Как нельзя молиться (Мф. 6:5-8)
У иудеев был самый высокий из всех народов идеал молитвы; ни в одной религии ей не отводили такого значения, как в иудаизме. "Сильна молитва, – говорили раввины, – сильнее, чем все добрые дела". Прекрасна другая поговорка раввинов о молитве в кругу семьи: "Кто молится в доме своем, тот окружает его стенами, которые прочнее железа". Раввины сожалели только о том, что невозможно молиться весь день.
Но в обычай молиться вкрались у иудеев определенные недостатки. Здесь надо отметить, что эти недостатки вовсе не свойственны только для иудейского представления о молитве; они могут иметь место везде, но они могли возникнуть лишь в обществе, где к молитве относились очень серьезно. Эти недостатки вовсе не проистекают от небрежности или пренебрежения; они проистекают от неправильно понятой набожности.
1. Молитва все больше принимала формальный характер. Иудеям были предписаны для моления ежедневно две вещи.
Во-первых, Шема, которая состоит из трех отрывков из Писания: Втор. 6:4-9; Втор. 11:13-21; Чис. 15:37-41. Шема – это повелительное наклонение древнееврейского глагола со значением слушать и она получила свое название от стиха, который и являлся сутью и центральным пунктом всего: "Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть".
Каждый иудей должен был каждое утро и каждый вечер читать всю молитву. Прочитать ее нужно было как можно раньше, когда было достаточно светло, чтобы отличить голубое от белого, в любом случае до третьего часа, то есть до 9 часов утра, и до 9 часов вечера. Когда наступал последний момент, когда еще можно было прочитать Шему, где бы человек ни находился – дома, на улице, за работой, в синагоге – он должен был остановиться и произнести ее.
Многие любили Шему и повторяли ее с чувством благоговения, восхищения и любви, но еще больше людей быстро и непонятно произносили ее и шли дальше своим путем, и Шема вполне могла превратиться в бессмысленное повторение, наподобие магической формулы и заклинания. Нам, христианам, не подобает критиковать, потому что все, что было сказано о формальном бормотании Шемы, и можно отнести к молитве, которую читают перед обедом во многих домах.
Кроме того, каждый иудей должен был прочитать шмоне эсре, что значит восемнадцать. Она состояла из восемнадцати молитв и составляла, да составляет еще и нынче, важную часть службы в синагогах. Со временем число молитв увеличилось до девятнадцати, но название осталось прежним. Большинство из этих молитв невелики по объему и почти все они прямо-таки прекрасны. Так, двенадцатая молитва звучит так:
"Прояви, О Господи, Твою милость к честным, покорным старейшинам избранного народа Твоего Израиля, и к остаткам его учителей; будь благосклонен к благочестивым чужеземцам, живущим среди нас и ко всем нам. Воздай тем, кто искренно верит во имя Твое и да сбудется судьба наша в мире грядущем и да не окажутся тщетными мечты наши. Благословен Ты, о Господи, надежда и вера верующих".
А пятая молитва звучит так:
"Обрати нас вновь к Твоему закону, О Отец наш; обрати нас вновь, О Царь, к служению Тебе; обрати нас вновь к Тебе через подлинное раскаяние. Благословен будь Ты, О Господи, принимающий наше раскаяние".
В Церкви нет более прекрасной литургии, чем та, что была в шмоне эсре. По закону иудеи должны были читать их три раза в день: утром, в полдень и вечером. И здесь случилось то же самое: благочестивый иудей читал их с любовью и с набожностью, а для многих это собрание прекрасных молитв стало формальным бормотанием. Было составлено своего рода резюме, которое человек мог прочитать, если у него не было времени, или если он не мог запомнить и повторить все восемнадцать молитв. Повторение Шимонех есрех стало ни чем иным, как суеверным заклинанием и магической формулой. И опять же нам, христианам, не подобает заниматься критикой, потому что мы часто делаем абсолютно то же самое с молитвами, которым научились.
