Вопрос о сущности общественного строя домонгольской Руси породил в историографии (в первую очередь ХХ столетия) жаркие дискуссии. [341] Обычно они характеризуются как «спор о феодализме в Древней Руси», [342] что представляется не вполне точным. «Феодализм» - условный научный термин, появившийся в XVIII столетии; представители разных научных школ вкладывали в него разное содержание: от общественно-экономической формации (т. е. всей совокупности общественных отношений), существовавшей в разных частях света, до политико-правовой системы, имевшей место в Западной Европе в течение одного из периодов средневековья.
Существо же спора об общественном строе раннесредневековой Руси может быть сведено к двум вопросам:
1) делилось ли древнерусское общество на противостоявшие друг другу в социально-экономическом отношении слои населения (в марксистской терминологии - на антагонистические классы);
2) если да, то какой характер носили отношения этих слоев.
В 30-х гг. ХХ в. в отечественной науке утвердилось (после ожесточенных споров, осложняемых вненаучными факторами [343]) представление об общественном строе раннесредневековой Руси как «феодальном». Советские историки того времени воспринимали понятие «феодализм» в широком значении, как общественно-экономическую формацию. Но представление о конкретных путях возникновения феодализма исследователи средневековья (как русского, так и западноевропейского - концепции социально-экономического строя Руси и Западной Европы складывались в советской науке одновременно) взяли у одного из направлений т. н. «вотчинной теории» в изучении средневекового Запада. Согласно взглядам представителей этого направления, разработанного во 2-й половине XIX в. (К. Т. Инама-Штернегг, К. Лампрехт, П. Г. Виноградов и др.), сущность феодализации была в смене крестьянской общины в качестве собственника земли вотчиной (сеньорией) - крупным частным земельным владением. [344]
Концепция формирования феодального общества на Руси, представленная в работах ее главного разработчика Б. Д. Грекова, может быть сведена к четырем основным положениям: 1) генезис феодализма состоял в возникновении крупной земельной собственности в виде феодальных вотчин; 2) эта собственность на Руси господствовала уже с IX-Х вв.; 3) часть крестьян-общинников попадала тогда в зависимость; 4) господствующей формой ренты первоначально являлась отработочная. [345]
Взгляды Б. Д. Грекова на древнерусское общество надолго вошли в вузовские и школьные учебники. Но уже в начале 50-х гг. XX в. появилось другое направление в трактовке содержания генезиса феодальных отношений. В конкретно-историческом плане появление его было связано с тем, что на Руси, как и в других регионах Европы, где средневековое общество возникало без прямого воздействия рудиментов античных социально-экономических отношений, самые ранние сведения о существовании вотчин оказывались относящимися к более позднему времени, чем наиболее ранние сведения о существовании государства и несении населением государственных повинностей.
Л. В. Черепнин в 1953 г. выступил с обоснованием положения о существовании на Руси IX-XI вв. «верховной собственности государства» на крестьянские общинные земли, реализовывавшейся через взимание дани. [346] В последующих его работах эта точка зрения получила развитие, и в своем итоговом исследовании по проблеме генезиса феодализма (1972 г.) Л. В. Черепнин писал о Х-XI вв. как о раннефеодальном периоде, в котором преобладает верховная собственность государства на землю, а основная масса эксплуатируемых представлена лично свободным, но подвергавшимся государственной эксплуатации населением соседских общин - смердами-данниками. [347]
Принципиальный тезис о преобладании «государственно-феодальных» отношений в раннесредневековой Руси, о дани как основной форме раннефеодальной эксплуатации был поддержан в 1960-1980-х гг. многими исследователями. [348] Причем представление об активной роли государства в общественных отношениях, выдвинутое Л. В. Черепниным, получило развитие в ряде исследований, посвященных отдельным социальным группам.
