Подобно многим наукам, существование которых для нас, носителей западной культуры, является само собой разумеющимся, текстология возникла в Древней Греции. Ее появление и развитие связаны с гомеровским эпосом. Рапсоды - певцы, которые публично исполняли отрывки из «Илиады» и «Одиссеи» - часто изменяли текст, чтобы он более соответствовал торжественному случаю, пожеланиям аудитории или их собственному представлению о том, в каком именно виде тот или иной отрывок будет выглядеть более эффектно. Поэтому уже в самый ранний период существовало много параллельных вариантов одного и того же текста. Постепенно сформировалось несколько так называемых «городских редакций» Гомера, иными словами, таких, чья сохранность обеспечивалась правителями различных старинных центров (обычно говорят о семи городах); с этих городских текстов делались частные списки. Другие редакции Гомера были подготовлены Феагеном Регийским, Стесимбротом Фасосским (ок. 450 г. до н. э.) и Аристотелем, который создал собственный вариант текста для своего ученика, Александра Македонского. Этот вариант обычно называют ἡ ἐκ τοῦ νάρθηκος (дословно «книга из сундука») по месту ее обычного хранения (Плутарх, Жизнь Александра, 8).
В эллинистическую эпоху критическое изучение гомеровского эпоса обрело форму, более близкую к научной. Подобная текстологическая работа велась в знаменитой Александрийской библиотеке, которая, как полагают, насчитывала около 600 тысяч томов [345], и для которой, согласно принятой традиции, был сделан перевод Ветхого Завета на греческий язык (Септуагинта). Хранители библиотеки стремились получить как можно более точные редакции поэм Гомера. Незадолго до 274 г. до н. э. первый из таких ученых библиотекарей, Зенодот Эфесский (ок. 325 - ок. 240 гг. до н. э.), сделал сверку многих рукописей для того, чтобы восстановить оригинальные тексты «Илиады» и «Одиссеи» [346]. Зенодот внес в текст Гомера исправления четырех видов: (1) вычеркнул стихи, которые не считал подлинными; (2) атетировал некоторые другие стихи как имеющие сомнительное происхождение; (3) изменил порядок стихов; (4) ввел конъектуры, т. е., новые чтения, не являющиеся общепринятыми.
Одним из его преемников и известных библиотекарей был Аристофан Византийский (ок. 257 - ок. 180 гг. до н. э.), возможно, самый выдающийся античный филолог, которому традиция приписывает изобретение знаков греческого ударения и других диакритических знаков. Для того, чтобы оценить состояние текста в своей редакции «Илиады» и «Одиссеи» Аристофан использовал целую гамму критических символов. Его величайшим учеником стал Аристарх Самофракийский (ок. 220 - ок. 144 гг. до н. э.), который, возглавив библиотеку после своего учителя, издал труды полудюжины греческих авторов и опубликовал два критических издания поэм Гомера, расширив число критических символов, которые использовали его предшественники.
Таким образом, в древнем мире, в особенности в Александрии, уже существовала текстуальная и литературная критика как довольно развитая научная дисциплина, предметом рассмотрения которой было, в первую очередь, наследие Гомера. Общеизвестно, что Филон Иудей (или, как его еще называют, Филон Александрийский) и многие отцы церкви, находясь под влиянием филологической мысли Александрии, использовали в своих толкованиях Священного Писания методы аллегорической экзегезы, которые в гомеровском цикле применялись к некоторым историям о богах и богинях. Гораздо реже можно встретить адекватное понимание того, насколько глубоко были восприняты церковными учеными разработанные в Александрийской библиотеке текстологические методы. Многие даже не подозревают, что методы эти были приложены к тексту Нового Завета. Ниже мы приведем краткий очерк того, что патристические источники говорят об интересующем нас предмете.
По иронии судьбы самые первые попытки [347] установить подлинный текст Нового Завета предприняли те, кто был отлучен от церкви за еретические воззрения авторитарным римским епископом, папой Виктором (понтификат 187-198 гг. н. э.). Случилось так, что образованный торговец кожей (σκυτεύς) по имени Феодот, недавно прибывший в Рим из Византия, был уязвлен критическими нападками знаменитого греческого врача Галена, который бичевал христиан, возмущаясь их философской наивностью [348]. Пытаясь внести некоторые улучшения в методологию толкования Священного Писания, Феодот и его последователи, по-видимому, осуществили критическую рецензию библейского текста. У Евсевия сохранился большой отрывок из анонимного памфлета, направленного против таких философски настроенных христиан [349]. По мнению его автора, феодотианцев следует осудить по трем причинам: (1) они были слишком увлечены изучением логики, математики и эмпирических наук («Некоторые прилежно занимаются геометрией Эвклида; они восхищаются Аристотелем и Теофрастом; Галена чтут почти как Бога»); (2) отрекшись от аллегории, они практиковали строгую грамматическую экзегезу; (3) они применяли текстологические принципы для изучения Септуагинты и Греческого Нового Завета:
…поэтому они бесстрашно и наложили руку на Священное Писание, оправдываясь тем, что они его исправляют (διορθωκέναι)… Они не могут отречься от этого преступления, потому что списки их собственноручные. Не такому писанию обучали их оглашатели, и они не могут показать подлинник, с которого списывали (δεῖξαι ἀντίγραφα ὅθεν αὐτὰ μετεγράψατο μὴ ἔχωσιν) [350].
