| Источник: Подвижники. Избранные жизнеописания и труды. Книга вторая. Самара: Издательский дом "Агни", 1999.
Страницы этого издания указаны в прямых скобках и выделены линейками; номер страницы предшествует тексту на ней. Текст датируется 393-394 гг. [146]
Если бы все органы тела моего, подобно языку, служили мне для выражения мыслей: и тогда я не мог бы сказать ничего достойного блаженной Павлы. Знаменитая своим родом, она еще знаменитее стала своим благочестием. Славная некогда своими богатствами, ныне еще славнее сделалась она нищетою Христовою. Отрасль Гракхов и Сципионов, наследница Павла Емилия, имя которого и сама носила, истинная и достойная ветвь Марции Папирии, матери Африканского, она предпочла Вифлеем Риму и блиставшие золотом палаты променяла на убогую хижину. Не будем, однако же, сетовать, что утратили такую особу; но будем благодарны за то, что сожительствовали ей и даже еще теперь сожительствуем: ибо у Бога все живет, и все, что возвращается к Господу, причисляется к Его семейству. Исход ее был, конечно, не больше как переселение в небесное жилище; потому что, и живя еще в теле, она считала себя странницею Господнею и всегда плачевным голосом взывала: <Горе мне, что я пребываю у Мосоха, живу у шатров Кидарских. Долго жила душа моя с ненавидящими мир> (Пс 119.5,6). И не удивительно, что она сокрушалась о пребывании своем во мраке (ибо это выражается словом <кидар>), так как мир во зле лежит, и самый свет его похож на тьму. Оттого-то она так часто говорила: <Услышь, Господи, молитву мою, и внемли воплю моему; не будь безмолвен к слезам моим. Ибо странник я у Тебя и пришлец, как и все отцы мои> (Пс 38.13); или: <имею желание разрешиться и быть со Христом> (Флп 1.23). Всякий раз, как изнемогало ее тело, которое изнуряла она невероятным воздержанием и сугубыми постами, в устах ее повторялись сии слова: <усмиряю и порабощаю тело мое, дабы, проповедуя другим, самому не остаться недостойным> (1Кор 9.27); <лучше не есть мяса, не пить вина> (Рим 14.21); <одевался [147]
во вретище, изнурял постом душу мою, и молитва моя возвращалась в недро мое> (Пс 34.13). Среди самых тяжких скорбен, которые переносила с удивительным терпением, она, как бы усматривая перед собою отверстые небеса, восклицала: <кто дал бы мне крылья как у голубя? Я улетел бы и успокоился бы> (Пс 54.7). Свидетельствуюсь Иисусом Христом, святыми Его угодниками и самим Ангелом-хранителем и спутником дивной жены, что я ничего не говорю из потворства, как водится у льстецов, но все, что ни скажу, скажу только во свидетельство; и это будет еще ниже той, которую воспевает весь мир, которой удивляются священники, о которой воздыхают лики девственниц и сетует множество иноков и убогих. Угодно тебе, читатель, знать вкратце ее добродетели? Она оставила всех присных своих убогими, оставшись сама еще беднее их. И не дивись, слыша такие слова мои о ближних ее и домашних обоего пола, которых из рабов и рабынь сделала она своими братьями и сестрами, если даже и дочь свою Евстохию, девственницу, обрученную Христу (в утешение которой слагается это небольшое сочинение), несмотря на знатный род, покинула с одним только богатством веры и любви. Но перескажем все по порядку. Пусть другие начинают речь свою издалека, от самого младенчества Павлы и, так сказать, от первых ее игрушек; пусть выставляют мать ее Блезиллу и отца Рогата, из которых первая есть отрасль Сципионов и Гракхов, а последний ведет род свой, как еще и доселе помнят во всех почти Грециях, от знатной и богатой фамилии Агамемнона, сокрушившего десятилетнею осадою Трою. Мы будем хвалить в Павле только то, что собственно ей принадлежит и истекает из чистого источника святой души ее. Господь и Спаситель в Евангелии, вопрошаемый апостолами, говорит, что воздаст Он тем, которые все свое покинули ради Его имени, что они воспримут сторицей в настоящем мире, и наследуют жизнь вечную (Мф 19.29). Из этого заключаем, что достохвально не обладать богатством, но презирать его ради Христа; не переходить с надменностью от одной почести к другой, но пренебрегать ими ради веры Божьей. И поистине, что обещал Спаситель своим рабам и рабыням, то и воздал им в настоящей жизни: потому что та, которая презрела славу от одного города, теперь [148]
прославляется голосом всей вселенной; и той, о которой никто не знал вне Рима, пока она жила в Риме, после переселения ее в Вифлеем дивится и иноплеменная земля, и римская. Ибо из какого народа люди не приходят к святым местам? А у святых мест кто нашел других, кроме Павлы, которым бы больше удивлялись? Как драгоценнейшая жемчужина блистает между другими жемчужинами, и как сияние солнца затмевает и покрывает малые огоньки звезд - так превзошла она своим уничижением добродетели и достоинства всех и, сделавшись самой меньшей между всеми, да будет больше всех. И чем более она унижала себя, тем более возвышаема была Христом. Открывалась, и не сокрылась. Убегая от славы, заслужила славу, которая, как тень, следует за добродетелью и, ускользая от ищущих ее, ищет оказывающих ей презрение. Но что я делаю? Зачем прерываю нить повествования? Останавливаясь на каждом предмете, я не выдерживаю правил речи ораторской. Итак, урожденная от такого корня, она соединилась узами брака с Токсоцием, в котором текла древнейшая кровь Энея и Юлиев: отчего и дочь ее, девственница Христова, Евстохия, называется Юлией, как и сам Юлий (Цезарь), уменьшительно по имени великого Юла (сына Энеева). Об этом говорим не потому, чтобы такие принадлежности были важны в людях, которые имеют их, но потому, что они удивительны в тех, которые их презирают. Люди мирские с благоговением смотрят на обладающих подобными преимуществами; а мы хвалим презревших это ради Спасителя, и - удивительное дело! - тех, которых мало уважаем, когда у них есть что-нибудь такое, превозносим, когда они вздумают отказаться от этого по презрению. Павла, говорю, происшедшая от таких предков, уважаемая за свою щедрость и скромность сперва своим мужем, потом ближними и, наконец, единодушно всем городом, имела пятерых детей: Блезиллу, по случаю смерти коей я утешал ее в Риме; Павлину, оставившую наследником своих добродетелей и имения своего супруга святого и удивительного Паммахия, которому я написал небольшое сочинение по случаю ее кончины; Евстохию, которая ныне подле святых мест составляет собою драгоценную жемчужину Церкви и красу девственности; Руффину, преждевременная смерть которой растерзала нежное [149]
сердце матери; и Токсоция, после которого она уже перестала рожать, дабы показать этим, что она хотела только недолго служить супружескому долгу, и то по желанию мужа, которому непременно хотелось иметь сына. Когда супруг ее умер, она так сокрушалась, что едва сама от того не умерла, и в то же время так всецело предалась Господу, как будто давно желала смерти мужа. Нужно ли мне после сего еще говорить, что почти все богатство этого обширного, знатного и некогда роскошнейшего дома расточено на бедных? Говорить ли, что благосердие и благотворительность Павлы простирались даже на тех, которых она никогда не видела? Какой умерший бедняк не был одет в ее платье? Какой больной во врачебницах не пользовался ее пособиями? Со всею заботливостью отыскивая убогих по всему городу, она считала своим преступлением, если видела какого-нибудь изнуренного и алчущего бедняка, подкрепляемого пищей не от нее. Когда, по поводу возникших несогласий между церквями, прибыли в Рим восточные и западные епископы, вследствие императорских указов, она увидела дивных мужей, первосвященников Христовых, Павлина, епископа города Антиохии, и Епифания, епископа Саламины кипрской, которая ныне называется Констанцией. Из них Епифаний жил даже как гость в ее доме; но и Павлина, хоть он оставался в чужом для нее доме, она окружила своею услужливостью, как собственного гостя. Воспламененная их добродетелями, она ежеминутно помышляла оставить свое отечество и не чувствовала себя от радости при мысли, как она, одинокая и без проводников, пойдет в пустыню Антониев и Павлов. Наконец, когда окончилась зима и открылось море, епископы стали разъезжаться по своим церквям; она обетом и желанием уже плыла с ними. Но вскоре Павла и сама сходит к пристани и, несмотря ни на какие преграды, устремив спокойный взор свой на небо и как бы не сознавая уже, что она мать, думает только доказать, что она раба Христова. Но могла ли не разрываться утроба ее, отделяясь от детей, как бы от своих членов? Могла ли она не скорбеть, хотя и удивляла всех победой над любовью самой крепкой? Даже в руках неприятелей и среди жестоких страданий плена не бывает ничего тягостнее, чем расставание родителей с детьми. Павла [150]
