Как мы уже сказали, первые христиане были иудеями, и не перестали быть иудеями после Пятидесятницы. Наоборот, охвативший их восторг влек их в храм, причем в своих обычаях они были достаточно ортодоксальны, чтобы не вызывать подозрения у фарисеев. Эти иудеи верили в мессианство своего Учителя и Закон Моисеев не нарушали.
Первыми выступили против христиан саддукеи, партия, к которой принадлежало большинство аристократов (особенно члены первосвященнической семьи). Энтузиазм новой секты им не нравился по разным причинам, а в особенности потому, что ставил под угрозу их положение. Поскольку первосвященники были активно замешаны в казни Иисуса, они, естественно, опасались, что, если ученики Иисуса будут проповедовать его как Мессию, да еще и совершать чудеса [68], приписывая их его власти, в народе может возникнуть волнение и, чего доброго, желание отомстить палачам.
Поводом для официальных гонений стало исцеление апостолом Петром хромого человека у так называемых Прекрасных ворот храма. Большая толпа следовала за Петром до Соломонова портика, на восточной стороне храмовой территории, где он проповедовал (Деян. 3:11-26). По распоряжению саддукеев храмовая стража арестовала Петра, а с ним и Иоанна, на том основании, что те якобы сеют волнение (Деян. 4:1-3).
На следующий день Синедрион собрался их судить, и Петр на суде отважно проповедовал Иисуса как Мессию, через которого одного спасение (Деян. 4:8-12). Присутствие исцеленного, смелость апостолов и очевидные симпатии к ним со стороны народа отчасти связывали Синедриону руки, поэтому судьи велели апостолам лишь прекратить свою проповедь (Деян. 4:13-22). Апостолы, однако, не только не послушались, но и молились Богу о новых силах для дерзновенной проповеди перед лицом противников (Деян. 4:20-31).
Впоследствии саддукеи предприняли более решительные меры, пытаясь положить конец движению, которое считали политически опасным. По их приказу апостолов снова арестовали (Деян. 5:17-18). Однако, повествует Лука, в ту же ночь их освободил ангел Господень, и наутро они уже проповедовали в храме. Последовал новый арест, и вновь апостолы предстали перед Синедрионом.
Первосвященник выступил с обвинением, причем его слова показывают, что в отношении Иисусовой казни у него совесть была нечиста: «Вы хотите навести на нас кровь этого человека». Апостолы вновь подтвердили свою верность Христу и сказали: «Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам. Бог отцов наших воскресил Иисуса, которого вы умертвили, повесив на древе. Его возвысил Бог в Начальника и Спасителя… Свидетели Ему в сем мы и Дух Святой» (Деян. 5:29-32).
Это был дерзкий ответ. Члены Синедриона пришли в ярость и хотели убить апостолов. Однако Гамалиил, один из вождей фарисейской партии, славившийся познаниями и мудростью, призвал к осторожности. Если новое движение от Бога, сказал он, лучше ему не противостоять; если же это дело чисто человеческое, оно и само разрушится, подобно другим мессианским движениям (Деян. 5:33-39).
Политика Гамалиила (поживем - увидим) убедила членов Синедриона. Они не приговорили апостолов к смерти, но лишь, чтобы умилостивить саддукеев, велели их бичевать и еще раз запретили «говорить именем Иисуса». Однако страдания и позор не угасили апостольского духа. Напротив, апостолы были рады тому, что удостоились претерпеть бесчестье за имя своего Учителя, и продолжали благовествовать Иисуса как Мессию и публично, и дома (Деян. 5:40-42).
Однако вскоре ситуация резко переменилась. Произошло событие, которое разъярило фарисеев даже сильнее, чем саддукеев, и навлекло на учеников враждебность всего Синедриона. Среди эллинистов (т.е. грекоязычных иудеев), обратившихся в христианство, был человек по имени Стефан. Согласно Луке, Стефан был крупным лидером и выделялся своей верой, духовной силой и мудростью (Деян. 6:5, 8, 10). Он помогал в распределении средств из церковного фонда помощи, творил чудеса, а также проповедовал благую весть эллинистическим иудеям Иерусалима.
