Часть 1

Зло не существует в себе. Зло реально в свободном извращении разумной воли, уклоняющейся мимо Бога и тем самым к не-бытию. Зло есть "не-сущее" прежде всего именно как это устремление или эта воля к не-бытию... Грехопадение проявляется прежде всего в том, что человек впадает в одержимость страсти. Страсть есть болезнь воли. Это есть утрата или ограничение свободы. Извращается иерархия естественных сил души.

Разум утрачивает способность и силу контроля над низшими силами души, - человек страдательно (пассивно, т.е. "страстно") подчиняется стихийным силам своей природы, увлекаемый ими, - он кружится в беспорядочном движении этих сил... Это связано и с духовным ослеплением. Немощь воли связана с неведением разума (άγνоια, как противоположность γνώσις). Человек забывает и теряет способность созерцать и узнавать Бога и Божественное. Его сознание переполнено чувственными образами...

Грех и зло есть движение вниз и от Бога. Человек не только не преображает и не одухотворяет мира или природы, где он был поставлен священником и пророком, не только не подымает природу выше ее уровня. Но и сам снижается, опускается ниже своей меры. И призванный к обожению, он уподобляется скотам бессловесным. Призванный к бытию, избирает не-бытие. Созданный из души и тела, человек в грехопадении утрачивает свою цельность, раздвоятся.

Ум его грубеет, переполняется земными (или землистыми) и чувственными образами. И самое тело грубеет...

В этих общих заключениях о природе и характере зла преподобный Максим только повторяет принятые и общие мнения. Оригинально у него только настойчивое ударение на волевых моментах. И это позволяет ему с большей последовательностью развивать аскетическое учение о подвиге, как преображении именно воли... Вообще в своей антропологии преподобный Максим всего ближе к Григорию Нисскому. За грех (т. е. за "грех произволения") человек облечен был в "кожаные ризы".

Это есть немощь естества, - его страдательность, грубость, смертность. Человек вовлекается в самый водоворот природного тления. Страдательность его есть некое имманентное обличение страстности, разоблачение ее внутренних противоречий. Тление человека всего яснее сказывается в его греховном рождении, - от семени, т. е. от похоти мужеской и от сладострастия, по образу скотов бессловесных (срв. у Григория Нисского).

Именно через это греховное рождение тление и немощь естества распространяется и как бы накопляется в мире. Для преподобного Максима "рождение" (γέννησις в отличие от γένεσις) есть некий синоним первородного греха (греховности). Объективно, грех есть безысходность страсти, - роковой круг: от сластного рождения (во беззаконии, грехе и через тление) до тленной смерти. И это прежде всего должно было быть исцелено, чрез новое оживление, чрез вхождение Жизни в область смерти.

Однако, свобода человека не угасла в грехопадении и в грехе, - она только ослабела. Лучше сказать, очень возросла инерция естества после грехопадения, - оно насквозь проросло побегами "неестественных" ("парафизических") страстей, отяжелело. Но способность свободного движения, обращения и возвращения, не иссякла и не была отнята. В этом залог восстания и высвобождения из под власти тления и греха. Избавляет и освобождает Христос.

Но это избавление каждый должен воспринять и пережить в самом себе, творчески и свободно. Именно потому, что это есть освобождение, выход на свободу из под рабства и гнета страстей, - переход от пассивности к активности, т. е. от страдательности (включенность в круговорот бессловесной природы) к подвижности, - к творчеству и подвигу... Преподобный Максим всегда ясно различает эти два момента: естество (природа) и произволение (воля).

Естество исцелено и уврачевано Христом раз навсегда, без актуального участия отдельных лиц, и даже независимо от их возможного участия (воскреснут и грешники!). Но освободиться каждый должен в личном подвиге. К этому освобождению и призывается каждый, - о Христе и во Христе.

2. Христианская жизнь начинается новым рождением, в крещальной купели. Это есть дар Божий. Это есть участие в непорочном и чистом рождестве Христовом, от Девы. Но к крещению надлежит приступать с верою, и только через веру воспринимаются преподаваемые дары Духа... В крещении преподаются силы для новой жизни, или возможность новой жизни, - δύναμις.