находила для себя некоторое успокоение в том, что Евстохия разделяла ее намерение и сопутствовала ей в плавании. Между тем корабль бороздил море, и в то время как все плывшие с нею обращали взоры свои к покидаемым берегам, она нарочно отворачивалась от них, чтобы не видеть тех, на которых она не могла взглянуть без мучения. Признаюсь, ни одна женщина не любила так своих детей, как она, которая, прежде отправления своего, отдала им все, лишая себя наследия на земле, да обретя наследие на небе. Доплыв до острова Понтии, знаменитого тем, что в царствование Домициана сослана была туда, за исповедание имени Христова, славнейшая из бывших когда-либо жен Флавия Домицилла, и осмотрев маленькие кельи, в которых изгнанница переносила продолжительное мученичество, Павла расправила крылья веры и еще больше возжелала видеть Иерусалим и святые места. Ленивыми казались ей ветры и всякая быстрота корабля медленною. Проплыв по Адриатическому морю между Сциллой и Харибдой, как по тихому озеру, прибыла она в Мефон. Подкрепив здесь немного свое тело и дав отдых отвердевшим от соленой воды членам, она продолжала путь через Малею, Питеру и рассеянные по этому морю Цикладские острова, между которыми местами вода чрезвычайно быстра по причине стеснения от берегов. Миновав Родос и Ликию, Павла увидела, наконец, и Кипр. Здесь, припав к ногам святого и досточтимого Епифания, остановилась она, по его желанию, на десять дней, но не для отдохновения, как рассчитывал он, а для дела Божия, как оказалось на самом деле. Ибо, осматривая все монастыри той страны, она, сколько могла, делала разные пожертвования в пользу братии, которых со всего света собрала сюда любовь к святому мужу. Оттуда в короткое время прибыла в Селевкию, из которой направилась в Антиохию, и там ненадолго задержана была любовью святого исповедника Павлина. Среди зимы, но с жаром пламенной веры, эта знатная женщина, которую прежде носили на руках евнухи, продолжала путь, сидя на осле. Не буду следить за ней по Келе-Сирии и Финикии (потому что не путевой дневник ее вознамерился я писать); но поименую только те места, которые упоминаются в священных книгах. Миновав [151]
римскую колонию Берит и древний город Сидон, на берегу Сарептском, восходила она на башню Илии. Помолившись здесь Господу Спасителю, она по пескам тирским, на которые опирались колена Павла, перешла в Коф, что ныне называется Птолемаидой, и через поля магеддонские, бывшие свидетелями смерти Иосии, вступила в землю филистимскую. Подивившись развалинам Дора, города некогда могущественнейшего, и на месте его Стратоновой башне, прозванной Цезареею иудейским царем Иродом в честь Августа Цезаря, где находится дом Корнелия (сотника), она увидела церковь Христову, маленькие здания Филипп (Деян 20.6) и почивальни четырех дев-пророчиц (Деян 21.9). Потом посетила полуразрушенный городок Антипатриду, который назвали по имени отца Иродова, и Лидду, превращенную в Диосполис, прославленную воскресением Доркады и исцелением Энея (Деян 9.35,38); невдалеке оттуда Аримафею, местечко Иосифа, который погреб Господа, и Номву, город некогда священнический, а потом гробницу убиенных (1Цар 22.11 и далее); также Иоппию, пристань бежавшего Ионы; - и, после небольшого отдохновения, Никополь, который прежде назывался Еммаусом и в котором Господь, познанный в преломлении хлеба, освятил дом Клеопы в церковь. И отсюда отправившись, она вошла в Вефорон, нижний и верхний - города, построенные Соломоном (2Пар 8.5), но после, во время военных бурь, разрушенные; видела здесь, в правой стороне, Гайалон и Гаваон, где Иисус, сын Навин, сражаясь с пятью царями, повелел остановиться солнцу и луне, и где он осудил гаваонитян на рабские должности носить воду и дрова для скинии, за их коварство и хитрость при испрошении себе союза (Нав 10.12). Остановившись ненадолго в Гаваоне - городе, разрушенном до самого основания - она вспоминала о его грехе, и о той наложнице, которая там разрублена была на части, и о трехстах мужей колена Вениаминова, пощаженных ради апостола Павла (который происходил из этого колена). Но что я долго медлю? Оставив слева мавзолей Елены, адиабенской царицы, доставлявшей хлеб своему народу во время голода, Павла вступила в этот треименный город - Иевус, Салим, Иерусалим, который впоследствии из развалин и пепла - разрушенный временем - восстановлен Элием Адрианом и переименован [152]
в Элию. И когда проконсул Палестины, очень хорошо знавший фамилию Павлы, приказал было нарочно предпосланным чиновникам приготовить для нее дворец, она избрала смиренную келийку и стала обходить все святые места с такою ревностью и усердием, что не могла бы оторваться от первых мест, если бы не спешила к остальным. Распростершись перед Крестом, она молилась так, как будто созерцала на нем висящего Спасителя. Войдя во Гроб Воскресения, она целовала камень, который отвален ангелом от двери пещеры, и, как жаждущая вожделенных вод, прикасалась она верными устами к тому самому месту, где лежало тело Господа. Сколько слез, сколько воздыханий, сколько скорби излила она там, свидетель тому весь Иерусалим, свидетель сам Господь, которому она молилась. Выйдя оттуда, она поднялась на Сион, о котором сказано: <основание его на горах святых. Господь любит врата Сиона более всех селений Иакова> (Пс 86.2), - не те врата, которые видим теперь обращенными в пыль и прах, но врата, которых не одолеет ад и которыми множество верующих входит к Христу. Ей показывали столб, поддерживающий портик церкви, обагренный кровью Господа и к которому, говорят, Он привязан был на время бичевания. Указывали место, где сошел Дух Святой на сто двадцать душ верующих, да исполнится пророчество Иоиля. Потом, раздав от небольшого достояния своего, сколько можно было, бедным и сослужникам, Павла отправилась в Вифлеем и вправо от дороги остановилась при гробнице Рахили, где произведен на свет Вениамин - не сын болезни, как назвала его умирающая родительница, но сын десницы, как пророчествовал отец в духе (Быт 35.18). Достигнув Вифлеема, она вошла в пещеру Спасителя, где увидела святой приют Девы и ясли, у которых <вол знает владетеля своего, и осел ясли господина своего> (Ис 1.3), да исполнится написанное у того же пророка: <блаженны вы, сеющие при всех водах и посылающие туда вола и осла> (Ис 32.20). Очами веры видела она здесь Младенца, повитого пеленами, Господа, кричащего в яслях; видела поклоняющихся волхвов, сияющую свыше звезду, Матерь-Деву, усердного питателя (Иосифа), пастырей, которые приходят ночью, чтобы видеть, <что там случилось, о чем возвестил нам Господь> (Лк 2.15), и еще тогда [153]
объявить начало Евангелия Иоанна: <В начале было Слово... и Слово стало плотию> (Ин 1.1,14); видела младенцев убиенных, Ирода свирепствующего, Иосифа и Марию, убегающих в Египет, и со слезами радости говорила: <Приветствую тебя, Вифлеем, дом хлеба, где родился <хлеб, Который сходит с небес> (Ин 6.33)! Приветствую тебя, Ефрафа, земля обильнейшая и плодоносная, которой плодоносие Бог! О тебе некогда Михей пророчествовал: <И ты, Вифлеем - Ефрафа, мал ли ты между тысячами Иудиными? из тебя произойдет Мне Тот, Который должен быть Владыкою в Израиле, и Которого происхождение из начала, от дней вечных. Посему Он оставит их до времени, доколе не родит имеющая родить; тогда возвратятся к сынам Израиля и оставшиеся братья их> (Мих 5.2,3); потому что в тебе явился на свет Старейшина, который рожден от Отца выше всякого времени, и ряд рода Давидова продолжался в тебе до тех пор, пока не родила Дева и пока остатки народа, верующего во Христа, не обратились к сынам Израилевым со смелой проповедью: <вам первым надлежало быть проповедану слову Божию; но как вы отвергаете его и сами себя делаете недостойными вечной жизни, то вот, мы обращаемся к язычникам> (Деян 13.46). Говоря о Боге: <послан только к погибшим овцам дома Израилева> (Мф 15.24). И я, недостойная и грешница, удостоена лобызать ясли, в которых возлежал отрок Господь, молиться в вертепе, в котором Дева-родильница произвела на свет Младенца Господа! Здесь успокоение мое, потому что здесь родина моего Господа. Здесь буду жить, потому что это место избрал Спаситель. Я приготовила светильник Христу моему. Для Него будет жить душа моя, и семя мое Ему послужит>. Невдалеке от того места восходила она на башню Гадер, то есть башню стада, подле которой Иаков пас свои стада овец, а бодрствовавшие ночью пастухи удостоились слышать: <Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение> (Лк 2.14). Охраняя овец, они обрели Агнца Божия с чистейшею непорочною волною, которая, при сухости земли, наполнена была небесной росой, Агнца, кровь которого очистила грехи мира, а будучи намазана на дверях, удалила ангела истребителя Египта. Отсюда ускоренными шагами начала Павла стремиться вперед по древней дороге, ведущей в Газу, как бы к могуществу или богатству Божию (что [154]
