказывает [1994]. Не слишком поможет нам и тот факт, что оканчивать предложение, не говоря уже о книге, словом gar необычно [1995]. А вот что имеет значение - так это понимание книги, написанной Марком, и ощущение, какое окончание подходит к такого рода книге. Конечно, чтобы приводить такой довод, нужно все подробно объяснить, тут же мне придется сделать это очень кратко.
В предыдущей книге я объяснял, что Евангелие от Марка лучше понимать как «апокалипсис», раскрывающий истину о том, кто такой Иисус, через серию моментов откровения [1996]. Поэтому знаменитые притчи у Марка представляют собой рассказы о том, как Бог Израиля исполняет свои загадочные замыслы; образный ряд одной из них, если рассматривать его в контексте иудаизма, несет в себе намек на смерть и воскресение [1997]. В этой апокалиптической схеме Марк тщательно создает систему предсказаний, где Иисус говорит своим ученикам по дороге в Иерусалим, что должно с ним случиться. Сын Человеческий должен много пострадать, его отвергнут и убьют, а через три дня он восстанет (Мк. 8:31; Мк. 9:31; Мк. 10:33-34). Чем ближе к страданиям, тем предсказания становятся длиннее, но все они кончаются словами «и через три дня воскреснет». Эти предсказания создают пунктуацию и форму повествования второй половины евангелия и тесно связаны с утверждением Марка о том, что Иисус воистину есть Мессия Израиля (Мк. 8:29; Мк. 14:61-62). Структура Марка жесткая и простая: главы 1-8 построены на основе признания Иисуса как Мессии, а главы 9-15 примыкают к повествованию о его смерти. Но постоянно, предвидя его смерть, они предвидят и воскресение. (Таким образом, даже если Мк. 16:8 является окончанием евангелия, у нас нет сомнений, что Марк верил в телесное воскресение Иисуса из мертвых.) Поскольку у Марка есть тенденция изображать Иисуса истинным пророком, когда повествование достигает кульминации, так что исполняется сказанное им о Храме и о Петре [1998], детальное осуществление прежних предсказаний Иисуса о его отвержении, страданиях, предании на смерть и казни в главах 14-15 естественно заставляют читателя ожидать достаточно подробного описания и другой части этих предсказаний.
В частности, первая половина евангелия достигает кульминации в момент исповедания Петра в Мк. 8:29, что завершается призывом следовать за Иисусом в страдании, смерти и оправдании (8:31-9:1). Исповедание Петра подтверждает знаменательное событие (преображение), когда голос с неба фактически провозглашает, что Петр сделал правильное суждение, но что нельзя никому рассказывать об этом событии, пока Сын Человеческий не восстанет из мертвых (Мк. 9:9). Это как будто ясно указывает на последнее повествование не просто о пустом гробе и напуганных женщинах, но о чем-то подобном преображению, вслед за откровением об Иисусе как о страдающем, распятом Мессии, в контексте иронического замечания Каиафы в Мк. 14:16 и восклицания сотника в Мк. 15:39, - о последнем событии, когда Бог Израиля провозгласит, что они на самом деле оказались правы той правотой, которая превосходит их понимание или намерения. Это весомая причина думать, исходя из структуры евангелия, что автор намеревался дать более полное и подводящее итоги окончание. Он оставляет множество намеков на грядущее. И поскольку он описал в таких подробностях, насколько истинным пророком оказался Иисус, говоря о своей смерти и ее обстоятельствах, маловероятно, что он не хотел бы показать исполнения пророчества о том, что произойдет далее.
То же можно утверждать негативно, учитывая упрек Петру в Мк. 8:33, за чем сразу идет призыв следовать за Иисусом, безбоязненно его исповедовать перед внешним миром и не стыдиться (Мк. 8:34-38). Это, разумеется, предваряет предательство Петра (Мк. 14:66-72), когда он делает прямо противоположное. Можно ли после этого ожидать, что евангелие закончится словами о том, как женщины «никому ничего не сказали: ибо они боялись»? Тут существуют различные мнения, но я лично думаю, что это маловероятно. Несколько предыдущих эпизодов, когда ученики или кто-то еще боялись (Мк. 4:14, после бури; Мк. 5:15, после исцеления одержимого; Мк. 9:32, когда они боялись спросить Иисуса относительно его предсказания о страстях; Мк. 10:32, когда они боялись, следуя за ним по пути), создают контекст, в котором мы не удивляемся, услышав, что женщины тоже испугались на фоне чрезвычайных событий у пустого гроба. Но страх у Марка должна преодолеть вера: «Что вы так боязливы? Как у вас нет веры?» (Мк. 4:40); «мужайтесь, это я, не бойтесь» (Мк. 6:50) [1999].
