Характеристика второго периода тринитарныхъ споровъ. - Значение царствования Юлиана. - Опытъ унии между омиями и аномэями, - Историческия свидетельства ο постепенномъ сближении омиусианъ съ никейцами: памятная записка Василия и Георгия; сочинения ο соборахъ Илария и Афанасия, - Александрийский соборъ 362 года; его история и значение. - Антиохийская схизма. - События царствования Иовиана.
1. Царствование императора Юлиана, последняго представителя династии Константина Великаго, запятнавшаго ея память своимъ отступничествомъ отъ христианства, въ развитии богословскихъ движений IV века открываетъ последнюю, завершительную ихъ стадию, оканчивающуюся полнымъ торжествомъ никейскаго учения на второмъ вселенскомъ соборе. Съ одной стороны, начиная съ Юлиана вплоть до Феодосия Великаго, во главе империи встаютъ государи, которые отказываются отъ проведения какой-либо определенной догматической программы, заботясь лишь ο сохранении внешняго мира, и если иногда прибегаютъ къ принудительнымъ мерамъ, то не проводятъ ихъ систематически и вообще стремятся избегать резкихъ, вызывающихъ протестъ, приемовъ борьбы. Съ другой стороны, и во взаимныхъ отношенияхъ спорящихъ партий наблюдаются новыя течения: старое поколение борцовъ сходитъ со сцены, и его место занимаютъ новые руководители, не принимавшие участия въ прежнихъ распряхъ и потому склонные обсуждать спорные пункты въ более спокойномъ и примирительномъ тоне. Изменяются и самые предметы спора: кардинальный вопросъ ο Божестве Сына Божия, поглощавший собой богословскую энергию предыдущей эпохи, мало-по-малу теряетъ монополию надъ умами и подле себя уступаетъ место обсуждению другихъ не менее важныхъ и сложныхъ пунктовъ веры. Ha сцену истории сначала протесняется вопросъ ο Божестве Духа Св., а затемъ въ 70-хъ годахъ. IV-го века вопросъ ο Лице Богочеловека и способъ соединения въ Немъ двухъ природъ, - вопросъ, которому суждено было принести церкви более тяжкия испытания, чемъ все предшествующие споры, вместе взятые. Возникновение новыхъ трудныхъ задачъ невольно заставляетъ всехъ подвести итоги старымъ счетамъ, покончить давнишния разсуждения ο Сыне Божиемъ, чтобы съ соединенными силами приступить къ решению новыхъ проблемъ. Замечательно, что за весь двадцатилетний периодъ, протекший отъ смерти Констанция до воцарения Феодосия, мы не видимъ ни одного такого собора, который многочисленностью своихъ членовъ и страстностью заседаний напоминалъ бы собой эпоху Констанция. Соборная деятельность, конечно, не прекращается и теперь, но соборы уже носятъ иной, примирительный характеръ и не претендуютъ на то, чтобы сделать свои постановления обязательнымъ закономъ въ церкви и государстве. Ожесточенная горячность, характеризовавшая собой прежнюю эпоху, видимо начинаетъ остывать, и развитие догматическихъ партий, не стесняемое внешнимъ давлениемъ государственной политики, движется соответственно своимъ особенностямъ, направляясь къ тому результату, который и долженъ былъ явиться неизбежнымъ концомъ всей сложной богословской работы IV века по выяснениио догмата ο Троице.
Уже правление императора Юлиана, несмотря на его противохристианский характеръ, оставило по себе благия последствия во внутренней жизни церкви. Меры, принятыя Юлианомъ къ возстановлению язычества и уничтожению христианства, заставили спорящия стороны на время отложить свою старую вражду и сблизиться, чтобы дружными усилиями дать отпоръ надвигающейся опасности. Въ крикахъ негодования и проклятий на отступника отъ веры соединились прежние враги въ одну сплоченную семью и живо почувствовали общность интересовъ: ревностный никеецъ, Аполлинарий лаодикийский, взялся за перо, чтобы въ блестящемъ сочинении противъ греческой философии раскрыть религиозную несостоятельность язычества; антиохийская чернь ответила бунтомъ на попытку его возстановить забытыя торжества въ честь Аполлона, и слепой старикъ арианинъ Марий халкидонский проклялъ царя въ его личномъ присутствии. Посягавшия на историческую будущность христианства реформы Юлиана многихъ лучшихъ людей того времени заставили глубже взглянуть въ пропасть, отделяющую церковь отъ язычества и, возбудивши въ христианскомъ обществе реакцию противъ внесения языческихъ началъ въ христианство, порвали ту основу, на, которой развивалась борьба противъ чистаго церковнаго учения. Съ этой точки зрения можно сказать, что старания Юлиана оживить язычество только способствовали успеху никейскаго дела.
