Действие в храме (Мф. 21:12-14)
Если въезд в Иерусалим был вызовом властям, то это еще больший вызов. Чтобы эта картина предстала перед нашими глазами, мы должны зрительно представить себе Храм.
В Новом Завете два слова переводятся как храм, и в обоих случаях это правильный перевод, но они существенно различаются между собой. Сам Храм называется наос. Это сравнительно небольшое здание, которое включало Святое и Святое Святых, в которые мог входить лишь первосвященник, да и то лишь в День Очищения. Но сам наос был окружен огромным пространством, на котором были расположены последовательно множество дворов. Сперва шел двор язычников, в который мог войти каждый, но дальше которого язычникам было запрещено ходить под страхом смертной казни. После этого шел двор женщин, в который вели Красные ворота, через которые мог пройти каждый израильтянин. Дальше шел двор израильтян, в который входили через Никаноровы ворота, большие ворота из коринфской бронзы, которые открывали и закрывали двадцать мужчин. В этом дворе собирался народ для храмовых служб. Во дворе священников, в который могли войти только священники, стоял большой жертвенник всесожжения, жертвенник для курения, семисвечный светильник, стол для хлебов предложения и большой медный умывальник, а позади него стоял сам наос. Весь район, включая все дворы, в Библии тоже называется Храмом, в греческом это хиерон. Будет лучше, если мы будем различать эти два понятия, и оставим слово Храм для Храма, то есть для наос, а Храмом хиером, будем называть все принадлежащие к Храму притворы.
Сценой действия этого отрывка является двором язычников, в который мог войти любой человек. Этот двор всегда был полон народа, в нем всегда кипела деятельность; но в Пасху, когда там были паломники со всего тогдашнего света, он был переполнен. Язычников там всегда было много, потому что иерусалимский Храм славился во всем мире, и даже римские писатели относили его к самым поразительным сооружениям.
Во дворе язычников велась торговля двоякого рода. Во-первых, там меняли деньги. Каждый иудей должен был уплатить храмовый налог в пол-сикля в период непосредственно перед Пасхой. За месяц до Пасхи во всех городах и деревнях устанавливались будки, в которых можно было уплатить этот налог, но с определенного дня его можно было уплатить только в самом Храме, и вот там его платило огромное большинство паломников из других стран. Этот налог взимали только в одной определенной валюте, хотя для других целей в Палестине ходили все валюты. Этот налог нельзя было платить серебряными слитками или брусками, а только чеканной монетой; нельзя было платить монетами из низшего качества сплава или монетами с обрезанными краями, а лишь монетами из высококачественного серебра. Этот налог можно было уплатить сиклем святилища, галилейским пол-сикля и особенно тирской монетой очень высокого качества.
Меновщики денег обменивали неподходящие монеты на требуемые монеты. На первый взгляд это кажется самым необходимым делом, но дело заключалось в том, что эти меновщики брали комиссионный сбор в размере 1/6 пол-сикля.
Этот дополнительный сбор назывался колбон. Эти деньги вовсе не шли целиком в карман меновщиков; шла как добровольное пожертвование, часть – ремонт дорог, часть – на покупку золотых пластин которыми хотели покрыть весь Храм, а часть в храмовую казну. Нельзя сказать, что все это шло злоупотреблением, но вся эта система могла привести к злоупотреблению. Она давала возможность эксплуатировать паломников, пришедших на богослужение, и не приходится сомневаться в том, что меновщики на этом наживались.
Хуже обстояло дело с продажей голубей. При большинстве посещений Храма нужно было обязательно принести жертву. Голубя, например, можно было принести в жертву для очищения женщины после рождения ребенка, или когда прокаженный получал свидетельство о своем исцелении (Лев. 12:8; Лев. 14:22; Лев. 15:14, 29). Можно было легко купить жертвенных животных за пределами храма, но каждое предназначенное для жертвы животное должно было быть без единого порока.
Были специальные смотрители-контролеры животных и, по существу, они наверняка браковали всякое животное, купленное за пределами Храма и послали бы человека купить это животное в храмовых рядах и лавках.
В этом не было бы ничего предосудительного, если цены в Храме не отличались от цен на животных пределами Храма, но пара голубей могла стоить в Храме во много раз дороже, чем за пределами Храма, это было уже давнее злоупотребление. Люди с благодарностью вспоминали одного раввина Симона бен Гамалиела за то, что он "повелел продавать голубей не за золотые монеты, а за серебряные". Он, конечно, выступил против этого злоупотребления. Кроме того, ряды, в которых продавались жертвенные животные, назывались Базары Анны и были частной собственностью этой первосвященнической семьи.
