Утвердившись внутрь, обратившийся всю силу ревности своей обращает на дела самоисправления себя от нечистот и страстей, на высвобождение своих сил и укрепление их в деятельности богоугодной. Эта работа поглощает все его внимание, все труды и все время. По мере приучения себя к этому деланию и, вместе, упорядочения и организования своего внутреннего состояния, он, естественно, более и более входит в себя, собирается внутрь и полагает начало неисходному в нем пребыванию. Это цель начального подвизания, вступление в себя.
В то же самое время, как человек начинает утверждаться в себе, мало-помалу раскрывается пред ним главная цель, которой должен искать и которая прежде как бы скрывалась за множеством дел. Но и само собою естественно, по мере удаления из области страстей, оказаться главному стремлению и тяготению нашего духа, ради распространения круга коего и предпринимается весь труд. Эта цель и стремление есть тяготение к Богу, как верховному благу. Оно возможно под условием ощущения сладости жизни в Боге или вкушения - сколь благ Бог, потому является не вдруг.
Сначала страх лежит на человеке: он служит как раб, по долгу, обязанности, которую сознал в минуту пробуждения. Потом страх стихает и, не исчезая, дает место сладости в работе Господу, ощущению в нем приятности. Явление этого есть явление первого оживления души для Бога, узрение светлой своей цели. Когда это тяготение явится, то начинает расти уже само собою в том же порядке, среди которого и родилось. Не должно, однако же, ждать только его, а самим оставаться не действующими для него, нет, человек должен сам действовать известным образом, дабы споспешествовать скорейшему раскрытию этого тяготения.
К этому в прежнем порядке назначается преимущественно внутреннее положительное делание, но и все дела, так совершаемые, поколику будут совершаться, не выходя извнутрь, способны подать помощь сему тяготению, возращать и укреплять, с чаянием всего от Бога и обращением всего во славу Божию. Это должно быть духом всего показанного делания, иначе оно останется бесплодным и, что особенно, человек не может вынесть его тяготы без этой внутренней силы, влагаемой в него. Так прежние подвиги могут развивать тяготение к Богу, но надобно направлять их к тому особым внутренним настроением, какое должно держать, проходя их.
А. Восхождение к Богу
Восхождение ума к Богу, или тяготение к Нему, образуется по мере укрепления внутренних деланий. Оно в них зарождается, как семя, и зреет на них, как на почве. Храня потому сие внутреннее, для того чтобы возбудить скорее тяготение к Богу, должно при этом:
1. Навыкать умом хождению пред Богом. Пусть человек напрягается непрестанно зреть Бога, яко одесную есть, и восходит до чувства, что он есть зримый Богом. Навыкновение в этом есть дверь к Богу, отверстие неба уму.
2. Все творить во славу Божию и ни в чем - ни вовне, ни внутрь - не иметь в виду ничего, кроме сей славы: она должна быть мерою начинаний и налагать на них печать свою.
3. Все делать по сознанию на то воли Божией, ходить в этой воле и ей во всем повиноваться и вседушно покорствовать [33]. Действование по воле Божией обнимает все бывающее от человека, а покорность ей обнимает все бывающее с человеком. Что ни делаешь, напрягайся увидеть, что Бог хочет от тебя сего дела; что ни встретится с тобою, приими то, как от руки Господней. Лицо, вещь, случай, радость, горе - все прими с радостию, всему покорись с охотою, миром, услаждением, несмотря на противность.
Сими духовными деланиями все более и более ум будет прозревать к Богу и утверждаться в богозрении - навыкнет стоять умом в зрении Бога с Его бесконечными совершенствами. Это зрение дается большею частию во время молитвенного Богу предстояния и зреет посредством сего же молитвенного предстояния Богу. Оно есть начаток восхождения к живому богообщению.
Современно с богозрением является и совершенствуется благоговейное Богу поклонение духом, когда он, в болезненном взывании к Богу, падает пред Ним в самоуничижении, яко тварь, не с болезненным, однако же, чувством, что он есть попираемый и отвергаемый, а с сознанием того, что он - приемлемый, милуемый и ущедряемый.
Вследствие сего будут появляться неудержимые влечения внутрь и к Богу восхищение.