Во внешнюю группировку догматическихъ партий, какъ она сложилась къ концу правления Констанция, реформы Юлиана не внесли никакихъ существенныхъ переменъ. Въ отношении къ наличному положению церкви Юлианъ ограничился темъ, что приказалъ возвратиться въ свои города всемъ сосланнымъ въ предшествовавшее царствование епископамъ отчасти въ доказательство своей философской терпимости, отчасти въ тайной надежде, что возвратившиеся противники новыми спорами еще более уронятъ христианство въ общественномъ мнении. Но онъ не имелъ ни малейшихъ побуждений заботиться ο внутреннихъ затрудненияхъ ненавистныхъ ему галилеянъ: его личное знакомство съ Аэциемъ аномеемъ и Георгиемъ александрийскимъ съ одной стороны, съ Василиемъ кесарийскимъ и Григориемъ Назианзеномъ съ другой не оказало никакого влияния на его церковную политику: онъ не хотелъ покровительствовать ни одной партии и каждой изъ нихъ предоставилъ свободу устраивать свои дела по своему усмотрению и силамъ. Поэтому, когда оставшиеся въ живыхъ никейские изгнанники возвратились въ свои кафедральные города, они увидели свои места уже занятыми другими лицами. Омии, успевшие въ последние годы царствования Констанция рукоположить на все освободившияся кафедры своихъ представителей, попрежнему удерживали за собой господствующее положение въ церкви; эдиктъ Юлиана вовсе не обязывалъ ихъ отдавать храмы и церковныя имущества возвращавшимся изгнанникамъ и такимъ образомъ съ внешней стороны все осталось въ прежнемъ виде. Исключение составила собой одна только Александрия. Здесь, какъ скоро было получено извеетие ο смерти Констанция, языческая чернь, возмущенная тиранией Георгия, заместителя Афанасия, схватила его, заключила сначала въ темницу и затемъ въ новомъ бунте подвергла ужасной смерти. Прибывший въ Александрию после шестилетняго изгнания Афанасий нашелъ свое место очищеннымъ и; былъ съ восторгомъ принятъ своей паствой.
Но если, какъ мы видимъ, во внешней группировке догматическихъ партий правление Юлиана не сопровождалоеь никакими заметными последствиями, то, наоборотъ, на внутренния взаимоотношения ихъ оно оказало глубокое влияние. Открытое пренебрежение императора къ интересамъ христианства, публично заявленное имъ нежелание вмешиваться въ ссоры галилеянъ, отняло у спорившихъ сторонъ одинъ изъ главныхъ мотивовъ, вносивший наиболее страстную струю въ движения предшествовавшаго царствования. О поддержке двора, ο победе надъ противниками при помощи государственной силы при Юлиане не могло быть и речи. Въ первый разъ со времени никейскаго собора соперники встретились лицомъ къ лицу на нейтральной въ политическомъ отношении почве вне споровъ за преобладание въ государстве и, поневоле заглушивши въ себе личные расчеты, получили возможность более трезвыми глазами взглянуть на свои взаимныя отношения, оценить достоинство противниковъ и понять свои собственные недостатки. Предоставленное своей участи, внутреннее развитие догматическихъ партий въ правление Юлиана пошло своимъ естественнымъ путемъ сообразно отличительнымъ особенностямъ каждой. Часть омиевъ, отказавшаяся при Констанции отъ строгаго арианства ради сохранения кафедръ, при Юлиане не нашла нужнымъ скрывать долее своихъ тайныхъ симпатий къ нему и перешла на сторону аномэевъ. Евномий находился въ Константинополе. Юлианъ собственноручнымъ письмомъ вызвалъ сюда же Аэция «въ память прежнихъ личныхъ отношений» и подарилъ ему имение въ Лесбосе. И это не было несправедливостью. Подлинное арианство пострадало такъ же много, какъ и все другия партии. Евдоксий увиделъ, что пора возстановить свою прежнюю связь съ Аэциемъ. Отъ Евзоя, бывшаго александрийскаго диакона, отлученнаго Александромъ и потомъ рукоположеннаго при Констанции въ епископы въ Антиохию, онъ потребовалъ, чтобы тотъ собралъ соборъ и отменилъ прежний обвинительный приговоръ объ Аэции, но пока Евзой колебался, въ Константинополь съехалось несколько аномэйскихъ епископовъ, которые и рукоположили Аэция въ епископы и съ согласия Евдоксия поставили аномэевъ епископами въ некоторые другие города. Между темъ Евзой составилъ соборъ въ Антиохии изъ десяти епископовъ и объявилъ уничтоженнымъ все, что постановлено противъ аномэевъ. Между омийствомъ и аномэйствомъ готова была, такимъ образомъ, заключиться молчаливая уния, и если бы царствование Юлиана оказалось более продолжительнымъ, эта уния могла бы принести новыя испытания церкви. Но со смертию Юлиана омии снова отказались отъ союза съ аномэйствомъ, и аномэи, лишенные всякихъ опоръ въ церкви и въ государстве, остались строго замкнутой въ себе сектой, не имевшей никакого влияния на общий ходъ церковной жизни.
Гораздо важнее было другое течение, наблюдавшееся среди консервативнаго Востока еще ранее царствования Юлиана и только теперь получившее возможность фактически проявить себя, благодаря свободнымъ отношениямъ, наставшимъ въ церкви при этомъ императоре. Это течение состояло въ постепенномъ сближении и действительномъ переходе въ ряды защитниковъ никейскаго символа значительной части омиусианъ и наиболее лучшихъ представителей восточнаго консерватизма. Оно было главнейшимъ событиемъ богословской жизни церкви за периоды правления Юлиана,определившимъ собой всю дальнейшую историю догматическихъ движений на Востоке и обезпечившимъ здесь полное торжество никейской веры, а потому и на изучении его следуетъ остановиться подробнее.
