Восточная половина «вселенского» собора собралась к 27 сентября 359 г. Съехалось от 150 до 160 епископов. Императорскую персону представляли «квестор дворца Леона и военный начальник округа Лаврикий». Из Александрии прибыл епископ Георгий, из Антиохии Евдоксий, из Кесарии Палестинской - Акакий, из Скифополя - Патрофиль. Собралась и веская группа в 105 епископов, уже вдохновленных своим омиусианством. Это - Македоний Константинопольский, Элевсий Кизикский, Кирилл Иерусалимский, Евстафий Севастийский, Василий Анкирский, Георгий Лаодикийский. Послан был на собор и живущий тут в изгнании Иларий Пиктавийский. Это была первая соборная встреча вновь образовавшейся партии. Подобралось и от 30 до 40 левых, арианствующих в форме аномейства со старым Акакием Веррийским во главе. Была малочисленная группа и никействующих. Таков, например, Имерий из Египта. Есть предание, что тайно прибыл в Селевкию из пустыни и Афанасий. Но ни о какой конспиративной работе его здесь у нас нет данных. Напряжение токов между здоровыми консерваторами (Василий Анкирский и Георгий Лаодикийский) и крайне арианствующей группой Акакия Кесарийского обещало бурный взрыв. с этого и началось. На самом открытии собора (27 октября 359 г.) Акакий сразу предложил отменить Никейский символ, отвергнуть как омоусиос, так и омиусиос и даже простое омиос, ибо «ничто не может быть подобно Божественному существу. Христос есть творение и произошел из ничего». На это обнажение аномейства поднялась буря негодования среди омиусианского большинства вплоть до перехода некоторых омиусиан к никейскому меньшинству. Раздались возгласы: «Сын - от Бога, т. е. из сущности Божией!» Для доказательства, к чему ведет полное отрицание Никеи, огласили цитаты из проповедей Евдоксия: «Отец и не мог иметь Сына, ибо у Heгo нет жены». Поднялся вновь шум... Чтобы встать, казалось, на основную общепринятую базу, т. е. на 2-ю Антиохийскую формулу (Лукиановскую), группа большинства - Василия Анкирского и Георгия Лаодикийского - предложила вновь подписать эту, издавна свою собственную формулу. Но какой-то вихрь зловерия уже овладел сознанием акакиевцев. Они покинули заседание собора. На следующий день, 28 сентября, благоразумные последователи омиусианства для самоукрепления собрались отдельно в церкви при закрытых дверях и провозгласили 2-ю Антиохийскую формулу. В тот же день приезжают делегаты с директивами Селевкийскому собору. Руководящий всеми соборными инсценировками придворный императорский совет привез восточной половине собора ультимативную инструкцию подписать теперь так называемую «датированную веру», т. е. 4-ю Сирмийскую формулу, с присоединением осуждения аномейству. Это был ушат холодной воды на голову Акакия и его группы. Сенатор Леона пригласил всех спорящих епископов составить общее собрание. 29 сентября оно состоялось. Леона гарантировал свободу высказывания. И Акакий даже потребовал удаления некоторых для него крайне раздражающих лиц. Омиусиане оказались психологически в этот момент уступчивее. Они согласились, чтобы неугодные акакиевцам лица во главе с Кириллом Иерусалимским временно удалились из собрания.
Тогда Леона огласил записку Акакия. На этот раз сей до цинизма смелый богословский дипломат в своей записке анафематствует свое вчерашнее аномейство и, глазом не моргнув, провозглашает «омийство», т. е. Сына подобным Отцу. Не от себя одного все это заявляет Акакий, но от всех крайне левых, повернувших вместе с ним на компромисс с явным расчетом любой ценой не дать василианам ослепить императора. Этого акакиане в конце концов и достигли, несмотря на временную неудачу на почве данного, сплошь скандального «вселенского» собора.
Провозглашение омийства акакиане в данном случае мотивируют в следующих выражениях. Они «не отвергают авторитетной веры Антиохийского собора (так называемого Лукиановского символа). Но ввиду споров, возникших в последующее время, исключают из употребления слово «омоусион», как не данное в Писании, а άνόμοιον (даже!) предают анафеме (το ομουοσιον εκβαλλομεν, το δε ανομιον αναθηματιζομεν).
