Св. Иоанн Златоуст

На фоне этой даже государственно колеблющейся почвы и перманентной смуты появилась, не по своей воле, специфически одаренная талантами эллинского красноречия, и к тому же еще аскетически святая личность Иоанна Златоуста. Златоуст принадлежал к тому слою, который обрабатывал земельные участки солидных размеров, а в городах вел промышленность и торговлю. По-нынешнему, это класс буржуазный. Жизненные интересы побуждали эти семьи давать своим детям наилучшее образование, т. е. платить большие деньги немногим частным учителям. Школа была делом частным, а не государственным. Иначе говоря, люди книжные и просвещенные древней церкви, так называемые отцы, учители и писатели древней церкви, были главным образом детьми зажиточных и культурных семей больших городов, принадлежали к наследственной интеллигенции того времени. Такими их «дворянскими гнездами» были города в центре Малой Азии и в районе Антиохии, около Ливанских гор. Отсюда вышли и «Великие Каппадокийцы», и вся школа антиохийского богословия: Мелетий Антиохийский, Диодор Тарсский, Феодор Мопсуестийский, Флавиан Константинопольский. За ними - Иоанн Златоуст. Он принадлежал к зажиточной семье. Учился у знаменитого тогда профессора риторики Ливания, который кроме Антиохии вызвался читать лекции и в Константинополе. Кажется, вслед за Ливанием и Златоуст в студенческие годы ездил в столицу для прохождения науки именно у Ливания. Последний не мог не оценить особых ораторских способностей Златоуста и предлагал ему стать его преемником по профессуре красноречия. Но Иоанн отдал свое сердце христианству, церкви и принял крещение от Мелетия. Св. Мелетий тогда еще стоял на позиции компромиссного учения о божестве Сына Божия. Вскоре Мелетий резко порвал с господствующими омиусианами и перешел к чистому никейскому омоусианству. Пока за это Мелетий был в отрыве от своей кафедры, и Златоуст жил со своей овдовевшей матерью. а после скорой смерти ее молодой еще Иоанн проявил влечение к аскезе и убежал жить к сирийским пустынникам. Неподалеку от него жил у пустынников и блаж. Иероним. Но Иероним убежал от их антиинтеллигентности к своей библейской филологии. To же произошло и со Златоустом. Он достаточно наскучался и наголодался в пустыне, нажил себе на всю жизнь тяжелый катар желудка. Через 6 лет своей ссылки Мелетий, после гибели гонителя православия императора Валента (379 г.), вернулся в Антиохию, собрал около себя верную ему «никейскую» паству и вызвал из пустыни молодого еще Иоанна Златоуста в свой клир и поставил его диаконом. Мелетий вскоре во время Константинопольского собора 381 г. умер, и тогда уже преемник его в Антиохии Флавиан поставил Златоуста в пресвитеры (386 г.). Златоуст в это время уже написал ряд своих работ - «О священстве», «О монашестве» и, конечно, сразу же прославился как проповедник. Флавиан назначил ему место в старом нижнем городе, εν τη Παλαιά, впоследствии постепенно поглощенном морем. Здесь-то и звучало в течение 12 лет живое Златоустово слово. Сила его доказывалась на опыте усмирения народного бунта в Антиохии. Против нового налога восстали низы и сбросили статуи императора Феодосия I Великого и его жены Флакиды. Местные власти были вызваны в столицу на допрос. В числе их уехал и митрополит Флавиан, поручив пастырское попечение в Антиохии Златоусту. Тут-то и был произнесен Иоанном ряд усмирительных проповедей. Они составили впоследствии особую коллекцию речей Иоанна Златоуста «О статуях». Этот сборник, названный впоследствии «Андриатис» (андриас - статуя), рано был облюбован балканскими славянами, переведен на славянский язык и копировался древнерусскими переписчиками.