Чтобы понять историческую неизбежность сближения омиусианъ и никейцевъ и оценить догматическое значение этого факта, намъ нужно возвратиться несколько назадъ, припомнить события, совершившияся въ последние годы царствования Констанция и всмотреться въ ихъ внутренний смыслъ.
Какъ мы знаемъ, первый толчокъ, побудивший консервативное большинство епископовъ Востока покинуть ряды антиникейской оппозиции и выделиться въ особую партию омиусианъ, данъ былъ возрождениемъ въ церкви строгаго арианства, последовавшимъ тотчасъ за окончательной победой надъ никейцами и формальнымъ осуждениемъ единосущия. Воскресившее первоначальное учение Ария аномэйство впервые открыло глаза восточнымъ консерваторамъ на непрочность ихъ собственной догматической позиции, ясно доказавъ имъ, что техъ общихъ формулъ, какия они отстаивали доселе въ борьбе съ никейцами, недостаточно для охранения веры, что защищаемая ими вопреки никейцамъ идея раздельности ипостасей только пролагаетъ путь къ распространению крайнихъ воззрений въ церкви. Вместе съ темъ, сводя все христианское учение въ отвлеченную схему метафизическихъ положений и настаивая на неподобии Сына по существу, аномэйство въ сущности возвращало восточныхъ отцовъ къ темъ затруднениямъ, какия некоторые изъ нихъ испытали уже на почти забытомъ теперь никейскомъ соборе. Какъ тамъ все попытки противопоставить арианству, основывавшемуся на философскихъ предпосылкахъ, изречения, взятыя изъ Библии, остались неудачными и побудили образованныхъ защитниковъ православия избрать для символа веры терминъ, незнакомый богодухновенному языку, такъ теперь аномэйство, - т. е. то же арианство, только въ более грубой форме, - делало безполезными все доселешния старания обойти въ своихъ символахъ небиблейския выражения и раждало необходимость возобновить уже изгнанныя было съ общаго согласия разсуждения ο сущности. Известно, что восточные отцы не отступили передъ этими заданными самою жизнью трудностями; на анкирскомъ соборе 358 года они разомъ изменили свой догматический фронтъ и изъ защитниковъ раздельности ипостасей стали проповедниками родственнаго единения Сына съ Отцомъ, определивъ его, какъ подобие Сына no существу. Постановление анкирскаго собора и явилось первымъ и очень крупнымъ шагомъ лучшей части восточнаго епископата по направлению къ никейскому учению. Однимъ уже фактомъ своего появления оно уничтожало целый рядъ недоразумений, мешавшихъ доселе Востоку безпристрастно вглядеться въ это учение. Начертавъ на своемъ догматическомъ знамени слово, не встречающееся въ писании, анкирские отцы этимъ самымъ въ корне разрушили наиболее популярныя возражения противъ никейскаго символа; теперь уже нельзя было упрекать никейцевъ за то, что они вводятъ слово, незнакомое богодухновенному языку и недоступное для народа; это сделали сами бывшие ихъ противники, внеся въ свои формулы метафизическое понятие сущности. Поворотъ въ сторону никейцевъ, начавшийся въ лучшихъ церковныхъ кружкахъ Востока, не могъ остановиться на точке зрения анкирскаго собора. Съ одной стороны борьба съ аномэйствомъ, съ другой-крупныя события, последовавшия за анкирскимъ соборомъ, заставляли омиусианъ все глубже и точнее выяснять занятую ими противоаномэйскую позицию и этимъ самымъ толкали ихъ далее по пути къ сближению съ никейскимъ учениемъ. Мы уже видели, что омиусианство, впервые сформировавшееся въ Анкире, очень быстро достигло победы надъ аномэйствомъ, но на высоте своего торжества оно скоро встретилось съ новой, сильной партией противниковъ, составлявшейся изъ вождей прежней антиникейской реакции и умеренныхъ аномэевъ. Незнакомые съ придворной изворотливостью вожди омиусианъ, какъ мы знаемъ, не сумели отстоять своей позиции предъ натискомъ этой новой партии и на придворномъ заседании 359 года отказались отъ наиболее ценнаго пункта своей догматики, согласившись заменить свой точный терминъ: όμοιος κατ οίσίαν более общимъ выражениемъ : όμοιος κατά παντα. Несомненно, уступка эта была вызвана интересами церковнаго мира и оказалась возможной только потому, что на первый взглядъ не заключала въ себе никакой опасности; ведь терминъ: κατα πάντα, повидимому, только расширялъ то, что содержалось въ κατ ούσίαν. Ho события скоро разачаровали омиусианъ. Противники открыто заявили, что новый терминъ они принимаютъ въ ограниченномъ смысле, относя подобие только къ воле, и, такимъ образомъ, умеренное аномэйство, скрывшееся за спиною омийства, получило оффициальный доступъ въ церковь. Страхъ за веру и стыдъ за безполезную жертву охватилъ вождей омиусианъ, - и вотъ, чтобы защитить себя отъ обвинений въ уступчивости, они издали новый обширный трактатъ, въ которомъ съ возможною подробностью формулируютъ свои воззрения на спорный вопросъ и какъ бы предлагаютъ ихъ на судъ всей церкви.
