Тертуллиан. О покаянии

Источник: Библиотека Отцов и Учителей Церкви Западных. Киев: Киевская Духовная Академия, 1915. Том 31, с. 63-83.
Перевод: еп. Василия (Богдашевского)

       По признанию большинства исследователей сочинение <О покаянии> написано Тертуллианом в до-монтанистический период (Hauk, Bonwetsch, Hesselberg и др.; некоторые, как Noeldechen, раньше Besnard, относят переход Тертуллиана в монтанизм к 204 г.). Яснейшим подтверждением этой даты служат рассуждения Тертуллиана о <втором покаянии>, которое, по его мнению, есть уже и <последнее покаяние>, данное согрешающим по божественному милосердию.

       Трактат содержит в себе разъяснение предмета покаяния, его цели и его основания; говорится также о плодах покаяния, о грехе отпадения после покаяния, о покаянии катехуменов; наиболее места занимает речь о втором покаянии, которое должно быть покаянием публичным. В трактате весьма часто находим глубокие психологические наблюдения; рассуждения проникает иногда тонкая ирония.

       В издании Венской Академии наук сочинение <О покаянии> еще не напечатано. А потому пользуемся при переводах изданиями Миня и Элера, положивши в основу текст первого издания.

       Надписания глав сделаны нами самими.

Тот род людей, коими и сами мы некогда были,- слепые, без света Господня,- считают покаяние, с точки зрения природы, некоторым страдательным состоянием души, происходящим из неодобрения (нами) какого-нибудь предшествующего (своего) мнения. Впрочем, они также удалены от разумения его (т. е. покаяния), как удалены и от Виновника разума, ибо разум есть дело Божие, так как Бог Создатель всяческих не желал, дабы что-нибудь было рассматриваемо и понимаемо без разума. Посему необходимо, что незнающие Бога не уразумевают также Его дела, ибо никакое сокровище не открывается внешним. Отсюда, переплывая все течение жизни без руля разума, они не могут избежать бури, угрожающей веку сему. А насколько неразумно они относятся к действию покаяния, достаточно подтверждается одним тем, что они прилагают его даже к добрым своим поступкам. Каются в вере, в любви, в простоте, в терпении, в сострадательности, раз что-нибудь получило неблагоприятный исход (in ingratiam cecidit). Самих себя проклинают за то, что сделали доброе дело и в своем сердце измышляют тот род покаяния, который вызывается добрыми делами, стараясь (как бы) напомнить себе, чтобы опять не сделать чего-нибудь доброго. Напротив, к покаянию о содеянном зле они менее склонны. Так что чрез него они скорее согрешают, нежели поступают право.

Если бы они поступали, как причастники божественного естества и вследствие этого - разума, то прежде всего оценили бы важность покаяния и никогда не пользовались бы им для увеличения (своего) превратного исправления; кроме того, они надлежащим образом установили бы образ (modum) покаяния, поелику удерживались бы от греха, боясь именно Бога. А где нет страха, там нет исправления. Где нет исправления, покаяние по необходимости является тщетным, ибо оно не имеет плода, ради которого Его насадил Бог, т. е. ради спасения человека. Ибо Бог, после стольких и столь великих грехов человеческого безрассудства, начавшихся с родоначальника Адама,- после осуждения человека на ношение тягостей мира,- после изгнания из рая и подчинения смерти,- Бог, вновь умилостивившись, уже с того времени явил в Себе Самом милосердие, отменивши прежнее определение своего гнева и обещавшись прощать творению и образу своему (Быт 8.1 и Быт 9.1 гл.). Посему и избрал Он Себе народ, и многими щедротами Своей благости его ущедрил, и когда этот народ оказался столько раз неблагодарным, он был увещеваем к покаянию; и Он отверз уста всех пророков для пророчествования, обещая впоследствии благодать, которую имел явить в последние дни всему миру чрез Своего Духа, и установил крещение покаяния, чтобы подготовить прежде подчинением покаянию тех, коих призвал по благодати к обетованию, назначенному семени Авраама. Не молчал Иоанн, говоря: <сотворите покаяние> (Мф 3.2): ибо уже уготовят спасение язычникам, т. е. уготовит Господь, приносящий вторично обетование Божие; будучи Ему Предтечею, он установил покаяние, предназначенное для очищения помышлений, чтобы то, что осквернило собою ветхое заблуждение, что запятнало в сердце человека неверие,- то самое очищая и изглаждая и отбрасывая покаяние таким образом уготовило имеющему придти Духу Святому чистое жилище души, в которое Он охотно нисходит с небесными благами. Назначение этих благ одно - спасение человека, после предшествующего уничтожения ветхой вины. Вот где основание покаяния; вот дело, обнаруживающее собою попечение божественного милосердия. Что полезно человеку, в том обнаруживается служение Богу. Вообще истинное понимание его (т. е. покаяния), которому научаемся чрез познание Бога, имеет определенную форму,- чтобы на добрые дела или помышления никогда не налагалась как бы некоторая насильственная рука, ибо Бог не может выражать порицания добрым делам, коих Он есть виновник и защитник, а след. Он необходимо и приемлет их; а если приемлет, то и воздает. Очевидна неблагодарность людей, если она побуждает к раскаянию даже в добрых делах. И что это за благодарность, если желание ее служит побуждением к доброделанию? Та и другая - земна, ничтожна, смертна. Что пользы, если ты творишь добро благодарному? Или что за вред - если неблагодарному? Доброе дело имеет мздовоздаятеля Бога, как - и дело злое, поелику судья есть и воздаятель во всяком деле. И если Бог, как Судия, всемерно заботится о том, чтобы правда была совершаема и охраняема, если в ней Он освящает всю совокупность Своего учения; то можно ли сомневаться, что, как во всех наших делах, так и в деле покаяния, мы должны явить правду пред Богом? А это можно исполнить в том случае, если покаяние будет прилагаться только ко грехам. А грехом можно назвать только дурное деяние; никто не согрешает деланием добра. Если не согрешает, то почему прибегает к покаянию, которое составляет принадлежность согрешающих? Почему к своей доброте прилагает то, что является обязанностью человека злого? Так происходит, что если что-нибудь прилагается там, где не должно, то оно пренебрегается там, где должно.