И в этом, однако, нельзя сразу видеть злоупотребление. Должно быть, там было много честных и приличных торговцев. Но это злоупотребление могло быстро пустить свои корни и "Храм стал местом, где собирались бездельники и негодяи", худшим примером торговой монополии и закрепленных законом имущественных прав. Сэр Джордж Адам Смит мог написать: "В то время каждый священник должен был быть торговцем". Существовала большая опасность бесстыдной эксплуатации бедных и скромных паломников – и эта эксплуатация вызывала гнев Иисуса.
Гнев и любовь (Мф. 21:12-14, продолжение)
Едва ли есть в евангельской истории еще одно такое место, где нужно было бы быть столь же внимательным и осторожным, чтобы быть справедливым, как в этом отрывке. Его нетрудно использовать для того, чтобы совершенно осудить и заклеймить все богослужение в Храме. Надо отметить два факта.
В храмовых дворах было много торговцев и барышников, но там было также много людей, сердца которых были обращены к Богу. Как сказал когда-то греческий философ Аристотель, человека и заведение нужно судить по его лучшим сторонам, а не по худшим.
Кроме того, надо еще просто сказать, что пусть первый камень бросит тот человек и та церковь, у которых нет греха. Не все торговцы были эксплуататорами, да и из тех, кто пользовался возможностью быстро делать деньги, не все были стяжателями. Великий израильский ученый Израиль Абрахаме так комментирует наиболее типичные христианские толкования этого отрывка: "Когда Иисус опрокинул столы меновщиков и выгнал продающих голубей из Храма, Он оказал услугу иудаизму... Но разве только меновщики и продавцы голубей приходили в Храм? И разве всякий, покупавший и продававший голубей были чистыми формалистами? На прошлую Пасху я был в Иерусалиме и видел у фасада церкви Святого Гроба Господня ряд торговцев святыми реликвиями, четками, лентами с надписями, цветных свечек, позолоченных распятий и бутылок с иорданской водой. И там эти христиане шумели, склоняли друг друга, торговались перед церковью, посвященной памяти Иисуса. А опрокинул бы Иисус, подумал я, если бы Он пришел снова, этих лжеслужителей Своих, так же как Он опрокинул лже-братьев Своих когда-то давно в Израиле?".
Этот эпизод в Храме говорит нам нечто об Иисусе.
1. В нем показано одно из самых сильных проявлений Его гнева, направленного против тех, кто эксплуатировал своих собратьев и, особенно, против тех, кто эксплуатировал их во имя религии. Пророк Иеремия сказал, что люди превратили Храм в вертеп разбойников (Иер. 7:11). Иисус не мог смотреть, как эксплуатируют бедных людей ради прибыли.
Церковь слишком часто молчала в такой ситуации; а ведь она могла бы подать голос в защиту тех, кто унижен и не имеет защиты.
2. В нем показано, что Его гнев особенно направлен против тех, кто препятствовал простым людям почитать Бога в Божьем доме. Пророк Исаия сказал, что дом Божий назовется домом молитвы (Ис. 56:7). Двор язычников был единственным местом в Храме, куда могли войти язычники. Не все язычники приходили только посмотреть и поглядеть. Некоторые, по крайней мере, приходили в душе помолиться и почтить Бога. Но в этом крике продажи и торговли молиться было невозможно. Люди, искавшие присутствия Божьего, были лишены этого, находясь в доме Божьем.
Бог никогда не оправдывает тех, кто не дает другим людям поклоняться Ему. Но такое может иметь место и сегодня. В церковь может войти дух горечи, спора и ссоры, который делает невозможным почитание Бога. Люди и административные деятели бывают настолько заняты защитой своих правых точек зрения, своим достоинством и престижем, своей практикой или своей процедурой, что, в конечном счете, в создавшейся атмосфере никто не может по-настоящему почитать Бога. Даже священники бывают более заняты своим образом действий в общине, чем проповедью Евангелия, в результате чего получается служба в атмосфере, в которой невозможно настоящее богослужение. Почитание Бога нельзя совмещать с людскими спорами. Надо помнить гнев Иисуса по отношению к тем, кто закрывает своим собратьям доступ к Богу.
3. Остается отметить еще один факт. Отрывок заканчивается исцелением Иисуса слепых и хромых во дворе Храма. Они были еще там. Иисус выгнал не всех, лишь люди с нечистой совестью бежали от гнева Его. Остались те, кто нуждался в Нем.
Нуждающиеся никогда не уходят от Христа с пустыми руками. Гнев Иисуса никогда не сводился к отрицанию несправедливости; Его гнев приносил положительную помощь тем, кто в ней нуждался. Действительно в Иисусе гнев и любовь идут параллельно. В Нем гнев к тем, кто эксплуатирует простых и закрывает путь ищущим; и любовь к тем, чья нужда велика. Разрушительную силу гнева Его сопровождает исцеляющая сила любви.