Трактатъ этотъ сохранился целикомъ въ сочиненияхъ Епифания подъ названиемъ «Памятная записка (υπομνυ ματισμός) Василия и Георгия и ихъ приверженцевъ». Судя по тому месту, какое онъ занимаетъ въ разсказе Епифания, а также по некоторымъ особенностямъ его содержания, должно думать, что онъ составленъ былъ вскоре после придворныхъ сирмийскихъ совещаний, когда раздоры, поднявшиеся при подписи датированной веры окончательно убедили омиусианъ въ сделанной ими оплошности. Новый документъ не только стремится оправдать прежнюю позицию, но и развиваетъ ее дальше, и хотя въ надписи его значатся только имена Василия и Георгия, онъ говоритъ и выступаетъ отъ лица всехъ восточныхъ. Въ значительной своей части онъ посвященъ полемическимъ целямъ-борьбе съ аномэйствомъ и омийствомъ. Авторъ его энергично возстаетъ противъ исключения понятия: ουσία изъ догматики и хотя сознается, что въ св. писании его нетъ, но смыслъ его находится тамъ повсюду. Рядомъ историческихъ примеровъ (соборъ противъ Павла самосатскаго) онъ доказываетъ, что древние отцы всегда пользовались этимъ словомъ, когда въ немъ чувствовалась нужда. Но центральный интересъ документа состоитъ не въ этомъ, но въ его положительной части, где въ первый разъ въ истории догматическихъ споровъ делается попытка провести различие между понятиями: ούαία и и ιποστασις. Прошло уже более тридцати летъ со времени никейскаго собора, а все еще основные догматические термины, необходимые для правильнаго истолкования учения его, оставались невыясненными, понимались и употреблялись различно и приводили къ безконечнымъ взаимнымъ недоумениямъ. Омиусиане первые сознали потребность внести устойчивость въ спутанную терминологию и въ своей памятной записке выполнили ее съ достаточнымъ успехомъ. Правда, они еще не проводятъ того резкаго разграничения между понятиями сущности и ипостаси, какое установилось въ христианскомъ богословии позднее, и вполне присоединяются къ решению отцовъ, назвавшихъ въ обличение Павла самосатскаго ипостась Сына сущностью, «чтобы, - говорится въ записке, -наименованиемъ сущности показать, что Сынъ действительно существуетъ (ίπάρχων κаи ων εστιν) и не речение». Но зато съ особенной тщательностью они останавливаются на разъяснении термина «ипостась», пользовавшагося широкой популярностью на Востоке. Составители записки хорошо знали, что этотъ терминъ у многихъ вызывалъ недоумение и, потому, изложивъ свое учение, они обращаются къ западнымъ, следовательно, никейцамъ, съ предупреждениемъ не смущаться наименованиемъ ипостасей. «Восточные, - пишутъ они, - для того употребляютъ наименования ипостасей, чтобы выразить существенныя и действительно существующия свойства лицъ (τάς ιδιότητος των προςώπων ίφεστώσας καϊ ίπάρχονσας). Ηο хотя «Отецъ есть духъ, Сынъ-духъ и Духъ св. - духъ, однако же ни Отецъ нe мыслится Сыномъ, ни Сынъ Отцомъ или Духомъ, но существуетъ самостоятельно. И вотъ, чтобы обозначить эти самостоятельно и действительно существующия свойства» Отца, Сына и св. Духа, восточные и называютъ ихъ «самостоятельно существующими ипостасями лицъ (προςώ πςν ύφεστώτων ίποστάσεις όνομάζονσι)». Следовательно, Терминъ «ипостась» на языке восточныхъ даетъ лишь опре-деленное значение слову: πρόςωπον, которое само по себе «еще не заключаетъ въ себе мысли ο самостоятельномъ и действительномъ существовании и, какъ у Савеллия, можетъ обозначать только форму проявления. Отсюда видно, что принимая три ипостаси, восточные не учатъ ни ο трехъ началахъ, ни ο трехъ богахъ. Напротивъ, они анафематствуютъ требожие и исповедуютъ одно Божество, объемлющее все чрезъ Сына въ св. Духе, одно царство и одно начало (μίαν θεοτητην, μίαν αρχήν, μίαν βασιλείαν).
Вместе съ темъ они благочестиво различаютъ лица въ свойствахъ ипостасей (πρόςωπα εν ταΐς ιδώτησι ίποστάσεων), представляя Отца самостоятелыю сущимъ съ отеческой властью (εν τη πατρική αίθεντία υφεστώτα). Сына родившимся отъ Отца, совершеннымъ отъ совершеннаго и существующаго самостоятельно, и Духа Утешителя, имеющаго самостоятельное бытие (ί φεατώτα) отъ Отца чрезъ Сына. Но эта самостоятельность ихъ личнаго бытия не нарушаетъ ихъ единства. Если Отецъ есть духъ, Сынъ-духъ и св. Духъ-духъ, то, будучи тремя ипостасями, все они одно и то же (ταυτόν). Последнюю мысль они подробно объясняютъ и доказываютъ текстами св. Писания. Итакъ, Троица есть одно божество, одно начало, одинъ духъ и три ипостаси.
