Обратимся теперь к различным исследователям, чьи подходы частично или сильно отличаются от методов Семинара (резко критикуемого некоторыми из этих исследователей).
Эд Сандерс [823] апеллирует не к греко-римским моделям (вроде кинического проповедника), а акцентирует еврейство Иисуса. С точки зрения Сандерса, Иисус был не социальным реформатором, а эсхатологическим пророком, который возвещал скорое наступление новой эпохи и восстановление Израиля. За основу реконструкции Сандерс берет не высказывания Иисуса, а общие особенности Его деятельности, как они изображены в синоптических Евангелиях [824]. Сандерс признает традицию, согласно которой Иисус творил чудеса (которые не следует путать с магией), но объясняет их естественными, а не сверхъестественными причинами. Сандерс подвергает сомнению факт полемики между Иисусом и фарисеями, считая, что отношение Иисуса к Закону было вполне допустимым. На самом деле, возражения противников Иисуса были связаны с тем, что он звал грешников в Царство, не требуя от них покаяния. Последний аспект реконструкции Сандерса подвергался критике; по мнению некоторых ученых, Сандерс также недооценивает конфликт Иисуса с Его еврейскими современниками [825]. Высказывалась и такая критика: Сандерс не уделяет должного внимания «речениям» Иисуса в притчах и Нагорной проповеди.
Исследователи, изображающие Иисуса социально-политическим деятелем. Герд Тайсен [826], в отличие от участников Семинара, считает многие материалы канонических Евангелий достоверными (хотя его теории относительно социальной жизни Палестины импонируют некоторым участникам Семинара). По его мнению, уже в 20-е годы Галилея и Иудея созрели для восстания, а Иисуса и его последователей нужно рассматривать в этом контексте как радикальных (пацифистских) странствующих харизматиков, покинувших семью и дом [827]. Ричард Хорсли отвергает как образ кинического проповедника, так и образ странствующего харизматика и предлагает следующий радикальный вариант. С его точки зрения, Иисус поднимал социальную революцию против жестокой и жадной правящей элиты; Иисус не относился к мессианскому типу, но современники видели Его сходство с древними социально-политическими пророками-реформаторами (например, Иеремией) [828]. Хорсли считает, что религиозные партии или «секты», упоминаемые Иосифом Флавием (саддукеи, фарисеи и ессеи), почти не имели влияния на галилеян (по преимуществу состоявших из крестьян). Иисус пытался реорганизовать деревенскую жизнь Палестины, превратить ее в своего рода посюстороннее Царство, ожидая, что Бог низвергнет римских и еврейских политических правителей Палестины [829]. Тех, кого Иисус «исцелял», Он отсылал назад в их деревни, чтобы они продолжали Его дело. Как мы видим, у Хорсли получается, что преемственность между Иисусом (и его последователями) и течениями новозаветного христианства (для которых характерна высокая христология и глубоко религиозный настрой) весьма слабая.
Исследователи, интерпретирующие Иисуса в контексте Премудрости Божьей (Софии). Этих ученых трудно классифицировать. Ветхозаветные Книги Премудрости (Притч., Сир., Прем.) говорят о персонифицированной женской Премудрости, которая либо была первым творением Божьим (Притч. 8:22), либо появилась из уст Божьих (Сир. 24:3), либо была эманацией славы Божьей (Прем. 7:25), и которая принимала участие в творении. Исследователи разных направлений признают, что адаптация этой фигуры сыграла важную роль в новозаветном понимании божественного происхождения Иисуса [830]. Но в какой мере эта адаптация восходит к самому Иисусу? (Важно понимать, что вопрос не просто в том, был ли Иисус мудрецом и учителем.) В определенной степени это связано с феминистскими подходами к НЗ. Элизабет Шусслер Фъоренца [831], которая, подобно некоторым участникам Семинара по Иисусу, считает Евангелие Фомы важным ранним источником и, рассуждая об общине Q, утверждает: Иисус воспринимал Бога как Софию, а Себя - как дитя и пророка Софии. Одно из основных подтверждений тому содержится в одном из высказываний Q (как оно отражено в Лк. 7:35): «Премудрость [понимаемая как Бог] оправдывается всеми своими детьми [Иисусом]» [832]. Заметим, что в НЗ есть места (например, Лк. 13:34), где Иисус соотносит Себя с женскими образами, но едва ли они описывают Бога как Софию. Вопреки мнению Шусслер Фьоренцы, далеко не факт, что Иисус - Который действительно использовал образы Премудрости (например, в притчах) - понимал Бога прежде всего как Софию. Шусслер Фьоренца думает, что за этим более древним этапом последовал более поздний, на котором уже сам Иисус был осмыслен в софианских категориях (хотя это и сопутствовало появлению таких мужских титулов, как Господь). Однако другие ученые считают, что в реальности этот последний уровень был самым ранним [833], причем Иисус считал, что имеет уникальные отношения с Богом. Некоторые из допавловых гимнов (например, Флп. 2:6-11), которые могут иметь очень раннее происхождение, а также некоторые места в Ин. (BINTC 205-210), отражают влияния образа Премудрости на эти отношения.
Джон Мейер предпринял самую монументальную современную попытку реконструкции исторического Иисуса [834]. Не отметая никакие источники априорно, он рассматривает апокрифические евангелия, но отвергает их как бесполезные; он постулирует Q, но не реконструирует ни общину Q, ни гипотетические гностические или феминистские течения, более ранние, чем христианские авторы НЗ. С методологической скрупулезностью он применяет некоторые критерии, которыми пользуются и участники Семинара по Иисусу, но оговаривает их ограничения; он не исключает априорно эсхатологического, сверхъестественного и чудесного [835]. Мейер рассматривает как речения, так и дела Иисуса. Вопреки тенденции характеризовать Иисуса как киника, странствующего харизматика и т. д., исследователь подчеркивает, сколь трудно навесить на Иисуса какой либо ярлык: Иисус был «маргинальным евреем», во многих отношениях очень отличавшимся от других евреев. Мейер считает, что Иисус находился под сильным влиянием Иоанна Крестителя, чей эсхатологический призыв о необходимости покаяния Он воспринял. «Эсхатологический пророк-чудотворец, носящий мантию Илии», Иисус проповедовал не какую то социальную программу, а Царство Божье в том смысле, что Бог придет, чтобы изменить людей и воцариться в последние времена. Это Божье владычество уже давало о себе знать в Иисусовых исцелениях и экзорцизмах; более того, Мейер отрицает достоверность речений, в которых Иисус предрекает наступление Царства в пределах одного поколения. Одним словом, у Мейера мы находим вполне традиционный образ Иисуса - образ, имеющий много общего с Иисусом Христом, описанным у Павла и в Евангелиях. NJBC 78:22 позволяет предугадать, о чем Мейер напишет в томе, посвященном учению Иисуса: эта его короткая статья связывает власть Иисуса с убеждением, что Он в любой ситуации прямо и интуитивно знает волю Божию. Христологическое значение данного тезиса очевидно.
