Углубляясь в Нагорную проповедь - чистейшее выражение Христова благо вестия, провозглашенного в то время, когда открытая враждебность еще не противостояла Ему, - мы невольно задаем себе вопрос, к кому было обращено это благовествование? Говоря по-человечески, какие существовали возможности для того, чтобы оно было понято?
Мы не намерены здесь составлять историческое повествование, но хотим понять личность и жизнь Господа. Поэтому, хотя и не оставляя без внимания хронологической связи, мы то и дело прерываем ее, забегая вперед или возвращаясь назад, в зависимости от того, что нужно для понимания. Мы и теперь должны предвосхитить кое-что, относящееся, собственно, к более позднему времени.
К кому обращено благовествование Иисуса согласно Его основному намерению? Мы, теперешние, склонны ответить: прежде всего к отдельному человеку, а затем к человечеству вообще. И то, и другое верно, поскольку только со времени Христа существуют и тот отдельный человек, к которому обращается Бог, и призываемое к спасению общечеловеческое целое, независимо от всех различий между народами. Тем не менее, этот ответ нового времени «индивидуалистичен» и одновременно «интернационален» и, чтобы быть действительно истинным, нуждается в очищении и уточнении. Иисус же мыслит исторически, соответственно истории спасения. Он знает, что прежде всего Он «послан к погибшим овцам дома Израилева» (Мф. 15:24). Его благовестие обращается в первую очередь к тем, кого Синайский завет связал с Богом, к кому говорили пророки и кого они вели к Мессии: к избранному народу, возглавленному его правителями и сановниками. Это и есть тот народ, который Христос зовет к вере «официально», в полном смысле этого слова: по должности и по посланничеству. Его «Да» принесло бы исполнение пророчеств Исайи: преображающее событие пришествия Царства. Тот факт, что этого не случилось, вернее, отказ народа принять Христа - вот что выходило далеко за пределы вопроса о спасении или гибели отдельных лиц и даже исторических наций. Это было в то же время решением избранного народа - решением человечества. Происходившее затем означало не только то, что благовествование перешло к другим людям, но и то, что с точки зрения истории спасения положение в корне изменилось. Народ не принял Господа, и это было вторым грехопадением, все значение которого, в сущности, может быть понято только на основании первого.
У тех, кто тогда слушал Христа, была за спиной полуторатысячелетняя история, - а это и помогало, и мешало. История Израиля была определена его верой в Бога. Благодаря этому маленький народ устоял перед окружавшими его мировыми державами вавилонян, ассирийцев, египтян, греков. Верой в единого Бога он победил их духовно-религиозные силы, но и застыл в этой вере. Когда затем пришло божественное благовествование Иисуса, и Он открыл глубинный образ Бога совершенно иначе, чем они это себе представляли, они соблазнились. Ради храма и богослужения они претерпели больше, чем может вынести человек, но при этом храм, суббота, обряд стали для них кумирами. Все это обременяло тех, кто слушал Иисуса.
Как отнеслись к Его благовествованию вожди народа? Отрицательно, и притом с первого мгновения. Уже с самого начала мы замечаем испытующие, недоверчивые взгляды «фарисеев и книжников». Повод к критике чаще всего связан с обрядом: в субботу Иисус исцеляет, его ученики срывают колосья, не моют рук перед едой и так далее. Но истинная причина - глубже. Противники Христа чувствуют, что здесь налицо иная, чем у них, воля. Они хотят увековечить Ветхий Союз. Господство Бога должно быть установлено в мире, и притом, через избранный народ, конечно, воздействием Духа, Свыше, но как победа Ветхого Союза, утверждающая его навеки. Когда же они замечают, что этот Равви не говорит ни о храме, ни о Царстве Израильском, что Он ставит под вопрос мир и ценности земного существования и возвещает абсолютно свободные деяния Божий, они чувствуют, что Его дух - не их дух, и не успокаиваются, пока не убирают Его со своего пути. Так поступают фарисеи, строго верующие, националистически настроенные консерваторы. Их противники, ненавидимые ими саддукеи, либерально настроенные, стремящиеся к прогрессу и находящиеся под влиянием греческого образования, сначала вообще не обращают внимания на этого мечтателя. Но когда движение начинает их тревожить, они на короткое время объединяются со своими презираемыми противниками и содействуют устранению опасного лица.