Трудно сказать, какими иными словами можно было бы еще выразить ту же самую мысль, какая заключаласьи во второмъ члене никейскаго символа. «Одно божество и три ипостаси» - эта формула могла съ надеждой на успехъ поспорить съ самимъ терминомъ: όμνυίοω пока точный смыслъ его не былъ установленъ и суждения ο немъ колебались; и действительно, позднее вместе съ терминомъ: όμοοσίος она была принята церковною догматикой. Очевидно, на пути къ сближению съ никейцами въ области собственно богословской, теоретической мысли омусианамъ идти дальше памятной записки было некуда. Самъ Афанасий со стороны внутренняго догматическаго достоинства высказанныхъ здесь воззрений на Сына Божия едва-ли могъ потребовать чего-либо большаго. Такъ силою логики и обстоятельствъ лучшие изъ противниковъ никейскаго собора были приведены; постепенно къ признанию смысла формулированнаго на немъ учения. Свой основной терминъ ομοιος κατ ούσιαν, первоначально на анкирскомъ соборе выставленный отчасти и въ противовесъ никейцамъ, чтобы показать, что Сынъ имеетъ свою сущность не въ тожестве, а въ подобии съ Отцомъ, они въ памятной записке истолковали какъ ταυτόν κατα πνεύμα-тоже самое пo духу, а такъ какъ на языке записки общее понятие духа въ приложении къ ипостасямъ заменяетъ собой понятие существа, то ταυτόν κατά πνεύμα значитъ собой не что иное, какъ и ταυτον κατ ούσίαν - одно и то же по сущности.
Чтобы окончательно перейти на позицию никейцевъ и слиться съ ними въ одно целое, омиусианамъ оставалось только уничтожить формальное различие и принять никейский символъ. Но отъ этого последняго шага омиусианъ удерживали серьезныя препятствия, которыя все еще оставались неустраненными. При недостаточномъ разграничении между терминами: ούσία и ύπόστασις за словомъ: όμουσίος продолжала доселе стоять тень Савеллия, и сами никейцы, сливавшие понятия сущности и ипостаси и не порывавшие общения съ осужденнымъ всемъ Востокомъ Маркелломъ, не принимали решительныхъ меръ, чтобы опровергнуть это подозрение. Кроме того, надъ терминомъ: ομοούσιος «тяготели еще неизвестность его преданию и приговоръ антиохийскаго собора противъ Павла самосатскаго. Омиусиане сделали свое дело: они отвергли арианство, доказали чистоту своего учения и точной установки термина " ομοούσιος " сняли съ себя неосновательный упрекъ въ требожии, открыто осудивъ последнее. Теперь очередь оставалась за никейцами: ходомъ событий они обязывались пойти на встречу возвращающемуся къ нимъ Востоку и разъяснениемъ своихъ воззрений отнять у него последния препятствия къ полному признанию учения, провозглашеннаго на никейскомъ соборе. И они выдолнили эту задачу блестяще, тоже еще за время царствования Констанция.
To не было случайностью, что первымъ изъ никейцевъ, кто взялъ на себя обязанность, дать оценку действительному положению вещей на Востоке, оказался Иларий пуатьесский, западный епископъ. Стоявшие вдали отъ споровъ и не связанные вековыми предразсудками, западные епископы были более способны къ тому, чтобы безпристрастно вглядеться въ богословския настроения Востока и понять ихъ внутренний смыслъ. Являясь на Востокъ въ качестве изгнанниковъ за веру, они какъ бы самой судьбой предназначались для того, чтобы стать посредниками между борющимися здесь партиями. - Въ этомъ посредствующемъ положении, занятомъ ссыльными епископами на Востоке, Иларию принадлежитъ передовое место. Отправленный въ изгнание императоромъ Констанциемъ въ 356 году за отказъ согласиться на осуждение Афанасия, Иларий пять летъ провелъ въ малоазийскихъ провинцияхъ, переходя изъ города въ городъ, и былъ свидетелемъ его смятения умовъ и партий, какое вызвано было здесь проповедью аномэйства. Восточные епископы сначала поразили его внешнимъ блескомъ своей жизни и переменчивостью воззрений; но его тонкий богословский умъ и острая наблюдательность помогли ему исправить это первое впечатление, и онъ понялъ, что среди открыто арианствующихъ въ восточномъ епископате есть не мало почтенныхъ людей, не имеющихъ ничего общаго съ арианствомъ и уклоняющихся отъ никейскаго учения скорее по недоразумению или непониманию, чемъ по злой воле. Догматическия распри Востока представились теперь ему въ иномъ свете, - и вотъ чтобы ознакомить своихъ галльскихъ друзей съ истиннымъ положениемъ восточныхъ делъ, онъ въ конце 358 года, т. е., тотчасъ после победы омиусианъ надъ аномэями, шлетъ имъ большое сочинение «о соборахъ», въ которомъ подвергаетъ обзору все догматическия партии Востока и даетъ ихъ учению критическую оценку съ точки зрения западнаго никейца.