Б. А. Рыбаков обосновал в 1979 г. предположение, что термином «смерды» обозначались не крестьяне-общинники (как полагало большинство исследователей), а особая категория полукрестьянского-полувоенного населения, зависимая от князя (т. е. от носителя верховной государственной власти), одновременно занимавшаяся земледелием и несшая военную службу. [349]
Б. Н. Флоря установил факт существования на Руси т. н. «служебной организации» - особых групп княжеских людей, обслуживавших повседневные нужды князей и знати («бортников», «бобровников», «сокольников» и др.). [350] Таким образом, все более становилось видно, что государство на Руси не просто «наслаивалось» на общество, взимая с рядового населения подати налогового характера, но само формировало зависимые от себя сферы социально-экономических отношений. [351]
Концепция «государственного феодализма» (как принято именовать точки зрения, разделяющие в принципе позицию Л. В. Черепнина) быстро вытеснила концепцию генезиса феодализма на Руси в вотчинной форме. [352] Однако в 70-80-х годах ХХ в. появились гипотезы, по-иному расценивавшие факт отсутствия вотчинного землевладения на Руси в IX-Х вв. и его относительно малую распространенность в два последующих столетия.
Точка зрения о рабовладельческой природе Киевской Руси (и одновременно - раннесредневековых государств Западной Европы) [353] осталась маргинальной. Большее распространение получила концепция, отрицающая наличие на Руси домонгольского периода противостоящих друг другу в социально-экономическом и социально-политическом отношении общественных слоев.
Согласно этой точке зрения, разработанной И. Я. Фрояновым и взятой на вооружение его учениками, IX-X вв. были еще последней стадией родоплеменного строя, а в XI-XIII вв. на Руси существовали города-государства, подобные античным полисам. Это были государства общинного типа, все общественно важные вопросы в них решал народ; князья были не более чем должностными лицами, приглашаемыми общинами («инструментом общинной власти» [354]). Вотчинное землевладение имело лишь тенденцию к превращению в феодальное и играло незначительную роль, а взимание дани не носило эксплуататорского характера. [355]
Концепция И. Я. Фроянова и его последователей покоится на представлении об общинном характере древнерусской государственности. Однако выдвижению этого тезиса не предшествовало выявление того, в каких терминах эта государственность понималась людьми изучаемой эпохи (термин «община» в том значении, в каком его используют сторонники указанной концепции, - «корпорация свободных жителей города и его сельской округи» - в древнерусском языке не употреблялся [356]). Защитники теории «городов-государств» оперируют в качестве обозначения этого государства-общины термином «волость». [357] Но, как показано выше (Очерк 1), понятие «волость» в источниках XI - начала XII в. обозначает исключительно княжеское владение, с владельческими правами города никак не соотносится. Может быть, сторонники «государства-общины» могут «предъявить» конкретных должностных лиц «общин», людей, которые представляли «город-государство»?
Примером участия общин (или «земства» - еще один термин, также древнерусским источникам неизвестный, но активно применяемый сторонниками концепции Фроянова) в принятии важных государственных решений служат свидетельства Русской Правды о выработке ее составных частей - Правды Ярославичей и Устава Владимира Мономаха. В заголовке Правды Ярославичей говорится: «Правда уставлена Роуськои земли, егда ся съвокупил Изяславъ, Всеволодъ, Святославъ, Коснячко, Перенегъ, Микыфоръ Кыянинъ, Чюдинъ Микула». [358] Устав Владимира Мономаха начинается со слов: «Володимеръ Всеволодичь по Святополце созва дружину свою на Берестовемь: Ратибора Киевського тысячьского, Прокопью Белогородьского тысячьского, Станислава Переяславьского тысячьского, Нажира, Мирослава, Иванка Чюдиновича Олгова мужа». [359]
Лица, названные в заголовке Правды Ярославичей после сыновей Ярослава Мудрого Изяслава, Святослава и Всеволода, и лица, созванные Владимиром Мономахом «по Святополце» - т. е. после смерти киевского князя Святополка Изяславича в 1113 г. (когда Мономах вступил на киевский стол) в селе Берестово, объявляются общинными, «земскими лидерами». [360] Попробуем разобраться.