Самую близкую параллель к рассказу о женщинах, убежавших от гробницы, мы находим в Мк. 5:33, когда женщина, прикоснувшаяся к Иисусу в толпе, подходит «испуганная и дрожащая» и падает перед ним на землю. Страх заставил ее молчать, лишил дара речи; но из Иисуса вышла сила, он обратился к толпе, и она рассказывает, что с ней произошло. Он отвечает: «Дочь моя! Вера твоя спасла тебя. Иди с миром и будь здорова, избавившись от недуга твоего» (Мк. 5:34). Этот эпизод вставлен в рамки истории с дочерью Иаира, которая в данный момент мертва, но которую вскоре вернет к жизни Иисус; связь двух историй подчеркивает указание на то, что женщина болела двенадцать лет, что соответствует возрасту умершей девочки. Сразу после исцеления женщины приходит посланный сказать Иаиру, что его дочь умерла. Иисус отвечает: «Не бойся, только веруй» (Мк. 5:36). Марк как будто бы четко выделяет именно те слова, которые понадобятся женщинам у гроба. Они удаляются от нас в Мк. 16:8, ничего никому не говоря из-за страха и паники; но если многочисленные ссылки пятой главы на будущее хоть как-то должны исполниться, надо полагать, что Марк не намеревался покинуть героинь в таком состоянии, как Иисус не покинул ни женщину, ни Иаира в их боязни. Действительно, после воскрешения девочки они «изумились тотчас изумлением великим» (Мк. 5:42) [2000], а Иисус велел Иаиру никому ничего не говорить (Мк. 5:43), но когда он давал аналогичное повеление ученикам, Иисус ясно дал понять, что приказание потеряет силу, когда Сын Человеческий будет воздвигнут из мертвых (Мк. 9:9).
Это, разумеется, не единственный намек на воскресение у Марка [2001]. Мы уже говорили о странных словах, приписываемых Ироду Антипе в Мк. 6:14-16. В повествовании Марка эти слова встроены в исповедание Петра в Кесарии Филипповой (ср. Мк. 6:14-15 и Мк. 8:28). Как косвенно показывает Марк, Иисус не есть кто-то иной, восставший из мертвых, но он сам будет воздвигнут из мертвых (Мк. 8:31; Мк. 9:9). И это покажет, что он действительно Мессия, царь Израиля, а Ирод в этом смысле является просто его убогой пародией.
Как и вся структура Евангелия от Марка и разбросанные тут намеки убедительно говорят о том, что Марк хотел закончить свое повествование рассказом о воскресении Иисуса, а не просто о пустом гробе, так и усиление напряжения перед распятием в главах 11-14 указывает на то же самое. Действия Иисуса в Храме ведут к серии споров между ним и иудейскими вождями, что постоянно движется к важному и звучному утверждению, что Иисус будет оправдан, что его действия в Храме окажутся пророческими и что, - неважно, говорил ли он о восстановлении Храма, как и о его разрушении, - сам Иисус, как позже истолкует его слова Иоанн, будет «разрушен» и «восстановлен» [2002]. В середине вереницы этих споров находится вопрос саддукеев (Мк. 12:18-27), о котором мы говорили выше, в главе 9. Помещая его в череду загадок, с помощью которых можно понять действия Иисуса в Храме, Марк должен был понимать, что в контексте нескольких пророчеств о воскресении Иисуса это тоже указывает вперед, на последнее явление истины, на оправдание Иисуса. Затем, беседуя с учениками по пути в сад, Иисус предупреждает их, что они рассеются, когда он, подобно пастырю из пророчества Захарии, будет поражен, но, объявляет он, «по восстании моем я предварю вас в Галилее» (Мк. 14:28). Это, конечно, звучит и в словах ангела в Мк. 16:7. Это предполагает, что Марк намеревался показать не только обещание о встрече в Галилее, но и саму эту встречу.
Все это заставляет думать, что Марк хотел написать что-то еще за пределами Мк. 16:8. Что же он намеревался сказать? Если говорить кратко, то нечто о последователях Иисуса, в частности, о Петре, встретивших в Галилее воскресшего Владыку, который послал бы их наконец сообщить людям о том, что они видели ранее (Мк. 9:9), и нести Добрую весть всем народам (Мк. 13:10; Мк. 14:9).