После Феодосия I императорскую власть получили два юных сына его: Аркадий (18 лет) - над Востоком и Гонорий (11 лет) - над Западом. Известный немецкий историк Шлоссер говорит: «Оба сына Феодосия имели весьма ограниченные природные способности». Об Аркадии, в частности, церковный историк Филострогий пишет: «У него рост был маленький, тело сухощавое, силы слабые, лицо темноватое. Вялость его души звучала в его речи и характере глаз, которые сонливо и болезненно щурились». Неудивительно, что оба эти незрелые по годам императоры попали в руки временщиков. Около Аркадия временщики свергали и убивали один другого. Руфина сгубил Евтропий. а его сменили один за другим готские генералы: Гайна, потом Фравита, за ними комит Иоанн и т. д. Временная сила Евтропия сказалась в том, что именно он нашел невесту и жену для Аркадия в лице Евдоксии, родившейся во франкской семье германской крови. Тот же Евтропий, желая украшать столицу для собственного прославления, посоветовал Аркадию по смерти в 397 г. Нектария, поставленного еще Константинопольским собором 381 г., украсить столицу фигурой красноречивого антиохийского проповедника Иоанна. Нектарий был ни богослов, ни проповедник. а тут тщеславию столицы льстило привлечение артиста слова. Сказано - сделано. Риторический провинциал оказывается в столице. Талант слова, после рыбьего молчания Нектария, сразу создал специфический шум в столице. В Нектариево время никому и в голову не приходило обличать «сильных мира сего». а теперь масса услышала из уст провинциального проповедника нечто новое. Он призывал богатых уделить из их имений что-нибудь на свою бедную братию во Христе.

Болезненно было появление святого начальника и для клира. При глубоко светском Нектарии никто не беспокоился о дисциплинарных недостатках клириков. Иоанн стал налагать канонические запрещения.

Приказал удалять из домов целибатных клириков [17] их подозрительных «сестер».

Потребовал от богатых диаконис и клириков скромной жизни и отказа от бросающейся в глаза роскоши.

Из своего архиепископского жилища и его обстановки тоже изгнал барскую роскошь.

Монахам запретил свободно гулять по городу.

Обличения в проповедях богатых и придворных нравов заставили высший слой общества враждебно настроиться.

Отказ Иоанна ходить по обедам у богатых граждан, чтобы есть всегда дома одному, тоже дал повод озлобляться на него за эту якобы гордыню. Между тем Иоанн не в силах был питаться обычно. Он так испортил себе желудок жестоким питанием у сирских пустынников, что уже не в силах был переваривать общепринятые виды пищи. Большей частью довольствовался рисовой кашкой.

Усердным помощником Иоанна в проведении мер дисциплинарной строгости был его диакон Серапион, египтянин. Его неуступчивость еще более усиливала дух оппозиции и протеста, сложившийся во всех власть имущих слоях общества.

После падения и казни временщика Евтропия императрица Евдоксия забрала силу власти. И ее настроением постарались завладеть все противники Иоанна. Императрице доносили, что, обличая дамскую суетность и страсть к нарядам, проповедник метит именно в нее. Евдоксии даже «подбросили» епископа Севириана Кавалльского, выдавая его за красноречивого проповедника «не хуже» Златоуста. Несколько проповедей Севириана до нас дошли в полных старых изданиях сочинений Иоанна Златоуста. По-видимому, враги Златоуста пускали еще тогда в оборот эти псевдоэпиграфы, чтобы сбить с толку общественное мнение и на опыте доказать, что Златоуст не исключение, есть и другие ораторы не хуже eгo. В это время Иоанн как раз отсутствовал в Константинополе. Рассорившиеся между собой епископы Ефесской митрополии в Малой Азии вызвали туда и Златоуста, чтобы, в роли третейского судьи и как епископа столицы - «Нового Рима», разобрать дело. Эта роль миротворца увлекла Златоуста. Местные Малоазийские епископы обвиняли своего Ефесского митрополита Антония в неправильных хиротониях многих епископов. Златоуст, внимательно разобравшись в делах, признал обвинения против Антония основательными, низложил его и еще 13 поставленных Антонием епископов.