Отношение Илария къ восточнымъ спорамъ самое терпимое. Пересматривая подъ рядъ все символы, появившиеся изъ оппозиционныхъ кружковъ со времени никейскаго собора, - Лукиановский символ, εκτεσις μακρόστιχος первую сирмийскую формулу, онъ находитъ, что заключающаяся въ нихъ доктрина-здравая, если только сомнительныя выражения ихъ истолковать сообразно целямъ ихъ авторовъ. Правда, эта множественность символовъ совсемъ незнакома Западу, но это не должно служить поводомъ къ укору, потому что менее счастливый Востокъ постоянно обуревается ересями и не можетъ избежать этой необходимости. Переходя затемъ къ самымъ жгучимъ вопросамъ времени, поднятымъ омиусианствомъ, Иларий предлагаетъ своимъ читателямь крайне любопытный анализъ вступившихъ въ соперничество терминовъ: όμοιουσίος и ομοούσιος. Съ полною толерантностью, далекой отъ всякой западной притязательноети, Иларий оцениваетъ достоинства и недостатки каждаго термина и предупреждаетъ своихъ западныхъ читателей, что и терминъ: ομοούσιος при неправильномъ употреблении можетъ скрывать подъ собой ложныя мнения. Вообще онъ не такой талисманъ истины, чтобы безъ него совсемъ не могло быть правой веры. Напротивъ, троякаго рода заблуждения наблюдаются въ применении къ нему: или имъ обозначаютъ безразличное единство субстанции Отца и Сына, уничтожая действительное бытие Сына, или подъ предлогомъ его, проповедуютъ разделение субстанции Отца, при чемъ Сынъ является лишь частью Его, или понимаютъ его, какъ указание на предсуществовавшую субстанцию, въ отношении къ которой Отецъ н Сынъ являются, какъ бы совладетелями. Въ правильномъ своемъ применении терминъ: ομοούσιος указываетъ на рождение Сына, подчинение Его Отцу и на подобие no природе (una substantia ox similitudine, non ex solitudine); т. е., другими словами ομοοιςιος въ своемъ надлежащемъ истолковании означаетъ не что иное, какъ ομοιούσιος. Правда, некоторые придаютъ последнему понятию смыслъ только приблизительнаго подобия, но обычное и библейское словоупотребление соединяетъ съ нимъ другое значение. Подобие по природе обозначаетъ собой не что иное, какъ равенство. Въ этомъ смысле оно имеетъ даже некоторое преимущество предъ словомъ: ομοοισιος: «если произнесу единаго (unum), окажусь въ подозрении, что учу ο единичномъ существе (habet et unici suspucionem), если же выражусь, «подобнаго», то не окажется предмета для сравнения. Только подобие предполагаетъ двухъ и означаетъ единство, но не лицъ, а рода (non personae unitatis, sed generi). Выяснивъ смыслъ соперничавшихъ между собой терминовъ и установивъ между ними согласие, Иларий въ чувстве глубокаго убеждения и братской любви обращается къ восточнымъ омиусианамъ. Называя ихъ светомъ во тьме и лучомъ надежды за отпоръ, данный имъ аномэйству, онъ констатируетъ то положение, что между восточными и западными нетъ никакого различия въ вере, и, требуя со стороны ихъ взаимнаго признания термина: ομοούσιος старается предупредить все возможныя противъ него возражения. Все неправильныя толкования этого слова Иларий энергично отвергаетъ, доказывая его полное соответствие другимъ выражениямъ,употребленнымъ въ никейскомъ символе: «рожденный, не сотворенный», «изъ сущности Отца». Если омиусиане не признаютъ слова: ομοούσιος потому, что оно не находится въ Писании, то сами, употребляя: όμοιοίσιος не опровергаютъли этимъ самихъ себя? Савеллий и Павелъ самосатский, пользовавшиеся этимъ терминомъ, несомненно еретики; но если все отвергать ради одного злоупотребления, то нужно отвергнуть и пользование св. Писаниемъ, потому что кто изъ еретиковъ не злоупотреблялъ имъ? И если слово: ομοούσιος было бы осуждено 80-ю епископами въ Антиохии, то его приняли и одобрили 318 отцовъ въ Никее. истолкованное тамъ благочестиво и признанное необходимымъ для отражения арианской ереси, почему это слово и теперь не должно иметь такого же значения? «Вы не ариане; зачемъ же, отвергая это слово, вы навлекаете на себя упрекъ въ арианстве?.. Никейские отцы почили въ мире; мы рукоположены ими и являемся ихъ преемниками; смеемъ ли мы анафематствовать ту формулу, какую они утверждали?! Да не будетъ этого!»… Самое слово: όμοούσίος нe заслуживаетъ никакого обвинения, коль скоро смыслъ его не нарушаетъ истины. Ведь и ομοιούσιος можетъ истолковано быть въ превратномъ смысле; взятое въ общемъ своемъ значении, какъ голое подобие, оно не говоритъ ни ο равенстве, ни ο единстве, и если оно въ своемъ должномъ понимании и можетъ быть одобрено, то не будетъ отвергать и ομοούσιος. Нужно собраться вместе и сообща разсудить ο спорныхъ терминахъ, чтобы не устранялось и то, что хорошо установлено (ομοιούσιος) не отвергалось тο, что худо понимаетея (ομοούσιος). Въ области примирительныхъ стремлений далее Илария идти было некуда; можно сказать, что для Запада Иларий выполнилъ то, что гораздо позднее было сделано каппадокийцами для Востока.