Это, разумеется, не означает, что Марк написал такое окончание. Может быть, он умер, не закончив книги (как это могло случиться с Иоанном); может быть, что-то помешало ему исполнить эту задачу. Однако в этом случае, если он в своем повествовании о жизни и смерти Иисуса в какой-то мере следовал устной традиции своей общины или более широкой традиции Церкви, вероятнее всего кто-то уже вскоре бы докончил его труд (опять-таки, как, вероятно, случилось с Иоанном). Или, возможно, он писал тогда, когда хотя бы некоторые из «пятисот братий», увидевших Христа «одновременно» (1Кор. 15:6), были еще живы, и оставил окончание недописанным с тем, чтобы кто-то из очевидцев, прочтя его книгу, поделился тем, что видел. Но обе эти гипотезы не выглядят слишком убедительными. Наилучший ответ - что Марк все-таки дописал свою книгу, но окончание было утеряно, скорее всего, из-за несчастного случая, например, из-за пожара в Риме, или, скажем, по чьей-то злой воле (может быть, тут замешан «библеист» I века, который решил создать сложности для всех последующих читателей, или, если серьезно, кто-то не одобрявший деятельности Марка, или внутри Церкви, или извне) [2003].
Что же содержало в себе утерянное окончание? Тут, мягко говоря, перед нами безбрежная перспектива. Можно лишь удивляться скромности исследователей, что они, окрыленные успехом после реконструкции нескольких разных версий «Q», открытия ранних пластов в Евангелии от Фомы, «открытия» «Тайного Евангелия от Марка» и создания гипотетической самой ранней версии Евангелия от Петра, еще пока не взялись за эту куда более благодарную задачу - за работу над содержанием подлинного окончания Марка [2004]. Действительно, большая мода на открытие доселе неведомых текстов помогает чувствовать себя достаточно уютно при мысли о том, что у Марка существовало не дошедшее до нас окончание; но тут есть одно «но»: эта мода есть ответвление особенно антиканонического движения в сфере исследований раннего христианства, так что эта гипотеза, возможно, наиболее правдоподобная из всех их гипотез, будет отметена с порога. Но если людям дозволено изобретать первохристианские тексты на основе фрагментов и намеков, заполняя лакуны и описывая потенциальные возможности, я тоже вправе так поступать, - понимая, как и Павел во 2 Кор 11, что это безумие окажет лишь риторическое воздействие, ничего больше.
Я не стану пытаться реконструировать утраченный текст. Но поскольку (согласно наиболее распространенным представлениям о взаимоотношениях между синоптиками) Матфей до этого места следует за Марком в достаточной мере, в частности, Мф. 28:5б-8а строится на Мк. 16:6-8а, есть вероятность, что он продолжал в том же духе, и тогда Мф. 28:9-20 дает нам набросок того, что собирался поведать Марк в главе 16 [2005]. Конечно, как и Мф. 28:1-8 в Евангелии от Матфея содержит некоторые существенные отличия от Марка, можно ожидать того же и относительно заключения Евангелия от Марка; некоторые типичные для Матфея темы, как можно думать, были добавлены этим евангелистом, в частности, гора (стих 16), наставления (стих 20а) и последнее «Я с вами» (206), что так явно перекликается с пророчеством об Эммануиле из Мк. 1:23 и, таким образом, представляет собой типичное для Матфея окончание. Но в общих чертах утраченное окончание можно представить достаточно надежно: первая встреча с женщинами (или, возможно, с Петром); путешествие в Галилею, где ученики снова видят Иисуса; последнее наставление, после чего они посылаются исполнять свою миссию в мире. Фактически это показывает, что существующее ныне «пространное окончание» в общих чертах не слишком отличается от оригинала, хотя оно и написано совсем другим языком и содержит акценты, к которым Марк совсем не подготовил читателя.
Разумеется, мы не можем знать, что там было. Если бы Лука прервал повествование на Лк. 24:12, мы никогда бы не вообразили поразительную встречу на пути в Эммаус. Если бы Евангелие от Иоанна кончалось 20-й главой, мы никогда бы не представили себе сцену на берегу озера. Возможно, у Марка содержались сокровища, утерянные для нас навсегда, - если они не вернутся благодаря счастливой случайности - находке археологов. Но главный наш тезис уже сформулирован: мы не знаем, что содержало утраченное окончание Евангелия от Марка, мы даже не можем с уверенностью утверждать, что оно существовало вообще, но мы не можем никоим образом утверждать, что его не было. Как не можем мы знать и того, если думать, что это евангелие окончилось на Мк. 16:8, почему это так: потому ли, что Марк больше ничего не знал, или потому, что он знал о дальнейших событиях и хотел отвлечь от них внимание, или потому, что он знал: кто-то еще из христиан тут расскажет знакомую им историю. Поэтому нам надо отказаться от популярного довода, который еще сильнее из-за того, что прямо не вербализуется, что поскольку у Марка нет рассказов об «явлениях», их создали позже. Из 1 Кор 15 мы, конечно, знаем, что это не так. Но полезно помнить, что существующий текст Марка нельзя и не стоит использовать для поддержания этого довода. Евангелие от Марка, как и его окончание, остается загадочным. И отчасти его загадка заключается в том, хотел ли автор оставить его загадочным - таким, каково оно есть сегодня.