значит слово <Газа>), и в безмолвии размышляла сама с собою о том, как на этой дороге евнух Ефиоплянин, предызображая собою народы языческие, переменил кожу свою и, после чтения Ветхого Завета, обрел источник Евангельский (Деян 8.37; Иер 13.23). Потом путь ее лежал направо. Из Восора пришла она в Есхол, что значит виноград. Оттуда, во свидетельство отличного плодородия земли и вместе в прообраз Того, кто говорит: <Я топтал точило один, и из народов никого не было со Мною> (Ис 63.3), соглядатаи принесли виноградную кисть удивительной величины (Чис 13.25). Пройдя еще небольшое пространство, она была в кельях Сарры, где видела колыбель Исаака и следы дуба Авраамова, под которым он предузрел день Христов, и возрадовался (Быт 18.1; Ин 8.56). Отсюда, поднявшись, взошла она в Хеврон, р!ли (по-древнему) Кариафарбе, то есть город четырех мужей, Авраама, Исаака, Иакова и Адама великого, который погребен также в этом месте, по мнению евреев, основанному на книге Иисуса Навина, хотя многие четвертым считают Халева, памятник которого указывают в стороне. Обозрев эти места, она не хотела продолжать путь в Кариаф Сефор, т. е. село письмен; потому что, презирая письма убивающие, она сроднилась с духом животворящим (2Кор 3.6). Но с большим удивлением смотрела на верхние и нижние воды, которые, вместо полуденной и сухой земли, получил во владение Гофониил, сын Иефонии Кеназа, и проведением которых размягчил сухие поля, доставшиеся ему при первом разделе (Нав 15.17-20); при этом нельзя было не помыслить об искуплении древних загрубевших грехов в водах крещения. На другой день, по восходе солнца, она стояла на возвышенности Кафар-Варуха, то есть села благословения, на том месте, до которого Авраам провожал Господа (Быт 18.16). Смотря оттуда вниз на расстилающуюся пустыню, на землю, где некогда красовались Содом, Гоморра, Адама и Севоим, любовалась она кистями бальзамного дерева в Энгадди и бежала из него к Сигору (Ис 15.5), который прежде назывался Балою, а в сирском наречии превратился в Зоару, что значит младший. Вспоминала о пещере Лота и заливалась слезами, увещевала сопутствовавших ей дев беречься вина, в нем еже есть блуд, порождением которого были моавитяне и аммонитяне. [155]
Но долго же я остаюсь на полудне, где Невеста (из Песни Песней) нашла возлежащим своего Жениха, и где Иосиф пиршествовал со своими братьями (Быт 43.34). Возвращусь в Иерусалим и через горы Текуа и Амос посмотрю на гору Масличную, с которой Спаситель восшел к Отцу. На ней каждый год приносима была во всесожжение Господу рыжая юница, пеплом которой очищался народ израильский. Здесь же, по словам Иезекииля, херувимы, переселившись из храма иудейского, основали Церковь Господню (Иез 10.6 и далее; Иез 40.2 и далее). Потом Павла входила в гробницу Лазаря, видела гостеприимный дом Марии и Марфы, и Виффагию, что значит село священнических челюстей, где вольный, как язычники, осленок принял на себя узду Божию и, устланный одеждами апостолов, подставил мягкий хребет свой для восседания (Мф 21.1 и далее). Прямою дорогою нисходила в Иерихон, размышляя во время пути об упоминаемом в Евангелии человеке, избитом разбойниками, о жестокосердии прошедших мимо него священников и левитов, о милосердии самарянина, то есть стража, который, возложив на свой скот полуумершего, отнес его в гостиницу церкви; видела место Адомим, что значит место кровей, потому что тут много проливалось крови от частых набегов разбойников; видела смоковницу Закхееву, свидетельницу благих плодов покаяния, посредством которого он отряс от ног своих прежние жестокие и вредные грехи хищника, и с высоты добродетелей созерцал всевышнего Господа (Лк 19.4); и, наконец, видела подле дороги места двух евангельских слепцов, которые прозрением своим предызображали таинства того и другого народа, верующего в Господа (Мф 20.30-34). Войдя в Иерихон, она осмотрела этот город, о котором сказано: <на первенце своем он положит основание его, и на младшем своем поставит врата его> (Нав 6.25). Видела Галгалский лагерь, и холм крайнеобрезаний, и таинство второго обрезания (Нав 5.2-3), и двенадцать перенесенных со дна Иордана камней, прообразовавших основания двенадцати апостолов, и источник закона, некогда горчайший и скудный, но который сделан приятным и обильным мудростью истинного Елисея (4Цар 2.21). Едва прошла ночь, Павла уже в сильнейшем жару веры спешила к Иордану. Остановилась на берегу реки и, когда солнце взошло, [156]
вспомнила о солнце правды (Мал 4.2) и о том, как некогда среди этой реки стояли на дне не замоченные ноги священника, как, по повелению Илии и Елисея, по расступлении вод на обе стороны, волна служила путем (4Цар 2.8), и как Господь своим крещением очищал воды, оскверненные потопом и запятнанные умерщвлением всего рода человеческого. Долго было бы, если бы я захотел говорить об Емек Ахор, т. е. долине беспокойства или тревоги, на которой осуждено хищничество и корыстолюбие (Нав 7.26), и о Вефиле, доме Божием, где на голой земле спал нагой и бедный Иаков, подложив под голову камень, который по описанию Захарии имел семь очей (Зах 3.9), а у Исайи называется камнем краеугольным (Ис 28.16), - и видела Павла лестницу, восходящую до самого неба, вверху которой утверждался Господь, простирая руку восходящим и низвергая с высоты нерадивых (Быт 28.12). С горы Ефремовой Павла отдала честь и гробницам Иисуса, сына Навина, и Елеазара, сына Аарона первосвященника, из которых первый погребен в Фамнаф-Сараи, на север от горы Гааша (Нав 24.30), а другой в Гаваафе, владении сына своего Финееса (Нав 24.33), и немало удивлялась, что разделитель владений выбрал себе гористые и бесплодные. Она прошла через Сихем, который многие ошибочно называют Сихаром и который ныне именуется Неаполем; посетила церковь, построенную на склоне горы Гаризин подле кладезя Иакова, где восседал томимый жаждою и голодом Господь и был напитан верою самаритянки, которая, расставшись с пятью мужами, т. е. пятью книгами Моисея, и имея шестого, - это заблуждение Досифея, - обрела истинного Мессию и истинного Спасителя (Ин 4.5 и далее). Повернув отсюда, Павла увидела гробницы двенадцати патриархов, Севастию, то есть Самарию, которую Ирод в честь Августа назвал греческим словом, равносильным Августии. Там погребены пророки Елисей и Авдий и Иоанн Креститель (которого больше не было среди рожденных женами). Там поражена и потрясена была она многими странностями: ибо она видела, как демоны потешались над разными человеческими мучениями, как люди перед гробницами святых выли по-волчьи, и лаяли подобно псам, рыкали, будто львы, шипели, как змеи, мычали наподобие [157]
