Церковная политика Феодосия I Великого после собора 381-382 гг.

Умиротворение умов еще не наступило. И Демофил и Евномий имели опору в своих приверженцах, и те «не сдавались». Смута фактически продолжалась.

Феодосий видел, что авторитет бывшего собора не принес легкой победы. Он (или его советники) решил использовать и меры «переубеждения» («главноуговаривания»). Попытался устроить коллоквиумы православных с еретиками. Приглашал инакомыслящих в 383 г. в Константинополь и хотел сам быть посредником. Явились на приглашение или представили исповедание: омий Демофил, аномей Евномий (представил исповедание), Елевсий Кизикский представил свое исповедание от македониан. Даже от Вульфилы, уже умершего, было представлено исповедание. При первой же встрече не проявлено никакой охоты сближаться. Положение Нектария было трудное. Он советовался с новатианским епископом Агелием, «своим единомышленником». Ho тот был совсем простец, неопытный в богословии. В помощь себе он пригласил новатианского чтеца Сисиния, «изучившего священные писания и философию». Вот совет Сисиния: рассуждения только разъединяют, посему нужно положить на стол свидетельства древних церковных писателей и от императора предложить вопрос: уважают ли они эти заветы? Если отвергнут, то и народ их отвергнет. Истина будет очевидной. Феодосий согласился на этот план. Агелий тоже явился на собор. Но испытуемые усомнились, имеют ли эти древние писания и подлинность, и решающий авторитет? И как их толковать? Начались безысходные споры о критериях истины.

Тогда Феодосий поступил, как и в начале своей церковной деятельности. Он рассмотрел исповедания и утвердил из них одно - Нектария и Агелия. Остальные разорвал и перешел к мерам государственного приказа. Ни при Константине Великом, ни при Валентиниане и Валенте прямого декретирования православия самой государственной властью еще не практиковалось. Государственная власть выдвигала богословские партии и учиняла соборы. а теперь берет это дело прямо в свои руки. Феодосий I Великий принес этот метод с Запада. И уже в 379 г. сам утвердил православие в Константинополе по критерию согласия с Римом и Александрией. И теперь в 383 г. уже прямо выдвигает критерий кафолического христианства, не связывая его ни с лицами, ни с местом» но, очевидно, подразумевая то православие и тот авторитет, который он утвердил здесь, созвав и создав II Вселенский Константинопольский собор 381 г. И только этой кафолической вере и ее исповедникам даются права гражданства империи: «Только тем, которые согласно апостольскому наставлению (disciplinam) и евангельскому учению (doctrinam) верят в Единое Божество Отца и Сына и Святого Духа». Только им дозволено «носить имя catholici. Всем прочим вменяется бесчестие (infamia) еретического учения» и от мест их собраний отнимается имя церквей (ecclesiarum nomen).

У еретиков отняты церкви, а разбегающихся ловили и водворяли по месту жительства. Новатиане, как неподвижные консерваторы догматической ортодоксии, включая сюда и противоарианское никейство с омоусиос (некий парадокс консерватизма), были, конечно, единственно признанной некафолической группой с ее иерархией.

Но и вообще это лишение Феодосием легальности ариан и македониан не было их тотальным истреблением. Не занимая на виду позиций и храмов православия, они все-таки продолжали существовать. Были сосланы лишь главари. Еретики лишены имен «епископов», лишены права завещаний и получений наследств. Конфисковались дома, если в них происходили еретические собрания.

До Феодосия I таких гонений на еретиков не бывало. Православные епископы, в частности Аквилейский собор 381 г., одобряли Феодосия. Григорий Богослов жаловался префекту Каппадокии, что низложенные епископы проездом поставили одного епископа. Григорий просит власть принять меры. Он же в письме к Нектарию восстает против свободы собраний для аполлинаристов: «Дать им право иметь свои собрания значит не что иное, как признать, что их учение истиннее нашего» (?!).

Так, при Феодосии I власть вернулась к религиозному принуждению старой языческой империи. Эта детская слепота и наивность тончайших мудрецов в области богословия нам почти непонятна. Еще вчера государство гнало христиан, и они защищались прирожденным человеку правом свободы мысли и веры. а затем защищали свое догматическое правоверие против навязываемого императорами арианства и вдруг, как дети у родителей, просят чисто внешней, физической защиты учения и правды церкви политическими мерами (проф. В. Кипарисов, «О свободе совести», вып. I, Москва, 1883 г.). Еретических мартирологов до нас не сохранилось. Но сопротивления (вплоть до физического) со стороны лишенных свободы культа не могло не быть. Например, православного новоникейца, епископа Евсевия Самосатского, убила женщина-арианка, бросив ему на голову тяжелую черепицу с крыши. Бунт в Константинополе против Григория Богослова также породил ряд насилий и смертоубийств. Сократ и Созомен глухо сообщают о бунтах в разных городах при изгнании еретиков из храмов. У Нектария, вознесенного на высоту епископа столицы, сожжен был его дом.

Но некафолические, нецерковные группировки напрасно увенчивали себя исповедническими и мученическими венцами. Не было уже широких и устойчивых кругов населения, которые бы твердо держались за свои еретические знамена. Эти настроения уже отжили свое время и естественно угасли. Наступил срок для новых вопросов и новых ересей.