Стремление к Богу - цель. Но сначала оно - лишь в намерении, искомое. Должно сделать его действительным, живым, как естественное тяготение, сладостное, охотное, неудержимое. Только такого рода тяготение и показывает, что мы - в своем чине, что Бог восприемлет нас, что мы идем к Нему. Когда железо тянется к магниту, это значит, что прикасается к нему сила магнитная; то же и в духовном отношении: тогда только и видно, что Бог касается нас, когда есть это живое стремление, - когда дух, минуя все, устремляется к Богу, восхищается.
Сначала не бывает этого - человек ревнующий весь обращен на себя, хоть и для Бога, но это воззрение на Бога есть только мысленное. Еще Господь не дает вкусить Себя, да и человек неспособен, потому что нечист. Он служит Богу, так сказать, безвкусно. Потом, по мере очищения и исправления сердца, начинает ощущать сладость в богоугодной жизни, с любовию и охотою ходить в ней, - она становится его услаждающею стихиею. Душа начинает отрываться от всего, как от холода, и тяготеет к Богу, согревающему ее. Полагаются начатки сего тяготения в духе, ревнующем Божественною благодатию.
Ее же наитиями и руководством и зреет оно среди указанного порядка, коим питается даже без ведома самого действования. Знамение сего рождения суть: охотное, тихое, ненапряженное внутрь-пребывание пред Богом, сопровождаемое чувством благоговения, страха, радости и т. п. Прежде внутрь себя втеснял себя дух, а теперь сам устанавливается и стоит неисходно. Ему радостно быть там одному с Богом в удалении от других, или без внимания ко всему внешнему. Он обретает внутрь себя Царство Божие, которое есть мир и радость о Дусе Святе (Рим. 14:17).
Такое погружение внутрь, или погружение в Бога, называется умным безмолвием или восхищением к Богу. Бывает оно преходящим, но должно сделать его постоянным, потому что в этом - цель. Бог в нас, когда дух наш в Боге истинно, ибо это есть не мысленное общение, а живое, безмолвное, отчужденное от всего погружение в Бога. Как луч солнца уносит каплю росы, так и Господь восхищает дух, прикасаясь к нему. Взя мя дух, говорит пророк (Иез. 3:12).
Многие из святых бывали постоянно в восхищении к Богу, а на иных дух нападал временно, но часто. Так и зачинается, и зреет, и совершенствуется такое тяготение, или вступление в Бога, Божественною благодатию в том, кто ищет Бога искренно, добросовестно, усердно.
Существенное условие для сего есть очищение сердца для принятия влекущего Бога: чистии сердцем Бога узрят (Мф. 5:8). Потому все доселе указанные подвиги, упражнения и дела суть необходимое, неминуемое к тому приготовление. Только все они должны быть проходимы должным образом, и именно с направлением к сему. Главное здесь - хранение сердца: хранилище ревнующего духа - внутрь; условие действительности подвигов, упражнений и дел, когда они идут извнутрь, успехи борения только извнутрь; лучший способ образования тяготения к Богу - внутренний. Следовательно, внутреннее делание есть центральное исходище духовной, истинно христианской жизни. Посему у святых отцов оно одно и поставляется единственным путем к совершенству. Трезвитеся и бодрствуйте, бдите и молитеся, говорит Господь (1 Пет. 5:8; Мк. 14:38). Трезвение, или хранение сердца, - главный подвиг. У святых отцов сюда и направлено все: все - в сердце, ибо что в нем, то и на деле.
Решительный же шаг в восхождении к Богу, самое преддверие богообщения есть совершенное предание Ему себя, после коего Он уже есть действуяй, а не человек. В чем вся сила, или чего мы ищем? Богообщения, того то есть, чтобы Бог вселился в нас и начал ходить в нас, облекся как бы в наш дух, правил и Его разумом, и волею, и чувством, чтоб и еже хотети и еже деяти в нас было Его делом, чтоб Он был действуяй все во всем, а мы сделались бы орудиями Его, или деемыми от Него, и в помышлениях, и хотениях, и чувствах, и словах, и делах. Этого ищет Господь, Владыка всяческих, ибо Он один все в тварях делает чрез твари же. Того же должен искать и понявший себя дух.