волов, а другие вертелись на голове и через спину макушкою касались земли... Жалела она всех, и о каждом проливала слезы, умоляя в то же время Христа о милосердии. И здесь, несмотря на свое изнеможение, еще восходила она пешком на гору, в двух пещерах которой пророк Авдий питал хлебом и водою сто пророков во время преследования и голода. Оттуда поспешно продолжала она путь через Назарет, место воспитания Господа, Кану и Капернаум, бывшие свидетелями Его чудес; через озеро Тивериадское, освященное плаванием Господа, и пустыню, где немногими хлебами насыщены многие тысячи народа и остатками от напитавшихся наполнены корзины двенадцати колен Израиля. Взбиралась на гору Фавор, на которой преобразился Господь. Видела вдали горы Ермон и Ермоним и пространнейшие поля Галилеи, где побежденный Бараком Сисара пал со всем своим войском. Ей показывали поток Кисон, разделяющий эту равнину на две равные части, и недалеко оттуда город Наин, где воскрешен был сын вдовицы (Лк 7.11). Но скорее кончится день, чем моя речь, если я буду обозревать все места, по которым странствовала почтенная Павла, одушевляемая неимоверною верою. Перейду в Египет и остановлюсь ненадолго в Сокхофе и у источника Самсонова, изведенного из язвы челюсти (Суд 15.19); омою в нем загоревшее лицо, чтоб, освежившись, посмотреть на Морасфим, некогда гробницу пророка Михея, ныне же церковь, и, оставив в стороне Хорреос и Гефеос, Марезу, Идумею и Лахис, пойду по зыбким пескам, скрадывающим следы путешественников, и по обширному пространству пустыни к египетской реке Сиор, что значит бурный. Пройду по пяти городам Египта, которые говорят на ханаанском языке, по земле Гесем, по полю Танеосу, на котором Бог <сотворил чудеса> (Пс 77.12); посещу город Но, превращенный после в Александрию, и град Господень Нитрию, где чистейшею селитрою добродетелей каждодневно очищаются нечистоты многих. Когда Павла здесь увидела выходящего к ней святого и достопочтимого епископа Исидора-исповедника в сопровождении бесчисленного сонма монахов, из которых многие притом возвышались саном священническим и левитским то хотя и радовалась славе Божьей, но в то же время считала себя недостойной такой чести. [158]
Говорить ли мне о Макариях, Арсениях, Серапионах и прочих столпах Христовых? В чью келью она не входила? К ногам которого из них не припадала? В уверенности, что в лице каждого святого видит Христа, она радовалась, что все, сделанное ею для них, сделано для самого Господа. Отправившись из Пелузы в Маиуму водою, по причине весьма сильной жары, она с такою быстротою возвращалась в Иерусалим, как будто летела на крыльях. Немного спустя после того, в твердом намерении навсегда остаться в святом Вифлееме, она приютилась в малой гостинице, где и жила три года, пока строила кельи и монастыри и постоялые дворы странникам на той дороге, на которой Мария и Иосиф не нашли для себя пристанища. Доселе описано путешествие Павлы, которое совершила она вместе со многими девицами и дочерью. Теперь будет пространнее описываться ее добродетель, которая собственно ей принадлежит, и при изображении которой я ничего не прибавляю, ничего не преувеличиваю, по примеру пишущих похвальные речи, но многое даже убавляю, чтобы мое повествование не показалось превосходящим всякую вероятность. Смирение есть первая добродетель христиан, - и Павла до того смиряла себя, что тот, кто не видал ее и воображал ее в виде приличном знаменитому ее имени, смотря на нее, никак не поверил бы, что это она сама, а не последняя из служанок. И когда она была окружаема многочисленным сонмом дев, то казалась самою меньшею из всех и по одежде, и по голосу, и по приемам, и по поступи. По смерти мужа и до самого дня успения своего она никогда не сидела за трапезой с каким-нибудь мужчиной, хотя бы то был муж известный ей по своей святости и состоящий в сане первосвященником. Никогда не ходила в бани, разве только в случае опасности для жизни. Не имела мягкой постели даже в то время, когда страдала жесточайшей горячкой; но покоилась на самой жесткой земле, покрытой лишь власяницами, если только можно назвать покоем дни и ночи, которые проводила она в воздыханиях и молитвах, исполняя слова псалмопевца: <каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими омочаю постель мою> (Пс 6.7). Можно было подумать, что глаза ее были не что иное, как источники слез, можно было счесть ее виновною в каких-нибудь [159]
ужаснейших преступлениях: так оплакивала она и малые грехи свои. А когда мы, - что было часто, - увещевали ее поберечь глаза и сохранить их для чтения Евангелия, она говорила: надобно измождать это лицо, которое я, вопреки заповеди Божией, часто раскрашивала румянами и белилами. Нужно удручать тело, которое усладилось многими удовольствиями. За долговременный смех должно заплатить непрестанным плачем. Мягкие материи и драгоценнейшие шелковые платья пора заменить суровой власяницей. Я, которая прежде старалась понравиться мужу и свету, желаю теперь нравиться Христу>. Если бы между столь многими и такими великими ее добродетелями я вздумал восхвалять ее целомудрие, то это могло бы показаться излишним, ибо, и когда была еще светской женщиной, она служила в этом отношении образцом для всех римских благородных жен. Она так вела себя, что даже те, которые занимаются злословием как ремеслом, никогда не дерзали придумать что-нибудь поносящее на ее счет. Не было сердца нежнее ее сердца, не было никого приветливее ее в обращении с низшими. Она не искала сильных - и, однако ж, не выказывала презрения или досады при встрече с гордыми и добивающимися ничтожной славы. Если видела бедного - помогала ему, богатого увещевала к благотворительности. В ней одна только щедрость выходила за пределы: когда у нее недоставало собственных денег на милостыню, она заимствовала их даже у ростовщиков под проценты. Признаюсь в своей вине: когда щедрость ее была непомерною, я обличал ее, приводя следующее место из Апостола: <не требуется, чтобы другим было облегчение, а вам тяжесть, но чтоб была равномерность. Ныне ваш избыток в восполнение их недостатка; а после их избыток в восполнение вашего недостатка> (2Кор 8.13,14); и другое - из Евангелия Спасителя: <у кого две одежды, тот дай неимущему> (Лк 3.11); и просил ее позаботиться о том, чтобы не довести себя до невозможности делать то всегда, что она так охотно делает. Прибавляя к этим увещеваниям и многие другие подобные. Но все мои доводы разрешила она с удивительной скромностью и в самых кратких словах, призывая Бога в свидетели, что все она делает во имя Его, что она дала обет умереть нищею, так, чтобы и во гроб положили ее в чужой одежде. Напоследок она присовокупила: [160]
<Если я принуждена буду просить милостыню, то найду многих, которые мне подадут ее; а если этот нищий не получит от меня того, что я могу ему подать, хотя бы даже заняв сама у других, и умрет: с кого взыщется душа его?> Многие знатные женщины имеют обыкновение расточать дары тем, которые распускают о них добрую славу, и, излив свою щедрость на немногих, удаляют от прочих свою руку. Павла вовсе не имела этой слабости. Ибо она всякому уделяла свои деньги, сколько ему было нужно, не на предметы роскоши, но на предметы необходимости. Ни один бедняк не отходил от нее с пустыми руками. И это не тяготило ее не по причине огромности ее богатства; но благодаря мудрой распорядительности. Она всегда повторяла следующие слова: <блаженны милостивые, ибо они помилованы будут> (Мф 5.7); <Вода угасит пламень огня, и милостыня очистит грехи> (Сир 3.30); <Приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители> (Лк 16.9); <подавайте лучше милостыню из того, что у вас есть, тогда все будет у вас чисто> (Лк 11.41), и слова Даниила, советовавшего царю Навуходоносору: <искупи грехи твои правдою и беззакония твои милосердием к бедным> (Дан 4.24). Она не хотела расточать деньги на камни, которые прейдут вместе с землею и веком, но помышляла о тех живых камнях, которые находятся превыше земли, из которых в Апокалипсисе Иоанна строится град великого царя и которые, по словам Писания, должны превратиться в сапфир, смарагд, яспис и другие драгоценные камни (Откр 21.19 и далее). Но сии добрые качества могут быть у нее общими лишь с немногими другими людьми; и дьявол, зная, что они еще не составляют верха добродетелей, говорит Господу, после того как уже все имение Иова было потеряно, дом низвергнут, дети умерщвлены. <кожа за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него; но простри руку Твою, и коснись плоти его, - благословит ли он Тебя?> (Иов 2.4,5). Знаем многих, которые давали милостыню, но ничего не давали от собственного тела; простирали бедным руку, тогда как сами преклонялись пред удовольствиями плоти; украшали то, что снаружи, а внутри были <полны костей мертвых и всякой нечистоты> (Мф 23.27). Но не такова Павла, [161]