В каких случаях покаяние является законным и обязательным, т.е, что должно быть считаемо грехом, изъяснить это требует наш предмет, хотя это может показаться излишним. Ибо, позвавши Бога, дух, к которому милостиво обращен взор Его Творца, само собою возвышается к познанию истины и, приникнувши к заповедям Господним, он тотчас же, на основании их самих, научается, что грехом должно быть считаемо то, что воспрещает Бог. Ибо если Бог есть высочайшее, какое только возможно, добро, то добру, конечно, противоречит не что иное, как зло, так как между противоположностями не возможна никакая дружба. Не будет, однако, утомительным кратко заметить, что одни из грехов суть грехи плотские, т. е. телесные, а другие - духовные. Так как человек состоит из соединения этих двух субстанций, то и согрешает он не иначе, как чрез то, из чего он состоит. Но не тем они различаются между собою, что тело и дух образуют двойство; наоборот, составляя вместе единое существо, они тем более сходны между собою. Поэтому пусть не различает кто-нибудь грехи их по различию материй,- так, чтобы одни грехи были легче, другие - тяжелее. И плоть, и дух есть создание (res) Божие; одно создано Его рукою, другое приведено к совершению Его дуновением (Быт 2.1). Следовательно, так как они одинаково принадлежат Богу, то в равной степени каждое из них, если согрешает, оскорбляет Бога. Или ты различаешь действия плоти и духа,- которые так соединены и сопричастны между собою и в жизни, и в смерти, и в воскресении, что они одинаково будут тогда воскрешены или в жизнь, или во осуждение (Ин 5.29), поелику одинаково или согрешали или жили невинно.

Это мы предпослали, чтобы ясно было, что если в чем-нибудь кто согрешил, то не менее необходимо покаяние одной части, как и - обеим частям. Общая ответственность обоих, общий и Судия, то есть Бог, общее, след., и средство спасения - покаяние. Грехи называются духовными и телесными потому, что всякий грех или осуществляется, или только мыслится,- так что телесно то, что осуществлено, ибо осуществленное, подобно телу, может быть видимо и допускает соприкосновение. А духовный грех образует то, что находится в духе, ибо дух не может быть ни видим, ни осязаем; откуда ясно, что нужно избегать не только грехов содеянных, но и грехов воли, и очищать (их) покаянием Ибо если человеческая ограниченность судит только о соделанном, поелику глубины воли для нее недоступны, то это не значит, что мы можем пренебрегать грехами ее (т. е. воли) и пред Богом. Бог во всем всесилен (sufficit). Ничто, в чем бы мы ни согрешали, не удалено от Его очей. Поелику Ему несвойственно неведение, то Он не опускает, чтобы определить (свой) суд. При Своем проникновении во все, Он не может лицемерить и не уклоняется с правого пути. И разве воля не есть основа содеянного? Могут вообще приписывать нечто случаю, или необходимости, или неведению, за выключением же этого остаются уже грехи воли. След., так как воля есть основа (origo) содеянного, то не тем ли более она наказуема, чем более причастна вине, которая не снимается даже тогда, когда какое-либо затруднение воспрепятствовало осуществлению. Ибо сама она (т. е. воля) себе вменяется, и она не может быть извиняема неудачею осуществления, так как сделала зависящее от нее. Наконец, каким образом Господь научает, что Он совершает восполнение к закону, как не запрещением и грехов воли? Ибо прелюбодействующим Он считает не только того, кто непосредственно разрушил чужой брак, но даже того, кто осквернил его похотливым взором (Мф 5.28). Что воспрещено делать, то дух представляет себе, как нечто опасное, и однако же при посредстве воли безумно это осуществляет. Так как сила воли такова, что, не находя даже удовлетворения своему желанию, она все-таки считается уже осуществленною, то потому она наказывается. Безумный говорит: я желал, однако не сделал. Но ты должен осуществить, поелику желаешь; или ты не должен этого желать, поелику этого не осуществляешь. Ты сам это признаешь на основании исповедания своей совести. Ибо если бы ты сильно желал добра, то с радостью его осуществил бы; следовательно, если ты не осуществляешь зла, ты не должен его и желать. В какую бы сторону ты ни становился, ты подлежишь осуждению, ибо или ты желал зла, или ты не исполнил добра.