Это смелое третейское разбирательство, как всякое беспощадное правосудие, вызвало широкое эхо на всем Востоке. Житейская мудрость большинства предпочитала метод «шито-крыто», нераздувание скандалов. Для Александрийской кафедры, которую занимал честолюбивый Феофил, это расширение компетенции Константинопольского архиепископа на Ефесские области было поводом для борьбы против унижения достоинства древних «апостольских» кафедр. Противники Златоуста привлекли в свой лагерь и его восточных земляков: Антиоха Птолемаидского и Акакия Веррийского. Старый (уже свыше 100 лет) Акакий Веррийский, после смерти Валента (379 г.) на опыте посрамленный в своей борьбе против «единосущия», склонен был ненавидеть всех преуспевающих молодых. Он решил подорвать и «карьеру» (как он понимал на свой лад активность Златоуста) своего прославленного молодого земляка. Он уже хвастался: «Я ему заварю кашу, αρτυω χυτραν».

Во время отсутствия Иоанна в столице придворные друзья «подбросили» Евдоксии для духовнической, пастырской роли Севериана Ковалльского. И Евдоксия согласилась, чтобы ее новорожденный сын Феодосий был крещен именно Северианом. Вернувшийся из Ефеса Иоанн был огорчен этим вбиванием клина между ним и императорской семьей, а Севериана счел нарушителем церковной дисциплины. Делопроизводитель Иоанна, диакон Серапион, при встрече с Северианом, будто бы не поклонился ему. По заявлению Севериана, Златоуст наложил на своего секретаря временное запрещение выполнять функции священнослужителя. Но Севериану показалось этого мало. Он желал запрещения навсегда. После личных объяснений с Златоустом, Севериан счел нужным удалиться из столицы. Огорченная этим, императрица решила воздействовать на Иоанна, чтобы он примирился с Северианом. Она в воскресный день явилась в церковь рано, до литургии. Иоанн сидел уже на своей кафедре. Императрица быстро подошла к епископу, положила ему на колени маленького Феодосия и во имя младенца просила простить Севериана. Златоуст был подавлен этим моральным насилием, но взял на себя подвиг формально помириться с Северианом. Последнего сейчас же вызвали в столицу и устроили манифестацию их мира. Оба епископа на одном из богослужений произнесли один за другим свои проповеди. Вероятно, и Севериан был в Константинополе учеником того же Ливания, как и Златоуст. Приемы их красноречия сходные. И сторонники Севериана подбросили в сборники слов Златоуста несколько проповедей Севериана, в чем разобрались только новейшие издатели творений Златоуста.

Златоуст говорил: «Никого я так не боюсь, как епископов». Он был прав, потому что восточные понятия открывают коллективу епископов возможность претендовать на роль собора, даже без заранее узаконенного возглавителя и председателя. Это просто немыслимо для папского Запада. Все недруги Златоуста в столичном светском обществе с готовностью стали поддерживать интригу суда и свержения Златоуста под добровольческим и почетным возглавлением Александрийского папы Феофила. Тот по столетней уже традиции спал и видел, как бы смирить любого константинопольского «выскочку». Вражеская помощь Феофила была принята с готовностью. Выдвинулись добровольцы борьбы. Вождем монашеской партии оказался земляк Златоуста, сириец Исаакий. Из константинопольских клириков посвятил себя этой борьбе выброшенный Златоустом из клира за убийство диакон Иоанн. Организовали сбор обвинительных материалов. Златоуст не был изощренным администратором. Думал о пользе дела, а не о канцелярских формах.

Он увидел недвижно лежащую груду мрамора. Велел продать ее и выручку раздать бедным.

Не совещаясь ни с кем, ставил кандидатов в епископы, и даже, «скопом» - четырех за один раз.

В диаконы поставлял даже вне чина литургии.

После литургии, раздеваясь на горнем месте, как больной желудком, ел свою пастилу.

Диаконисе Олимпиаде дал власть по ее усмотрению вести дело благотворительности.

