9. Омовение ног

В повествовании о последних часах, проведенных Иисусом с Его учениками, содержится необычный эпизод, всегда производивший глубокое впечатление на верующих. Вот что там сказано: «Перед праздником Пасхи Иисус, зная, что пришел час его перейти от мира сего к Отцу, явил делом, что, возлюбив своих сущих в мире, до конца возлюбил их. И во время вечери, когда диавол уже вложил в сердце Иуде Симонову Искариоту предать Его, Иисус, зная, что Отец все отдал в руки Его, и что Он от Бога исшел и к Богу отходит, встал с вечери, снял с Себя верхнюю одежду и, взяв полотенце, препоясался. Потом влил воды в умывальницу и начал умывать ноги ученикам и отирать полотенцем, которым был препоясан. Подходит к Симону Петру; и тот говорит Ему: Господи! Тебе ли умывать мои ноги? Иисус сказал ему в ответ: что Я делаю, теперь ты не знаешь, а уразумеешь после. Петр говорит Ему: не умоешь ног моих вовек. Иисус отвечал ему: если не умою тебя, не имеешь части со Мною. Симон Петр говорит Ему: Господи! не только ноги мои, но и руки и голову. Иисус говорит ему: омытому нужно только ноги умыть, потому что чист весь; и вы чисты, но не все. Ибо знал Он предателя Своего, потому и сказал: не все вы чисты.

Когда же умыл им ноги и надел одежду Свою, то, возлегши опять, сказал им: знаете ли, что Я сделал вам? Вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите, ибо Я точно то. Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу. Ибо Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам.

Истинно, истинно говорю вам: раб не больше господина своего, и посланник не больше пославшего его. Если это знаете, блаженны вы, когда исполняете. Не о всех вас говорю; Я знаю, которых избрал. Но да сбудется Писание: «ядущий со Мною хлеб поднял на Меня пяту свою». Теперь сказываю вам, прежде нежели то сбылось, дабы, когда сбудется, вы поверили, что это Я» (Ин. 13:1-19).

В древности, когда приглашенные приходили на обед, они являлись, разумеется, в соответствующей одежде. Но поскольку все носили сандалии и поэтому ноги неизбежно становились пыльными, по крайней мере, у тех, кто не имел возможности пользоваться носилками, гостя при входе в дом встречал раб, омывавший ему ноги. Указание на этот обычай мы находим в упреке Иисуса фарисею Симону: «Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал» (Лк. 7:44). Понятно, цена этой услуги была невысока, и оказывавшего ее раба гости едва ли удостаивали взгляда. Участники малой пасхальной общины, собравшейся в доме Марка, с утра пошли из Вифании в Иерусалим, затем весь день провели в городе, и к вечеру, видимо, ноги их запылились. Ни их средства, ни дух их общины не позволяли им держать у себя раба, который оказывал бы им подобные услуги, так что, когда они возлегли за столом, вид их вряд ли был праздничным. Это момент суда. Иисус встает, препоясывается полотенцем, наливает воды в умывальницу, переходит от одного к другому, становится на колени и выполняет службу раба-привратника. Теперь мы понимаем и настроение: это должно было вызвать чувство чрезвычайного стеснения. Петр же, у которого что на уме, то и на языке, находит нужные слова: «не умоешь ног моих вовек».

Что означает этот эпизод? Ясно, что он касается вещей очень важных. Что могло бы побудить человека добровольно сделать нечто подобное тому, что сделал Иисус? Любезность, может быть, услужливость. Человек мог бы почувствовать, что в таком виде пировать не годится, и, будучи достаточно свободным от предрассудков, взялся бы за это дело. Но здесь не то. Для этого минута слишком величественна... Или У человека могла быть инстинктивная потребность самоуничижения. Внутренняя неуверенность, низкая самооценка могли побудить его взять на себя эту унизительную обязанность, чтобы достичь душевной гармонии. Само собой понятно, что ни о чем таком у Иисуса не может быть и речи.

Напротив, окончив свое дело, Он говорит: «Вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите, ибо Я точно то». Он действует в чистом и полном сознании Своего авторитета... Но может быть мы ищем сложности там, где ее нет? Он просто дает им пример того, как следует преодолевать уязвимость и высокомерие? Собственно, кто-нибудь из учеников мог бы сам додуматься до того, чтобы оказать эту услугу Учителю и своим собратьям. Но если такая мысль и приходила им в голову, то ей противилась та самая уязвимость, которая бывает свойственна именно маленьким людям: ведь такая услуга -  дело раба! А тут ее исполняет Иисус, Учитель, делая то, чего они делать не хотят, и раз и навсегда запечатлевает в их сердцах эту картину. Эта мысль кажется убедительной, тем более что Иисус ведь и Сам говорит: «Если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу. Ибо Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам».

