Блаженны изгнанные за правду,
ибо их есть Царство Небесное.
Блаженны вы,
когда будут поносить вас и гнать,
и всячески неправедно злословить за Меня.
Радуйтесь и веселитесь,
ибо велика ваша награда на небесах:
так гнали и пророков,
бывших прежде вас.
Если мы примем, что нагорная проповедь обращена ко всем христианам, отсюда следует, что всякого христианина будут "гнать", причем именно так, как гнали пророков.
Блаженство изгнанных за правду перекликается с блаженством миротворцев. Мы уже видели, что их тоже гонят, потому что они исповедуют не тот нетерпимый мир, которого ищут мирские движения и партии.
Это помогает понять, почему, описав полный круг, мы снова слышим обетование о Царстве Небесном. По сравнению с агрессивными программами "века сего" весть о мире Божием поражает своей беззащитностью - казалось бы, она может дать несравненно меньше, чем здравые реалистические схемы. Бог и Его проповедники бедны и нелепы рядом с мирскими успехами и богатствами; хуже того - они подозрительны, если не опасны. При всей своей кротости и при всем миролюбии они отказываются служить закону века сего.
В Евангелии от Иоанна сказано, что иудеи не могли верить, ибо "принимали славу друг от друга" (Ин. 5:44). По всей видимости, слава от людей и вера в Христа несовместимы. Как и в других блаженствах, суть не в том, что слава - слишком большое богатство, а в том, что она мала для человека.
Верность Богу, славе Его, миру и Завету предполагает запредельную цель. Если мы не печемся об одобрении и восхищении людей, мы получим много больше - одобрение Бога.
Конечно, это не значит, что мы должны всеми силами стараться, чтобы нас никто никогда не похвалил. Такие старания столь же мелки, как погоня за славой и, в своем роде, столь же суетны; более того, и "они получают награду свою".
Самое трудное именно в том, что мы должны быть равнодушны и к хуле, и к похвале. Мир почитает тех, кто угождает ему, и тех, кто презирает его; но не может терпеть тех, кто его не замечает.
Итак, не пытайтесь нарочно раздражать людей. Мы не станем пророками, если будем грубы. Иногда пророки бывают неприятны, но обратной силы у этого закона нет.
Нетерпимый спорщик получает награду - он может переспорить противника. Но Господь обещает гонимым во имя Его совсем не это. Тем, кто любит драку ради драки, вряд ли понравится на небесах.
Христианство совсем не стремится вызвать гнев; оно вызывает его непреднамеренно, сохраняя верность Богу. Оно потому и неудобно, что никак не сводится к тем или иным направлениям и программам. Но об этом мы говорили.
Однако скажем подробней о том, чем христианская нравственность, включая негодование, отличается от мирской. Христианин, как любой человек, сможет возмутиться, скажем, жестокостью террористов или странностью так называемого "общества вседозволенности". Но он знает, что самые сомнительные и непривлекательные люди - скажем, сборщики налогов и проститутки (ведь именно это значат "мытари и блудницы") могут оказаться в свое время ближе к Царствию, чем люди приличные, серьезные, благочестивые.
Казалось бы, св. Тереза из Лизье должна была относиться одобрительно к привычному, мещанскому представлению о католичестве. Однако за свою короткую жизнь она поняла, что связана с такими изгоями, как убийцы или атеисты, и потому сумела создать свою замечательную притчу об отце, спасающем своих детей: один ребенок упал и расшибся, а потому отец его лечит; другого же он удержал прежде, чем тот упал. Разница между этими способами в деле спасения - невелика. Конечно, св. Тереза, сказавшая это, гораздо вернее духу христианства, чем те, кто разделяет мещанские предрассудки.
Как бы ни огорчало нас мирское зло, мы должны, подобно отцу Брауну, понимать "злодея" изнутри, а не брезгливо "прощать" его. Наша подавленная досада, говоря строго, мало отличается от ярости, приводящей к бессмысленному насилию. Что же до вседозволенности, нельзя относиться к ней слишком просто: христианское целомудрие требует мятежа против викторианского чистоплюйства. Церковь не освящает ханжество; оно дальше от евангельской любви, чем болезненные и бесплодные "любовные связи" нынешних молодых людей.