Следовательно, Кто определил наказание судом за все грехи - плоти ли, или духа, грехи соделанные, или грехи воли, Тот обещал и помилование чрез покаяние, говоря народу: <покайся и Я спасу тебя> (Иез 18.21-23). И опять: <живу> - говорит Господь - <и желаю скорее покаяния грешника, нежели смерти> (Иез 33.11). Покаяние есть жизнь, так как оно противополагается смерти. Вступи же в него, грешник, подобный мне (нет, меньше меня, ибо я сознаю свое превосходство в грехах), прилепись к нему так, как схватывает потерпевший кораблекрушение какую-нибудь спасительную доску. Она поднимет тебя, заливаемого волнами грехов, и принесет к пристани божественного милосердия. Воспользуйся случаем неожиданного счастья, чтобы ты, являющийся пред Богом ничем иным, как <каплею в сосуде>, и <пылью на площади, и сосудом горшечника> (Ис 40.15; Ис 64.8; Пс 1.3; Иер 19.21), соделался с тех пор тем древом, которое насаждено у вод, и сохраняет всегда листвие, и в свое время приносит плод, не увидит ни огня, ни секиры. Покайся во грехах, нашедши истину; покайся, что любил то, чего Бог не любит, так как даже мы не позволяем своим рабам любить то, чем мы оскорблены. Ибо основа благорасположения в сходстве душ.

Перечислять блага покаяния - это предмет пространный и требующий великого красноречия. Мы же, по своим немощам, единое напечатлеем: что Бог заповедал, то есть благо, и благо высочайшее. Я считаю безрассудством спорить, благо ли божественная заповедь. Ибо не потому мы должны ей повиноваться, что она благо, а поелику заповедует Бог. Для послушания первее всего величие божественной власти; первее - авторитет Повелевающего, а не польза служащего. Благо ли каяться или нет? Что умствуешь? Бог заповедует. Но Он не только заповедует, но и увещевает. Он побуждает наградою спасения; прибегая к клятве,- говоря: <Аз живу> (Иез 33.11),- Он желает, чтобы Ему верили. О блаженны мы, ради которых Бог клянется! О несчастны, если не веруем клянущемуся Господу! Следовательно, что Бог с такою силою напоминает, что Он, по человеческому обычаю, даже свидетельствует с клятвою, то, конечно, мы должны с величайшею твердостью и принять, и сохранять, чтобы, пребывая в утверждении божественной благодати, могли также постоянно оставаться и в плодах ее, и в ее выгоде (emolumento).