Участники совета Ярославичей названы не только в Краткой редакции Русской Правды, но и в статье 2 Пространной: «По Ярославе же паки совкупившеся сынове его: Изяславъ, Святославъ, Всеволодъ и мужи ихъ: Коснячько, Перен?гъ, Никифоръ». [361] Таким образом, советники Ярославичей названы здесь княжескими «мужами», т. е. дружинниками Ярославичей. Пространная Правда была составлена в период киевского княжения Владимира Мономаха. [362] Правда Ярославичей датируется исследователями от последних лет княжения Ярослава до 1072 г.. [363]
Между написанием ее заголовка и написанием статьи 2 Пространной Правды прошло, таким образом, не более 70 лет. Неужели за это время было забыто, кем были участники составления Правды Ярославичей? Ведь должны были здравствовать их ближайшие потомки. Кстати, сына одного из участников составления Правды Ярославичей - Чудина - встречаем в записи о выработке Устава Мономаха: это «Иванко Чюдиновичь». Он охарактеризован как «Олгов муж», т. е. дружинник черниговского князя Олега Святославича. С чего бы это сын одного из «лидеров киевской общины» пошел служить в дружину черниговского князя? Куда логичнее предположить, что Чудин был «мужем» отца Олега, Святослава Ярославича, почему и сын его стал «мужем» Олега. [364]
В записи о составлении Устава Мономаха упоминаются трое «тысяцких», т. е. высших должностных лиц т. н. «десятичной организации», - киевский, белгородский и переяславский. Можно ли перечисленных тысяцких считать «земскими лидерами»? Ратибор - личность известная. В 80-х гг. XI в. он служил отцу Мономаха, киевскому князю Всеволоду Ярославичу, был его посадником в Тмуторокани. [365]
После смерти Всеволода и перехода Владимира Мономаха в Переяславль Ратибора видим уже в Переяславле (именно в его дворе происходит расправа над половецким князем Итларем). [366] В 1100 г. Ратибор - один из двух «мужей» Владимира, посланных объявить Давыду Игоревичу, виновному в ослеплении Василька Теребовльского, волю совета старших князей. [367] В 1113 же году, после вокняжения Мономаха в Киеве, Ратибор оказывается киевским тысяцким. Поскольку до прихода Владимира на киевский стол тысяцким в Киеве был Путята, [368] ясно, что Ратибора привел с собой в столицу Руси Мономах и сделал здесь его, своего «мужа», тысяцким.
Итак, по крайней мере один из трех упомянутых в рассматриваемой записи тысяцких - княжеский дружинник. Последним в перечне назван «Иванко Чудинович Олгов муж» - т. е. дружинник Олега Святославича Черниговского, а никак не «земский лидер». Но главное - что вся совокупность названных лиц определена как «дружина» Мономаха: «созва дружину свою на Берестовемь». Термин «дружина» здесь несомненно выступает в своем основном значении - «служилые люди князя»: именно его присутствие вызвало оговорку в конце перечня по поводу Иванка Чудиновича - «Олгов муж», т. е., в отличие от вышеназванных лиц, являвшихся «мужами» («дружиной») Владимира, Иванко является «мужем» другого князя. Таким образом, сначала названы пять служилых людей киевского князя (в т. ч. три тысяцких) и в конце - представитель князя черниговского.
По мнению И. Я. Фроянова, тысяцкие могли быть как княжеские, так и «земские». Помимо тысяцких - участников составления Устава Владимира Мономаха, оказавшихся на поверку «княжими мужами», к числу земских тысяцких им были отнесены упоминаемые под 1136, 1146 и 1147 гг. киевские тысяцкие Давыд, Улеб и Лазарь. [369] Однако Давыд Ярунович в рассказе о междоусобной битве 1136 г. представлен как один из членов «лучшей дружины» Мономаховичей, попавшей в плен к Ольговичам: «И погнаша по них Володимерича дружина лучшая и биша и женучи много, и воротишася опять на полчище, и не обретоша княже
е вои и впадоша Олговичемъ в руце, и тако изъимаша и (вар.: я), держаще стягъ Ярополчи (киевского князя Ярополка Владимировича. - А. Г.), и яша бояръ много: Давыда Яруновича тысячьскаго кыевьскаго..». [370] Улеб «держал тысячю» у киевского князя Всеволода Ольговича; брат последнего Игорь, занявший в 1146 г. по смерти Всеволода киевский стол, решил оставить Улеба в должности: «держи ты тысячю, какъ еси у брата моего держалъ»; Улеб решил, однако, взять сторону Изяслава Мстиславича. [371]
В описании событий следующего года Улеб упоминается как приближенный Изяслава - князь отправляет его послом к черниговским князьям в начале своего похода против Юрия Долгорукого, но тысяцким здесь Улеб не назван, а в рассказе о происшедшем позже убийстве Игоря Ольговича киевским тысяцким назван Лазарь. Он отделен в летописи не вообще от «княжеского тысяцкого», как пишет Фроянов, [372] а от тысяцкого Владимира Мстиславича, брата Изяслава. [373] Скорее всего, Лазарь был поставлен вместо Улеба на должность киевского тысяцкого Изяславом. Таким образом, нет оснований полагать, что кто-либо из трех упомянутых И. Я. Фрояновым тысяцких был должностным лицом «земским», а не назначенным князем.