Св. Ефрем Сирин учит, что (с точки зрения бесов, то есть того мира, которым правит сатана) целомудренный христианин ведет себя плохо (св. Ефрем употребляет сирийский корень "St", обозначающий нередко супружескую измену). И по "благопристойным" и по "современным" стандартам наши взгляды на брак и безбрачие скорее неудобны, чем разумны.
Истинный, умный христианин (true Christian intellectual) тем и отличается, что не вписывается ни в какую "программу" мирскую. Св. Фома Аквинат неприятно поражал и "консерваторов" и "прогрессистов". Даже таких признанных "ретроградов", как кардинал Оттавиани, надо оценивать не по сложившимся "имиджам", а по настоящим их словам и делам - вспомним, к примеру, как смело выступает Оттавиани против всякого милитаризма.
Господь слишком велик для этого мира, и те, кто рожден от Него, тоже для мира велики. Рано или поздно мир ощутит, как с ними тяжело. Святой Дух, живущий в Церкви, "обличит мир" (Ин. 16:8). Даже мирские добродетели не ведут к Богу; хуже того, они могут стать большим препятствием для души, чем грубые грехи.
Дело даже не в том, что христиане делают, а скорее в том, чего они делать не хотят.
Нельзя забывать о том, что мир сей непрестанно пытается нас соблазнить, переманить к себе самыми разными способами. Принято считать, что соблазн - это похоть плоти или другой грубый порок. Но в притче о сеятеле сказано, что семя может заглушить "забота века сего" (Мф. 13:22), причем именно такая опасность стоит первой у евангелистов. Забота же эта включает помыслы и дела, которые принято считать добродетельными.
Собственно, такие соблазны и породили в свое время fuga ab mundi [1]. Теперь его нередко осуждают; однако мы должны понять самый принцип. Иногда от мира бежали не так, как нужно; но, в сущности говоря, это - не паническое или малодушное бегство, а твердое неприятие тех узких корыстных интересов, которые можно назвать пуританскими. Когда Апостол хочет "разрешиться и быть со Христом" (Флп. 1:23), он не собирается равнодушно "отвернуться от ближних". Просто он не может принять всерьез того, что требует "мир сей", поскольку знает, что и сам он, и весь тварный мир созданы для большего.
Это стремление послужить Богу без помех и измены понуждало ранних христиан отказаться и от имущества, и от семьи. Бегство от мира нерасторжимо связано с тем, что мы не можем служить двум господам. Если мир сочтет нужным нас за это "гнать", мы готовы платить такую цену.
Блаженство изгнанных за правду ничуть не похоже на мрачный отказ от земных радостей ради сурового долга. Когда мир нас гонит, мы должны "радоваться и веселиться", что трудно совместить с пуританской угрюмостью.
Многие святые жаждали мученичества, высшей точки таких гонений. Но не надо создавать романтических картинок. Не надо представлять себе, что небо и земля рукоплещут нашему подвигу. Чаще всего гонения наши ничуть не картинны; они каждодневны, непрестанны, утомительны, и гонят нас не лютые враги, а очень близкие люди. Мы познаем блаженство гонимых в будничном беге жизни. Именно в нем учимся мы терпеть обиды и ждать, что, рано или поздно, сумеем "радоваться и веселиться". Проповедуя и являя мир Божий нашему миру, мы все глубже познаем истину о себе, и потому все ближе подходим к источнику истинной радости, сокрытому в нашем сердце. Как бы мы ни страдали от обид, источник этот наполняет нас силой, истина делает свободными. Конечно, это совсем не похоже на ту искусственную бодрость и мнимую свободу, которых добиваются, скажем, мощные движения, претендующие на духовность. Это непредсказуемо, и довольно нелепо с виду. Испытывая такую радость, мы скорее ощутим себя, чем возгордимся своей духовной зрелостью.
Но, радуясь и веселясь, мы должны помнить, что источник жизни, бьющий в нас, - тот самый, который бил из сердца Христова. Дух Святой не пришел бы к нам, если бы Сын Божий не был прославлен (см. Ин. 7:39). И вот, радость и веселье возвращает нас к Тому, в Ком слиты все блаженства, - к распятому Христу.
Примечание
[1]. Бегство от мира (лат.).