Условие к сему боговселению в нас и воцарению, или приятию вседействия, есть отречение от своей свободы. Свободная тварь, по своему сознанию и определению, действует сама от себя, но этому не должно быть так. В Царстве Божием не должен быть кто действующий сам, но чтобы во всем действовал Бог, а этого не будет, пока свобода сама стоит, - она отрицает и отвергает силу Божию. И тогда только прекратится это упрямство против силы Божией, когда падет пред Ним наша свобода, или самостоятельная и самоличная деятельность, когда в человеке произносится решительное прошение: «Ты, Господи, твори во мне, что хощешь, а я и слеп, и слаб».
В этот-то момент вступает сила Божия в дух человека и начинает вседействие свое. Итак, условие боговселения в нас есть решительное предание Ему себя.
Предание себя Богу есть внутреннейший, сокровеннейший акт нашего духа, мгновенный, как и все, но не мгновенно достигаемый, а зреющий постепенно, продолжительно или кратко, судя по умению и благоразумию делателя-христианина. Начало его полагается в первом обращении, ибо там кающийся, полагая обет, непременно говорит: «Буду бегать зла и творить благо; только Ты, Господи, не оставь меня Своею благодатною помощию». С этим расположением он и вступает на поприще подвижничества и ревностно действует в нем, в чаянии приятия Божией помощи.
Но видимо, что здесь впереди идет его ревнование, Божие же действие последует за ним. Это необходимо и по настроению начинающего, и по намерению Божию. Начинающий хочет потрудиться ради Господа, услужить Ему - и трудится. Этим образуется у него благонадежность и как бы смелость воззрения на Бога. Но очевидно, что это не должно так оставаться. Необходимо, чтобы человек последовал влечению Божию, погасив самочинное ревнование. Следовательно, человеку не должно оставаться в первом своем настроении, но, не ослабляя той же ревности, надлежит подчинять себя Богу, вводиться под Его мановение, приучиться последовать Его внушениям и влечениям. Тайно о сем намекается, когда говорится Петру: Когда ты был юн, поясался сам и ходил куда хотел, а когда состареешися, ин тя пояшет и ведет, аможе не хощеши (Ин. 21:18).
Сначала сам ревнует человек, а потом говорит: «Сам, Господи, имиже веси судьбами, устрояй мое спасение. Как связанный буду идти, куда повелишь». Это и есть акт решительной Богу преданности. Первый род деятельности так благовиден и красен - сколько плодов! Потому-то он может привязать к себе навсегда. Но этого должно опасаться, потому что это будет то же, что потеть над неблагодарною землею: много песку и камней, а нет жизненности. Надо стараться, отшедши от нее, перейти в богопреданность.
Правда, она некоторым образом и сама может расти в продолжение первого делания, однако же должно следить за этим растением и способствовать ему или, лучше, принимать образуемое и растимое. Собственно, и тогда действуяй есть Бог, ибо без Него мы ничто, но человек говорит: «Я избрал, я хотел, я трудился, и Бог помог». И хотение, и избрание, и труды суть тоже добрые дела и, следовательно, Божии; но человеку, за хлопотами и усилиями, думается, что тут его сила.
Потому совершающийся внутри переход от ревности к богопреданности ревностной есть не что иное, как раскрытие и явление нашему сознанию действия Божия в нас, или в устроении нашего спасения и очищения. Ревнующий вразумляется о сем частыми неуспехами при всем усилии, успехами нечаянными и большими без особого напряжения, ошибками и падениями, особенно вразумительными, как отступлениями благодати. Всеми ими приводится человек к мысли и вере, что он - ничто, а все - Бог и Его всесильная благодать.
Это - последняя точка приготовительного к богопреданности курса. Она не иначе возможна, как когда человек восчувствует, что он - ничто. С своей стороны человек может приложить следующее: рассмотрение дел и случаев, как они строятся, чтоб узреть силу Божию в них; углубление с сильною верою в условия оправдания, до воззвания: Имиже веси судьбами, спаси мя; зрение бесчисленного множества врагов, сокрытие пути, мрак пред лицом, неисчетность распутий, сокровенность определений Божиих.
