Внимательно перечитывая евангельские повествования о пасхальном событии, мы замечаем их двойственность в трактовке образа Христа. С одной стороны, неизменно подчеркивается, что воскресший Христос был иным, чем до Своей смерти и чем все люди вообще. По этим свидетельствам, в Нем появляется нечто отчужденное. Его приближение потрясает, наводит страх. Если прежде Он «приходил» и «уходил», то теперь говорится, что Он «является», «внезапно» оказывается рядом со странником, «исчезает» (напр., Мк. 16:9-14; Лк. 24:31-36). Телесных рамок для Него больше нет. Границы пространства и времени Его больше не связывают. Он движется с новой свободой, невозможной на земле... Но в то же время подчеркивается, что Он действительно Иисус Назарянин. Не просто явление, а Господь во плоти, некогда живший со Своими. Уже в первом сообщении, когда говорится, что камень был отодвинут от входа, а пелены лежали свернутыми на своем месте, мы должны ощутить телесность. Затем мы переживаем с учениками, как они видят и слышат Его, чувствуют Его приближение, ощущают плотность Его тела (Лк. 24:39), влагают палец в раны на Его руках и руку - в ребра. Вся история Фомы, когда ученик сначала не хочет верить, а затем, побежденный, припадает к ногам Господа, позволяет нам вместе с ним почувствовать телесность (Ин. 20:24- 29).
То же намерение прослеживается и в рассказах, производящих сначала странное впечатление, - о том, как Он ест со Своими: скажем, в комнате, где Он внезапно появляется, и они испуганно смотрят на Него, как на призрак, пока Он не спрашивает их, нет ли у них какой-нибудь еды и принимает пищу у них на глазах (Лк. 24:42), или на озере, когда Иоанн, находясь в лодке, видит фигуру на берегу и говорит «Это Господь», Петр же бросается в воду и плывет туда, обогнав лодку, а едва доплыв до Него, они видят разведенный костер, на котором жарится рыба, и Он разделяет пищу со Своими (Ин. 21:1-14). Еще немало иного в том же роде говорится о потрясающем переживании телесности Христа, вплоть до незабываемого введения к первому Посланию Иоанна: «О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни, - ибо жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам, - о том, что мы видели и слышали, возвещаем вам, чтобы и вы имели общение снами» (1 Ин. 1:1-3).
Все время подчеркивается: речь идет здесь о чем-то особенном. Господь изменился. Он живет не так, как прежде. Его существование непостижимо. Оно преисполнено новой мощи Духа, целиком исходит из божественного и в него же погружается вновь. Тем не менее оно телесно и объемлет всего Иисуса, Его существо, Его характер. Оно объемлет и раны, то есть всю прожитую Им жизнь, испытанную Им судьбу, Его страдания и смерть. Ничто не отброшено, ничто не оставлено внизу, в видимости, не имеющей сущности. Все - ощутимая действительность, хоть и преображенная: та действительность, зарницей которой было таинственное событие во время последнего путешествия в Иерусалим. Она - не просто то, что переживают ученики; она существует в себе. Она - не отрешенная духовность, но Дух, пронизывающий все, всю жизнь, не исключая и тела. Это существование предполагает совершенную телесность настолько, что хочется сказать: то тело совершенно, которое полностью объято духом. Человеческое тело - это нечто иное, чем тело животного, и своей завершенности оно достигает только тогда, когда его ни в чем нельзя спутать с телом животного. Что, собственно, означает человеческое тело, становится ясным лишь при Воскресении и Преображении.
Продолжая читать Писание - так, как его только и следует читать, т.е. продумывая и по достоинству оценивая все, мы обращаем внимание еще на один момент. Кто из Апостолов больше всех остальных подчеркивает телесность Воскресшего? Тот, который настойчивее всех говорил о Божественном в Иисусе, - Иоанн. Именно он, провозглашающий Христа Логосом, вечным Сыном Отца, рисует самыми живыми красками Его воскресшую телесность. Это объясняется, во-первых, причинами внутреннего порядка.