Его действия вызвали протест со стороны иноземных иудеев, которые, вернувшись в святой город, особенно чтили Закон Моисеев. Особенно же выступали против Стефана «некоторые из так называемой синагоги либертинцев, киринейцев, александрийцев и тех, кто был из Киликии и Азии» (Деян. 6:8-9).
По-видимому, Стефан первым из христиан провел четкую грань между иудаизмом и христианством, а также проповедовал христианство, свободное от иудейских национальных ограничений. Не сумев опровергнуть его аргументы, противники выставили против него свидетелей, которые обвинили его в кощунстве против Моисея и Бога.
Первый раз христиан обвиняли в чем-то подобном. Это взбудоражило фарисеев и отрицательно сказалось на симпатии народа к христианам. Стефана привели на суд Синедриона, где было сформулировано более конкретное обвинение: Стефан будто бы учил, что Иисус из Назарета разрушит храм и изменит обычаи, данные Моисеем (Деян. 6:14).
Стефан произнес в свою защиту речь, и на первый взгляд, она совершенно невинна: обычный пересказ ветхозаветной истории от призвания Авраама до Соломонова посвящения храма (Деян. 7:1-53). Однако Стефан преследует более глубокую цель: подорвать общепринятые основы иудейской религии, объявив церковь истинным Израилем, а современный ему иудаизм - отступником. При этом, в отличие от Петра, Стефан не стал просто апеллировать к ветхозаветным пророчествам.
Он рассмотрел промыслительные божественные деяния на протяжении столетий и показал, что они обретают свою кульминацию в христианстве как цели всей истории еврейского народа. С помощью цитат из самого Ветхого Завета он показал: в прошлом Бог открывал себя не только людям на Святой Земле, но и вообще верным своим служителям, где бы они ни жили (будь-то Месопотамия, Харан, Египет, Мидиан или Синай).
Стефан также отметил, что до Соломона у отцов не было храма, но был лишь «шатер присутствия», сделанный Моисеем «по образцу, им виденному»; храма же захотел Соломон, а не Бог (Деян. 7:44-47). Даже Исайя осудил храм как отрицание подлинной природы Божьей и говорил, что подлинное поклонение Богу совершается в сердце (Ис. 66:1-2; Деян. 7:48-50).
Обрисовав временный и преходящий характер чисто националистической интерпретации религии, Стефан перешел к обличению судей: убив Иисуса Христа, Праведника, они лишь показали себя преемниками тех, кто убивал пророков и нарушал Закон Божий (Деян. 7:51-53).
Реакция членов Синедриона на эту яркую речь была предсказуемой: они пришли в неописуемую ярость, тем более что Стефан закончил экстатической фразой: «Вижу… [Иисуса как] Сына Человеческого, стоящего одесную Бога» (Деян. 7:56). (По-видимому, здесь имеется в виду, что сам Иисус - свидетель и защитник Стефана на суде.)
Формально Стефан не был приговорен к смерти: судебное заседание переросло в настоящую потасовку, во время которой его выволокли за пределы города и забили камнями до смерти. Параллель между мученической смертью Стефана и смертью Иисуса подчеркивается молитвой, которую произносит Стефан за своих палачей: «Господи! Не вмени им этого греха» (Деян. 7:60; ср. Лк. 23:34).
Судя по тому, как подробно Лука излагает речь Стефана (это самая длинная речь в Деян), он уделяет ей особое значение. Для Луки она знаменует переход от христианства в его первоначальной иудейской форме к его развитию у язычников. Читатель видит в этой речи растущее осознание того факта, что новая вера не может быть ограничена иудаизмом, и именно она - подлинная цель еврейской истории.
Стефан бросает вызов привилегиям, обладателями которых считали себя иудеи, и в этом вызове заложены семена настоящей богословской революции; логика его аргументации открывает дверь широкомасштабной христианской миссии среди язычников. Одним словом, в Стефане христианство начало осознавать свою независимость и самодостаточность, а также ощутило, что оно должно либо вобрать в себя иудаизм, либо порвать с ним.