Эти мысленные приготовления получают особенную силу от деятельного, именно: раздаяние всего имения, предание себя всеобщему поруганию (в юродстве), затвор, пустынничество. Это такие повороты жизни, после которых некуда более обращаться, как к Богу. Все такие прямо повергают себя в руки Божии и Им приемлются. В этом отношении неоцененна помощь руководителя, если он, невидимо для руководимого, поставляет его в такие обстоятельства, из коих может высвободить одна только невидимая помощь Божия. Древние отцы говорили: должно послушникам доставлять венцы. Лучше всего это чувство ничтожества своего и богопредание образуются непрестанными скорбьми и особенно чрезвычайными, Богом посылаемыми, крестами, о коих мы упоминали выше.
Предавший себя Богу, или удостоившийся сего дара, начинает быть действуемым от Бога и пребывать в Нем. Свобода не уничтожается, а существует, ибо самопредание не есть окончательный, утвержденный акт, а непрестанно повторяемый. Человек повергает себя Богу, и Бог вземлет его и действует в нем, или его силами. В этом - жизнь духа нашего истинная, Божественная. Повергающий себя в руки Божии приемлет от Бога и действует тем, что приемлет. Это - живой союз, жизнь в Боге, утверждение в Нем всем существом: мыслию, сердцем, волею.
Оно является по самопредании. Но как самопредание растет постепенно, и именно в продолжение еще первого действования, то вместе с тем нельзя не возвышаться и сему богоприятию, и пребыванию в нем. Оно так и есть; оно и возвышается само. Но опять-таки и с нашей стороны должно быть нечто в содействие ей или спешнейшее созревание. Поприще богообщения, область, в коей оно образуется и действует, есть умная духовная молитва… Молящийся пребывает в Боге и, следовательно, очень готов и способен к тому, чтоб и Бог стал пребывать в нем.
Но эта молитва не то же, что молитвование; это - особое действие духовное, не столько руководимое, а более безвестно зреющее и для руководимого, и для руководящего. В ней, можно сказать, последний предел правил подвижничества (см. у Симеона Богослова). Ибо, когда станет и утвердится эта молитва, Бог есть едино с духом нашим. И правила касаются только начатков ее, а что бывает в ней по усовершенствовании, то сокрыто, становится невидным, как Моисей за облаком.
Б. Живое богообщение совершается в состоянии безмолвия, приводящего к бесстрастию
У кого начали появляться эти невольные влечения внутрь и эти восхищения к Богу, и особенно у кого начали действовать совершенное предание себя Богу и непрестанная молитва, тот готов и способен вступить в безмолвие. Только он и силен вынесть этот подвиг и проходить его с плодом. Удержать такого в общежитии и сожительстве с другими невозможно.
Что гнало Арсения Великого от людей? Это тяготение внутрь пред Бога. «Люблю вас, - говорил он, - но не могу быть вместе с Богом и с людьми». «Истинный безмолвник, - говорит Иоанн Лествичник, - не желая лишиться сладости Божией, так удаляется от всех людей, без ненависти к ним, как усердно другие с ними сближаются».
Выписываем нужное к понятию о безмолвии из 27-го Слова «Лествицы»:
«Есть безмолвие внешнее, когда кто, от всех отделившись, живет один; и есть безмолвие внутреннее, когда кто в духе один с Богом пребывает не напряженно, а свободно, как свободно грудь дышит и глаз видит. Они совместны, но первому без последнего нельзя быть. Посему собственно безмолвник тот, кто существо бестелесное, душу свою усиливается удержать в пределах телесного дома. Пусть келия безмолвника заключает в себе тело его, а сие последнее имеет в себе храмину разума».
На безмолвие не потянет того, кто не вкусил еще сладости Божией; сладости же сей не вкусит тот, кто не победил еще страстей. Недугующий душевною страстию и покушающийся на безмолвие подобен тому, кто соскочил с корабля в пучину и думает безбедно достигнуть берега на доске.
Никто из тех, которые подвержены раздражительности и возношению, лицемерию и памятозлобию, да не дерзнет когда-либо увидеть и след безмолвия, чтобы не впасть в исступление ума.