Скажу, что покаяние,- которое, указанное и заповеданное нам благодатью Божьею, вновь призывает во благодать Господа,- раз познанное и принятое никогда после этого не должно быть отвергаемо повторением грехов. Уже никакое прикрытие неведением не извиняет тебя в том, что, позвавши Господа и принявши Его заповеди, наконец покаявшись во грехах, ты вновь предаешься грехам. След., чем больше ты далек от неведения, тем более ты погрязаешь в упорстве. Если твое покаяние имеет основу в том, что ты начал бояться Господа, то почему ты пожелал уничтожить то, что делал ради страха, как не потому, что ты перестал бояться? Ибо не иная причина изгоняет страх, как упорство. Если даже не ведающих Господа не может спасти от наказания никакая отговорка, ибо не позволительно не звать Бога, ясно открытого и познаваемого из самих небесных благ; то насколько же опасно пренебрегать Бога, Которого познали. А пренебрегает тот, кто, получивши от Него познание добра и зла, вновь возвращается к тому, чего он научился избегать и уже избегал, и, таким образом, посрамляет познание свое, т. е. дар Божий: он отвергает Даятеля, пренебрегши даянием; он отрицает благодеяние, не оказывая чести благодеянию. Каким образом он может быть угодным Тому, Кого дар он презрит. Так, в отношении к Господу он является не только непокорным, но и неблагодарным. Не мало согрешает против Господа, далее, тот, кто, отрекшись в покаянии от врага Божия - диавола и покоривши потому его Богу, вновь своим падением его возвышает и делает себя предметом его радости, так что лукавый, вновь возвративши свою добычу, радуется в противность Богу. Не страшно ли даже сказать, а для назидания нужно сказать: он предпочитает Богу диавола! Ибо кажется, что тот произвел сражение, кто познал обоих, и что, по обсуждении, он призвал лучшим того, коему пожелал вновь принадлежать. Таким образом, кто чрез покаяние во грехах решил принести удовлетворение Богу, тот чрез другое покаяние,- покаяние о (своем) покаянии приносил бы удовлетворение диаволу, и тем более был бы враждебен Богу, чем угоднее Его врагу. Но некоторые говорят, что достаточно иметь Бога, если Он почитается в сердце и душе, а в деятельности можно менее обнаруживать Его. Таким образом, можно грешить без нарушения страха к Богу и (оскорбления) веры. Это значит, можно оскорблять брак без нарушения чистоты; можно примешать родителю яд без нарушения сыновнего почтения. А отсюда и сами они будут ввергнуты в геенну без нарушения милосердия, как согрешают они без нарушения страха к Богу. Вот ясный пример извращенности: согрешают, хотя боятся. Думаю, не согрешали бы, если бы не боялись!? Итак, кто не желает оскорблять Бога, пусть совершенно Его не боится, если страх прикрывает собою оскорбление. Но эти мудрецы выводятся обыкновенно из семени лицемеров. дружба которых с диаволом неразрывна, а вера их никогда не бывает искреннею.

Что я, при своей немощности, пытался доказать в отношении к покаянию, именно, что единожды оно должно быть принято и всегда сохраняемо,- то касается всех, вверивших себя Господу, ибо все они стремятся ко спасению чрез угождение Богу. Но в особенности это относится к тем новообращенным, которые, едва начавши питать свой слух божественными словесами, подобно детенышам еще незрелого возраста, ползают неуверенно, при отсутствии совершенного зрения, и говорят, что они отказываются от прежней жизни и принимают покаяние, но небрегут осуществить его. Ибо нечто влечет их желать прежнего, именно искушает их самая <кончина желания> (finis desiderandi), подобно тому как плоды, хотя уже начинают стареться - быть кислыми или горькими, но однако все-таки еще привлекают некоторым остатком своей приятности. Кроме того, грех промедления и уклончивости в отношении к покаянию создает и неправильное представление о крещении. Ибо уверенные в несомненном прощении грехов, они искупуют еще срединное время и имеют общение со грехом, вместо того, чтобы не грешить. Но как несообразно, как несправедливо не исполнить покаяния и ожидать прощения грехов. Это тоже, что не внести платы, а простирать руку за покупкою. Ибо этою именно ценою Господь установил дать прощение; чистоту Он предположил восстановить уплатою покаяния. Если след. те, которые продают, прежде исследуют монету, на которой они сошлись, чтобы она не была изрезанною, соскобленною, или поддельною; то не верим ли мы, что Бог, обещающий дать нам столь великую награду - жизнь вечную, прежде установил искус покаяния? А между тем мы отсрочиваем истинное покаяние! Неужели, думаю, тогда мы чисты, когда объявлены невиновными? Ни под каким условием. Но когда усматривается вина, при ожидаемом еще прощении; когда, не заслуживши еще свободы, мы убеждены, что можем заслужить; когда Бог нам угрожает, а не прощает. Ибо какой раб, после того, как он изменил рабство на свободу, будет вменять себе свое воровство и свои бегства? Какой солдат, освободившись от военной службы, будет занят допущенными им провинностями? Раньше прощения грешник должен оплакать свое состояние, ибо время покаяния - это время опасности и страха. Я не отвергаю, что божественное благодеяние, т. е. уничтожение грехов, спасительно для приступающих ко крещению, но нужно трудиться, чтобы достигнуть этого. Ибо кто тебе, мужу столь нетвердого покаяния, дозволит даже окропление какою-нибудь водою? Легко подойти обманно и своими обещаниями ввести в заблуждение лицо, приставленное к этому делу. Но Бог печется о своем сокровище и не позволит, чтобы недостойные Его обманывали. Что Он Сам говорит? <Нет ничего тайного, что не открылось бы> (Лк 8.17). Каким бы мраком ты ни покрывал свои дела, Бог есть свет. Некоторые же думают так, как будто Бог вынуждается дать и недостойным то, что обещал, и Его свободу превращают в рабство. Если Он по необходимости прощает нам рукописание смерти, то след. Он делает (это) против воли. Но кто же признает, что будет иметь устойчивость то, что Он допустил против воли? Разве впоследствии многие не отпадают? Разве не отнимается у многих этот дар? Это те, которые обманывают, которые, допущенные к вере в покаяние, построяют дом, имеющийся разрушиться, на песке. Поэтому пусть никто не льстит себе, как будто ему потому теперь дозволительно согрешать, что он числится среди начинающих научение. Как только ты познал Бога, должен иметь страх; как только воззрел (на Него), ты должен чувствовать благоговение. Какая польза, что ты получил познание, если имеешь общение с тем же, с чем обращался раньше, находясь в состоянии неведения. Что отделяет тебя от совершенного слуги Божия? Разве иной Христос для крещенных, а иной - для слушающих? Разве иная надежда или награда, иной страх пред судом, иная необходимость покаяния? Крещение есть запечатление веры, какая вера начинается и свидетельствуется верою в покаяние. Не потому мы крещаемся, что перестали грешить, а потому, что омыты уже в сердце. Вот первое крещение слушающего: истинный страх. Отсюда, поскольку ты ощущаешь Бога, является здравая вера и совесть, обращенная к покаянию. А если только (уже) после крещения мы перестаем грешить, то облекаемся в одежду невинности не добровольно, а по необходимости. Кто же превосходнее в добродетели? Тот ли, кому непозволительно быть дурным или кому противно быть злым?. Тот ли, кому повелевается быть свободным от греха, или кто услаждается (этою свободою)? Если никто, посвятивший себя Богу, не перестанет грешить прежде, чем он связан крещением; то выходило бы, что мы не удерживали бы своих рук от воровства, если бы не препятствовала крепость запоров, не отвращали бы своего взора от постыдных вожделений, если бы нам не помешали стражи тел. Если кто подобным образом настроен, то я не знаю, не более ли печалится крещенный, что перестал грешить, нежели радуется, что он избежал греха.