Примечания:
[1987]. Подробности см., кроме критических текстов: в Metzger 1971, 122–126; а с полной библиографией и обсуждением — в Gundry 1993, 1012–1021; Сох 1993; Evans 2001, 540–551.
[1988]. См. Kelhoffer 2000.
[1989]. См., например, перекличку между словами о змеях в ст. 18 и эпизодом, произошедшим с Павлом на Мальте, в Деян. 28:3-6.
[1990]. McDonald 1989, 70, где он цитирует Kelber 1983.
[1991]. Например, Α. Y. Collins 1993, 123.
[1992]. Из недавних работ, где сильнее всего отстаивается гипотеза о том, что Марк написал окончание, которое было утеряно, надо вспомнить Gundry 1993, 1009–1012, за которым следует Evans 2001, 539сл. В Fenton 1994, 6, предполагается, что единственная причина, почему выдвигается такой аргумент, — это попытка что–либо противопоставить стандартному представлению о причинах такого резкого завершения Мк. Я не могу ничего говорить от лица Гундри и Эванса, но причина, заставляющая меня думать об утерянном окончании, лежит в толковании остальной части текста (см. ниже).
[1993]. Иер. 36:20-26.
[1994]. О вероятности того, что было утеряно и начало, а нынешнее вступление создано позднейшими редакторами (легче оставить текст без окончания, чем без начала), см. ATGP390, п. 67 с содержащейся там ссылкой на Moule 1982, Koester 1989.
[1995]. См. Evans 2001, где обсуждаются мнения различных ученых: слово gar может стоять в конце предложения или даже книги, — но у нас есть не менее весомый повод думать, что Марк хотел написать что–то еще, чем думать, что он намеревался оставить gar последним словом. Параллельное место из LXX Быт 18:15 («Сарра же не призналась, а сказала: я не смеялась. Ибо она испугалась» [ephobethegar]) достойно внимания и наводит на мысли, но ничего не доказывает ни за, ни против. По крайней мере, в случае Сарры история продолжается. В конце концов, ее скептический смех был посрамлен.
[1996]. NTGP 390–396. Моменты откровения даны в следующих местах: Мк 1:10сл.; Мк. 8:29; Мк. 9:7; Мк. 14:61; Мк. 15:39.
[1997]. Мк. 4:26-29: семя тайно растет, пока посеявший его человек «и спит и встает» (katheude kai egeiretai) ночью и днем, и, наконец, посылает серп, потому что настала жатва. Апокалиптические тона (обратите внимание на отголосок Иоил. 3:15) подчеркивают атмосферу грядущего великого суда, на котором «многие из спящих в прахе земли пробудятся» (Дан. 12:2, в версии Феодотиона используются те же слова, что и у Мк. 4:27). О воскресении в самой притче о сеятеле см. McDonald 1989, 55–58, 72.
[1998]. См. Мк. 13:2 и Мк. 14:58сл. (обсуждение в JVG 522сл.); Мк. 14:30 и Мк. 14:66-72, особенно Мк. 14:65 (стража насмехается над Иисусом как над лжепророком, который не может сказать, кто его ударил, а в то же время во дворе исполняется пророчество Иисуса о Петре).
[1999]. После Мк. 4:40 следует эпизод с еще более сильным страхом, когда ученики понимают, что Иисус обладает властью над творением. Это дает пищу для размышлений, к чему мы обратимся в гл. 16.
[2001]. См. об этом Combet–Galland 2001, 106–108.
[2003]. Тут у меня есть такой союзник, как Рудольф Бультман. В его знаменитой «Истории синоптической традиции» (Rudolf Bultmann 1968 [1921], 285, η. 2, дополнительный материал — 441) имеется длинное примечание, где он, в частности, полемизируя с Э. Мейером, утверждает, что утрата окончания была вполне вероятной и что это не влияет на вопрос о том, являются ли стихи 1–8 сами по себе целостной перикопой. Если мой альянс с Бультманом кого–то начал тревожить, вы почувствуете облегчение, прочитав следующий раздел.
[2004]. Crossan 1991, 415, спрашивает, заканчивалось ли «Тайное Евангелие от Марка» историей о пустом гробе, и отвечает: «разумеется, это так».
[2005]. Если же, напротив, Марк пользовался Матфеем, как до дня своей смерти утверждал Фармер, из этого следует тот же самый вывод.