воздержание которой превосходило почти должную меру, и которая изнуряла немощное тело свое излишними постами и трудами. Она, исключая праздничные дни, почти вовсе не подбавляла в пищу масла. По одному этому уже можно судить, как смотрела она на вино и напитки, на рыбу, мед, яйца и прочие вещи, приятные для вкуса, довольствуясь которыми, иные думают, что они самые воздержанные из людей, хотя бы наполняли ими свое чрево до потери всякого благоприличия. За добродетелью всегда следует зависть; в высокие горы ударяет молния. Не должно удивляться, если я говорю это о людях, когда и сам Господь наш распят был по зависти фарисеев, и все святые мужи имели завистников; даже в раю был змей, завистью коего смерть вошла в мир. Господь попустил и против Павлы Адера Идумеянина (3Цар 11.14), который унижал ее, да не превознесется, и как бы некоторым уязвлением тела беспокоил ее, да не забудется она в величии своих добродетелей и да не воображает, что поставила себя далеко выше слабости других женщин. Я советовал ей уступить злобе и дать простор безумию, как сделали это Иаков с братом своим Исавом и Давид с непримиримейшим врагом своим Саулом, из коих первый бежал в Месопотамию, а другой предал себя иноплеменникам, желая лучше быть в руках врагов, чем в руках завистника. Но она отвечала: <Твои слова были бы справедливы, если бы дьявол не везде нападал на рабов и рабынь Божиих и не предупреждал бегущих во всех местах, если бы не удерживала меня любовь к святым местам и если бы в другой какой-нибудь части света могла я найти Вифлеем мой. И почему бы мне не побеждать злобы терпением? Почему бы не сокрушать мне гордость уничижением и бьющему меня по щеке не подставить другую (Лк 6.29)? Апостол Павел говорит: <побеждай зло добром> (Рим 12.21). Не хвалились ли апостолы, когда претерпевали поношение за Господа? И сам Спаситель не смирил ли себя, <приняв образ раба и быв послушным> Отцу <даже до смерти и смерти крестной> (Флп 2.7,8), чтобы спасти нас своим страданием? Иов, если бы не боролся и не вышел с победою из борьбы, не получил бы венца правды, не услышал бы от Господа: <Ты хочешь ниспровергнуть суд Мой, обвинить Меня, чтобы оправдать себя?> (Иов 40.3). Блаженными [162]
называются в Евангелии <изгнанные за правду> (Мф 5.10). Зато успокоительно должно быть сознание, что страдаем не за грехи и что скорби нынешнего века суть предмет будущих наград>. Когда враг Павлы становился слишком нагл, до того, что вдавался в бранные слова, она пела следующее из Псалтыри: <доколе нечестивый предо мною, я был нем и безгласен, и молчал даже о добром> (Пс 38.2,3), и также: <а я, как глухой, не слышу, и как немой, который не открывает уст своих; и стал я, как человек, который не слышит и не имеет в устах своих ответа> (Пс 37.14,15). В искушениях твердила она слова Второзакония: <искушает вас Господь, Бог ваш, чтобы узнать, любите ли вы Господа, Бога вашего, всем сердцем вашим и всей душой вашей> (Втор 13.3). В печалях и сомнениях повторяла изречение Исайи: <отнятых от грудного молока, отлученных от сосцов матери? Ибо все заповедь на заповедь, заповедь на заповедь, правило на правило, правило на правило, тут немного и там немного. За то лепечущими устами и на чужом языке будут говорить к этому народу> (Ис 28.9-11). И в утешение себя она открывала в этом свидетельстве Писания такой смысл, что тем, которые достигли зрелого возраста, следует великодушно переносить печаль за печалью, чтобы удостоиться получать надежду за надеждой, <зная, что от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает> (Рим 5.3-5). И если внешний наш человек истлеет, то обновится внутренний: <ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно> (2Кор 4.17,18). И не много пройдет времени, хотя оно и продолжительным кажется для человеческого нетерпения, как вдруг явится помощь Господа глаголющего: <во время благоприятное Я услышал тебя и в день спасения помог тебе> (2Кор 6.2). Не должны мы бояться оскорбительных уст и языков нечестивых, как скоро помощник наш Господь, и должны внимать Ему, вещающему через пророка: <Не бойтесь поношения от людей, и злословия их не страшитесь. Ибо, как одежду, съест их моль> (Ис 51.7,8); <терпением вашим спасайте души ваши> (Лк 21.19); <нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас> (Рим 8.18); [163]
и в другом месте: <все, что ни приключится тебе, принимай охотно, и в превратностях твоего унижения будь долготерпелив> (Сир 2.4). <Вспыльчивый может сделать глупость> (Притч 14.17); мудрый же много терпит. В недугах и частом изнеможении Павла говорила: <когда я немощен, тогда силен> (2Кор 12.10); <но сокровище сие мы носим в глиняных сосудах, чтобы преизбыточная сила была приписываема Богу, а не нам> (2Кор 4.7); и еще: <ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше> (2Кор 1.5); и потом: <вы участвуете как в страданиях (наших), так и в утешении> (2Кор 1.7). В скорби пела: что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься? Уповай на Бога, <ибо я буду еще славить Его, Спасителя моего и Бога моего> (Пс 42.5). В опасностях говорила: <если кто хочет идти за Мною, отвергни себя и возьми крест свой и следуй за Мною> (Лк 9.23); а также: <кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее> (Мк 8.35). Когда извещали ее о расстройстве ее имения и отеческого наследия, она произнесла такие слова: какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою? (Мф 16.26). Нага я вышла из чрева матери моей, нага и возвращаюсь. <Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!> (Иов 1.21); и такие: не любите мира, ни того, что в мире: ибо все, что в мире: <похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира (сего). И мир проходит, и похоть его> (1Ин 2.15-17). Я знаю, как один наушник (этот род людей самый гибельный), прикинувшись доброжелателем, сообщил ей, что, по излишней горячности ее благочестия, некоторым она кажется не в своем уме. Но она ему ответила: <мы сделались позорищем для мира, для Ангелов и человеков> (1Кор 4.9); мы безумны Христа ради (1Кор 4.10), но <немудрое Божие премудрее человеков> (1Кор 1.25); посему и Спаситель говорит Отцу: Ты знаешь безумие мое (Пс 68.6); и еще: <для многих я был как бы дивом; но Ты твердая моя надежда> (Пс 70.7). А в Евангелии о Нем говорится, что и ближние Его хотели взять Его: <ибо говорили, что Он вышел из себя> (Мк 3.21); а враги и прямо в глаза Ему говорили, что <Ты Самарянин и что бес в [164]
Тебе> (Ин 8.48), и что <он изгоняет бесов не иначе, как силою веельзевула, князя бесовского> (Мф 12.24). Но мы послушаем увещания апостола: <похвала наша сия есть свидетельство совести нашей, что мы в простоте и богоугодной искренности, не по плотской мудрости, но по благодати Божией жили в мире> (2Кор 1.12), и слова Господа, сказанные апостолам: если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; <а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир> (Ин 15.19). Потом она обращала речь свою к самому Господу: <Все это пришло на нас; но мы не забыли Тебя, и не нарушили завета Твоего. Не отступило назад сердце наше. Но за Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обреченных на заклание>. Но Господь помощник мой, и не убоюсь, что сотворит мне человек (Пс 43.18 и далее). Ибо я прочла в Писании: сын мой! Чти Господа - и укрепишься: кроме же Его не бойся иного (Притч 7.1). Этими-то и подобными свидетельствами, как оружием Божием, укрепляла она себя как против всех пороков, так особенно против беспокойной зависти и терпением обид укрощала порывы сердца. Наконец, даже до самого дня смерти простерлось ее терпение и та зависть других, которая грызет собственного господина своего и, стараясь повредить сопернику, неистовствует против самой себя. Скажу и о порядке монастыря, чтобы показать, как она обратила в свою пользу воздержание святых. Она сеяла телесное, чтобы пожать духовное (1Кор 9.11), раздавала земное, чтобы приобрести небесное, уступала скоропреходящее, чтобы заменить его вечным. Основав мужской монастырь, которого и управление передала мужчинам, она собрала из разных областей множество девиц, как знатных, так и из среднего и низшего класса, и разделила их по трем обителям, но так, чтобы они, разобщаясь в труде и пище, соединялись в псалмопениях и молитвах. После того как пропето аллилуйя (этим знаком сзывались они к собранию), ни одной не дозволено было оставаться в своей келье. Но старшая или одна из старших появлением своим завершала приход прочих и увещевала их к труду не угрозами, но постыжением и примером. Утром в третьем часу, шестом, девятом, в полночь они стройно пели псалмы. Ни одной из сестер не дозволялось не знать псалмов и ежедневно не выучивать что-нибудь из Святых [165]