Но все же это толкование слишком удобно, чтобы быть правильным, оно слишком явно носит этически-воспитательный характер. Это не похоже на Христа, и по этому поводу вообще стоит отметить, что образ Иисуса сильно искажается, когда в каждом Его действии видят «пример». Конечно, Он подавал и пример, более того, был образцом. Но облик Господа теряет всю свою первозданность, когда Его подозревают в постоянном желании «воспитывать»; в Его чистый образ вносится нечто неестественное, даже фальшь. Нет, Христос жил среди Своих учеников и делал то, что диктовала та или иная минута, не помышляя о «примере». Но именно потому, что Он об этом не думал, Он - образец для нас, ибо каждый Его шаг был истинным, верным, отвечающим сущности вещей. В Господе начинается христианское бытие, Он обосновывает возможность быть христианином, показывает, что это значит, и дает силы для указанного действия. Но следование за Ним не означает «подражание» Ему - сколько неестественных и неумеренных притязаний возникло бы в противном случае! - оно означает жизнь в Нем, чтобы, руководствуясь Его духом, каждый раз поступать правильно.

Нет, нам нужно проникнуть глубже, гораздо глубже... В наших размышлениях мы уже ставили вопрос, каким образом Бог в Иисусе делает шаг нам навстречу. И мы нашли, что делает Он это прежде всего любовью. Но затем мы увидели, что одного этого еще недостаточно. Бог, Который был бы только бесконечно любящим, по всей вероятности, действовал бы не так, тут есть еще что-то, и это что-то оказалось смирением.

Смирение возникает не в человеке. Его путь идет не снизу вверх, а сверху вниз. Поведение маленького человека, который склоняется перед великим, еще не смиренно, оно лишь порядочно; смиренным становится только великий, склоняющийся перед малым. В его глазах малое наделено таинственным достоинством. То, что он видит это достоинство, признает его и перед ним склоняется, это и есть смирение. Смирение исходит из Бога и направлено на тварь. Великая тайна! Вочеловечение - вот воплощенное смирение (Флп. 2:5-10). Только из него и рождается смирение в людях. В этой связи нужно видеть и эпизод омовения ног.

Но тут открывается еще большая глубина. «Услуга» может быть оказана в современном смысле этого слова: человек выполняет возложенные на него обязанности-анонимно, нейтрально, деловито. Так можно делать все без какого-либо ущемления самолюбия... С другой стороны, существует желание услужить, порождаемое влечением к самоуничижению и связанное с сознанием собственной ущербности... Ни того, ни другого здесь нет. Иисус не делает объективно необходимого и не унижает Себя по внутреннему настоянию. Его стремление к служению проистекает из иного источника.

Во второй главе Послания к Филиппийцам апостол Павел говорит о том, что скрывается в вечности за фактом вочеловечения. О Сыне Божием он пишет:

«Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу» - ибо Он был таковым, но настроенность Его была иной: Он «уничижил Себя Самого, приняв образ раба... и по виду став как человек» (Флп. 2:6-7). Здесь говорится о вечном Сыне Божием, Который был Богом, равным Отцу и вполне сознающим это божественное равенство. В Нем, в глубине, недостижимой ни для какой психологии и метафизики, пробудилась воля «уничижить» Себя Самого, отказаться ради нас от бытия во славе, от великой полноты. Поэтому Он сошел со Своей высоты, и не просто на землю, но в такую глубину, которую мы не можем измерить, - ужасающую глубину и пустоту, которую мы можем представить себе, ощутив, действительно, всем своим нутром, что такое грех. Это уничижение жертвы - искупляющей, спасающей и дарующей новое начало.

Когда мы говорим о цене искупления (1 Петр 1:18-19), мы обычно имеем в виду человека Иисуса, Его человеческое сердце, Его тело, Его душу и все то, чего стоило Ему искупление. К Самому Богу мысль чаще всего обращается только постольку, поскольку говорится, что ценность, искупляющую все, придала человеческой жертве Искупителя бесконечная высота Его божественной личности. Но приписать Богу страдания, - как мог бы страдать Бог? Мы не имеем права принижать Его до человеческого уровня. И все-же здесь чего-то недостает. Бездонную глубину искупления мы не можем представить себе до конца, если при этом почитаем Бога всевышнего недосягаемым. То, что мы сейчас скажем, неверно. Но по-видимому, бывают слова, которые неверны и тем не менее необходимы. Для Бога наше искупление не было безразлично: если можно так выразиться, оно и для Него не прошло даром.