Вкусивший сладости Божией стремится на безмолвие, чтобы ненасытно насыщаться им, без всяких препон, и непрестанно порождать в себе огнь огнем, рачение рачением и вожделение вожделением. Посему «безмолвник есть земной образ Ангела; на хартии вожделения, рукописанием тщания, освободил он молитву свою от лености и нерадения… Безмолвник - тот, кто духодвижно вопиет: Готово сердце мое, Боже! (Пс. 56:8). Безмолвник - тот, кто говорит: Аз сплю, а сердце мое бдит (Песн. 5:2)».
Таким образом, все занятие безмолвника - быть с единым Господом, с Коим и беседует он лицом к лицу, как любимцы царя говорят ему на ухо. Это сердцевое делание ограждается и охраняется другим - блюдением безмятежия помыслов. Благочиние помыслов и неокрадываемая мысль о Божественном составляют существо безмолвия и еще беспопечение. Сидя на высоте, наблюдай, если только знаешь это, и тогда увидишь, как и когда, откуда, сколь многие и какие тати хотят войти и украсть грозды винограда. Когда страж сей утрудится, то встает и молится, а потом опять садится и принимается за первое дело с новым мужеством.
Возлюбившие блаженное безмолвие проходят делание умных сил и подражают образу их жизни. Не насытятся они во веки веков, восхваляя Творца; так и восшедший на небо безмолвия не насытится, воспевая Создателя.
Но ни молитвы безленостной, ни хранения сердца неокрадомого нельзя возыметь, если не утвердилось наперед в сердце совершенное беспопечение. Нельзя с разумом проходить первых двух, кто не приобрел последнего, подобно тому, как, не выучивши букв, нельзя читать. «Малый волос смущает око и малое попечение губит безмолвие». Кто желает представить Богу чистый ум и смущает себя попечениями, тот подобен крепко сковавшему свои ноги и покушающемуся скоро идти. Посему истинное безмолвие и начинается по предании себя Богу и глубоком убеждении сердца в Его о нас попечении.
Только те, кои сочетались с безмолвием для наслаждения любовию Божиею, для утоления жажды этой любви, будучи влекомы сладостию ее, суть настоящие безмолвники. Такие, если проходят безмолвие с разумом, скоро начинают вкушать и плоды его, кои суть: ум неволнуемый, мысль очищенная, восхищение к Господу, молитва ненасытная, стража неокрадаемая, всегдашние слезы и прочее.
Таким образом, влечет на безмолвие влечение внутрь к сладостному стоянию пред Богом; путь к нему пролагает очищение от страстей всеми подвигами, коими укрепляется в нас добро и истощается зло; непосредственное преддверие его есть предание себя Богу в беспопечении; существо его - ничем не возмутимое молитвенное стояние пред Богом умом в сердце, от коего огонь к огню прилагается.
Горение духа от Божия прикосновения окончательно очищает человека и возводит его в состояние бесстрастия. В этом огне переплавляется естество наше, как металл неочищенный в горниле, и является сияющим небесной чистотою, делающим его готовым Богу жилищем.
Так, на пути к живому богообщению, стоит неминуемое безмолвие, если не всегда как известный образ подвижнического жития, то всегда как состояние, в коем внутрь собранный и углубленный дух, огнем Духа Божественного, возводится к серафимской чистоте и пламенению к Богу и в Боге.
Огнь этот внедряется в минуты обращения и начинает действовать, как только, по обете, вступит человек в труд, но это есть начальная теплота, то появляющаяся, то скрывающаяся. Она действует во все продолжение труда над очищением сердца; иначе не вынесть человеку трудов сих. Но всей силы своей она в то время явить не может, по причине холода страстей, еще качествующих в человеке. Всю силу свою являет она уже тогда, когда умолкнут страсти. Первая теплота похожа на горение дров сырых и намоченных, а вторая на горение тех же дров, когда огнь иссушит их и проникнет весь их состав.
По другому сравнению, первая теплота похожа на ту, которая бывает в воде, содержащей льдину, еще не растаявшую: теплота есть, но вода не вскипает и не вскипит, пока не растает льдина. Когда же растает льдина, теплота, проникая всю массу воды, разгорячает ее все сильнее и сильнее; от этого вода перекипает и перечищается. Вот на это похожа вторая теплота. Последние два образа действий огня изображают действия духовного горения в последних степенях совершенства христианского, возводящего к совершенной чистоте и бесстрастию.