Первые известные тысяцкие - упомянутые в качестве киевских тысяцких соответственно под 1089 и 1113 гг. Янь и Путята Вышатичи.[374] Янь выступает в летописи сначала как дружинник Святослава Ярославича, собирающий для него дань в Ростовской волости, [375] позже как один из «смысленых мужей», относящихся к «дружине» отца и дяди Святополка Изяславича, [376] затем как воевода Святополка; [377] Путята неоднократно упомянут в качестве воеводы того же Святополка Изяславича. [378] Принадлежность обоих к дружинным кругам, а не к «земству» - общине очевидна.
Позднейшие тысяцкие много раз названы только по князю, которому они служат, без указания территории, на которую распространялись их функции. [379] Факты обратного порядка - наименования тысяцких только по территории, без указания на князя-сюзерена, [380] - не свидетельства об их «земском» характере. Поскольку тысяцкие назначались на административную должность, связанную с территориальным делением, такое именование было естественно: так, Георгий Симонович, в Киево-Печерском патерике названный тысяцким Юрия Долгорукого, в летописи именуется ростовским тысяцким. [381] В отличие от посадников - княжеских наместников в городах, где не было княжеских столов, должность тысяцкого отправлялась, как правило, в стольных городах.
Другой институт, представители которого якобы могли быть не только княжескими, но и «общинными», «земскими», - воевода. [382] Для этого также не видно оснований. Один из предполагаемых И. Я. Фрояновым «земских» воевод - Претич - называет себя под пером летописца «мужем» князя. [383] Другой - Коснячко (отнесенный к «земским» только потому, что он отсутствовал среди окружения Изяслава в момент его «прений» с толпой «людей кыевстих» на княжом дворе - 1068 г. [384]) - упомянут в числе лиц, «уставивших» вместе с князьями Изяславом, Святославом и Всеволодом Правду Ярославичей, а эти лица, как сказано выше, не «земские лидеры», а «мужи» трех упомянутых князей.
В работах И. Я. Фроянова и его последователей в качестве «земских лидеров» фигурирует и целый слой древнерусского общества - бояре. Правда, поначалу (в работе 1980 г.) Фроянов исходил из принадлежности бояр к дружине, полагая лишь (вслед за многими исследователями XIX-ХХ вв. [385]), что помимо «дружинных» бояр существовали также «земские». [386] Но в более поздних работах «дружинные» бояре были забыты, и боярство стало рассматриваться как слой «общинных лидеров». [387] Посмотрим, подтверждают ли такую трактовку источники.
«Бояре» неоднократно упоминаются в договорах Руси с Византией Х в.. [388] В договоре Олега 911 г. говорится: «Мы от рода рускаго. иже послани от Олга, великого князя рускаго, и от всех, иже суть под рукою его, светлых и великих князь, и его великих бояр.». [389] Договор Игоря 944 г.: «И великии князь наш Игорь, и князи и боляре его, и людье вси рустии послаша ны…»; «А велики князь рускии и боляре его да посылають в Греки к великим царем гречьским корабли, елико хотять.»; «А некрещеная Русь. да кленутся о всемь, яте суть написано на харатьи сеи, хранити от Игоря и от всех боляр и от всех людии от страны Руския в прочая лета и во ину». [390] Договор Святослава 971 г.: «Аз Святослав, князь рускии. хочю им?ти мир и свершену любовь со всяким великим царем гречьским. и со всеми людьми вашими и иже суть подо мною Русь, боляре и прочии, до конца века. Яко же кляхъся ко царем гречьским, а со мною боляре и Русь вся, да схраним правая свещанья». [391]
В договорах 911 и 944 гг. бояре выступают как следующий после князей слой древнерусского общества. По отношению к ним применяется притяжательное местоимение - «его», т. е. киевского князя. Причем из текста следует, что договоры заключаются только от имени его бояр: о боярах других князей не говорится. Все это скорее всего свидетельствует в пользу того, что бояре договоров - служилые люди киевского князя. В договоре 971 г. бояре сначала выступают как обозначение верхушки древнерусского общества, а затем боярами назван привилегированный слой войска Святослава. С мнением, что в договоре имеется в виду лишь, что он заключается от имени бояр и всей Руси,[392] согласиться невозможно. Русью могли называться и отдельные группы людей, представляющих Русь-государство, в т. ч. русские войска. [393]
За то, что речь в данном случае идет о дружине и «воях» Святослава, говорит упоминание о клятве: из рассказов о заключении договоров 911 и 944 гг. видно, что клятва («рота») - конкретное действие: клянутся русский князь и его «люди». [394] Клясться вместе со Святославом под Доростолом могли только его дружина и «вои». Таким образом, составителями древнерусских текстов договоров с Византией термин «бояре» мыслился как обозначение служилой знати.
