Община Ягве вовлекает весь космос, в том числе и его опасные и разрушительные стихии, в приведенное вселенское славословие (Пс. 148:7 и сл.). Действительно, морские чудовища в мифах выступают как воплощение сил, угрожающих Божеству, победа над которыми сперва одерживается в сражении, состоявшемся в праисторические времена. В псалме же они выступают в качестве составной части Божественного творения, которое целокупно не может не восхвалять Господа. Бог в свое время показал праведному Иову даже чудовищ созданного Им космоса и этим показал Свое превосходство над слабостью человеческой: "Можешь ли ты удою вытащить левиафана, вденешь ли кольцо в ноздри его? Станешь ли ты забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих?" (Иов. 40:20 и слл.). Бог же сотворил это чудовище, чтобы играть с ним (Пс. 104:26).
Кроткие создания, как и свирепые, - все одинаково похваляют Бога: "Львы рыкают о добыче и просят у Бога пищу себе" (Пс. 104:21). Ведь Бог, обозревший Свое творение, оценил как "хорош весьма" даже и тот мир, в котором существа пожирают друг друга (Быт. 1:31). Протологический, а для пророков и эсхатологический, образ живой природы, где питаются одной лишь растительной пищей (Быт. 1:29 и сл.) и в конечном итоге воцаряется мир между всеми животными (Ис. 11:6 и слл.), отсылает к идеалу, к спасительному состоянию, трансцендентному для этого мира: 'Ибо земля будет наполнена "ведением Господа, как воды наполняют море" (Ис. 11:9).
Все мирские стихии, - "огонь и град, снег и туман" (Пс. 148:7 и сл.), - даже если они разрушительны для человека, получают область своего действия. Все они - "дождь и роса, все ветры, огонь и жар, лед и холод, росы и иней, свет и тьма, молнии и облака" (Дан. 3:64-73) - призваны похвалять Бога. Ни одна из стихий, сколь бы ни была она страшна для человека, не исключена из круга хвалителей Бога и тем самым из Его воли как Бога-Творца. Самое первое библейское изложение истории творения дает возможность ощутить нечто вроде эволюционной постепенности в создании мира, и соответственно для этого процесса даже следует ожидать, что виды борются за выживание и что слабые погибают в этой борьбе. Все так, и все же по отношению к этому процессу не употребляется понятие греха. В одном из космических псалмов мог бы стоять и такой стих: "Жизнь и смерть хвалят Господа".
Когда ап. Павел рассуждает о некоем неопределенном, но напряженном ожидании тварной природы (apokaradokia, Рим. 8:19), то он в первую очередь имеет в виду, что она, земная тварь, не сознавая того, стремится к человеку. Затем он упоминает о подверженности твари суетности, и при этом солидарно с падшим в грехе человечеством, так что и она вместе с человеком "стенает и мучится", стремясь вместе с ним, подпавшим под "рабство тлению", достигнуть своей конечной цели - "свободы детей Божиих" (Рим. 8:20-22). Тем самым неопределенное ожидание космоса вовлекается в великую надежду человечества - выйти за пределы себя самого, добиться "сыновства" Божия и таким образом принять участие в "начатке Духа" (Рим. 8:23). Вовлечение это еще не свершается как полное обладание, но подчинено грандиозной динамике, в которой космос своим со-воздыханием ставит себя под водительство Божественного Духа. Возвышение от естественного стремления вверх до стенающей обнадеженности человечества, до устремления духа к обетованной "славе" детей Божиих - это неделимое движение, которое находит свое единство в двойной солидарности, а именно: "природа/небо", "человек/Божественный Дух".
Вот почему уже ветхозаветный человек правильно включил в свое хваление Бога всю природу, понимаемую вполне реалистически. Новозаветный же человек не только заключает космос в себя, но и, побуждаемый Божественным Духом и исходящей от Него надеждой, стремится превзойти свою природу и с собой ввести всю вселенную во славу Божию.
