Выйдите из среды их и отделитесь! (2Кор. 6:14-7:1)
Мы возвращаемся к пропущенному нами раньше отрывку. В том месте, где он стоит, он кажется неуместным. Его строгость не согласуется с веселой и радостной любовью, звучащей в предыдущих и последующих стихах.
Во вступлении мы видели, что Павел написал коринфянам письмо еще до Первого Послания к ним. В 1Кор. 5:9 он говорит: "Я писал вам в послании – не сообщаться с блудниками". Возможно, что это письмо совершенно потеряно. Но возможно, что это один его раздел. Легко могло случиться, что, когда собирали Павловы послания, один лист был неправильно помещен. Ведь их упорядочили не ранее 90 г., когда уже, пожалуй, не оставалось в живых никого, кто знал бы их истинный порядок. И, действительно, по содержанию этот отрывок соответствует тому, что сказано в 1Кор. 5:9.
В этом месте как бы кроются некоторые понятия из Ветхого Завета. Павел начинает с того, что призывает коринфян не преклоняться под чужое ярмо с неверными. Оно, несомненно, восходит к старой заповеди во Втор. 22:10. "Не паши на воле и осле вместе" (ср. Лев. 19:19). Существуют определенные несовместимые вещи, которые испокон веков не полагалось совмещать. Невозможно, чтобы христианская чистота и языческая порочность находились под одним ярмом.
С вопросом "Какая совместимость храма Божия с идолами?" – мысль Павла, возможно, обращалась к Манассии, поставившему истукана в дом Господень (4Цар. 21:1-9), и, позже, к Иосии, уничтожившему все вещи для идолопоклонства (4Цар. 23:3 и далее). Или же он думает о мерзостях, описанных у Иез. 8:3-18. Люди связывали иногда храм Божий с поклонением идолам, и это приводило к ужасным последствиям.
Весь отрывок является страстным призывом не поддерживать дружбы с неверными. Это призыв к коринфянам блюсти свою непорочность от мирского. Кто-то метко заметил, что сущность истории Израиля заключается в словах "Выходите!" Слово Божие, которое пришло к Аврааму, гласит: "Пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего" (Быт. 12:1). Подобное предупреждение получил Лот перед тем, как были истреблены Содом и Гоморра (Быт. 19:12-14). Бывают положения, с которыми христианин не может солидаризироваться.
Трудно себе представить, сколько необходимо было соблюдать тому, кто впервые принимал христианство:
1) Часто человек, принимавший христианство, должен был оставить свое занятие. Допустим, он был каменщиком. Что делать, если его хозяин получил заказ построить языческий храм? Представим себе портного. Как ему поступить, если надо кроить и шить одежды для языческих жрецов и богов? Или он был солдатом. У ворот каждого лагеря горел огонь на жертвеннике, посвященном божеству Цезаря. Как поступить, если ему придется клясться Цезарю в верности? В эпоху раннего христианства перед человеком час от часу вставала проблема: верность своей профессии или верность Иисусу Христу. Говорят, однажды к Тертуллиану пришел человек, изложил ему свою проблему и добавил: "Но, в конце концов, я должен же жить". "А должен ли?" – спросил его Тертуллиан.
В эпоху ранней Церкви быть христианином часто означало оставить свое ремесло. Одной из наиболее известных современных иллюстраций к этому является Ф. У. Чарингтон. Он был наследником большого состояния, нажитого пивоварением. Однажды ночью он проходил мимо кабака и увидел там ждущую у дверей женщину; мужчина, очевидно, ее муж, вышел оттуда, и она пыталась удержать его, чтобы он не вернулся назад. Ударом кулака мужчина сбил ее с ног. Чарингтон посмотрел вперед, потом взглянул вверх. На кабаке было написано его имя. "Этим ударом кулака мужчина не только сбил с ног свою жену, но и совсем вышиб меня из торговли пивом", – сказал он, и отказался от своего состояния, не желая прикасаться к деньгам, нажитым таким путем. Никто не отвечает за совесть другого человека. Каждый человек должен сам решать за себя, может ли он прийти ко Христу со своей профессией и с Христом на свою работу.
2) Часто принять христианство означало для человека отказаться от общественной жизни. В античном мире, как мы это видели в употреблении мяса, пожертвованного идолам, многие языческие праздники проводились в честь бога. Приглашение обычно гласило: "Приглашаю вас отобедать со мною за столом бога Серапес". Даже если это было иначе, начинался и заканчивался языческий праздник возлиянием чаши вина богам. Мог ли христианин принимать участие в таком празднестве? Или должен ли он уйти и распрощаться навсегда с общественной жизнью, которая так много для него значила?
3) Часто это означало, что человек был вынужден оставить семейные узы. Мука раннего христианства часто состояла в том, что оно разрывало семьи. Женщина могла принять христианство, а муж мог прогнать ее. Мужчина мог стать христианином, а жена могла покинуть его. Сыновья и дочери принимали Христа, и двери дома могли навсегда закрыться перед ними. Верно, что Христос принес на землю не мир, а разделяющий меч, и мужчины и женщины должны были любить Его более, чем своих самых близких и любимых. Они должны были быть готовы покинуть и дом родной.
Как бы трудно оно ни было, но всегда останется правдой, что человек не сможет исполнять некоторые обязанности и быть христианином. Христианин должен отстраняться от некоторых занятий этого мира.
Прежде чем перейти к следующему отрывку, следует отметить еще один момент. Павел цитирует здесь Писание, причем все цитаты приведены не дословно. Они представляют собой сочетания из различных отрывков Писания: из Лев. 26:11; Ис. 52:11; Иез. 20:34; Иез. 37:27 и 2Цар. 7:14. Павел вообще редко цитирует точно. Почему? Важно помнить, что в то время книги писались на папирусовых свитках. Например, для написания Деяний Святых Апостолов требовался свиток длиной более 10 метров, очень громоздкий при чтении. В Писании не было деления на главы: его ввел Стефан Лангтон в тринадцатом столетии. Не было также и деления на стихи: его ввел Стефанус, парижский печатник, в шестнадцатом столетии. Наконец, вплоть до шестнадцатого века, не было ничего подобного алфавитному указателю. И вот поэтому Павел и поступал единственно разумным образом: он цитировал по памяти, и, коль скоро, он правильно излагал смысл, его мало заботила точность цитаты. Существенным для него была не буква Писания, а содержащаяся в нем благая весть.