Осуществление есть задача свободного подвига, человеку дается "благодать безгрешности" (τής άναμαρτησίας), - он может уже и не погрешать, - но он должен и действительно не согрешить. Он должен усовершиться. Должен исполнить заповеди, одействотворить в себе добрые начала... Благодать через таинства освобождает человека, отрывает его от Первого Адама, и сочетает со Вторым. Она подымает его над мерами естества, - ибо уже начинается обожение...

Впрочем, это есть только исполнение самого естественного призвания человека, - ибо и создан он затем, чтобы перерасти самого себя, чтобы стать выше самого себя. Именно поэтому действие благодати не может быть только внешним, и не бывает насильственным. Благодать предполагает взыскание и восприимчивость. И она пробуждает свободу, возбуждает и оживляет произволение. Именно "произволение" и есть хранитель благодати. Синергизм "произволения" и "благодати" преподобный Максим считает самоочевидным.

Дары, подаваемые в таинствах, должны быть удержаны и взращены. И только чрез произволение они могут проявиться, претвориться в действительность нового человека... Таинства и подвиг, это два неразрывных и неотделимых момента христианской жизни. Снова путь Божественного снисхождения и человеческого восхождения, и таинственная встреча Бога и человека, - во Христе.

Это относится и к личной жизни каждого христианина, - и в каждой душе должен как бы вновь родиться и воплотиться Христос (срв. у апостола: "но живет во мне Христос" (Гал. 2:20). И это относится к сложению Церкви, как Тела Христова. В ней Воплощение непрерывно длится и исполняется... Но Бог снисходящий и нисходящий должен быть узнан и признан. В этом тема подвига и истории, - движение навстречу, самоотречение ради обожения.

3. Подвиг есть, прежде всего, борьба со страстями. Ибо цель подвига есть именно бесстрастие... Страсть есть ложная установка воли, обращенной к низшему, к чувственному, вместо духовного и высшего. В этом смысле, - извращение естественного порядка, искажение перспективы. Зло есть пред-почтение чувственного; и именно в качестве ложно пред-почитаемого чувственное или видимое становится греховным, опасным, ядовитым, злым.

"Видимое" должно означать и проявлять "невидимое", т. е. духовное, - именно в такой символической прозрачности весь смысл и все оправдание его существования. И, стало быть, "видимое" обессмысливается, когда становится непрозрачным, когда оно заслоняет и закрывает духовное, когда воспринимается о себе, как нечто окончательное и самодостаточное. Невидимое, как таковое, но чрезмерная и ложная оценка видимого есть зло и грех.

Страсть и есть такая переоценка, предпочтение, - известная прикованность или привязанность к чувственному миру.

"Страсть есть не-естественное движение души, или по неосмысленной любви, или по безрассудной ненависти к чему-либо чувственному, или ради чего либо чувственного... Или опять: зло есть погрешительное суждение о познанных вещах, сопровождаемое их неподобным употреблением"...

Преподобный Максим повторяет обычную аскетическую схему развития страсти: вокруг внедрившегося в душу чувственного образа. Возникают как бы ложные точки кристаллизации в душевной жизни человека. И потому разлаживается весь душевный строй. Можно различить три типа страстей: самолюбие (плотское), насильничество (или ненависть) и неведение (духовная слепота). Но мир страстей очень пестр и многообразен... В нем два полюса: удовольствие и слава...

Вместе с тем, преподобный Максим всегда подчеркивает, что человек постоянно находится если и не под властью, то под тайным влиянием бесовских действий. Многообразные демоны как бы кружатся или вьются вокруг каждой души, стараясь ее завлечь, заинтересовать чувственным, усыпить ум и духовную восприимчивость... Это демонское воздействие есть очень мощный фактор. Но все-таки исход борьбы всегда зависит от воли и от конечного избрания...