И признают ясно, что Сын подобен Отцу».
На собрании следующего дня началось обсуждение этого текста. Василиане начали допрашивать Акакия: в каком смысле и в каких пределах Сын подобен Отцу? Акакий откровенно пояснял: «подобен по воле, но не по существу». Конечно, поднялись опять бурные пререкания. Леона, проверив на опыте температуру собрания, прибег к давлению. Заявил: «Меня император послал руководить собором единодушным. а так как вы неукротимы, то идите и пустословьте на стороне. Я в таком соборе не участник». И закрыл заседание. Расхождение василиан и акакиан через это оформилось. Василиане собрались и от лица своей группы низложили и отлучили 9 главных епископов из акакиан, начиная с Акакия и Евдоксия, и даже на место Евдоксия избрали Антиохийским епископом пресвитера Аниана. Конечно, акакиане не потерпели такой свободы действий и использовали амбицию комита Леоны. Тот, несмотря на протесты соборного василианского большинства, арестовал Аниана и отправил в ссылку. Расколовшиеся партии собора отправили каждая своих уполномоченных для доклада императору.
Так печально кончилась лукаво задуманная антреприза раздвоенного «вселенского» собора, породившего 4 фракции.
Смущенный Констанций хотел было потребовать к себе весь восточный собор in corpore, но явившиеся первыми акакиане посоветовали ему ограничиться вызовом депутатов по 10 лиц от каждой стороны. Им указано было съехаться в Константинополь. В этом партийном состязании циничные акакиане превзошли в партийных и дипломатических приемах связанных своей принципиальностью василиан. Констанций толкал к соглашению, почти вымогал его. Вынужденные взаимные уступки породили некоторое искусственное партийное образование, получившее в истории имя партии омиев.
Партия омиев
Омии сконструировались в результате прений в присутствии императора в Константинополе акакиан (скрытых аномеев) и василиан (омиусиан). Это компромиссное искусственное образование окрасило собою хотя и не долгий, но целый период восточного богословского опыта. Василий Анкирский доложил Констанцию о возмутивших отцов Селевкийского собора богохульствах Евдоксия и потребовал особого разбирательства и церковного суда над спорной личностью претендента на первую кафедру Востока. Такое предложение было неприятно императору, и Евдоксий хитро использовал этот момент. Он цинично заявил, что он согласен анафематствовать термин «аномиос», если Василий согласится анафематствовать «омоусиос». Честный Василий отказался. Тогда Констанций за несговорчивость отверг василиан и связал себя с цинично сговорчивыми акакианами.
Не без некоторой сценической искусственности во время этих дебатов объявляют радостное известие о прибытии Урсакия и Валента с казавшимся невероятным известием о том, что все представители западного собора подписали наконец «Никское исповедание», в котором нет ни «единосущия», ни даже «подобосущия», а только «подобие». Констанций был в восторге от такого совпадения в общем результате западной половины «вселенского» собора с восточной. Оставалось только просмотреть текст и, может быть, его в чем-то отшлифовать. Снова начались очные ставки пред императором вождей двух партий. Беспринципная смелость Акакия и Евдоксия давала им победу в глазах императора. Оба они анафематствовали свое аномейство. От омиусиан потребовали также пожертвовать каким бы то ни было, прямым или косвенным, маневрированием термином «усиа». После немалых споров омиусиане наконец сдались и подписали «Никскую веру». Это случилось в вечерне-ночном заседании как раз в новогоднюю ночь на 1 января 360 г. Так получился после всей лукавой волокиты официальный результат искусственного «вселенского» собора в Арле-Селевкии. Императорский центр отныне с формальным правом предложил всем возглавителям церкви Востока и Запада объединиться на умолчании и об аномиос, и об омиусиос - всем стать омиями. В это «казенное» объединение входили разнородные элементы: и а) старые ариане Урсакий с Валентом и Георгий Александрийский, и b) надевшие овечью шкуру аномеи Евдоксий с Акакием, и с) многочисленные невольники на Западе и Востоке. Все должны были стать омиями.