А народ? Несостоятельность предводителей должна была бы побудить его подняться и сделать то, о чем дает некоторое представление вход Господень в Иерусалим: воспринять уроки Духа, обетованного пророком Иоилем для мессианских времен (3:1-5 см. также Деян. 2:16-21); народ должен был признать Посланца, «Благословенного Господа» и проявить свою верность Ему, но этого не происходит. Правда, у народа есть влечение к Иисусу. Он приходит к Нему, ищет помощи в своих бедах, прислушивается к Его словам, восторгается Его чудесами. В определенных ситуациях он ощущает мессианскую тайну и хочет провозгласить Его царем. Однако, поведение народа непоследовательно. Уже в самом начале, в родном городе Иисуса, Назарете, прорывается такая зависть к Нему, что Его пытаются убить. (Лк. 4:16-30). Когда Он позже, в стране Гадаринской исцеляет одержимого и при этом гибнет свиное стадо, Его начинают считать опасным и просят удалиться (Лк. 8:27-37). В Самарии на пути в Галилею, Его принимают дружелюбно (Ин. 4:1-42), но когда Его путь ведет в обратном направлении, в ненавистный им Иерусалим, они не впускают Его в свой город. (Лк. 9:51-56).
Народ несомненно чувствует нечто глубокое и важное, но чувствует это смутно. Его чувства не выливаются в ответственные действия. Ему нужен был бы учитель, способный объединить эти неопределенные, невыявленные чувства, но такого нет. Казалось бы, кто-нибудь из учеников или друзей Иисуса мог бы перебросить мост от Него к народу, объединить сердца и побудить их к решению, но они боятся и ничего не предпринимают. Таким образом, народ беззащитен и фарисеям легко переманить его от восторгов при встрече Иисуса у ворот Иерусалима к отпадению в Страстную Пятницу.
Политические же власти проявляют безразличие. Действительная власть в руках римлян. Пилат вообще узнает об Иисусе только из доноса. Сначала он видит в пленнике одну из многих беспокойных голов того времени. Потом он начинает замечать в этом пленнике нечто особое - ведь в ту эпоху мысль, что на земле могли бы появиться сыны богов или высшие существа, не была невероятной. Тогда ему становится страшно и он пытается освободить Иисуса, но, в конце концов, уступает давлению обвинителей.
Кроме того, существуют зависящие от Рима местные властители, среди них - четвертовластник Галилеи Ирод, непосредственным подданным которого был Иисус. Облик его становится ясным при чтении Евангелия. Это мелкий восточный деспот, один из вассалов Римской империи, каких тогда было много. Он испорчен и слаб, но все же не без глубоких душевных движений; ведь он любил беседовать с Иоанном, которого заключил в тюрьму, и задумывался над его словами.
Но это - не та глубина, которая опирается на силу характера: из-за легкомысленно данного честного слова он приказывает казнить Иоанна. Когда до него доходит слух о деятельности Иисуса, им овладевает суеверный страх, что Иоанн появился опять (Лк. 9:7-9). Однажды Иисус говорит о нем, когда фарисеи Ему заявляют, что Он должен уйти, потому что Ирод хочет Его убить: «Пойдите, скажите этой лисице: се, изгоняю бесов и совершаю исцеления сегодня и завтра, и в третий день кончу» (Лк. 13:32). В ходе суда Пилат отсылает Пленника к властителю Его страны. Он хочет проявить вежливость по отношению к этому последнему и вместе с тем надеется избавиться от беспокоящего его дела. Когда потом Иисус отвечает молчанием на навязчивые вопросы Ирода, тот начинает издеваться над Ним и отсылает Его назад в шутовском наряде. Оба же носителя власти, раньше враждовавшие, становятся теперь друзьями (Лк. 2:12).
А как обстояло дело в ближайшем окружении Господа?