Столь же радостно, хотя и несколько позднее, приветствовалъ начавшийся на востоке поворотъ и старый герой никейскаго дела, Афанасий. Находясь съ 356-го года въ изгнании, онъ, однако, не терялъ связей съ текущей жизнью, зорко следилъ за совершающимися въ ней событиями и, какъ мы видели, вероятно, присутствовалъ на селевкийскомъ соборе. Возможно, что памятная записка Василия вполне была и неизвестна ему, но важное значение и суть ея онъ понялъ и, оживленный надеждой на лучшее будущее, одинокий изгнанникъ решилъ, что теперь настала пора протянуть руку дружбы своимъ старымъ консервативнымъ врагамъ. Подобно Иларию, въ особомъ сочинении ο соборахъ, Афанасий делаетъ обзоръ всехъ главныхъ фактовъ борьбы противъ никейскаго символа, начиная съ Фалии Ария и кончая селевкийскимъ соборомъ и победой омийства. Последния события, совершившияся на соборахъ ариминскомъ и селевкийскомъ, вызываютъ у него осуждение и негодование. He было никакой надобности въ общемъ вселенскомъ соборе, задуманномъ Констанциемъ: темъ менее следовало делить его на два собора. Подвергнувъ осмеянию датированную веру, онъ въ хронологическомъ порядке перечисляетъ все изложения, изданныя противниками, но не съ темъ, чтобы, подобно Иларию, показать ихъ относительную ценность, но чтобы воспользоваться ихъ множествомъ и разнообразиемъ, какъ фактической сатирой. Здесь сказывается не спокойный наблюдатель, а непосредственный участникъ, который самъ пережилъ все события и много перенесъ отъ нихъ. Зато съ облегченнымъ чувствомъ онъ останавливается на омиусианахъ, которые принимаютъ все, написанное въ Никее, сомневаются же только относительно термина «единосущный».«Съ людьми, подобными Василию, не нужно обходиться какъ съ врагами, а следуетъ считать ихъ братьями, которые разнятся отъ насъ только однимъ словомъ, но мыслятъ такъ же, какъ и мы». Если они учатъ, что Сынъ есть премудрость, вечное сияние Отца, жизнь и рождение сущности Его, то они признаютъ то же, что содержится въ слове «Единосущный» потому, что «рождение» и «единосущие» имеютъ одинъ и тотъ же смыслъ. Ихъ собственный терминъ: ομοιούσιος самъ по себе не исключаетъ мысли ο твари: «подобные по причастию, не по самой истине, называются подобными, a пo подобию истины, такъ что оно можетъ быть и отнято отъ нихъ, а это приличествуетъ только тварямъ», но съ прибавкой слова «изъ сущности» онъ значитъ то же, что и ομοούσιος. Онъ обращается къ нимъ, какъ къ возлюбленнымъ братьямъ, подвергаетъ подробному разбору все возражения противъ ομοούσιος, предъявляемыя на Востоке и путемъ филологическаго анализа, показавъ превосходство слова ομοούσιος предъ ομοιούσιος, убеждаетъ ихъ не сражаться съ тенью и выражаетъ полную уверенность, что рано или поздно, но иеизбежно омиусиане примутъ это слово, составляющее опору ихъ собственнаго учения.
Итакъ, оба вождя никейцевъ, Иларий на Западе и Афанасий на Востоке, - открыто признали православие убеждений новой омиусианской партии, возникшей на Востоке въ борьбе съ аномэйствомъ, и радостно пошли навстречу ей. Прежния взаимныя подозрения разсеялисъ, и при первомъ откровенномъ обмене мыслей старые противники сделались друзьями, только слово " ομοούσιος " все еще стояло на пути къ полному примирению, но и сомнения, соединенныя съ нимъ, значительно ослаблены, отчасти признаниемъ со стороны Илария права возставать противъ него, а отчасти и еще более подробнымъ и основательнымъ опровержениемъ Афанасия возражений, предъявленныхъ къ нему. Слияние омиусианъ съ никейцами въ теории совершилось такимъ образомъ къ концу правления Констанция, но пока во главе империи стоялъ императоръ, ненавидящий никейский символъ, и вожди никейцевъ, находившиеся въ изгнании съ 356 года, лишены были всякаго участия въ церковныхъ делахъ, это слияние не могло состояться фактически и обнаружиться на практике въ действительномъ присоединении омиусианъ къ никейцамъ. Правда, сильный отзвукъ совершившагося вь теории сближения сказался уже и при Констанции. На соборе въ Селевкии исаврийской въ 359 году, какъ мы знаемъ, некоторые изъ восточныхъ епископовъ, въ противовесъ аномэйскимъ выходкамъ Акакия и Евдоксия, открыто примкиули къ никейцамъ, ставъ подъ защиту ихъ термина: έκ ουσίας, при чемъ Иларий пуатьеский, вождь западныхъ никейцевъ, оффициально былъ принятъ въ церковное общение. - Но этотъ внезапный порывъ въ сторону никейскаго символа вызванъ былъ не столько сознательнымъ пониманиемъ его ценности, сколько желаниемъ дать отпоръ надвигающемуся на церковь аномэйству. События, совершившияся въ Константинополе после селевкийскаго собора, еще более содействовали этому движению Востока въ сторону никейцевъ; податливосгь главарей омиусианства, пожертвовавшихъ своей отличительной формулой ради сохранения кафедръ, уронила кредитъ ихъ въ глазахъ лучшихъ консерваторовъ Востока, и люди, дорожившие верой, ждали только удобнаго момента, чтобы формально присоединиться къ никейцамъ. Такой моментъ и наступилъ въ царствование Юлиана, когда правительство отняло свою нагнетающую руку, и возвратившиеся никейцы получили возможность заявить свое слово по поводу церковныхъ затруднений. Теперь настало время положить прочное начало къ фактическому объединению лучшихъ церковныхъ силъ Востока съ никейцами, и это великое дело выполнено было на соборе въ Александрии, устроенномъ Афанасиемъ въ 362 году тотчасъ после своего возвращения.