Итак, надлежит слушающим желать крещения, но не предупреждать (praesumere) его. Ибо кто желает, тот оказывает честь; а кто предупреждает, тот обнаруживает гордость. В том открывается - смирение, а в этом - дерзость. Тот - печется, а этот - небрежет. Тот - желает заслужить, а этот - присваивает себе, как нечто должное. Тот получает, а этот захватывает. Кого считаешь более достойным, как не того, кто более совершенен? Кого признаешь более совершенным, как не боящегося Бога и, следовательно, проникшегося истинным покаянием? Ибо он боится согрешать, чтобы не оказаться недостойным принять его. А этот, предвосхитивший его (praesumptor),- тот не боится, ибо он, присвоил его себе, след, находится в безопасности (securus). Так, и покаяния он не исполнил, ибо лишен орудия (instrumento) покаяния, т. е. страха. Преждевременное получение чего-нибудь (praesumptio) составляет свойство дерзости; оно ослепляет просящего, презирает дающего. Отсюда оно иногда обманывает, ибо прежде, чем должно, обещает, вследствие чего поручитель всегда поставляется в затруднение.

Доселе, Христе Спасителю, рабам твоим приходилось разъяснять или слушать учение о покаянии. Поскольку услышавшим не подобает грешить, они уже ничего не знают о покаянии; не ищут его вновь. К прискорбию, приходится присоединить упоминание о второй, собственно о последней надежде, чтобы, когда будем говорить об остающейся еще помощи покаяния, не показалось, что мы доказываем существование еще промежуточного срока для содеяния грехов. Да не будет, чтобы кто-нибудь так истолковал это учение, что ему и ныне открывается возможность грешить, поелику остается еще возможность покаяния, и изобилие небесной благости не вызвало бы похотей человеческого безрассудства. Никто да не будет потому более зол, что Бог более благ,- столько раз согрешая, сколько раз ему прощается. Впрочем, может кто-нибудь положить конец - избегать греха, хотя не положил в тоже время конца самому греху. Мы единожды уже избежали; не подвергнем же себя опять опасностям, хотя нам кажется, что мы избежим. Весьма многие, спасшись от кораблекрушения, после этого расстаются навсегда и с кораблем, и с морем и благодеяние Божие, т. е. свое спасение, чествуют памятью об опасности. Хвалю их страх, люблю скромность; они не желают вновь испытывать божественное милосердие; они боятся попирать то, что получили; с добрым, без сомнения, беспокойством они избегают испытывать то, бояться чего они один раз уже научились. Такое удерживание безрассудной отваги есть свидетельство о существовании страха. А страх со стороны человека есть почтение к Богу.