Писаний. Только в день воскресный сходились они торжественным шествием в общую церковь из своих отдельных обителей: в этом случае каждый отряд следовал за своей матерью. В таком же порядке возвращались они и в свое жилище, где усердно принимались за работу, какая кому назначена, и шили одежды или для себя, или для других. Если которая была и знатного рода, ей не позволялось держать при себе кого-нибудь из своего дома, чтобы, припоминая прошлую жизнь, частым собеседованием не освежили и не возобновили они в своей памяти прежних шалостей резвой юности. У всех них была одинаковая одежда. Полотно белое употребляли они только для утирания рук. Разобщение их с мужчинами Павла простерла до того, что не допускала к ним и евнухов, чтобы не подать какой-нибудь пищи языку злоречивому, который обыкновенно находит утешение себе, при сознании своей греховности, в порицании святых. Если которая приходила позже других на псалмопение или была ленива к труду, Павла старалась исправить ее разными способами: раздражительную - ласками, терпеливую - наказаниями, подражая апостолу, который говорил: <чего вы хотите? с жезлом придти к вам, или с любовью и духом кротости?> (1Кор 4.21). Ни одной не попущала она иметь у себя что-нибудь, кроме пищи и одежды, согласно словам Павла: <Имея пропитание и одежду, будем довольны тем> (1Тим 6.8), чтобы привычкой иметь больше не дать места любостяжанию, которое не насыщается никакими богатствами, но чем больше будет иметь, тем больше потребует, и не ослабляется ни изобилием, ни скудостью. Ссорящихся между собою примиряла кротчайшей речью. Похотливую плоть отроковиц смиряла частыми и длительными постами, желая лучше утеснить их желудок, чем душу. Если видела которую слишком тщательно убранною, то обличала заблуждающуюся, насупив свое чело, приняв печальный вид и говоря: <Излишняя чистота тела и одежды есть признак нечистоты души, подобно тому, как и сквернословие, которое никогда не должно исходить из девственных уст, обличает любострастное сердце; ибо всеми такими знаками обнаруживается внутренняя жизнь человека>. Девицу, замеченную в болтливости, пустословии, дерзости и сварливости и не желающую исправиться, несмотря на все увещания, она осуждала молиться у дверей столовой, позади всех сестер, [166]
и есть отдельно от них, чтобы, таким образом, стыд образумил ту, которую не могли образумить упреки. Воровства гнушалась она, как святотатства. Она говорила, что вольности, почитающиеся у мирских людей маловажными и ничтожными, в монастырях составляют тягчайшее преступление. Нужно ли упоминать о ее нежности и заботливости в отношении к больным, которых окружала она удивительными попечениями? Но, тогда как других во время болезни щедро наделяла всем и разрешала им даже употребление мясной пищи, себе она ни в чем не потворствовала, когда одержима была каким бы то ни было недугом; и в этом-то лишь была она не равно добра, что, будучи милостива к другим, жестока была к себе самой. Ни одна из юнейших девиц, при здоровом и крепком теле, не обрекала себя на такое воздержание, на какое осуждала себя она при своем дряхлом, старческом и изможденном теле. И, признаюсь, никто не мог быть упорнее ее в этом отношении, т. е. чтобы она сделала себе послабление или уступила чьему-нибудь совету. Расскажу то, что сам испытал. В июле месяце впала она, от сильной жары, в горячку, и уже отчаялись в ее выздоровлении; но, милостью Божией, стала она поправляться. Тогда врачи, для освежения тела, убеждали ее употреблять понемногу легкого вина, чтобы от воды болезнь ее не превратилась в водяную. И я тайком просил блаженного папу Епифания расположить и даже принудить ее пить вино; но она, как женщина мудрая и проницательная, тотчас постигла наши хитрости и с улыбкою объявила, что сказанное ей Епифанием мое дело. Что еще после этого говорить? Когда блаженный первосвященник, после многих увещаний, вышел из ее комнаты, я спросил его, успел ли он в своем предприятии? - Успел столько, что и меня, старика, она почти убедила не пить вина. Рассказываю это не с тем, чтобы одобрять неосмотрительно тяготы, превышающие силы; ибо Писание не велит нам принимать на себя тяготы выше сил (Откр 2.24) - но чтобы только показать ту ревность и жажду ее верной души, по которой она постоянно пела: <Жаждет душа моя к Богу> (Пс 41.3), а не менее того и плоть моя. Павла, которая имела такое упорное презрение к пище, чувствительна была к плачевному и сильно сокрушалась о смерти [167]
своих ближних, особенно детей. Ибо при кончине мужа и дочерей она многократно была в опасности лишиться жизни: знаменуя крестом свое лицо и утробу с намерением утешить напечатлением креста свою материнскую скорбь, она все еще одолевалась любовью; верующее сердце побеждалось утробою родительскою, и победоносный дух отступал перед немощью тела. А однажды почувствованная ею грусть обыкновенно обращалась в продолжительную печаль, от которой и нам было много беспокойства, а ей еще более вреда. В таком случае единственною отрадою ее было ежеминутно твердить: <Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?> (Рим 7.24). Иной читатель скажет, что вместо похвал я пишу порицание. Свидетельствуюсь Иисусом, которому она служила и я желаю служить, что я вовсе не думаю ни о том, ни о другом, но говорю только сущую правду, как христианин о христианке; то есть пишу историю, а не похвальную речь, и касаюсь ее пороков, которые в других людях показались бы добродетелями. Касаюсь пороков и по собственному моему, ничтожному конечно, желанию, и по желанию всех сестер и братьев, которые любили ее и хотели бы возвратить ее из гроба. Но как бы то ни было, она течение свое закончила, веру соблюла, и теперь украшается венцом правды (2Тим 4.7,8), и следует за Агнцем, куда бы Он ни пошел (Откр 14.4), насыщается, ибо алкала (Мф 5.6), и радостно поет: <Как слышали мы, так и увидели во граде Господа сил, во граде Бога нашего> (Пс 47.9). О блаженное применение вещей! Она плакала, чтобы всегда смеяться (Мф 5.4). Презрела кладенцы сокрушенные, чтобы обресть источник в Господе. Одевалась власяницею, чтобы теперь носить одежды белые и говорить: <снял с меня вретище и препоясал меня веселием> (Пс 29.12); <Я ем пепел, как хлеб, и питие мое растворяю слезами> (Пс 101.10); <слезы мои были для меня хлебом день и ночь> (Пс 41.4), - чтобы за то питаться хлебом ангельским и взывать: <Вкусите и увидите, как благ Господь!> (Пс 33.9), - излилось из сердца моего слово благое; <я говорю: песня моя о Царе> (Пс 44.2), - чтобы воспевать исполнение на себе слов Исаии, или лучше самого Господа, говорившего через Исаию: <рабы Мои будут есть, а вы будете голодать; рабы Мои будут пить, а вы будете томиться [168]
жаждою; рабы Мои будут веселиться, а вы будете в стыде, рабы Мои будут петь от сердечной радости, а вы будете кричать от сердечной скорби и рыдать от сокрушения духа> (Ис 65.13,14). Я сказал, что она всегда презирала кладенцы сокрушенные, чтобы обресть источник в Господе, чтобы радостно воспевать: как лань стремится к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже! Когда приду и явлюсь пред лице Божие (Пс 41.2,3)? Коснусь же теперь, хоть слегка, того, как она уклонялась мутных кладенцев еретиков, считая их ничем не лучше язычников. Один отъявленный хитрец, и, как ему казалось, ученый и сведущий, начал, без моего ведома, предлагать ей такие вопросы: чем согрешило дитя, что оно попадается в руки дьяволу? В каком возрасте мы воскреснем? Если в том самом, в котором умираем, то конечно по воскресении будет еще нужда в кормилицах? Если же не так, то воскресения мертвых вовсе не будет, а будет превращение в другое лицо? Равно и разность пола, мужского и женского, будет или нет? Если будет, то туда же последуют и брак, и супружеское ложе, и деторождение? Если же не будет, то воскреснут уже не те же тела, так как уничтожится различие пола? Ибо земное обиталище (тело) отяготительно для ума многомыслящего; но тела будут тонкие и духовные, по словам апостола: <сеется тело душевное, восстает тело духовное> (1Кор 15.44). Всем этим он желал доказать, что разумные твари, духи, низводятся богом в тела за какие-нибудь пороки, так как и сам Спаситель смирил себя, образ раба приняв; и что они рождаются на земле в таком или другом состоянии, смотря по разной тяжести прежних своих грехов, чтобы или наслаждаться здоровьем телесным, знатностью, богатством родителей, или, явившись на землю в болезненных телах и в домах бедных, терпеть наказания за прежние преступления и быть заключенными в настоящем веке и телах, как в темнице. Услышав такие речи, она передала их мне и указала на того, кто так говорил. Мне необходимо было вооружиться против негоднейшей змеи и смертоносного зверя, о которых упоминает псалмопевец, говоря: <Не предай зверям душу>, исповедующуюся Тебе (Пс 73.19); также: <укроти зверя в тростнике> (Пс 67.31), - которые, написав нечестие, говорят ложь против Господа и возносят на высоту уста свои. Я отыскал этого человека и, по молитвам [169]