Глубоко семитский тон Стефановой речи, столь сильно заметный в греческом тексте Деян, наводит на мысль, что Лука в целом верно воспроизвел ее содержание. Похоже также, что на Стефана повлияли некоторые учения Иисуса. Так, например, он называет Иисуса «Сыном Человеческим» (в Евангелиях - излюбленное описание Иисусом самого себя).
До сих пор иерусалимские христиане подчеркивали те элементы в проповеди Иисуса, которые объединяли их с иудаизмом; Стефан же привлек внимание к тем аспектам, которые спровоцировали конфликт Иисуса с религиозными вождями. Стефан ясно увидел: специфика Иисусова учения неизбежно приводит не только к духовной интерпретации Закона Моисеева, но и даже к разрыву с иудаизмом.
В какой мере другие первохристиане разделяли взгляды Стефана? На этот вопрос ответить трудно. Весьма показательно, однако, Послание к Евреям, написанное несколько лет спустя. Его автор разрабатывает те самые принципы, которые были заложены в речи Стефана, причем разрабатывает очень подробно (Евр. содержит самую пространную и последовательную аргументацию во всем Новом Завете). Его тема - превосходство христианства над иудаизмом. Насколько можно судить, некоторые иудеохристиане, столкнувшись с гонениями, начинали думать, что они напрасно оставили веру отцов.
Данное послание старается убедить их, что Христос выше ветхозаветных пророков, ангелов и самого Моисея (Евр. 1:1-4:13), что священство Христа выше иудейского священства, идущего от Аарона (Евр. 4:14-7:28), что Христова жертва за грех положила начало новому Завету, предсказанному Иеремией (Иер. 31:34), и является кульминацией, которую прообразовывали ветхозаветные аналоги (Евр. 8:1-10:18). Таким образом, в Послании к Евреям важные аспекты Стефанова богословия обретают логическое завершение. Они оказали глубокое влияние на развитие христианской церкви.
Речь и последующая смерть Стефана имели и другие важные последствия. Некоторые из этих последствий внешне проявились даже сильнее, чем внутренняя логика его богословия. Стефан был первым христианским мучеником, и его смерть послужила сигналом для широкого гонения на христианскую общину в Иерусалиме; «и все, кроме апостолов, рассеялись по разным местам Иудеи и Самарии» (Деян. 8:1). Однако ожидания гонителей не оправдались: новая религия не только не исчезла, но еще шире распространилась. Всюду, куда шли бежавшие ученики, они несли веру, за которую пострадали.
Некоторые христиане добрались до таких отдаленных регионов, как Финикия, Кипр и Антиохия. К сожалению, их имена до нас не дошли. Но они вели миссионерскую проповедь, обращаясь, очевидно, по преимуществу к иудеям или язычникам, которые ранее обратились в иудаизм. Насколько можно судить, в Антиохии Евангелие первый раз было проповедано язычникам («грекам»), которые до той поры вообще не имели контакта с синагогой (Деян. 11:19-20). Возникновение первой смешанной церкви в Антиохии - один из самых значимых рубежей в истории раннего христианства.
Антиохия стояла на реке Оронте, к северу от Ливанского хребта. Когда-то она была столицей Сирийского царства, а теперь в ней имел резиденцию римский наместник. Как подтвердили недавние археологические раскопки, Антиохия была космополитическим городом; в ней смешались люди самых разных народов и верований.
Поскольку Антиохия находилась непосредственно рядом с Палестиной и у входа в Малую Азию, причем была связана торговлей и политикой со всей Римской империей, она представляла собой естественную базу, откуда христиане, коль скоро они решили быть обособленными от иудаизма, могли вести свою миссионерскую деятельность в языческом мире. Согласно Деян. 11:26, именно в Антиохии «ученики в первый раз стали называться христианами». В последующий период развития церкви Антиохия приобрела даже более значимую роль, чем Иерусалим, и горячо поддерживала сопротивление Павла иудействующим.
Однако об истории языкохристианства надо говорить особо. Мы займемся этим в следующей главе.
