Организаторский подвиг Василия Великого

Из троицы Великих Каппадокийцев Василий, как признанный администратор, взял на себя труднейшую миссию привести корабль церкви к тихой пристани «мира церковного». Без тактических приспособлений к совести немощных этого сделать было нельзя. Афанасий был борцом. Но сколько смут поднялось по поводу его деятельности! Василий жаждал отишия. Но люди уже вошли во вкус вражды, интриг и подозрений. Василий, как организатор и друг каппадокийского монашества, имел в нем опору. Но среди его же он имел и придирчивых критиков. Вот маленькая иллюстрация из писем Григория Богослова. На праздник памяти мученика Евпсихия 7 ноября 371 г. в Кесарии Каппадокийской сошлось немало гостей. Вот что читаем у Григория (Ер. 58 или 26) в блестящем переводе Болотова: «Некоторые расходившиеся после праздника гости завернули по пути в Назианз к отцу Григория Богослова. Здесь за обедом зашла речь о Василии и Григории. Хвалили того и другого и Афины и проч. И вдруг среди этого хора похвал поднялся один монах. «Какие же вы, господа, льстецы и лжецы! - резко оборвал он.- Хвалите Василия за что угодно - не спорю. Но в самом главном, что он и православен, я не согласен. Василий предает истину, а Григорий ему поблажает». Впечатление вышло поразительное. Григорий был возмущен до последней степени. «Я возвращаюсь, - продолжал монах, - с праздника св. Евпсихия. Слышал я там, как богословствует «великий» Василий. Говорил он об Отце и Сыне - превосходно, бесподобно, как никто! Но как только зашла речь о Святом Духе, так и осекся (το Πνευμα δε παρασυροντας). Словно река текла по каменистому руслу, дошла до песка и пропала. Пошли какие-то неясные намеки и прикрытая блестящим красноречием двусмысленность». Напрасно Григорий разъяснял всю необходимость такого поведения Василия. Монах, у которого нашлись сочувствующие, твердил свое. «Нет! Все это слишком политично, чтобы быть благочестивым! Довольно нам этой икономии! До каких же пор мы будем скрывать светильник под спудом», - цитировал он слова, сказанные когда-то Григорием».

Это расхождение характерно в оценках всех деятелей, стоящих выше толпы, и добрых и злых. Они всегда обречены на осуждение людей, служащих только одной частной задаче, людей узкого призвания.

Для умиротворения всей церкви Василий искал твердой опорной точки и допускал, что таковой может быть римский Запад. Поэтому начавшиеся сношения с Западом он с самого начала принимал с надеждой. Но Запад продолжал быть далеким от понимания Востока и просто ничего не знал о богословских достижениях там. В частности, и о богословствовании Каппадокийцев. На Западе знали одно: анафема Арию, арианству и всякому, не подписывающему никейской «веры». Вся сложность восточного богословия от «западных» ускользала. По выражению Василия Великого, «западные» только и знают, что «вдоль и поперек анафематствуют Ария», тогда как об Арии на Востоке и забыли, а на очереди стояли для самой православной мысли более тонкие вопросы. Упираясь неподвижно на одних «словах» никейского ороса, «западные» не хотели знать никаких других «слов» Востока. Видя это, Григорий Богослов и писал, что «из-за слов расторгаются концы вселенной».

Св. Василий надеялся через оживление сношений и подробное информирование Запада втолковать ему, что арианства на Востоке нет там, где его видят слепые «западные». Василий хотел, чтобы эту миссию взял на себя св. Афанасий. В 371 г. он направил с Дорофеем, диаконом из клира Мелетия Антиохийского, к Афанасию письмо-просьбу: «Кто на всем Западе уважается более твоей седины! Оставь миру какой-нибудь памятник, достойный твоей жизни, достопочтенный отец!»

Что касается антиохийского вопроса, то Василий считает необходимым признать Мелетия («весь Восток желает Мелетия»). Павлина признает лишь малая секта. Но эта задача была не под силу Афанасию. «Восток всю жизнь гнал его и предавал. И еще в 363 г. в Антиохии, куда прибыл Афанасий для попытки доклада императору Иовиану, Мелетий уклонился от свидания с Афанасием, а следовательно, и от всякой попытки примирения. Но Афанасий, если и не сам лично, все-таки не прерывал сношений с «восточными». Он даже присылал сюда своего брата-диакона Петра. Но, видимо, эта миссия была бесплодна. Ибо Василий, вообще осторожный и медлительный, вдруг решается принять на себя активную роль инициатора посольства на Запад, пишет от себя «западным» и посылает диакона Дорофея к Мелетию, чтобы «восточные» написали Риму со своей стороны. Мелетий согласился написать. И Дорофей с письмами прибыл в Рим в 372 г.