В нарративной части ПВЛ встречаем упоминания бояр, либо не позволяющие трактовать их точнее, чем просто высший слой общества, [395] либо указывающие на связь бояр с князем («его бояре»). [396] Есть известие, где бояре названы первыми в перечне пирующих у князя (Владимира Святославича), далее обобщенно именуемых «дружиной». [397] Это также указывает на них как на служилых людей.
Наиболее раннее известие, в котором бояре связаны не с конкретным князем, а с определенной территорией, относится к событиям начала XI в. Под 1015 г. упоминаются «вышегородьские болярьце», осуществившие в сговоре с князем Святополком убийство Бориса. [398] Они иногда трактуются как «местная знать», но с этим трудно согласиться: Вышгород был основан как княжеский домениальный город и оставался таковым в начале XI в.; [399] следовательно, высший слой его населения должны были составлять княжеские дружинники, часть киевской дружины, поселенная в домениальном владении князя; по отношению к членам старшей дружины стольного Киева они названы уменьшительно - «болярьци». [400]
Определения «бояр» по территории распространяются в XII-XIII вв.; в XII в. встречаем бояр «киевских» [401] и «новгородских», [402] в XIII в. - «черниговских», [403] «полоцких», [404] «галицких» и «владимирских» [405] (Владимира-Волынского). Связано это не с их «лидерством в общинах», а с развитием боярского землевладения. Зародившись в XI столетии, в XII-XIII вв. оно получает распространение, [406] порождая «привязанность» бояр к территориям, где располагались их «села». Оставаясь служилым слоем, бояре часто служили теперь тому из князей, который в данное время княжил в «их» городе. [407]
Изложенное выше позволяет сделать два вывода.
1) В источниках не содержится оснований для тезиса о существовании в Киевской Руси «государств-общин», народовластия. [408]
2) В роли социальной элиты, согласно источникам, выступали князь и дружина.
Если роль князей, носителей публичной власти, всегда была «на виду» в историографии, то дружине «повезло» много меньше - долгое время она находилась на периферии исследовательского внимания. Причина данного факта, во-первых, в том, что военная функция дружины несколько заслоняла собой в глазах исследователей социальную. Во-вторых, в науке дореволюционного периода господствовало представление о пришлом, варяжском происхождении института дружины (не связанной, или мало связанной, следовательно, с социально-экономическими процессами). Предполагалось, что помимо этой пришлой служилой знати в Киевской Руси существовала и некая «исконная» местная знать - «земские бояре» (этот укоренившийся в историографии конца XIX - начала ХХ в. термин в источниках по отношению к русской знати не употребляется [409]).
Советская историография в русле своей общей «антинорманистской» тенденции отказалась от представления о привнесении института дружины на Русь варягами (что оказалось верно, дружины у славян фиксируются задолго до IX столетия - см.: Часть I, Очерк 1), но свойственное ей повышенное внимание к социально-экономическим явлениям не способствовало интересу к роли дружины.