Как нельзя молиться (Мф. 6:5-8, продолжение)
2. Кроме того, в иудейской литургии имелись готовые молитвы на все случаи. Едва ли было в жизни такое событие или обстоятельство, на которые не было бы готовой молитвы: молитвы перед каждой едой и после каждой еды; молитвы, касающиеся света, огня, молнии; при зрелище молодого месяца или комет; по случаю дождя или бури; при виде моря, озер, рек; при получении хороших новостей; по случаю приобретения новой мебели; при входе в город или при выходе из него. На каждый случай имелась молитва. В этом, конечно, было нечто прекрасное: за этим стояло стремление привести в присутствие Бога все аспекты жизни.
Но именно потому, что молитвы были так точно предписаны и разработаны, вся система имела тенденцию к формализации и возникала опасность, что молитвы будут срываться с языка без всякого смысла. Существовала тенденция бойко прочитать нужную молитву в нужное время. Великие раввины знали это и пытались предостерегать против этого.
"Если человек, – говорили они, – читает молитву так, будто ему нужно выполнить поставленное ему задание, то это вовсе не молитва". "Не смотрите на молитву как на формальную обязанность, а как на акт смирения, чтобы тем самым обрести милость". Раввин Елиезер был так встревожен опасностью формализма, что взял себе за обычай сочинять каждый день новую молитву, чтобы его молитвы не повторялись. Совершенно очевидно, что эта опасность грозит не только иудаизму.
3. Более того, у набожного иудея были твердо установленные часы молитвы. Это были третий, шестой и девятый час, то есть в 9 часов утра, 12 часов и в 3 часа пополудни. Где бы человек в это время ни находился, он должен был молиться. Конечно, он мог действительно вспоминать Бога, а мог и выполнять обычную формальность. Таковы обычаи у современных мусульман. Прекрасно, когда человек три раза вспоминает Бога, но существует опасность, что это сведется к тому, что он будет лишь быстро бормотать свою молитву, вовсе не думая при этом о Боге.
4. Существовала тенденция связывать молитвы с определенными местами, в особенности с синагогой. Вне всякого сомнения есть такие места, где Бог кажется особенно близким, но некоторые раввины доходили до того, что молитва имеет нужное воздействие лишь в том случае, если она произнесена в иерусалимском Храме или в синагоге, и потому вошло в привычку ходить в Храм в часы молитвы. В первые дни христианской Церкви даже ученики Иисуса мыслили в этих же категориях, потому что мы читаем, что Петр и Иоанн шли вместе в Храм в час молитвы девятый (Деян. 3:1).
В этом была опасность, что человек станет думать, что Бог связан с определенными святыми местами, и что он забудет о том, что весь мир является Храмом Божиим. Самые мудрые из раввинов видели эту опасность. Они говорили: "Бог говорит Израилю: "Молись в синагоге своего города; если не можешь – молись в поле; если не можешь – молись в своем доме; если не можешь – молись в своей постели; если не можешь – беседуй со своим сердцем на своей постели, и молчи".
Опасность любой системы заключается не в самой системе, а в людях, применяющих ее. Человек может обратить любую систему молитвы в инструмент набожности или в формальность, которую нужно четко и не задумываясь выполнить.
5. У иудеев была очевидная склонность к длинным молитвам, которая, однако, тоже свойственна не только иудеям. В Шотландии в восемнадцатом веке, длительность богослужения отождествлялась с набожностью. Читали целый час Писание, потом еще проповедь на час. Молитвы были длинные и импровизированные. Действенность молитвы оценивалась рвением и плавностью, а не менее ее пылкостью и длиной. Раввин Леви сказал когда-то: "Кто долго молится, тот будет услышан". И еще у иудеев была поговорка: "Когда справедливые долго молятся, им внемлют".
Существовало представление, что, если человек достаточно долго стучится в дверь Бога, Бог ответит ему; что Бога можно уговорить быть снисходительным. Самые мудрые из раввинов видели и эту опасность. Один из них говорил: "Нельзя растягивать восхваление Всевышнего, ибо в Псалтири сказано: "Кто изречет могущество Господа, возвестит все хвалы Его?" (Пс. 105:2). Только тот, кто может сделать это, может затянуть свое восхваление и произнести его – но этого не может сделать никто". "Не торопись языком твоим, и сердце твое да не спешит произнести слово перед Богом; потому что Бог на небе, а ты на земле; поэтому слова твои да будут немноги" (Еккл. 5:1) "Лучшее поклонение – хранить молчание". Нетрудно спутать многословие с набожностью, а плавность речи с молитвою, и многие иудеи впадали в эту ошибку.