Такой результат, выжатый политическим давлением, не мог дать вселенской церкви догматического выздоровления и успокоения. Тем более что приближался момент быстрых смен на императорском троне со сценарием восстановления в империи даже язычества Юлианом Отступником. а пока на краткий срок тщились на верхах около Констанция консолидировать достигнутое соглашение. Акакиане держались около двора. Сюда же в 360 г. теперь смело перешел из Германикии Евдоксий. 15 февраля 361 г. предположено было торжество нового освящения разрушенной землетрясением и вновь построенной церкви св. Софии. Это было поводом к созыву довольно широкого собора не только местного, а гостеприимно принимавшего и гостей-епископов издалека. Однако когда находившийся поневоле на Востоке Иларий Пиктавийский выразил желание присутствовать на соборе, то его просто выслали домой в Галлию. Этот собор, чувствуя под собой твердую опору государственной власти, решил углубить и укрепить свою вселенскую диктатуру и проявить свою власть и в вероучительной, и в канонически-административной областях. Были пересмотрены символические тексты 4-й Сирмийской формулы, так называемой «датированной веры», Никской формулы. Из последней выражение «омиос ката панта» сокращено до одного только слова «омиос». «Ката панта» выброшено. Запрещено употребление термина «ипостасис», ибо василиане стали употреблять его иногда вместо запрещенной «усиа». Крайний Аэтий удален императором в ссылку. Под разными каноническими предлогами низложено 11 видных омиусиан, в том числе Василий Анкирский, Евстафий Севастийский, Македоний Константинопольский, Кирилл Иерусалимский. Последний за то, что будто бы растратил церковное имущество: продал ризы из дорогой парчи, и эту материю видели в одеждах какой-то актрисы. Вновь просмотренные вероисповедные тексты постановлено генерально подписать всему епископату. Покорно подписали, как вспоминают потом Великие Каппадокийцы, и Дианий Кесарие-Каппадокийский, и отец Григория Богослова - Григорий Назианзский. Но крайне левые арианствующие не простили Евдоксию его «предательства» и Аэтия, и других верных арианской левизне, подвергнутых ссылке за неподписание Константинопольских формул. Верные своей арианской левизне не пошли за официальными акакианами-омиями. Подрываемые этим акакиане вынуждены были смягчить свое отношение к сговорчивым из омиусиан. Поэтому согласились освободившиеся кафедры, после ссылки крайних ариан, предоставлять и василианам. В таком порядке на анкирскую кафедру прошел будущий чисто православный Афанасий - друг Василия Великого. Лаодикийскую кафедру получил Пелагий, через два десятилетия православный член II Вселенского собора. Итак, Констанцию казалось, что он достиг наконец поставленной себе цели - дал церкви мир. Но это было еще самообольщение. Политические потрясения вскрыли всю иллюзорность этого нереального, а только официального «мира церкви».
***
Придворные приверженцы Константина Великого тотчас после его смерти истребили всех возможных претендентов на императорский пост. И все-таки были скрыты и уцелели два его племянника, дети его брата Юлия Констанция, Галл и Юлиан. Когда прошла горячая минута, они были вновь признаны в достоинстве носителей и наследников власти со званием кесарей. Но на душе Юлиана навсегда осталась кровавая царапина и вражда к партии убийц его отца, дядей и братьев. Убийцы действовали под знаменем новой религии и утверждения христианской династии. У Юлиана по инстинкту залегло в душе отвращение к этой новой религии и влечение ко всем красотам старой, языческой. Тем более что по инерции среди профессиональных учителей, которых привлекали для образования Юлиана, господствовала еще старая традиция тщательного изучения античных, т. е. языческих, литератур. Материал действительно чарующий. Наряду с ним новый библейский материал мог казаться положительно антиэстетическим, только морализирующим, лишенным специфической красоты античности. Помимо этих личных симпатий Юлиана весь материал и методы школы, воплощавшиеся в традиционной профессии учителей, были языческими, дохристианскими и внехристианскими. Школьно учиться значило изучать античное язычество.