И самое зло, и страсть имеют динамический характер. Это есть ложная расценка вещей, а потому ложное и вредное поведение, - ложное и вредное, ибо отводящее от подлинных целей и уводящее в пустоты и тупики небытия, - бесцельное и потому ничего не осуществляющее, а напротив растеривающее и разлагающее. Иначе сказать, - разлад, беспорядок, распад... Можно сказать, - беззаконие, άνоμία. И противовес беззаконию образует закон вообще.

Отчасти "закон естественный", вписанный в самую природу человека, как требование жить "сообразно естеству"; чрез созерцание мира можно понять, что этот "естественный закон" есть воля и мера Божия, установленная для вещей. Закон есть именно порядок, мера, лад, склад, строй. Однако, в упадочной немощи человеку было очень трудно руководиться одним только этим "естественным законом". И ему был дан писанный закон, закон заповедей.

По содержанию это есть тот же закон естества, но иначе выраженный и изложенный, проще и понятнее, более доступный. Но именно поэтому и недостаточный. Это только прообраз, - прообраз евангельского и духовного закона, который и глубже, и выше естества, и непосредственно возводит человека к Богу. Вернее сказать, это три разных выражения единого закона, единого задания и призвания человеческой жизни. Важен уже самый мотив закона, как меры (скорее внутренней, чем внешней). И одна из задач подвига - устроение души...

Победа над страстями есть прежде всего устроение. Это формальный аспект. А по существу это есть очищение, кафарсис, высвобождение из чувственных пут и пристрастий. Впрочем и кафарсис есть устроение, - выравнивание и восстановление верной иерархии ценностей...

Аскетическое "делание" (πράξις или "практическое любомудрие") и есть преодоление или искоренение страсти в человеческой душе. Главное в нем не определенные внешние действия, но внутренняя борьба. И прежде всего желания и вожделения должны быть обузданы, - так сказать, вправлены в строгий строй души. Эти низшие, но естественные силы души должны быть силой разумного усмотрения обращены к подлинным и Божественным целям.

Ум должен стать действительно "владычественным" в человеке, средоточием всех сил души, - и сам должен получить свое средоточие и опору в Боге... Это момент воздержания. Часто приходится при этом прибегать к резким и хирургическим мерам врачевания, - отсекать и искоренять склонности и пристрастия, "вольные страсти" (т. е. пристрастия воли)... Есть и другая сторона: "невольные страсти", т. е. страдания (срв. у Марка Подвижника о "вольных" и "невольных" страстях).

Лучше сказать, - искушение или испытание страданием, печаль от страданий; это дурная и мирская печаль, в сущности - прикрытая похоть, неудовлетворенная и зудящая, вожделение наслаждений. Эти "невольные страсти", т. е. страдания, нужно терпеть, не огорчаясь лишением наслаждений... И еще дальше и труднее преодоление ненависти и гнева, - стяжание кротости. Это есть некая нечувствительность к раздражениям... Так смиряются страстные силы души. Но остается еще большее. Нужно заградить путь соблазнов.

Это включает в себя, с одной стороны, упражнение чувств, и с другой, - мысленную брань, очищение и преодоление помыслов. Именно здесь решается аскетическая задача. Ибо иначе всегда вновь зарождается опасность греха. Нужно отгонять помыслы, сосредоточивая свое внимание на другом, собирая ум в духовном трезвении и молитве, - или, во всяком случае, нейтрализовать их, воспитывая в себе к ним некое безразличие... Здесь "делание" из отрицательного становится положительным.

Нужно не только отсекать страсти, но и творить добро, - и бесстрастие не исчерпывается только подавлением страстей, но означает и некое положительное состояние души. Начинается "делание" от страха Божия, и совершается в страхе. Но любовь изгоняет страх, - вернее, преображает его в благоговейный трепет. В то же время прозревает ум, созревает до созерцания, чтобы быть способным восходить выше. Бесстрастие и гнозис ведут вместе к любви Божественной.

В ней есть ступени, и она есть самая стихия подвига, преуспеяния и совершенства. И стяжание чистой и нераздельной любви есть предел и задача аскетического "делания". По мере возрастания любовь разгорается и поглощает в себе все душевные движения. В любви завершается и как бы кончается подвиг. Любовь свободна.