Христово благовествование достигло уже таких масштабов, что пришло время определить его суть. Но к этому добавились и внешние причины. Дело в том, что Иоанн своим Евангелием полемизировал со вполне определенным противником - языческим и полухристианским спиритуализмом гностиков, которые, считая, что Бог есть дух, понимали это в том - искаженном - смысле, что Бог враждебен всему материальному, и все материальное перед Ним нечисто. При этом они были очень нетерпимы. Поэтому они не могли принять действительного Богочеловечества, а утверждали, что божественное существо, вечный Логос, некогда сошло на человека Иисуса и вселилось в Него. Его устами оно учило нас истине и показывало путь из плоти к духу. Когда затем этот Иисус умер, Логос покинул Его и вернулся на небо.
В противовес этому Иоанн говорит: Бог стал человеком и остается им в вечности. Можно возразить: какое нам дело до спиритуализма гностиков? Но это не так. Все новое время полно обманчивой «духовности».
Мы видели в предыдущей главе, как оно все время старалось выдать Воскресение за обман, а Божественность Иисуса - за религиозное переживание, как стремилось оно считать образ Воскресшего плодом благочестия общины, отделяя, таким образом, Христа веры от действительного Иисуса. Идет ли здесь речь об исторической или психологической интерпретации событий - это в точности то же самое, что имели в виду гностики, с той разницей, что они пользовались мифологической терминологией. Против этого Иоанн поставил как бы два великих заслона. Первый из них заключен в словах: «Слово стало плотию» (Ин. 1:14). Оно не просто сошло на определенного человека, но вошло в Его естество, так, что этот образ был одновременно и человеческим; то, что Он делал, было Божиим делом, то, что с Ним случалось, было Божией судьбой; налицо была нерасторжимая тождественность существования, ответственности, достоинства. И для того чтобы исключить всякую возможность «перекоса в сторону духовности», он не ограничивается утверждением, что слово стало человеком, но доводит его почти до предела выносимого: Оно «стало плотью». Вторым пограничным столбом служат слова: «Иисус воскрес». Он не только живет в памяти Своих, не только продолжает действовать в истории силой Своего слова и Своего дела, но и пребывает в божественной и человеческой, духовной и телесной действительности. Правда, Он живет измененным - преображенным. Сын Божий не отбросил в Нем Свое человеческое естество, а взял его с Собой в вечную славу, в то бытие, которое возвещается Иоанновым Откровением, на которое указывает видение Стефана, о котором говорит Павел, когда пишет, что Христос восседает на престоле одесную Отца (Еф. 1:20 и Рим. 8:34). Этот образ бытия Сына Божия воспринял Его человечность, и она пребудет с Ним в вечности.
Теперь нам будет полезно остановиться и осознать, что здесь утверждается: нечто воистину неслыханное. И если мы испытываем изумление или протест, то имеем право их высказать.
Кто такой Бог? Дух, настолько превыше всякого духа, что перед Ним и «ангелы - плоть»! Бесконечный, Всемогущий, Вечный, Всеобъемлющий в Своем простом и чистом действительном бытии. Неизменный, живущий исключительно Самим Собой и Себе Самому достаточный. Что Ему до человеческого естества? Ведь уже и вочеловечение непостижимо. Если же мы его принимаем и видим в нем знак безграничной любви, то не достаточно ли жизни и смерти? Зачем верить еще и в то, что эта тварная частица вошла в вечность Божиего бытия? Что делать там ей, затерянной в невообразимом? Почему Логос не смахнет с Себя эту пылинку и не вернется в чистую ясность Своего свободного божественного бытия?... Откровение говорит: эти мысли и ощущения - суть философия или человеческая религия. Христианский подход предполагает иные мысли... Но каков же Бог, если возможно нечто подобное воскресению, а затем - вознесение и восседание на престоле одесную Отца?... Именно таков, что это возможно! Бог как раз и открывается в воскресении, вознесении и вечном пребывании Богочеловека на престоле. Бог не таков, каким мы представляем себе высшее существо, заявляя на основании собственного опыта и мышления, что с Ним нельзя совместить ничего, подобного воскресению; напротив, Бог таков, каким Он предстает в воскресении. А то, что противоречит этому в нашем мышлении и чувстве, оказывается ложью.