Юлиан и Галл в их школьные годы были поселены вдали от столицы, в деревенской вилле близ Кесарии Каппадокийской. Гувернером Юлиана был Мардоний, в душе бытовой язычник и только «паспортный» христианин. Юлиан, молча покоряясь системе воспитания, выслушивал уроки христианских учителей и даже поставлен был в анагноста, т. е. церковного чтеца. Евсевий Никомидийский был высшим наблюдателем за образованием Юлиана и попутно внушал ему арианство. Навязал в учители известного арианского софиста Аэтия. Юлиан сошелся с Аэтием на почве языческой философии. Жадно впитывал в себя уроки профессоров, откровенных язычников. Некий Максим Ефесский водил Юлиана по языческим храмам и там соблазнял его своими лжечудесами. По мановению Максима вспыхивал факел пред статуей богини, а на ее лице сияла улыбка. Хотя в 341 г. по указу западного императора Константа и были воспрещены кровавые жертвы, но языческий культ и не требовал их обязательно. Если не города, то селения впитали в свой быт множество языческих обрядов и церемоний. Администрации трудно было иной раз отказаться от участия в простосердечных народных церемониях богослужебно-языческого характера. Префект Рима, христианин, во время голода приносит молодого быка в жертву Кастору и Поллуксу, уступая взбудораженному настроению толпы. Языческие храмы закрывались не без насилий, язычников лишали государственной службы. Жреческая профессия без доходов хирела.
Юлиан видел это состояние народного двоеверия и надеялся вновь воскресить язычество. В юношеские годы он послан был в Афинский университет, где образование было еще чисто языческим. Вел себя там молчаливо и гордо, по свидетельству тоже каппадокийских «баричей»-студентов Василия Великого и Григория Богослова. Констанций вызвал Юлиана в Италию и назначил его кесарем Галлии. Юлиан был удачным правителем, снискавшим симпатии населения. Когда до Парижа, где резидировал Юлиан, дошла весть о кончине Констанция в 361 г., Юлиан объявил себя единодержавным императором и был в этом поддержан войском. До времени он не декларировал своей программы восстановления язычества. Перед выступлением в поход на Восток Юлиан отслушал литургию, но уже на территории Германии принял участие в языческих жертвоприношениях.
В замыслах восстановления язычества Юлиан был не одинок. Он издавна подсматривал себе идейных друзей.
Еще в годы студенчества в Афинах, вызванный в Италию для принятия власти, Юлиан поехал не прямо, а из Афин заглянул на место развалин Трои и посетил в окрестностях ее древние храмы. Показывал ему эти места епископ Пигасий в качестве знатока-археолога. Но Пигасий был человек-монстр. Он был приверженцем язычества и епископским именем только маскировался перед властями. Юлиан впоследствии приблизил его к себе и сделал главным жрецом.
Став императором, Юлиан объявил полную свободу вероисповеданий и свободу борьбы их между собой. Начались насилия на местах. Например, город Газа (в Палестине), населенный преимущественно язычниками, был подчинен христианскому уже муниципалитету города Магома. Жители Газы напали на Магом и разграбили его. Толпа входила в христианские церкви, ломала обстановку и втаскивала идолов. Защищавшихся убивали и еще хуже - зверски мучили, вспарывали живот, наполняли зерном и отдавали на съедение свиньям. Развязанный погром не знает границ. Самого спасителя и хранителя юного Юлиана, старика Марка Арефузского, отдали на издевательства толпе школьников. Te кололи его стилетами, обмазали медом и отдали на уязвление роям ос. Когда Юлиану сообщали о таких погромах и убийствах, он жестко говорил: «Что за беда, если раздавлен десяток иудеев». Отвратившись от Библии, Юлиан был острым религиозным антисемитом. В своем религиозном отщепенстве и от Библии, и от христианства как детища Библии Юлиан доходил до садизма. Увидев однажды толпу, кого-то ожидавшую, и узнав, что она ждет выхода из пещеры жившего там аскета, Юлиан распорядился заложить выход камнями. «Если он отшельник, так пусть и остается один», - мотивировал свою жестокость Юлиан.
Христианский клир как учреждение специально не преследовался, но он лишен был всех константиновских привилегий. На постах государственной службы христиане тоже сменялись язычниками. В армии шла чистка. Христиане как будто не изгонялись, но губили себя сами, если не хотели совершать обряд воскурения ладана перед идолами, даже скромно скрытыми за занавеской. Некоторые солдаты-христиане, узнав это, взрывались и топтали ногами полученный за воскурение казенный подарок. В peзультате - казнь.
Издан запрет преподавать классические знания христианам, чтобы ослабить христианство, понизив его культурный уровень. Христиане принялись своими силами преподавать классицизм. Начали даже сомнительный героический подвиг переложения всей Библии на классический язык. Начали уже перелагать Пятикнижие гекзаметрами. Делали это известные ученые, Лаодикийские епископы, - Аполлинарий-отец и Аполлинарий-сын.