Но он - упорнейший враг - не успокаивается в своей злобе. Напротив, тогда он особенно свирепствует, когда видит человека совершенно свободным; тогда он особенно воспламеняется, когда сила его ослаблена. Он необходимо скорбит и стенает, что, с прощением грехов, разрушено в человеке столько дел смерти, столько изглажено знаков его прежнего осуждения. Скорбит, что его самого и его ангелов будет судить раб Христов, прежний грешник (1Кор 6.3). Поэтому он сторожит, нападает, осаждает, нельзя ли прельстить очи плотским вожделением, или связать дух прелестями века сего, или отторгнуть от истинного пути ложными преданиями; в соблазнах и искушениях нет недостатка. Провидя этот вред его, Бог, когда дверь снисхождения закрыта и засов крещения положен, благоволил открыть еще нечто другое. Он поместил в преддверии (vestibulo) второе покаяние, чтобы толкущим открыть дверь, но уже открыть единожды, ибо отверстие совершается вторично. И более уже никогда (не открывать), ибо это было бы совершенно бесполезным. Разве не достаточно и это единичное открытие? Ты имеешь то, чего уже ее заслуживаешь, ибо утерял полученное тобою. Если Божия милость снисходит к тебе, чтобы ты восстановил утерянное тобою; то будь благодарен за это повторительное благодеяние,- тем более благодеяние умноженное, ибо вновь давать дело большее, нежели просто давать, как несчастнее утерять, нежели совсем не получить. Но, конечно, если кто-нибудь имеет нужду во втором покаянии, то не должно тотчас же убивать и ослаблять дух отчаянием: пусть отвращается вновь согрешать, но не отвращается вновь каяться; пусть отвращается вновь подвергнуться опасности, но не уклоняется опять быть свободным. Никто да не стыдится! При вторичной болезни необходимо и повторительное лечение. Ты явишь благодарение Господу, если не презришь подаваемого тебе Господом. Ты оскорбил, но можешь еще примириться. Ты имеешь Того, Кому можешь принести удовлетворение, и при том имеешь охотно желающего (примирения).

Если сомневаешься в этом, поразмысли, что глаголет Дух Церквам (Откр 1.1, Откр 2.1 и Откр 3.1 гл). Ефесян обвиняет в оставлении прежней любви; Фиатирцев обличает в блуде и ядении идоложертвенного; на Сардийцев жалуется, что дела их не исполнены; верующих Пергама порицает, что они учат превратному: Лаодикийцев обвиняет, что они полагаются на богатство; и однако всех увещевает к покаянию, и увещевает именно под угрозою. Не угрожал бы не приносящему покаяния, если бы не миловал кающегося. Можно бы сомневаться, если бы и в других местах Он не являл обилие Своего милосердия. <Разве> - говорит - <павший не восстает и отвратившийся не обращается?> (Иер 8.4). Он есть следовательно,- Он есть Тот, Кто <больше хочет милости, нежели жертвы> (Ос 6.6). Радуются небеса и сущие там ангелы о покаянии человека (Мф 9.13; Лк 15.10). Послушай, грешник, ободрись, ты видишь, где радуются о твоем возвращении. А что имеют в виду разъяснить нам свидетельства Господних притч? Что жена потеряла драхму, и искала, и нашла, и созывает других порадоваться (Лк 15.8-9),- разве это не есть пример обращенного грешника? Заблудилась и единая овца пастыря, но целое стадо не было дороже ее одной: она одна ищется, одна из всех желается, и, наконец, находится и приносится на раменах самого пастыря (Мф 18.12-13; Лк 15.4-5), ибо, при своем блуждании, она много ослабела. Не умолчу и об этом кротком отце, который вновь призывает своего расточившего имение сына, охотно принимает покаявшегося после (испытанной им) нужды, закаляет упитанного тельца, радость свою возвышает пиром (Лк 15.11 и дал.). Почему не возвысить? Он нашел сына, которого потерял; более дорогим считал того, кого вновь приобрел. Кого нам нужно разуметь под этим отцом? Конечно Бога, ибо нет такого отца, нет (другого) столь полного любви. Он, следовательно, приемлет тебя, своего сына, хотя ты расточил принятое от Него и возвращаешься нагим,- приемлет, поелику возвращаешься, и более будет радоваться о твоем приходе, нежели о воздержности другого сына. Но только, если раскаешься в духе, свой голод, сравнишь с сытостью отцовских наемников, оставишь свиней, нечистое четвероногое, взыщешь вновь обиженного отца, говоря: <согрешил, Отче, уже недостоин называться твоим> (Лк 15.18-19). Исповедание грехов настолько их уменьшает, насколько притворство их увеличивает. Ибо исповедание свидетельствует о желании принести удовлетворение, а притворство говорит об упорстве.