Придворная интрига сговорилась с ярым врагом возвышения Константинопольской кафедры, со страстным и пристрастным Феофилом Александрийским, чтобы тот по старшинству чести его кафедры возглавил соборный суд над Златоустом. За какие вины? За вторжение в дела чужих епархий. Так было в Ефесской области. Так случилось и столкновение с престижем власти Александрийского папы. Явились в Константинополь монахи, обиженные судом Феофила Александрийского. Апеллируют к столичному архиепископу, ища у него пересмотра дела. Теоретически рассуждая, можно было бы им обратиться и к другому диоцезальному соседнему архиепископу - Антиохийскому, Иерусалимскому. Была бы картина в духе восточно-канонического права. По признаку автокефальности они все правомочны были пойти на третейское разбирательство дела, которое не успокоило столкнувшиеся стороны в другом диоцезе. Но в данном случае, конечно, нельзя закрывать глаза на то, что в низовых церковных массах обстановка рисовалась упрощенно. Не романтика апостольских кафедр фактически возобладала повсюду и воплотилась в канонической практике, а будничный реализм государственного быта. Старшими по титулу и власти епископами, митрополитами, архиепископами признаны были на практике в системе канонической субординации как раз епископы городов, административно старших. И не только у этих старших судящиеся клирики искали пересмотра их дел, но и просто у соседних епископов (см., например, Карф. соб. пр. 17, 107, 136; Сардик. соб. 3-4 и др.). Романтика старшинства апостольских кафедр не играла тут никакой роли. о чести апостольского начала той или другой кафедры вспоминали редко. Это была честь особого порядка, а не обычного, практического.

И в этом практическом порядке александрийские монахи, недовольные судом собственного архиепископа Феофила, поехали в Константинополь по проторенной дороге и общепринятым примерам, не помышляя ни о каком бесчинстве. На беду себе, и Златоуст также не задумался просто «приклонить ухо свое» к словам жалобщиков. Златоуст проконсультировался кое с кем из александрийских клириков, находившихся в Константинополе, и пришел к оправдательному заключению. Но, конечно, не допустил еще судящихся к служению в церкви, а откровенно (и, надо признаться, очень наивно) написал Феофилу в Александрию письмо, чтобы тот разъяснил ему: в чем же вина этих монахов? Златоуст через это сам попался на зубы Феофилу. Тот, не отвечая на судебно-следовательские допросы, просто начал контратаку: судебное обвинение в ересях самого Златоуста. Феофил прислал из Египта, где пылал среди монахов спор об Оригене, приверженную Феофилу группу монахов антиоригенистов. Они подняли в столице шум, что ничего не понимающий в делах Александрийской церкви Иоанн связался тут с еретиками - оригенистами. Приехавшие раньше александрийцы, в поисках правосудия, доложили Иоанну Златоусту, что, если он несвободен вмешиваться в их дело, то они формально переносят дело на суд императорский. Златоуст после этого снова написал Феофилу, что от разбора дела нельзя уклониться. Оно поставлено. Феофил на это откликнулся уже резко, сам перейдя в наступление. Он написал Златоусту: «Ты должен знать правила вселенского собора, что судить меня могут только свои епископы», а сторонних епископов дело не касается.

Чтобы ускорить свое дело и не затруднять Златоуста, александрийские апеллянты действительно обратились к суду светскому, императорскому. И эти судьи признали виновными не апеллянтов, а как раз монахов, присланных Феофилом. Их побросали в тюрьму, сослали в каменоломни, некоторые из них даже вскоре умерли.

После этого от имени светской власти послан Феофилу вызов на соборное судебное разбирательство. Феофил решил ускорить свое контрнаступление. Bсe личные страсти и обиды Феофил выгодно прикрывал принципом борьбы за бесспорное для всей вселенской церкви знамя апостольского достоинства Александрии, занимающей второе место после первого, столь же бесспорного римского.