«Вещество страстей, будучи изнуряемо Божественным огнем, потребляется, а по мере того, как вещество искореняется и душа очищается, отходят и страсти» [34].
Вот значение бесстрастия, по указанию «Лествицы» в Слове 29-м:
«Бесстрастие есть воскресение души прежде воскресения тела».
Воскресением души должно называть исшествие из ветхости, именно когда произойдет новый человек, в котором нет ничего от ветхого человека, по сказанному: И дам вам сердце ново и дух нов… (Иез. 36:26) (см. у Исаака Сирианина).
Это полное и между тем всегда возрастающее совершенство совершившихся о Господе так освящает ум и восхищает его от вещества, что часто от жизни в теле исступлением возносит на небо к видению.
Бесстрастие показал Апостол, написав: ум Господень имамы (ср.: 1 Кор. 2:16). Бесстрастие показал и тот сирианин подвижник, который взывал: «Ослаби ми волны благодати Твоея!» (святой Ефрем).
Бесстрастный ко всем предметам, возбуждающим и питающим страсти, стал нечувствителен так, что они никакого действия на него не производят, хотя находятся пред очами его. Это оттого, что он весь соединен с Богом. Приходит он в блудилище - и не только не чувствует движений страсти, но и блудницу приводит к чистому и подвижническому житию [35].
Кто сподобился быть в сем устроении, тот еще здесь, обложенный бренною плотью, бывает храмом живого Бога, Который руководствует и наставляет его во всех словах, делах и помышлениях; и он, по причине внутреннего просвещения, познает волю Господню, как бы слышал некоторый глас, и, будучи выше всякого человеческого учения, говорит: Когда прииду и явлюся лицу Божию (Пс. 41:3), ибо не могу более сносить действий его вожделения, но ищу той бессмертной доброты, которую Ты даровал мне прежде, нежели я впал в тление. Но что много говорить! Бесстрастный не ктому живет себе, но живет в нем Христос (ср.: Гал. 2:20), как сказал подвигом добрым подвизавшийся, течение скончавший и веру православную соблюдший (2 Тим. 4:7).
Бесстрастие есть небесная палата Небесного Царя. И вот, наконец, богообщение и боговселение - последняя цель искания духа человеческого, когда он бывает в Боге, и Бог в нем. Исполняется наконец благоволение Господа и молитва Его, чтобы как Он в Отце и Отец в Нем, так и всякий верующий едино был с Ним (см.: Ин. 17:21). Исполняется утешительное уверение Его: кто слово Его соблюдет, того возлюбит Отец Его, и Они к тому приидут и обитель у него сотворят (см.: Ин. 14:23). Исполняется апостольское определение умерших бесстрастием, что живот их сокровен есть со Христом в Боге (см.: Кол. 3:3). Таковые суть храм Божий (см.: 1 Кор. 3:16), и Дух Божий живет в них (см.: Рим. 8:9).
Достигшие сего суть таинники Божии, и состояние их есть то же, что состояние Апостолов, потому что и они во всем познают волю Божию, слыша как бы некий глас [36], и они, совершенно соединив чувства с Богом, тайно научаются от Него словам Его [37]. Знаменуется такое состояние пламенем любви, по коей они с дерзновением удостоверяют: Кто ны разлучит? (Рим. 8:35). А любовь есть подательница пророчества, причина чудотворений, бездна просвещения, источник огня Божественного, который чем более истекает, тем более распаляет жаждущего [38].
Поелику такое состояние есть плод безмолвия, когда проходят его с разумом, то не все безмолвники оставляются Богом в безмолвии навсегда. Достигающие чрез безмолвие бесстрастия и чрез то удостоивающиеся преискреннего богообщения и боговселения изводятся оттуда на служение ищущим спасения и служат им, просвещая, руководя, чудодействуя. И Антонию Великому, как Иоанну в пустыне, глас был в его безмолвии, изведший его на труды руководства других на пути спасения, - и всем известны плоды трудов его. То же было и со многими другими.
Выше сего состояния апостольского мы не знаем на земле. Здесь - и конец обозрению порядка богоугодной жизни [39].