той, которую старался он обольстить, посрамил его следующими немногими вопросами: верует ли он в будущее воскресение мертвых, или нет? Когда он отвечал, что верует, я присовокупил: те же ли тела воскреснут, или другие? Когда он сказал: те же, я потребовал договорить: в том же поле или в другом? Но так как при этом он замолчал и, подобно змее, поворачивал свою голову то туда, то сюда, чтобы уклониться от удара, - молчи же, говорю, я сам буду себе отвечать вместо тебя и выведу свои заключения. Если женщина не воскреснет женщиной, ни мужчина мужчиной, то не будет и воскресения мертвых; потому что пол имеет члены, а из членов состоит все тело. Если же полов и членов не будет, то где же будет воскресение тел, которые без пола и членов быть не могут? Далее, если не будет воскресения тел, то никак не будет воскресения мертвых. Что же касается до того возражения твоего, что, если будут те же тела, за ними должны последовать супружеские отношения; то и оно разрешается Спасителем так: заблуждаетесь, не зная Писаний, ни силы Божией; ибо в воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божий на небесах (Мф 22.29,30). Как скоро говорится - ни женятся, ни посягают, то сим уже указывается на различие полов. Ибо никто не говорит о камне и дереве, что они не женятся, не посягают, когда природой не дано им способности жениться: но о тех это сказано, которые и могли бы жениться, да, по благодати и силе Христа, жениться не будут. Если же ты возразишь: как же мы будем подобны ангелам, когда между ангелами нет ни мужчины, ни женщины, то выслушай следующее: Господь обещает нам не существо ангельское, а житие и блаженство, как и Иоанн Креститель был назван ангелом прежде своего усекновения, и как все святые и девственницы Божий еще в сем веке представили собою житие ангелов. Ибо когда говорится: будете, яко ангелы; то сим обещается только уподобление ангелам, а не изменение естества. Ответь мне еще, каким образом толкуешь ты то, что Фома вложил персты свои в язвы от гвоздей Воскресшего и видел прободенное ребро Его (Ин 20.25), а Петр видел Господа стоящим на берегу и вкушающим рыбы печеной часть и от пчел сот (Ин 21.4 и далее, Лк 24.42). Кто стоял, тот без сомнения имел ноги; кто показал у себя прободенное ребро, тот конечно имел и чрево и [170]
грудь, без которых нельзя представить ребер, с ними соединенных. Кто говорил, тот говорил языком, при помощи неба и зубов: ибо как смычок наигрывает на струнах, так язык - на зубах и делает звук гласным. У кого осязаемы были руки, тот имел, значит, и мышцы. Если же признано будет, что Он имел все члены, то необходимо Ему будет иметь и целое тело, которое составляется из членов, и притом тело не женское, но мужское, т. е. того пола, в котором Он умер. Ты, может быть, скажешь: следственно, и мы по воскресении будем есть? И каким образом вошел Христос в двери затворенные (Ин 20.19)? Это противно природе упругих и твердых тел. Но послушай, не попирай веру в воскресение из-за пищи. Ибо и воскрешенной дщери архисинагога повелел Христос дать есть (Мк 5.43); и Лазарь четверодневно умерший разделял с Ним, пишется, вечерю (Ин 12.1,2), чтобы не сочтено было воскресение их за призрак. Если же из того, что Христос вошел в двери затворенные, ты будешь доказывать духовность и эфирность тела; то, значит, такое же духовное тело имел Он и прежде страдания: потому что, вопреки природе тяжелых тел, Он ходил по морю (Мф 14.26). Надобно поэтому думать, что и апостол Петр, который тоже, хотя трепетными стопами, шел поверх воды, имел тело духовное. Так-то наиболее и обнаруживаются могущество и сила Божия, когда делается что-нибудь свыше природы. И чтобы тебе убедиться, что в величии знамений выражается не изменение природы, но всемогущество Божие, смотри: тот, кто ходил по воде верою, от неверия уже начал погружаться и потонул бы, если бы не воздвигла его рука Господа глаголющего: <маловерный! Зачем ты усомнился?> (Мф 14.31). Дивлюсь же и я закоснению твоего сердца, когда Господь говорит: подай перст твой сюда и посмотри руки мои; подай руку твою и положи в ребра мои; <и не будь неверующим, но верующим> (Ин 20.27). И в другом месте: <Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это - Я Сам; осяжите меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у меня. И сказав это, показал им руки и ноги> (Лк 24.39,40). Слышишь о костях и плоти, о ногах и руках - и все еще бредишь сферами стоиков и какими-то воздушными призраками. Далее, если спросишь, за что младенец попадется в руки дьяволу, когда он не имеет грехов, или в каком возрасте мы [171]
воскреснем, потому что умираем в разных возрастах; то услышишь в ответ, хотя тебе это и не нравится, что суды Божий бездна многа: <о, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его. Ибо кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему?> (Рим 11.33-34). Различие возрастов не изменяет существа тел. Ибо иначе, при ежедневном испарении, возрастании и уменьшении наших тел, мы были бы столько раз совершенно различными людьми, сколько раз каждодневно изменяемся; другими словами, иной я был, когда мне было десять лет, иной, когда тридцать, иной, когда пятьдесят, иной, когда уже вся голова у меня побелела. Итак, по преданиям церквей и по апостолу Павлу, так надобно отвечать, что мы воскреснем в мужа совершенного и, в меру возраста исполнения Христова, в том возрасте, в котором, как думают иудеи, создан был Адам и, как читаем в Евангелии, воскрес Господь Спаситель. И многое наговорил я из того и другого Завета в посрамление еретика. С того дня Павла начала так отвращаться от этого человека и всех державшихся того же учения, что открыто объявляла их врагами Господа. Рассказал я здесь об этом не потому, чтобы находил сии немногие слова достаточным опровержением ереси, на которую должно было бы отвечать многими томами, но чтобы только показать веру великой жены, которая хотела лучше беспрестанно накликать на себя вражду людей, нежели вредными дружественными связями вызывать гнев Божий. Доскажу, что выше начал. Медленна была она на слова, скора на слышание (Иак 1.19), помня оную заповедь: <слушай меня: молчи> (Иов 33.33). Святые Писания твердила она наизусть. И хотя любила историю (исторический смысл Писания) и называла это основанием истины, более, однако же, следила за смыслом духовным и сею кровлею завершала здание души. И, наконец, она заставила меня прочесть ей и дочери Ветхий и Новый Заветы с объяснением. По застенчивости я отказывался от этого, но из-за настойчивых и многократных просьб ее принялся, однако же, учить ее тому, чему сам был научен не самим собою, т. е. не собственным гаданием (это самый худой учитель), но знаменитыми мужами Церкви. Когда я не знал, что сказать в изъяснение трудного места, и искренне признавался ей в своем неведении, она никак не хотела этим удовольствоваться, [172]