Мария была глубоко связана с Ним. Об этом не приходится много говорить, мы это уже видели раньше. Не то с другими ближайшими родственниками, «братьями» Иисуса. Иоанн описывает один очень характерный эпизод. Приближается пасха, и говорят об обычном паломничестве в Иерусалим; и вот они уговаривают Его отправиться туда: ведь тому, кто творит такое, как Он, надлежит не оставаться в провинции, а идти туда, где кипит жизнь и можно добиться признания. Иисус же отвечает: «Мое время еще не настало, а для вас всегда время», - и мы чувствуем отчужденность, даже презрение (7:2-9). В довершение всего Марк сообщает, что однажды, когда Иисус учил и люди со всех сторон стекались к Нему, «ближние Его пошли взять Его, ибо говорили, что Он вышел из себя» (3:21). Итак, раздражение, замкнутые сердца, непонимание и склонность к насилию.
Как же обстоит дело с Его учениками? Нужно сказать, что при жизни Иисуса ни один из них не производит впечатления крупной личности... До Пятидесятницы они, к тому же, являются нам глубоко погрязшими в чисто земном. Когда мы видим Иисуса среди них, мы всегда ощущаем нечто удручающее. Они не понимают Его, впадают в мелочность, ревнуют друг к другу и слишком претенциозны, в решающий же час они беспомощны. Уже тогда, когда Иисус в Капернауме предвещает таинство Евхаристии и слушатели начинают роптать, многие из Его учеников заявляют:
«Какие странные слова! Кто может это слушать?» - и отходят от Него. Вслед за тем Он обращается к Двенадцати апостолам с вопросом, не хотят ли и они уйти, - и не встречает живого понимания. Напротив, они тоже потрясены, но ищут выход в слепом доверии:
«Господи, к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни» (Ин. 6, 60:66-69).
А среди этих двенадцати находится и Иуда, предатель, уже раньше обкрадывавший общую казну (Ин. 12:6). И когда дело доходит до взятия под стражу, бегут все, а Петр отрекается от своего Учителя (Ин. 18. 15-27).
В чьих же сердцах Он находит отклик? Во-первых, у неприметных одиночек, в чьем характере могло быть или нечто мечтательное, или отчужденное. Они держались в стороне от политической жизни, от иерусалимских событий, от всех дел фарисеев и саддукеев;
они неуклонно следовали традициям пророков и чаяли Божиего обетования. К ним принадлежит священник Захария, Елизавета - родственница Марии, Симеон - старец, исполненный пророческого духа, старица Анна, Лазарь со своими двумя сестрами и некоторые другие. Они лучше других поняли Господа. Но может быть и они не всегда хорошо понимали Его, ибо были слишком изолированы.
Затем социально отверженные - «мытари и грешники». Первых считали врагами народа, потому что по роду занятий они были связаны с римлянами; вторых презирали, как бесчестных. Их несчастье при встрече с Иисусом могло обернуться счастьем. В обществе им нечего было терять, поэтому они были предрасположены к чудесному. Иисус им представлялся ниспровергателем общепринятых человеческих суждений, и поэтому они шли к Нему, - недаром Ему ставили в упрек, что Он «друг мытарям и грешникам» (Лк. 7:34). Но на великое решение, которое предстояло принять, они, конечно, не могли оказать никакого влияния.
Наконец, есть третья группа - язычники. Весьма знаменательно, как говорит о них Иисус: с совершенно особой теплотой, можно сказать, почти с тягой к ним. Когда сотник говорит Ему, что нет надобности Ему Самому идти к его больному слуге, пусть только Он прикажет болезни, и она Его послушается, Иисус осчастливлен и вместе с тем опечален: «Сказываю вам, что и в Израиле не нашел Я такой веры» (Лк. 7:9)... Нечто похожее происходит с хананеянкой. Ее вера достаточно велика и смиренна, чтобы дать ей понять, что Иисус послан в первую очередь к детям своей земли, к избранному народу, а она сама подобна «псу под столом». Но она полна надежды, что божественной пищи хватит на всех (Мф. 15:27)...