Отправную точку дает нам Павел, когда говорит о «кенозисе», об «опустошении» или «уничижении» (Флп. 2:7). Ибо здесь он говорит не о человеке Иисусе, но о Логосе, о таинственном Божием решении «уничижить Себя Самого и принять образ раба». «Ничто» (откуда слово «уничижить») бывает разное. Прежде всего - простое, ясное, которое имеют в виду, когда говорят, что Бог сотворил мир из ничего. Это означает, что Бог был всем во всем и, кроме Бога, не было абсолютно ничего: полностью отсутствовало что бы то ни было... Потом человек подвергся испытанию и согрешил. Грех означал нечто большее, чем только то, что человек стал «виновным». Человек существует не просто в силу своего наличия, как камень или животное, но в направленности к добру. Он должен осуществить себя в свободном послушании воле Божией. Когда человек согрешил, он стал уже не тем существом, что прежде, а только «провинившимся»; под вопросом оказалась самая основа его бытия. Он должен был жить устремленным к Богу, а вместо этого отпал от Бога. Теперь он существовал, низвергшись от Бога в ничто. Но не просто в чистое, доброе ничто до-существования, а в разрушение через зло. Это разрушение никогда не может стать полным, так как человек не сотворил сам себя, а потому не может сам себя уничтожить, даже путем греха. Но уничтожение становится целью, к которой неизменно стремится движение бытия. Скажем просто то, что думаем, не претендуя на правоту. Мы только хотим указать на нечто очень глубокое, что никак не можем описать иначе: искупление Божие должно было затронуть этот бесконечно далекий, страшный пункт. Конечно, не в смысле его греха, но в том отношении, что Он, по выражению Павла, «опустошил», «уничижил» Себя.

Жертва - это отдача Себя Самого в пустоту, в уничижение, не онтологически, но духовно, в том значении, что «сберегший душу свою, потеряет ее; а потерявший душу ради Меня, сбережет ее» (Мф. 10:39).

В жертвоприношение вступил Сам Бог, не просто человек Иисус, но ставший человеком Сын Божий, а что жертва эта стала возможной и необходимой вследствие греха, это и отражается в эпизоде, о котором мы говорим: когда Иисус, знающий, что Он-Учитель и Господь, исполняет служение раба. Здесь перед нами то самое «ничто» - конечная точка пути, ведущего к обвалу и уничтожению, - которое должен настичь и низвергнуть Бог. Это то самое ничто, из которого возникает второе творение - человек, обращенный к Богу и в благодати вновь обретающий святость. Как и смирение, христианская жертва идет не от человека, но от Бога. Подобно тому, как только Святой и Великий может первым проявить смирение, так и принести жертву может только Тот, Кому все возможно и Кто обладает всем. Эту «божественную добродетель» жертвы воссоздает христианское жертвоприношение. Недоумение учеников понятно. Здесь воистину все переворачивается вверх дном. По сравнению с этим поступком человеческие «переоценки ценностей» - всего только детские забавы. Слова же Иисуса Петру показывают, какое глубокое значение это имеет для Него: «Что Я делаю теперь, ты не знаешь... если не умою Тебя, не имеешь части со Мною». В эту тайну божественной самоотдачи Петр должен вступить, если хочет быть причастным ко Христу. Она - в сердцевине христианства. Поэтому Господь говорит: «Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам». Они должны не только научиться скромности и быть готовыми к служению в братской любви, но и стать участниками свершения тайны.

Каждый, кто живет по-христиански, рано или поздно окажется в ситуации, когда это требование будет обращено к нему, и он должен быть готов принять унижение: то, что для мира неразумно, для чувства нестерпимо, для рассудка бессмысленно. Это может выражаться в чем угодно: в страдании, бесчестии, уходе любимого человека или в крушении дела всей жизни. В тот момент решается христианская судьба человека - спустится ли он до последнего предела вслед за Христом, приобретет ли часть с Ним. Ведь именно боязнь этого решающего шага не дает нам стать настоящими христианами, из-за этого мы стараемся превратить христианство в «этику», или в «мировоззрение», или во что-то еще. Но быть христианином - значит участвовать в жизни Христа. Только так возникает покой и мир. Господь сказал однажды: «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам, не так, как мир дает, Я даю вам» (Ин. 14:27). Мир приходит, когда смысл происходящего пережит до конца. Половинчатые вещи создают беспокойство. Каждое движение из злого ничто, которое произошло из греха, должно быть изжито до конца. Каким-то образом мы должны дотронуться до глубины уничтожения, которую Христос Божественно пережил и исчерпал, как это выражается в Его последних словах, утверждающих: «Совершилось» (Ин. 19:30). Это доведенное до конца дело - неустанное осуществление Воли Отца - приводит к Бесконечному миру, который наполняет Христа. И к нам мир приходит как сопричастность этой тайне.

к оглавлению