Если постараться понять образ Христа, и начать мыслить, исходя из Него, то мы будем поставлены перед выбором: или научиться по-новому думать о Боге, принять новое представление о Нем и вступить с Ним в новые отношения, или дать Христу, при всей Его мощи, раствориться в человеке... Но и о человеке - его образе и предназначении - нам нужно научиться думать по-новому. Нельзя больше говорить: человек таков, каким он представляется с точки зрения мира, поэтому это человеческое существо не может восседать на престоле одесную отца, - а надо сказать: поскольку мы знаем из Откровения, что это произошло, то человек представляет собой, очевидно, нечто иное, чем мы думали. Мы должны научиться тому, что Бог - не только «высшее существо», что Он очень «человечен», - а также и тому, что человек - нечто большее, чем «только человек», что вершина его существа восходит в область неизвестного, и что его назначение окончательно раскрывается только в воскресении.
Только воскресение позволяет до конца понять, что означает искупление: не только откровение о том, Кто есть Бог, кто мы сами и что такое грех; не только указывание детям Божиим пути к новому деланию и вкладывание в них сил для начала и завершения трудов; даже не только само искупление греха, а значит и дарование прощения в преизбытке любви и справедливости, - но и нечто большее, вернее, более телесное. Искупление означает, что преобразующая сила Божией любви овладевает нашим живым бытием. Таким образом, оно - действительность, а не только идея, устремленность и направленность жизни. Искупление - это второе Божие начинание после первого: творения. И какое начинание! Если спросят, что такое искупление, что значит совершить искупление и быть искупленным, то ответом должно быть: воскресший Господь. Он - в Своем телесном естестве, в Своей преображенной человечности - и есть искупленный мир. Поэтому Он называется «рожденным прежде всякой твари», «первенцем» (Кол. 1:15 и 18; 1 Кор. 15:20). В Нем творение поднято до вечного бытия Божия, и теперь Он служит для мира неистребимым началом. Он действует, как воспламеняющий жар, разгорающийся все сильнее, как вход, притягивающий к Себе, как живой путь, призывающий вступить на Него (Лк. 12:49; Ин. 10:7; 14:6). Все должно быть вовлечено в Него, Воскресшего, для участия в Его преображении.
Таково благовествование Посланий к Ефесянам и Колоссянам, да и всех писаний Павла и Иоанна. В начале Нового времени сложилось представление, что христианство враждебно плоти. Но под словом «плоть» подразумевалась тогда самодовлеющая земная плоть - в понимании античного мира, Возрождения или нашего времени. В действительности, только христианство осмелилось вовлечь плоть в самую глубокую и истинную близость с Богом. В одном из наиболее сильных мест Нового Завета говорится: «Тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих: потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне и не только она, но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая искупления тела нашего» (Рим. 8:19-23). Понимаем ли мы, как определяется в этом окончательном суждении слава детей Божиих, иначе говоря, дело Христа? Как «искупление тела нашего»!
Нам необходимо перестроить свое представление об искуплении! Мы все еще находились в плену рационализма, который полагает искупление только в «духовном», понимая под ним мышление, настроение, Движение души. Нам нужно научиться ощущать божественную реальность искупления. Искупление охватывает человека, всю его жизнь настолько, что Павел, которого воистину никто не может обвинить в порабощенности плотью, определяет его как обновление плоти. А это последнее заложено в воскресении, что и побудило того же Павла сказать: «Если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна» (1 Кор. 16:17).
Только теперь нам становится ясным, что значит таинство. Разве не ощущали мы в свое время внутреннего протеста против Евхаристии? Разве не было у нас того же чувства, что и у протестовавших в Капернауме, которые спрашивали: «Как Он может дать нам есть Плоть Свою?» (Ин. 6:52)? Почему «тело и кровь Христовы», а не «истина» и «любовь» Христа? Почему бы не удовлетвориться первой половиной обетовании, возвещенных в шестой главе Иоанна? К чему все осязаемое - чтобы не сказать материальное - о чем идет речь во второй части? Память о Господе - да, но почему для этого нужно есть Его тело и пить Его кровь? Почему нельзя просто памятовать о Нем в достоинстве и чистоте духа? Потому что плоть и кровь Господни, Его воскресшее тело, Его преображенная человечность - это и есть искупление! Потому что в Евхаристии вновь и вновь совершается приобщение к этой преображенной, богочеловеческой действительности. Потому что есть Его тело и пить Его кровь - значит принимать эликсир бессмертия, «pharmakon athanasias», как говорят греческие Отцы, и при этом имеется в виду бессмертие не в какой-то «духовной», но человеческой, в полноту Божию принятой телесно-душевной жизни.