Таким образом, чем тяжелее дело этого второго и единственного покаяния, тем труднее его засвидетельствование,- чтобы оно не в совести только открывалось, но приводилось в исполнение чрез какое-либо внешнее действие. Это действие, чаще выражаемое и обозначаемое греческим словом, есть публичное исповедание (exomologesis), в котором мы исповедуем Богу свои грехи,- исповедуем не потому, что Он их ее знает, а поелику исповеданием уготовляется прощение, из исповедания рождается покаяние, покаянием умилостивляется Бог. Посему, публичное исповедание научает человека уничижению и смирению, обязывая к поведению, привлекающему милосердие. Относительно одеяния и внешнего вида оно заповедует лежать в рубище и пепле, лишить тело обычной чистоты, погрузить дух в сетование, с горечью поразмыслить о том, в чем согрешил; вкушать только простой хлеб и воду,- не для чрева, а для поддержания жизни; творить чаще, во время поста, молитвы, стенать, плакать, вопиять к Господу, Богу твоему, день и нощь, повергаться пред пресвитерами, преклонять колена пред возлюбленными Божиими (caris Dei), пред всеми братьями стяжать ходатайство об исполнении нашего прощения. Все это совершает публичное исповедание, чтобы сделать угодным покаяние, чтобы побудить чтить Бога, в виду страха опасности, чтобы, произнося в самом грешнике приговор (виновности), оно возместило за наше недостоинство пред Богом и временным страданием - не говорю - устранило вечные наказания, а отстранило их. Таким образом, повергая человека, оно тем более его возвышает; делая его нечистым (squalidum), оно тем более возвращает ему чистоту; обвиняя, осуждая, оно делает его свободным от осуждения. Поскольку ты не щадишь себя, постольку, верь, Бог пощадит тебя.

Что многие, однако, избегают этого дела, как ведущего к публичному обнаружению себя, или отлагают его изо дня в день, это, предполагаю, (они делают), более памятуя о стыде, нежели о спасении,- подобно тем, которые избегают совета врачей, когда причиняется страдание в менее почтенных членах тела, и таким образом погибают, при своей стыдливости. Не должен иметь места стыд там, где необходимо привести удовлетворение Богу за обиду, обновить себя, при утрате спасения. Как будто ты добр стыдливостью,- когда на грех раскрываешь чело, а для прошения о помиловании скрываешь. Я не даю места краске стыда там, где от потери ее приобретаю, где она сама как бы увещевает человека, говоря: <не обращай на меня внимания; ради тебя мне лучше погибнуть>. Конечно, опасность для нее тогда тяжела, когда она состоит в издевательстве со стороны насмешников, где вследствие падения одного другой возвышается, где над упавшим (другой) поднимается. Но между братьями и обращенными,- где общая надежда, страх, радость, скорбь, страдание (поелику единый общий Дух от единого для всех Господа и Отца),- что считаешь их иными, нежели ты сам? Что избегаешь сочувствующих твоим падениям, как бы неких насмешников (plausores)? Не может радоваться тело, при страдании одного из членов; необходимо сострадает целое и содействует исцелению. В том и другом находится Церковь, Церковь же есть Христос. Следовательно, когда припадаешь к коленам братьев, Христа касаешься, Христа умоляешь. Равным образом, когда они проливают над тобою слезы, Христос страждет, Христос умоляет Отца. Легко всегда исполняется просимое Сыном. Конечно, сокрытие греха обещает большой выигрыш для стыдливости. Если скрываем что-нибудь от человеческого познания, то неужели утаим потому самому это пред Богом? Неужели можно сравнивать мнение людское и знание, принадлежащее Богу? Или лучше быть тайно осужденным, нежели явно соделаться свободным? Несчастье (скажут) приступать к публичному исповеданию (exomologesis)! Но только чрез зло впадают в несчастье, а где нужно каяться, там нет несчастья, поелику (покаяние) соделано для спасения. Несчастье быть рассекаемым и прижигаемым железом и быть мучимым едкостью какого либо порошка; однако чем, хотя и при перенесении неприятности, исцеляются, то, в виду пользы врачевания, извиняют за причиненное страдание, и рекомендуют настоящее страдание (injuriam) ради будущей пользы.