Дружина определялась то как вторая после потомков «родовых старейшин» группа населения, «из которой выходили феодалы» [410] (что подразумевало, что она стоит как бы в стороне от магистрального процесса феодализации, только может «подключаться» к нему), то как «служилая часть господствующего класса» [411] (что подразумевало существование феодалов неслужилых), а то и вовсе как орудие в руках «превращающихся в землевладельческое боярство прежних племенных старейшин». [412] Тезис о существовании «местной» неслужилой знати в работах советского периода, таким образом, сохранялся, и процесс «феодализации» связывался в первую очередь с ней.
Как говорилось в разделе о славянах раннего средневековья (Часть I, Очерк 1), появление дружин у славян следует связывать с эпохой Расселения VI-VIII вв.: уже тогда служилая знать вышла на ведущие позиции в догосударственных общностях - «Славиниях». [413] В Х в. дружина [414] киевских князей (резко выделившаяся своей численностью в сравнении с аналогичными институтами окружающих «Славиний» благодаря притоку норманнского элемента) выступает в качестве слоя, внутри которого распределяется продукт, поступающий князю в виде дани. Об этом говорят и рассказ Константина Багрянородного о полюдье «росов», выезжающих из Киева (т. е. отрядов киевских дружинников), в близлежащих «Славиниях», [415] и повествование о гибели Игоря в результате восстания древлян («Поиди княже, с нами в дань, да и ты добудеши и мы» - заявляет дружина Игорю; [416] курсив мой. - А. Г.).
Под 1014 г. в Начальном летописании говорится о порядке распределения дани, собираемой новгородским князем-наместником: «Ярославу же сущю Новегороде, и урокомъ дающю Кыеву две тысячи гривенъ от года до года, а тысячю Новегороде гридемъ раздаваху», [417] т. е. после отправки двух третей собранной дани киевскому князю оставшаяся треть раздавалась гридям (дружинникам [418]) князя-наместника.
В XI в. отчетливо прослеживается деление дружины на две части - «старейшую» (она же «первая», «большая», «лучшая») и «молодшую». Члены «старейшей дружины» именовались боярами, «молодшей» - отроками. Со 2-й половины XI столетия «молодшая дружина» дифференцируется: часть ее превращается в княжеских военных слуг, обозначаемых старым термином отроки, часть - в детских, более привилегированный слой. Из дружинников формируется государственный аппарат.
Именно они отправляют должности посадников, тысяцких, воевод, мечников (судебных чиновников), данников, вырников, емцев (сборщиков государственных податей). Из верхушки дружины формировался княжеский совет. В XI столетии у дружинников начинают появляться (путем княжеских пожалований) собственные земельные владения. [419]
В целом институт дружины в Киевской Руси предстает как возглавляемая князем корпорация, в которую была объединена вся светская часть господствующего слоя. [420]
Взгляд на дружину как на корпорацию раннесредневековой социальной элиты, игравшую ведущую роль в древнерусском обществе, сформулированный в 80-х гг. ХХ в., [421] с 1990-х гг. стал в историографии (исключая, разумеется, сторонников теории «городов-государств общинного типа») едва ли не общим местом. [422] Появился даже термин «дружинное государство», причем таковым предлагается считать Русь довольно короткого исторического периода (IX-Х вв. [423] или 2-й половины Х - начала XI в.). [424]
Подобное определение, во-первых, на мой взгляд, правомерно лишь в качестве одного из условных обозначений государства - по типу организации в нем элитного слоя (в той же мере, как Российскую империю XVIII-XIX вв. можно определить как «дворянское государство», т. к. в нем элита была представлена сословием дворянства, или Советский Союз как «партбюрократическое государство»). Во-вторых, если исходить из данного признака, о «дружинной государственности» на Руси можно говорить не до начала XI в., а примерно до 2-й половины XII в. Усложнение в XI - 1-й половине XII в. внутридружинной иерархии не означало исчезновения дружинной корпорации как таковой. Указания на «дружину» как на совокупность представителей знати того или иного княжества встречаются даже во 2-й половине XII столетия. [425] Лишь в конце XII-XIII вв. дружину в этой роли сменяет княжеский «двор». [426]
Заключая краткое рассмотрение проблемы общественного строя Киевской Руси, можно сказать, что его правомерно условно определять как «государственно-феодальный», с той оговоркой, что государство - «совокупный феодал» было представлено князьями и окружавшей их дружинной знатью.