Феофилу легко удалось возбудить пылкого ревнителя вообще, св. Епифания Кипрского. Тот снялся со своего места и поехал в Константинополь, чтобы там «навести порядок». Св. Епифаний уже раз проявил свою неистовость на юге Палестины. Там он вторгся со своими хиротониями в границы чужой епархии митрополита Иоанна Иерусалимского. И хотя тогда он был изобличен и осужден большинством епископов, в данном случае он опять соблазнился пойти по этому неверному пути. Св. Епифаний приехал в столицу, высадился в предместье, в Евдомоне, и был встречен сторонниками Феофила. Здесь, в церкви Иоанна Предтечи, Епифаний сразу же демонстративно рукоположил в диакона представленного ему кандидата. Узнав об его прибытии, Иоанн Златоуст вежливо пригласил Епифания остановиться у него. Но неистовый Епифаний начисто отказался и начал служить в церквах и домах, которые ему предоставляла интригующая против Златоуста партия. Она подняла знамя борьбы против Оригена и оригенизма, т. е. знамя александрийской партии, только что осужденной в Константинополе гражданским судом. И Златоуст, совсем не оригенист, тут ни при чем. Ho по моменту это казалось демагогически выгодным. Интриганы Феофила, пользуясь слепым фанатизмом Епифания, дерзко подтолкнули последнего явиться наконец в кафедральный храм 12 апостолов и там произнести анафему на Оригена и его сторонников. Эта попытка была до безумия дерзкой. На пороге храма Епифания встретил распорядительный архидиакон Златоуста Серапион и отрезвил своим повелительным допросом: как это так, епископ Епифаний вторгается в чужой храм без законного разрешения местного епархиального начальника? Епифаний был неистовый, но честный человек. Он внял объяснениям Серапиона, почуял свою неумную роль. Разузнал многое, что творится в столице, и повернул резко назад, домой, на Кипр. Предание говорит, что он сказал при этом: «Оставляю вам столицу, двор и лицемерие». Потрясенный отрезвляющим переживанием, св. Епифаний тут же в дороге скончался (403 г.). Правда, ему было уже 96 лет.

Окружение Златоуста, конечно, осведомляло его о всех интригах против него при дворе, в обществе, епископате и монашестве. Но Златоуст не хотел приспособляться и карьерно угождать «сферам». Он взрывался обличениями с кафедры легкомыслия придворных нравов. Например, императрице Евдоксии угодно было устроить шумное торжество на площади пред храмом св. Софии по случаю воздвижения тут ее статуи. Это было вызовом Иоанну, его ригоризму. И Златоуст, учитывая интриги двора против него, не стесняется уже обличать нравы императрицы открыто. Он говорит с кафедры: «Вы знаете действительную причину, почему хотят погубить меня? Это потому, что я не распоряжался расстилать перед собой богатых и дорогих ковров, что я не хотел одеваться в одежды, шитые золотом и шелком, что я не очень любил удовлетворять чувственности этих людей.

Меня гонят не за богатство и не за то, что я совершил какое-нибудь преступление. Если бы это было так, то я должен был бы приходить от этого в смущение. Нет, меня гонят за то, что я люблю вас. Еще живо потомство Иезавели. Еще Иродиада беснуется; она пляшет, она требует головы Иоанна. Все устремляется к нечестию...» В греческом оригинале тут бьющая игра слов: «πάντα είς άδοξίαν έκτρέχει». Во-первых, требование «головы Иоанна» есть такое же покушение на голову нового Иоанна. Во-вторых, άδοξία - Адоксия - «злославие» есть обнажение обратного смысла ευδοξία Евдоксии - «благославия».

Война объявлена. Фронт императрицы усиливается обиженными светскими дамами. Евграфия, молодая вдова, озлоблена личным моральным выговором Иоанна Златоуста, зачем она в ее вдовьем положении усиленно рядится и завивает кудри. Информаторы осведомили Феофила Александрийского, что он, получивший грозный императорский вызов на суд, теперь может без страха приезжать в столицу. Уже все созрело к тому, чтобы угроза Феофила Златоусту осуществилась: «Не ты меня будешь судить, а я - тебя». Феофил ехал в Константинополь целым флотом с 30-ю епископами и, конечно, с большими деньгами для его царственных «евлогий», т. е. различных подношений и ублажающих обедов. Корректный и наивный Иоанн Златоуст приготовил даже на случай резиденцию для Феофила на время суда. Но это, конечно, было гордо отклонено на месте. Пышная встреча еще на воде в Золотом Роге развернулась при высадке на сушу в целый караван, который мимо св. Софии, мимо всех храмов проехал в уготованные александрийцам апартаменты. Начались пышные обеды и раздача «евлогий». Евграфия была руководительницей угощений и обедов от лица императрицы и дружеских Феофилу правительственных фамилий. Шел открытый заговор против Иоанна Златоуста, и созванный императорским указом собор для суда над Феофилом открыто и без стыда превращался в свою противоположность: в суд Феофила над Иоанном. Съехавшиеся на собор епископы были в лице главарей обработаны Феофилом против Златоуста.