Но что если, кроме стыда, который считают наиболее сильным побуждением, боятся еще неудобств телесных,- что нужно быть неумытым, грязно одетыми, не испытывать никакой радости,- находиться в грубом рубище, ужасающем пепле, с пустым ртом вследствие пощения? Но неужели нам подобает молиться о прощении грехов в розовом платье (coccino) и тирийском пурпуре? Подай булавки для украшения волос и порошок для чистки зубов, ножницы из железа или меди для обрезывания ногтей!.. Пусть положит на губы и щеки то, что придает поддельный блеск, искусственную краску. Кроме того, поищи приятных ванн, поселившись в садах, или при море; умножь расходы; поищи наилучше откормленную птицу; отцеживай старое вино. А если кто тебя спросит, для кого ты это уготовляешь, скажи: <согрешил против Бога и боюсь на веки погибнуть. Посему ныне обессиливаю себя и сокрушаюсь, и мучусь, чтобы мне примириться с Богом, Которого оскорбил грехом>. Но, ведь, те, которые заняты домогательством получения власти, не стыдятся и не ленятся путем всякого рода тягостей для души и тела, и не только тягостей, а даже всяких оскорблений, биться ради достижения своих желаний. Как они стремятся к получению более важных одежд! Как они заполняют приемные для поздравлений,- в позднее время и после обеда! При всякой встрече с каким либо важным лицом они уменьшаются в росте; они не принимают участия в пиршестве, держатся вдали от веселых гуляний и лишают себя счастья свободы и радости. И все это - ради скоропреходящего удовольствия, продолжающегося всего один год. Мы ли (после этого), находясь в опасности потерять вечное спасение, усомнимся претерпеть то, что переносит искательство получить <секиру и прутья>? Мы ли будем медлить принести оскорбленному Богу очищение и в пище, и в убранстве, когда это налагают на себя даже язычники, ни кого (по их мнению) вовсе не оскорбивши? Они суть те, о коих напоминает Писание: <горе тем, которые связывают свои грехи как бы длинным канатом>.

Если имеешь какие либо сомнения относительно публичного покаяния, представь в сердце (своем) геенну, которую публичное покаяние для тебя угасило. И вообрази раньше тяжесть наказания, чтобы ты не сомневался в необходимости принятия лечения. Как мы должны смотреть на это обилие (thesaurus) вечного огня, когда только некие отдушины его поднимают такие удары пламени, что ближайшие города или уже совсем не существуют, или день на день ожидают той же гибели? Расщепляются высочайшие горы действием огня изнутри и - что указывает нам на беспрерывное продолжение суда - хотя расщепляются и пожираются, но все-таки никогда не уничтожаются. Кто не посчитает эти ужасы, совершающиеся ныне над горами, образом угрожающего суда? Кто не признает эти искры извержениями какого-то великого и чрезвычайного очага и (как бы) пробными его метаниями? Итак, когда знаешь, что, кроме первых защитительных средств, данных в Господнем крещении, ты имеешь против геенны еще вторую помощь в публичном покаянии, то почему нерадишь о своем спасении? Что медлишь приступать к тому, что, как ты знаешь, может принести тебе исцеление? Даже немые и неразумные животные во время познают определенные им, по, божественному велению, целебные средства. Олень, раненный стрелою, знает, что ему нужно лечиться ясенцем (dictamno), чтобы устранить из раны железо и неизбежные отложения. Ласточка, если она ослепила (своих) птенцов, умеет опять возвратить им зрение <ласточкиным корнем> (de sua chelidonia). И грешник, зная данное Богом для его восстановления публичное покаяние, минует ли его, когда оно восстановило Вавилонского царя на царство (Дан 4.1)? Ибо долго он приносил Господу раскаяние, совершая, при семигодичной печали, публичное покаяние, когда ногти его отросли на подобие ногтей орлиных и власы его, вследствие небрежения о них, придавали ему ужасающий львиный образ. О, уничижение себя! Кого люди ужасались, того принял Бог! Напротив, египетский фараон, который, преследуя народ Божий столь угнетаемый и долго не возвращаемый своему Богу, решился вступить в борьбу, не смотря на столь великие знамения казней,- фараон погиб в разверзшихся волнах, при разделении моря, которое открыло путь только народу (еврейскому). Ибо он отверг покаяние и его обнаружение - публичное исповедание (exomologesin).

Но к чему, говоря об этих двух как бы дисках человеческого спасения, я еще больше буду прилагать попечение о своем слове, а не о своей обязанности, налагаемой совестью? Так как я всячески грешен я рожден ни для чего иного, как для покаяния; то не могу умолчать о том, о чем не молчит сам Адам, родоначальник и рода человеческого, и оскорбления Бога,- Адам, который был возвращен в рай именно чрез исповедание (exomologesi).