но неотступно принуждала меня указать ей из многих и разных мнений то, которое казалось мне более правдоподобным. Скажу и о другом, что завистникам, может быть, покажется невероятным. Она захотела выучиться еврейскому языку, которому я учился отчасти еще с молодых лет, со многим, однако же, трудом и потом, и с тех пор неутомимым размышлением не покидаю его и доселе, чтобы он не покинул меня. И Павла успела в этом так, что по-еврейски пела псалмы и произносила еврейские слова без всякой примеси латинского выговора. То же, впрочем, мы еще и теперь видим в святой дочери ее Евстохии, которая всегда привязана была к матери и повиновалась ее воле до того, что никогда без нее не возлежала, не ходила, не принимала пищи; ни одной полушки не имела в своей власти; но радовалась тому, что отеческое и материнское имущество расточается на бедных, и наилучшим богатством и родительским наследием считала благочестие. Не могу обойти молчанием и того, какою великою радостью восторгалась Павла, когда услышала, что внучка ее Павла, дочь Леты и Токсоция, зачатая по обету посвятить ее девству, уже в колыбели и в пеленах, лепечущим языком пела аллилуйя и полусловами ломала имена бабки и тетки. Одно только то желание привязывало Павлу к отечеству, чтобы увериться, что ее сын, невестка, внучка отреклись от мира и служат Христу, что и выполнилось отчасти. Ибо внучка готовится к Христову покрывалу, к иноческой жизни; невестка, обрекшая себя на вечное целомудрие, верою и милостынями подражает примеру свекрови и в Риме старается воспроизвести то, что сия совершила в Иерусалиме... Но что смущаешься, душа моя? Отчего ты боишься приступить к ее смерти? Уже давно слово мое переходит за свои пределы, и все оттого, что мы боимся приступить к последнему, как будто, молча об этом и распространяясь в похвалах Павле, можно замедлить ее кончину. Доселе мы плыли при благоприятных ветрах, и корабль наш, тихо колыхаясь, рассекал волнистые воды моря. Теперь слово наше набежало на подводные скалы, и набеги разъярившихся волн угрожают нам с тобою кораблекрушением, так что мы вынуждены взывать: <Господи, спаси нас: погибаем!> (Мф 8.25), <Восстань, что спишь, Господи!> (Пс 43.24). Ибо кто мог бы без слез повествовать о том, как умирала Павла? [173]
Она впала в самую жестокую болезнь, или лучше сказать, она дождалась того, чего так пламенно желала: оставить нас и полнее соединиться с Господом. В этой болезни постоянная любовь Евстохии к матери открылась для всех гораздо яснее, чем когда-нибудь. Она неотлучно находилась у одра больной, веяла над нею опахалом, поддерживала ее голову, подкладывала ей подушку, терла ее ноги, гладила рукою по всему телу, умягчала ее постель, охлаждала горячее для нее питье, подносила ей платок - словом, предупреждала заботы всех служанок и, если что-нибудь успевали сделать другие, считала это похищением из ее награды. Как горячо она молилась, сколько пролила слез у яслей Господа, отрываясь от ложа матери! Сколько воздыханий вознесла к Нему, да не лишит ее такого сожительства, или да не попустит ей остаться на земле после матери, да несут и ее на том же одре к могиле!.. О, как слаба, однако же, и удоборазрушима природа смертных! И если бы только вера в Христа не возносила нас в небо да не обещана была душе вечность, то участь наших тел была бы одинакова со зверями и скотом. Один конец был бы и праведному и нечестивому, и благому и злому, и чистому и нечистому, и приносящему жертву и не приносящему жертвы; как благому, так и грешнику; как клянущемуся, так и боящемуся клятвы (Еккл 9.2). И люди и скоты одинаково обращались бы в прах и пепел! Но к чему я долго медлю и, растягивая речь, лишь более умножаю скорбь свою? Наконец уже почувствовала проницательнейшая из жен приближение своей смерти, и, когда одна часть тела и членов начала холодеть и только последние лучи жизни трепетали еще в святой груди, Павла, как бы отходя к своим и покидая чужих, едва внятно твердила следующие стихи: <Господи! Возлюбил я обитель дома Твоего и место жилища славы Твоей> (Пс 25.8); <Как вожделенны жилища Твои, Господи сил! Истомилась душа моя, желая во дворы Господни> (Пс 83.2,3); <Желаю лучше быть у порога в доме Божием, нежели жить в шатрах нечестия> (Пс 83.11). Когда после того я спросил ее, что она молчит, почему не хочет отвечать нам, не чувствует ли какого-нибудь страдания; она ответила на греческом языке, что не чувствует никакой скорби, но во всем испытывает мир и спокойствие. Затем она [174]
больше ничего уже нам не сказала; но, и закрыв глаза, как бы в презрении к вещам тленным, все еще, до самого исхода души, повторяла прежние стихи, впрочем так, что едва можно было слышать, что она говорила; в то же время изображала над устами крестное знамение. Напоследок стало слабеть и прерываться дыхание; но душа, исторгаясь из тела, казалось, превращала в хвалы Господу и самое то храпение, которым оканчивается жизнь смертных. При этом присутствовали епископы Иерусалима и других городов, священники низших степеней и бесчисленное множество левитов. Весь монастырь наполнился девственниками и иноками. При пении священных песен, казалось, слышали мы, как Жених взывал к ней: <встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди! Вот зима уже прошла; дождь миновал, перестал> (Песн 2.10,11); а она радостно отвечала: цветы явишася на земли, время обрезания приспе. <Но я верую, что увижу благость Господа на земле живых> (Пс 26.13). Оттого не слышно было ни плача, ни рыдания, как обыкновенно бывает между мирскими людьми; но пелись только псалмы на разных языках. Гроб ее несли епископы своими руками, тогда как другие священнослужители шли впереди с лампадами и свечами, а некоторые стройным хором пели псалмы. И она положена в средней церкви вертепа Спасителя. На погребение ее стеклись несметные толпы народа из всех городов палестинских. Кто из монахов, укрывающихся в пустыне, оставался тогда в своей пещере? Какая из девственниц удержана была в сокровенной своей келье? Считалось святотатством не отдать последнего долга такой святой жене. Вдовы и нищие показывали, по примеру Доркады, платье, которое от нее получили. Все множество бедных восклицало, что в ней утратили они мать и кормилицу. Достойно было удивления, что бледность не изменила лица ее, которое, напротив, исполнено было такого достоинства и важности, что она казалась не умершею, но спящею. Псалмы пелись в порядке на еврейском, греческом, латинском и сирском языках, не только в те три дня, пока она не погребена была под церковью возле яслей Господних, но и в течение всей седмицы. Всем приходившим на сие погребение казалось, что это их собственное погребение, их собственное бедствие. Достопочтенная Евстохия, как младенец от сосцов материнских, не могла оторваться от своей родительни- [175]
цы, целовала ее в очи, прижималась к лицу ее, обнимала все тело и хотела быть погребена вместе с нею. Но теперь Павла наслаждается уже благами, их же не видел глаз, <не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку> (1Кор 2.9); и мы могли бы скорее показаться завидующими ее славе, если бы стали еще сетовать о той, которая уже царствует. Утешься же, Евстохия: тебе завещано великое наследие. Часть твоя - Господь, и, что еще более должно радовать тебя, мать твоя увенчалась долговременным мученичеством. Ибо не одно только пролитие крови считается исповедничеством, но и беспорочное служение сердца, посвятившего себя Богу, есть мученичество, и притом каждодневное. Тот венец сплетается из роз и фиалок, этот из лилий. Твоя мать вместе с Авраамом услышала: <пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего, в землю, которую Я укажу тебе> (Быт 12.1) - и вняла Господу, говорящему через Иеремию: <Бегите из среды Вавилона и спасайте каждый душу свою> (Иер 51.6). И до самого дня своей смерти не возвращалась в Халдею, не возжелала ни котлов египетских, ни сочных мяс, но, сопровождаемая девственными ликами, вступила в гражданство Спасителя и, восходя из маленького Вифлеема в Небесное Царство, говорит истинной Ноеммини: <народ твой будет моим народом, и твой Бог моим Богом> (Руфь 1.16). Подавленный тою же скорбью, которую переносишь и ты, пересказал я писцам это сочинение в два ночных приема; и каждый раз, как я принимался усовершенствовать слог и обработать обещанное тебе произведение, пальцы мои отказывались служить, рука опускалась и смысл притуплялся от скорби. Но таким образом и самая необработанность этого сказания становится свидетельством сердечной горести сочинителя, который сочинял, не заботясь о красоте и изяществе речи. Прости, Павла, и своими молитвами помоги последней старости твоего почитателя. Вера и дела твои соединяют тебя с Христом, и ты скоро и легко получишь от Него то, о чем будешь молить Его. [176]
|