Юлиан не просто гнал христианство и освобождал язычество. Он вообразил себя религиозным реформатором. Захотел воскресить естественно выдохшееся и умиравшее язычество.
Юлиан был интеллигент-идеалист. Покончив за день с текущими государственными делами, он романтически погружался в вечерние и даже ночные занятия классическими писателями, вел беседы с профессорами философии. Тут у него был завсегдатаем Аэтий, одаренный даже барским поместьем.
Юлиан преследовал не просто реставрацию вульгарного язычества. Свою интеллигентскую выдумку воскрешения мертвеца он превратил в создание новой синтетической религии. Теоретико-догматическую систему свою он возглавил догматом о Богe-Солнце. Может быть, это даже не без влияния примера фараона-реформатора Аменхотепа (XIV в. до Р.Х.). Но не прохладные теоретические построения были причиной бесплодности всего замысла Юлиана в целом, а его наивная мечта возродить умиравшее народное язычество введением в него обязательных принципов морали, и, конечно, никакой иной, как только евангельской. Задумал превратить жрецов в гуманных филантропов. Создавал на казенные средства приюты для детей, бедняков и странников по примеру христиан. Юлиан приказывал соблюдать языческий культовый календарь и сам подавал пример, на удивление жрецов. В Антиохии, куда надолго приехал Юлиан из-за войны с персами, он часто фигурировал около жертвенника, наблюдая за исполнением установленной церемонии принесения жертв. И через это, в глазах толпы, уподоблялся той шеренге завсегдатаев-полунищих, которые толпились около жертвенников, чтобы поживиться кое-какими остатками и оглодками жертвенного мяса. Их прозывали простонародно-насмешливым именем «вомо-лохов» (это местный варваризм от сирского «вомо» - жертвенник и греч. «лохос» - отряд солдат), как бы дежурной охраной около жертвенника. Для грубой толпы все в Юлиане - барине-интеллигенте было причудливо и непонятно. Как русскому мужику непонятен был барско-интеллигентский сентиментализм «хождения в народ», так непонятным оказалось и греческому народу это опрощение в религиозном смысле «барина»-императора.
Юлиан почуял крушение своих замыслов. И как будто разочарование, даже отчаяние свое намеренно стремился прикрыть рискованностью военного захождения в глубь Персии. Как бы искал опасностей. Был ранен в руку, грудь и печень. Вынесенный с поля сражения, Юлиан в ту же ночь и скончался. По Созомену, он воскликнул перед смертью: «Ты победил меня, Галилеянин!» Невзлюбив насмешек антиохийцев, Юлиан просил, чтобы его похоронили в Тарсе.
Дарованная Юлианом, хотя бы с издевательскими целями, амнистия всем арестованным и сосланным императорской властью по делам церкви, конечно, автомагически возвратила всех сосланных епископов на их кафедры. 9 февраля 362 г. в Александрии был опубликован указ Юлиана, а 21 февраля Афанасий уже был торжественно встречен верным ему народом. Георгий Каппадокиец еще до возвращения Афанасия, в конце 361 г., был убит чернью с поруганием над его трупом.
На свободе при Юлиане аномеи опять увлеклись своим самоутверждением. Юлиан, как старый друг Аэтия, вызвал его из ссылки к себе в Константинополь и даже одарил его поместьем. Евдоксий созвал в Константинополь своих друзей-епископов и рукоположил Аэтия в епископы и наставил еще группу епископов-аномеев. Под давлением Евдоксия Антиохийский епископ Евзоий собрал целый соборик в Антиохии, который объявил уничтоженными все постановления против аномеев. Эта еретическая игра скоро прервалась со смертью Юлиана.
Старые омиусиане, освободившись от пут омийства, продолжали уточнять свое православное устремление. Василий Анкирский и Георгий Лаодикийский от лица своего течения опубликовали знаменательную «Памятную записку» («Υπομνηματισμός»). Тут мотивирована борьба против воспрещения термина «усиа». Особенно интересна попытка разъяснить смысл и различие терминов «усиа» и «ипостасис». Эта «Памятная записка» гласит: «Восточные» для того употребляют наименование «ипостасис», чтобы выразить существенные, и реально существенные, и реально сущие свойства Лиц (τας ιδιοτητας των προσωπων, υφεστωσας και υπαρχουσας); чтобы обозначить эти свойства лиц, «восточные» и называют их ипостасями реально существующих Лиц (προσωπων υφεστωτων υποστασεις ονομαζουσιν).