Место собора было указано на той стороне против Константинополя в Villa Rufiniana, называвшейся преимущественно по ее местоположению, как вилла «под Дубом, επι Δρυν». Туда собрались уже 28 епископов александрийского округа и целое объединение врагов Златоуста, озлобленных на него за его суд и расправу на малоазийской территории, в черте митрополии Ефесской. В первую голову в их лагере видим константинопольского «героя», любимца императрицы, личного конкурента Златоуста на славу проповедника Севериана Кавалльского. K этой группе примыкал и Макарий из Магнезии, не подчинившийся митрополиту Ираклиду, поставленному Златоустом вместо свергнутого им митрополита Антония. Место собора «под Дубом» избирается, конечно, по соглашению с местным Халкидонским епископом Квирином, занявшим позицию на противозлатоустовском фронте. Особенно ценными для Феофила голосами против Златоуста явились сирийские земляки последнего - Антиох Птолемаидский и перешагнувший через грань столетнего возраста старый волк угасшего арианского направления Акакий Веррийский. Сей последний, раздавленный на Востоке победой никейского омоусианства, вероятно, ненавидел своего младшего по Антиохийской школе земляка Иоанна за то, что тот не поддался соблазну старых антиохийцев - задержаться на позиции Акакиева омийства, хотя и не дразнил гусей красным знаменем «омиусианства». Златоуст по нравственно здравому чутью отвращался от топтания на этой наболевшей и вызывающей озлобление почве.

Вместе с Иоанном Златоустом держалось около него на законной почве до 40 епископов. Однако старейший по чести в Константинопольской округе (что сохраняется и до наших дней) митрополит Ираклийский Павел примкнул к Феофиловой стороне. Феофил дал ему роль председателя на своем соборе. Хотя императорский указ задачей собора ставил суд над Феофилом, но и для этой прямой задачи Златоуст требовал отвода от участия в соборе четырех его личных врагов: Акакия Веррийского, Антиоха Птолемаидского, Квирина Халкидонского и Севериана Кавалльского. Эту уступчивость Златоуста следовавшие за ним 40 епископов считали излишней и лишь уловляющей в сети Феофила. И так как Феофил, конечно, и не подумал об отводе указанных вождей собора, то Златоуст и отказался идти на него. Феофил только этого и ждал. Собор для двора и столичного общества был законным. Своим отсутствием на соборе Златоуст дал видимую оправданность тому, что подсудный собору Феофил вдруг превратился сам в судию. 40 епископов, окружавшие Златоуста, написали Феофилу запрос: как мог он, возглавитель Египта, явиться судьей в чужом диоцезе?

Иоанн Златоуст был мягче: за себя лично он соглашался явиться на собор, если из него будут устранены четыре лично ему враждебных епископа. Все это было бесполезно, ибо задачей Феофила был захват собора, подстроенный придворными силами, стремившимися свалить Иоанна.

После повторного приглашения Феофилов собор судил Иоанна в его отсутствие. Вменялось ему кое-что из вздорных обвинений. Но главным образом он извергался in contumatium за неявку на собор.

По методу «куй железо, пока горячо» вердикт собора в тот же день подносится императору на подпись и объявляется константинопольскому клиру. Для давления на волю императора кроме вин якобы канонических на плечи Иоанна вешается и политическая вина, crimen laesae majestatis, подрыв императорской власти прямыми обличениями ее с церковной кафедры.

Сама императрица Евдоксия испугалась крайностей этого лжесоборного суда. Но все-таки согласилась пока на удаление Златоуста из столицы. Евдоксия боялась народного почитания Златоуста. И в этом не ошиблась. Выжидательное молчание длилось четыре дня. Златоуст заявил, что он требует правильного соборного суда.

Златоуста тайком увезли через Мраморное море в Никомидию. Но в народе началось брожение. Когда Феофил и Севериан Кавалльский в роли победителей заняли церковную трибуну и начали свою агитацию, поднялся бунт против «александрийцев». Бунтующие кричали: «Утопить Феофила в Босфоре!» Большинство александрийцев, ложно возомнивших о своем победном хозяйничанье в столице, со страху погрузились обратно на свои суда и убежали из Константинополя. Волны бунта перепугали и дворец. В особенности поддалась панике императрица Евдоксия. Житийный биограф Иоанна Златоуста Палладий Елеонопольский пишет, что Евдоксия в своей спальне пережила какое-то явление Иоанна Златоуста. Блаж. Феодорит сообщает, что в эти же дни случилось в Константинополе и землетрясение. Евдоксия потребовала возвращения Златоуста. Она сама послала с особым курьером письмо к нему, уверяя, что она лично непричастна к его высылке и приглашает вернуться в столицу.