К сожалению, об этой первой попытке текстологического анализа ничего более не известно.
Немного спустя после отлучения феодотианцев один из наиболее эрудированных и трудолюбивых ученых своего времени - Ориген Александрийский и Кесарийский - начал текстологическое изучение всего древнееврейского текста Ветхого Завета и нескольких его переводов на греческий язык. В результате многолетней работы на свет появились Гекзаплы (Hexapla), монументальное исследование, которым пользовались многие отцы церкви; оно хранилось в известной библиотеке Памфила в Кесарии вплоть до ее разрушения арабами в VII в.
На вопрос о том, пытался ли Ориген издать критический текст Нового Завета, современные ученые отвечают по-разному [351]; большинству исследователей представляется весьма вероятным, что собственную редакцию Нового Завета Ориген создавать не намеревался. В то же самое время его труды и, в особенности, экзегетические трактаты свидетельствуют об определенном интересе Оригена к критическим нюансам библейского текста. Он сетует на то, что
отличие рукописей [Евангелий] друг от друга весьма велико, как из-за небрежности одних писцов, так и из-за извращенной самонадеянности других; одни не утруждают себя перечитыванием переписанного, другие в процессе проверки сокращают или дополняют текст как им заблагорассудится [352].
Помимо общих ремарок такого рода о состоянии текста, Ориген искал (хотя и не всегда использовал) свидетельства о разночтениях в греческих рукописях Нового Завета. Он заметил, например, что в Евангелии от Матфея (18:1) на вопрос учеников о том, кто самый первый в Царстве Божьем, в некоторых рукописях евангелист открывает этот эпизод словами «в тот час…» (ἐν ἐκείνῃ τῇ ὢρᾳ), тогда как в других источниках там появляется «в тот день…» (ἐν ἐκείνῃ τῇ ἡμέρᾳ) [353]. Подобным образом Ориген выделяет два разночтения в Евр 2:9 - «отдельно от Бога» (χωρὶς θεοῦ) или «по Божией благодати» (χάριτι θεοῦ), но не берется судить, какое из них верно, поскольку находит оба духовно значимыми.
В других случаях Ориген прямо говорит о своем предпочтении того или иного разночтения, но зачастую его выбор определяется соображениями далеко не текстологического свойства. Так, варианту «Иисус Варавва» он предпочитает «Варавву» без имени «Иисус» (Мф 27:16-17), искренне считая, что этим никогда не нарекали злодеев [354]. Опять же, широко известно, что при выборе между двумя вариантами Ориген предпочитал называть место, где крестил Иоанн (Ин 1:28), Вифаварой, а не Вифанией, по географическим и этимологическим причинам [355]. Те же причины обусловили выбор названия «Гергеса», а не «Гераса» или «Гадара» - название того места, где бесы вселились в стадо свиней [356]. К другой группе относятся случаи иного рода - когда Ориген, столкнувшись с какими-либо экзегетическими затруднениями, выводит из них предположение, что, возможно, все рукописи его времени были испорчены [357].
С современной точки зрения, св. Иероним (ок. 347-420 гг.) был более проницательным текстологом, чем Ориген. Он хорошо понимал, какие виды ошибок могут возникнуть в результате переписывания рукописей. Например, он говорит о возможности смешения похожих букв, смешения аббревиатур, случаях диттографии и гаплографии, перестановки букв, ассимиляции, транспозиции и намеренных эмендациях, сделанных писцами [358]. Несколько ярких примеров показывают, сколь неподдельным был его интерес к текстологическим проблемам. В предисловии к исправленному тексту латинских Евангелий, адресованному папе Дамасу, по настоянию которого он и взялся за эту работу, Иероним пишет, что для текстуальной базы проделанной ревизии были избраны более старые греческие рукописи. В другой раз в письме к Минервию и Александру [359], двум тулузским монахам, обратившимся к нему с просьбой разъяснить некоторые места Священного Писания, Иероним говорит о нескольких формах текста 1 Кор 15:51 («не все мы умрем, но все изменимся») и указывает, что отдает предпочтение чтению «мы все умрем, но не все изменимся». В своем «Диалоге против Пелагиан» [360] Иероним утверждает, что в некоторых списках, и особенно в греческих кодексах, в последней главе Евангелия от Марка имеется обширное дополнение. Иероним не говорит, где он нашел эти рукописи, и вплоть до XX в. не было известно ни одной его копии. Только в наше время это место обнаружилось в греческой рукописи, купленной Чарльзом Л. Фриром (Freer) из Детройта у арабского торговца в Гизе близ Каира (о переводе этого дополнения см. выше).