Впечатление же, которое должно было сложиться у Господа о язычниках вообще, выражается в словах, которые Он во время галилейского кризиса адресует городам этого края: «Горе тебе, Хоразин! горе тебе, Вифсаида! ибо, если бы в Тире и Сидоне явлены были силы, явленные в вас, то давно бы они во вретище и пепле покаялись» (Мф. 11:21). У язычников Он находит открытые души и новые сердца, готовые внимать Ему. Могло сложиться так, что древняя религиозная традиция, длительное соблюдение формы, укоренившаяся привычка привели к затвердению почвы. Дух больше не воспринимает впечатлений, сердце остается холодным или нерешительным, чувство никогда не переходит в ту страсть, которая диктует безоговорочную серьезность. Очевидно так было тогда у иудеев; у язычников же была целина, открытый простор. Но и это никак не могло помочь в том, о чем прежде всего шла речь, потому что Иисус был послан не к ним.
Можно было бы добавить еще многое, но то, что изложено, уже дает картину того, куда попадали слова Иисуса, какими глазами на Него смотрели, какими сердцами воспринимали. И эта картина печальна.
Мы привыкли считать ход жизни Иисуса твердо определенным, нам кажется, что раз так случилось, то так и должно было случиться. Мы все рассматриваем с точки зрения исхода и все мерим по нему. Факт искупления так бесконечно важен для нас, что мы забываем о том, каким чудовищным образом оно свершилось, и о том, что так оно не должно было свершиться перед Богом и людьми. То чувство, которое было у людей Средневековья, ужас перед богоубийством, мы утратили полностью. Нам нужно стряхнуть с себя привычку и ощутить всей душой, как ужасно это было, как черствы сердца, как жалок отклик!
Только вдумавшись во все это, мы понимаем слова Иисуса: «Теперь ваше время и власть тьмы» (Лк. 22:53). Он знал, что та единственная, великая возможность в истории человечества была уничтожена в конечном счете не человеческой волей. Для этого люди были слишком мелки, несмотря на все их самомнение и насилие.
Невозможно понять, как все это могло случиться, если Он был Тем, Кем Он был! Почему ни у кого из властителей не оказалось широкой души и открытого сердца? Почему не нашлось никого, способного привести к Нему народ? Почему Его ученики, с человеческой точки зрения, были настолько несостоятельны? Часто трудно понимать неизбежности, но тот факт, что это неизбежно, помогает пониманию. Когда же перед нами голые факты, которые могли бы быть и иными, но уже не подлежат изменению...
Кто же этот Бог, Которому как будто недостает силы обеспечить Своему Сыну нужный прием? Какое странное, тревожное впечатление слабости... Какая упорная злая сила должна быть в том, что называется «миром», если он в состоянии ожесточиться против Божиего призыва и хладнокровно расправиться с Божиим Вестником!
Что же это за Бог, Который при этом молчит? Мы живем в такой бездумности, что перестали ощущать всю неслыханность этого. Как это происходит по представлению людей, когда является божественное?
Мифы говорят о могучем, сияющем продвижении. Будда, правда, аскет, но его престол окружен сверхцарским почитанием. Лао-Цзе - мудрец, которому воздаются божеские почести. Магомет идет по миру как завоеватель, во главе своих войск. А здесь сам Бог становится человеком. Значит, Он должен быть, так сказать, заинтересован божественно-серьезным образом в существовании этого человека. В этом существовании затрагивается Его честь, за Его желанием стоит вся Его мощь - а все так происходит! Все, что в Ветхом Завете вело к Мессии, дает, как конечный результат, вот это ожесточение народа и эту судьбу Божиего Посланца... Что же такое Бог, если Его Сын претерпевает такое?
Здесь-то мы и чувствуем иную природу христианства. Те, другие, «божественные явления» были силами этого мира, и мир узнает и любит свое достояние. Здесь же нечто появляется действительно из иного мира и мир отвечает по-другому! И мы начинаем догадываться, что значит быть христианином: это значит иметь отношение к Богу тайны среди такого мира, каков он есть. Это должно означать такую отчужденность от мира, которая тем больше, чем ближе нам этот Бог. И «мир» означает не только то, что вокруг нас, не правда ли? Мир - это и мы сами. Нам самим чуждо в себе то, что близко этому Богу. И мы имеем все основания для христианского опасения, как бы в нас не повторилось то, что случилось тогда - второе грехопадение, как бы нам не отвернуться от Бога.