Как нельзя молиться (Мф. 6:5-8, продолжение)
6. Существовали, конечно, и другие формы повтора, которыми иудеи, как и все восточные народы, любили пользоваться. У восточных народов была привычка гипнотизировать себя бесконечным повтором какой-то фразы или даже только одного слова. В 3Цар. 18:26 читаем о том, что пророки Вааловы выкрикивали: "Ваале, услышь нас!" с утра до полудня; в Деян. 19:34 читаем, что ефесская толпа в течение двух часов кричала: "Велика Артемида Ефесская!"
Мусульмане могут часами подряд повторять священный слог хи, бегая по кругу, пока не приведут себя в экстаз и, наконец, не упадут без сил и сознания. Тоже самое делали иудеи с Шемой. Это была своего рода замена молитвы самогипнозом.
Но были и другие случаи, когда иудеи использовали во время молитвы повторы. Имели место попытки нагромождать в обращении молящегося к Богу всевозможные титулы и прилагательные. Одна знаменитая молитва начинается так:
"Свято, благословенно, и прославленно, превознесено, превозвеличено и высокочтимо, восхваляемо и возносимо будь имя Всевышнего".
Есть одна иудейская молитва, которая действительно начинается шестнадцатью прилагательными к имени Бога. Иудеи были, можно сказать, заражены словами. Когда человек больше думает не о том, о чем он молится, а о том, как он молится, его молитва умирает у него на устах.
7. И, наконец, Иисус отмечает и порицает в иудеях, что они молятся для того, чтобы их видели люди. Иудейская система молитвы очень способствовала такой показухе. Иудеи молились стоя, с вытянутыми вверх руками, склонив вперед голову. Молитвы надо было прочитать в 9 утра, 12 часов и 3 часа пополудни, где бы человек в это время ни находился, и человек мог вполне рассчитать так, чтобы оказываться в это время на оживленном перекрестке, или на переполненной людьми площади, чтобы весь мир мог видеть, как набожно он молится. Человеку было легко остановиться на верхней ступени у входа в синагогу и там долго и демонстративно молиться, чтобы все люди могли восхищаться его исключительной набожностью; было легко разыграть сцену молитвы, которую мог видеть весь мир.
Мудрейшие из иудейских раввинов ясно видели эту тенденцию и безоговорочно осуждали ее. "Лицемерный человек накликает гнев на землю и молитва его не будет услышана". "Четыре типа людей не узрят лица славы Божьей: насмешники, лицемеры, лгуны и клеветники". Раввины говорили, что человек вообще может молиться лишь тогда, когда сердце его настроено к молитве. Они заявили, что для настоящей молитвы нужна предварительная часовая подготовка в уединении, а после молитвы – часовая медитация. Но сама вся иудейская система молитвы тяготела к показному, если в сердце человека была гордыня.
Иисус выдвигает два высших правила для молитвы.
1. Он настаивает на том, что подлинная молитва должна быть обращена к Богу. Главная ошибка людей, которых порицал Иисус, заключалась в том, что их молитвы были обращены к людям, а не к Богу. Независимо от того, молится человек долго или в общественном месте, у него должна быть лишь одна мысль о Боге, а в сердце лишь одно желание.
2. Иисус говорит, что мы должны помнить, что Бог, Которому мы молимся – Бог любви, и что Он более готов отвечать нам, чем мы готовы молиться. Из Него не нужно насильно вытягивать дары и благодать. Мы идем к Богу, Которого не нужно уговаривать, чтобы Он ответил на наши молитвы, или постоянно надоедать Ему, или даже выбивать этот ответ силой. Мы идем к Тому, у Которого есть только одно желание – давать. Если мы помним об этом, то, вне всякого сомнения, достаточно прийти к Богу с желанием в сердце и со словами на устах: "Да будет воля Твоя".