Следовательно, термин «ипостась» определяет специально Лица, чтобы они не расплылись в западном савеллианстве. И чтобы не было придирок, василиане формулируют, что дело идет не о «трех богах», а утверждают они: μίαν θεότητα, μίαν 'αρχήν, μίαν Βασιλείαν. Все эти три лица - ταυτόν. Ho чтобы не было слияния, они «благочестиво различают»: «Πατερα υφεστωτα, Υιον υφεστωτα, Πνευμα εφεστος» - «реально существующего Отца, реально существующего Сына и реально существующего Духа. Одно Божество и Три ипостаси». Своему классическому термину «омиос кат усиан» они дают пояснение - это «тавтон ката пневма».
Явно, что по смыслу записки термин «пневма» равен «усиа». Следовательно, «тавтон ката пневма» разнозначно с «тавтон кат усиан». Никейцы должны были сами понять, что это богословие православной мысли. Западный человек Иларий, чуждый слепоты восточных страстей, утвердил первый православную природу этого омиусианского направления. Своим галльским собратьям-епископам он написал еще ранее, тотчас же после Анкирского собора 358 г. и победы на нем точки зрения Василия и Георгия, целое сочинение: «О соборах» («De Conduis»). В нем он разъясняет, что наиболее авторитетные восточные вероизложения, как символ Лукиана - εκθεσις μακρόστιχος и 1-я Сирмийская формула, могут быть понимаемы вполне православно. Само, «омоусиос» может толковаться савеллиански, и само «омиусиос» может мыслиться как православное. Ведь «омиос» означает равенство. И даже оно имеет некоторое оттеночное преимущество пред «омос», ибо предполагает не «ту» же самую единицу, а предполагает двух сравниваемых. Восточные омиусиане - это «свет во тьме». Между восточными и западными православными нет различия в вере. а только упорство в предубеждениях. Иларий предлагает и «восточным» принять омиусиос. «Ведь вы же не ариане! Зачем же, отвергая это слово, вы навлекаете на себя упрек в арианстве? Нужно собраться вместе и сообща рассудить, чтобы не устранялось то, что хорошо установлено (омоусиос), и не отвергалось то, что худо понимается (омиусиос)».
Иларий в 360 г., не допущенный на Константинопольский собор 360-361 гт. и высланный в Галлию, принес туда эту примиряющую богословскую программу. Галльские епископы во главе с Фебадием Агеннским утнетены были своим промахом на Ариминском соборе. В 360 г. галльские епископы, воспользовавшись неожиданной свободой, предоставленной всем язычествующим Августом Юлианом, собрались на собор в Париже. И постановили по совету Илария протянуть руку восточным омиусианам. Они написали им братское послание. В нем признали, что под давлением Ариминского собора они поддались обольщению, умолчав главным образом о термине «усиа». Теперь они хотят быть самими собою, опираясь на самих себя. Папа Римский Ливерий для них не опора и официально над Западом веет еще арианское знамя. Парижские соборяне декларируют свой возврат на позиции до Ариминского собора.
Ha Востоке этот же поворот омиусиан Василия и Георгия приветствовал из пустыни сам Афанасий в его сочинении «О соборах» (от Ария до Ариминия-Селевкии). Тут Афанасий с отрадой говорит об омиусианах: «С людьми, подобными Василию, не нужно обходиться как с врагами, а следует считать их братьями, которые разнятся от нас только одним словом, но мыслят так же, как и мы». «Омиос с прибавкой кат усиан значит то же, что и омоусиос». Обращаясь к ним, Афанасий называет их «возлюбленные братья» и убеждает их «не сражаться с тенью» (т. е. с омоусиос), ибо рано или поздно они должны принять его. Ведь в нем опора их же собственного учения. Таким образом, уже к концу царствования Констанция в основном наступило сближение никейцев и омиусиан. Нужна была минута свободы при Юлиане, чтобы это произошло формально.