Письмо Василия рисовало бедствия восточной церкви от господствующей ереси. Иерархи и церкви разрознены. Василий приглашает «западных» приехать на Восток и лично нащупать формы соглашения и объединения. В Риме отнеслись к посольству с полным непониманием. Лишь поразились его простоте и обиделись на эту простоту. Все посольство из одного только диакона! Но папа Дамасий все-таки счел нужным написать ответ. И так же скромно послал его со своим диаконом Савином (чин на уровне с диаконом Дорофеем). Но что особенно было слепо и грубо, это то, что письмо послано по адресу не Василия с Мелетием, а в Александрию к Афанасию! Люди не хотели видеть реальности. Письмо обходило все острые вопросы и требовало упрощенно держаться Никейской веры.

Но Василий не разыграл обиды самолюбия. Он ухватился за самый факт прибытия Савина, чтобы углубить отношения с Западом. Начал писать новые письма на Запад, но не к папе, а к западным епископам - италийским, галльским, иллирийским. И опять послал к Мелетию, чтобы тот также написал от всей группы православных (από κοινου της συνοδου) для вручения Савину. Мелетий скоро откликнулся и прислал для Савина, возвращавшегося в том же 372 г. обратно, свое соборное письмо за подписью 31 епископа. Письма теперь адресованы не папе, а всему западному епископату. Василий и Мелетий ссылаются не на папское письмо, которое было адресовано на имя Афанасия, а на устные доклады Савина.

Василий и Мелетий рисуют картину разгрома православных церквей под давлением господствующей (силою государства) ереси по всей восточной территории «от Иллирика до Фиваиды». Практически к Западу обращается просьба: послать на Восток солидное количество епископов (πληρωμα συνοδου), и по возможности епископов с именами, с весом (σεμνοτης), так чтобы из них мог составиться собор для авторитетного воздействия и на церковно-народные круги, и, конечно, для того или иного воздействия на правительство.

Но «западные», увы, и сами были «тише воды, ниже травы» перед своей более милостивой императорской властью и не дерзали подумать о столь «шумном» предприятии, как собор. Но, главное, не узнали из слов Савина ничего существенного о Востоке. Савин смотрел на Восток западными глазами и ничего живого, нового там не рассмотрел. Привезенные с Востока письма кричали о беде. Но римляне, не интересуясь сутью дела, ставили только один вопрос: да православны ли сами авторы писем? Строгие ортодоксалы Рима (οι ακριβεστεροι), по горькому выражению Василия, не удовлетворились формой выражений Василия. Письма Василия и Мелетия были грубо возвращены назад, а «восточным» предложена готовая формула, под которой они должны были подписаться. Как для некиих варваров «восточным» сообщается почтительная канцелярская форма обращения к папе, какую надо соблюдать в бумажном делопроизводстве. Сообщается это рядом с текстом вероисповедания, которое нужно подписать.

Этот сухой, мертвый ответ Востоку отправлен не со специальным, своим, западным посланцем, а c курьером случайным, но Риму угодным. Это был пресвитер Евагрий, возвращавшийся к себе домой в Антиохию. Ho у себя в Антиохии Евагрий был сторонником Павлина. а потому римское послание, которое он привез, адресовано было, за смертью Афанасия (†373 г.), теперь на имя маленького Павлина. Рим упорно доказывал свою слепоту в делах веры Востока. И в отклике на обращение «восточных» занимался не делом, а своим престижем и формальностями. Папа пишет, чтобы «восточные» послали в Рим не диакона, а депутацию из выдающихся епископов, чтобы тогда и Рим мог иметь «приличный повод - ευπροσωπον αφορμην» к ответному посольству, тоже на епископском уровне. Василий напрасно разъяснял Евагрию, что это требование тактически мертвое. Ведь уже при папе Ливерии в 365 г. отношение к «восточным» было внимательнее. Ho папа Ливерий сам испытал давление Ариминского собора и ссылку на Восток, и потому омиусианское восточное посольство к нему тогда увенчалось подписанием соглашения.

Евагрий, как посланец, вообще не только не способен был наладить соглашение, но по своей узости и слепоте лишь повредил делу.