Иоанн не хотел было возвращаться в столицу. Он предпочитал сидеть в своем загородном жилище и требовал суда над собой на правильном соборе. Но народ не считался ни с какой дипломатией, а немедленно организовал триумфальную встречу своего героя и потребовал от Златоуста слова. Свое положение Златоуст сравнивал с искушением Авраама в Египте, когда фараон потребовал к себе Сарру, но она осталась чистой. а прелюбодеи посрамлены.

Морально провалившийся в данном случае Феофил отбросил в сторону свою вражду к монахам, которые жаловались на него в столице. Они взяли свою жалобу назад, и Феофил прославлял их как лучших из монахов.

Иоанн Златоуст настаивал на необходимости законного собора по правилам. И правительство, несомненно по желанию перетрусившей императрицы Евдоксии, разослало вновь приглашение на собор. Оно было направлено и к Феофилу Александрийскому, который даже у себя в Александрии был освистан за его интригу против Златоуста. Он сам на собор не решился поехать, а послал своих заместителей с инструкциями: настаивать на реальности соборного («под Дубом») извержения Иоанна из сана, ссылаясь при этом на четвертое правило Антиохийского собора. Защитники Златоуста отрицали общеобязательность этого правила, ибо отрицали и вероопределение этого собора (341 г.) как порочное по своей арианской тенденции и вражде к св. Афанасию. Данные соборные совещания длились, но согласия партий не получилось. Однако власть политическая пришла к подсчету голосов сама в пользу осуждения Златоуста.

Власть трусливо не объявляла приговора, скрывала его от народа в расчете, что голос толпы сам собой замрет и погаснет.

Иоанн был подвергнут бойкоту двора. На Рождество 403 г. императорская фамилия не пришла в церковь, также и на Пасху 404 г. В клире продолжался раскол. Иоанн Златоуст был заперт в своем жилище, т. е. фактически содержался под арестом. Наконец его враги - Севериан Кавалльский, Акакий Веррийский и Ко. - добились от императрицы Евдоксии дозволения привести судебный приговор в исполнение. Приговор своего собора об устранении Иоанна с константинопольской кафедры и о ссылке его в неведомые народу области (по-нашему - в Сибирь) для создания атмосферы забвения. На пятый день по Пятидесятнице добились своего. Назначили 20 июня день отправки арестанта в дальний путь через Малую Азию и разрешили Златоусту прощание с близкими ему клириками и диаконисами. Иоанн Златоуст при прощании завещал друзьям позицию покорности власти его преемника. Просил их лишь не подписываться под актами, его осуждающими. Народная толпа в это время осаждала здания, примыкающие к св. Софии. Иоанна потайными ходами вывели и увезли.

Тотчас после увоза обманутые и озлобленные низы учинили месть. Неведомо кто подложил огонь под самую кафедру Софийского храма. И вся блестящая по тогдашнему времени базилика и соседние дворец и Сенат оказались объятыми пламенем, который не смогли остановить. Все было за три часа превращено в развалины. Погибло много античных украшений в Сенате. Конечно, обвинили в этом «иоаннитов». Так стали называться приверженцы Златоуста. Многих из них казнили. Златоуста первые дни тайно укрывали в Никее и вскоре также тайно увезли в ссылку. В дороге через Малую Азию струсившие местные епископы прятались, боясь оказать даже простую вежливость и помощь арестанту. Никто нигде, ни в Анкире, ни в Кесарии Каппадокийской, его не повидал и не помог избавиться от желудочных болей, которыми он страдал.

Привезли Златоуста в так называемый Кукуз, глухое селение в пределах нашего Закавказья. Это теперь исчезнувший городишко между Кутаисской губернией и Батумской областью. Местное население, по преданию, дружественно и почетно отнеслось к гонимому святителю. Да и местная администрация не пресекала потока писем к нему и из столицы, например от Олимпиады, и из родных антиохийских пределов.