2. Александрийский соборъ въ 362 году принадлежитъ къ числу наиболее замечательныхъ соборовъ эпохи арианскихъ движений. Значение его можно определить такъ: онъ подвелъ итоги всей предшествующей работе богословской мысли по раскрытию учения ο Троице, решилъ главнейшие и трудные вопросы, выдвинутые его временемъ, и глубоко повлиялъ на последующий ходъ событий догматической истории, преднаметивъ тотъ путь, по какому они направились. Но его главная заслуга состояла въ томъ, что онъ воскресилъ для восточной половины церкви почти уже забытый здесь никейский символъ и далъ сильный толчекъ тому течению въ рядахъ церковныхъ деятелей Востока, которое въ конце-концовъ привело ихъ всехъ подъ знамя этого символа. - До сихъ поръ, какъ мы знаемъ, все соборы, во множестве собиравшиеся на Востоке, преследовали одну цель-изгнать никейцевъ и устранить никейский символъ, заменивъ его другими, более отвечающими восточному консервативному настроению. Благодаря поддержке двора и особенно насильственнымъ мерамъ Констанция, эта цель, поставленная реакцией съ самаго начала ея возникновения, близка была къ своему осуществлению. За тридцать слишкомъ летъ, протекшихъ со времени никейскаго, собора, сошли одинъ за другимъ въ могилу все его современники-епископы, принимавшие въ немъ личное участие. Изъ очевидцевъ собора и непосредственныхъ участниковъ его на Востоке оставался къ 50-мъ годамъ IV века едва ли не одинъ Афанасий, да и тотъ, управляя отдаленнымъ отъ Востока диоцезомъ, а съ 356 года скитаясь въ изгнании по пустынямъ египетскимъ, лишенъ былъ всякой возможности сделать что-нибудь для возстановления авторитета защищаемаго имъ собора. Съ 350 года, т. е. въ течение последнихъ десяти летъ царствования Констанция, на Востоке не было ни одного никейца. Въ церковную практику, въ богослужебное употребление символъ никейский также проникнуть не успелъ. Возможно, что и сами отцы перваго вселенскаго собора, составляя символъ въ опровержение арианства, не имели въ виду вводить его въ общеобязательную литургическую практику, смотрели на него не какъ на εκτεσις πιστεως въ собственномъ смысле, а какъ на μάθημα т. е. образецъ учения, а не веры, каковое название действительно и прилагается къ нему въ некоторыхъ древнихъ источникахъ. Можно допустить далее, что для употребления, напр., при крещении онъ былъ и неудобенъ, потому что не содержалъ въ себе необходимыхъ членовъ веры, встречающихся во всехъ крещальныхъ символахъ, какъ-то исповедания единой церкви и единаго крещения, воскресения мертвыхъ и будущей жизни. Темъ не менее, при более благоприятныхъ условияхъ для своего утверждения въ церкви, онъ необходимо долженъ былъ если не целикомъ, то въ главнейшихъ своихъ терминахъ, по крайней мере въ учении ο Сыне Божиемъ, воздействовать на крещальные символы и оставить въ нихъ следы. На самомъ деле, до 60-хъ годовъ IV-го века мы не находимъ въ памятникахъ символьной литературы древности ни малейшихъ признаковъ такого воздействия. За все это время на Востоке при крещении, оглашении и богослужении продолжаютъ применяться местные символы и если они дополняются въ своей догматической части, то источникомъ дополнений является не никейский символъ, а символы, вышедшие изъ-подъ пера противниковъ его. Нагляднымъ, даже поразительнымъ доказательствомъ этого пренебрежения никейскимъ символомъ на Востоке служатъ уже известныя намъ огласительныя поучения Кирилла иерусалимскаго, изданныя приблизительно около 348-го года. Въ основу своего катихизиса веры Кириллъ полагаетъ не символъ, составленный въ Никее, а крещальный символъ своей иерусалимской церкви и-что особенно важно-даже въ техъ местахъ, где местный символъ оказывался недостаточнымъ для полнаго выражения веры, какъ, напр., въ учении ο Божестве Сына Божия, онъ обращается не къ никейскому изложению, а къ εκτεσις μακρόστιχος-многострочному символу и такъ называемой датированной веры. Такимъ образомъ, память ο никейскихъ отцахъ постепенно тускнела на Востоке и освященный ихъ общимъ согласиемъ символъ недалекъ былъ отъ полнаго забвения.
Въ виду этого печальнаго положения никейскаго дела на Востоке эдиктъ Юлиана, возвращавший въ свои города изгнанныхъ защитниковъ его, пришелся какъ нельзя более кстати. Въ первый разъ после непрерывныхъ преследований въ течение долгаго царствования Констанция, никейцы получили возможность громко сказать свое слово въ церкви, вслухъ всехъ заявить, что дело никейское не умерло, что единственно только вера, написанная въ Никее, можетъ служить надежной опорой мира и веры церкви. Отсюда понятно, почему Афанасий поспешилъ какъ можно скорее воспользоваться предоставленной ему свободой; въ Александрию онъ прибылъ 12-го февр. 362 года, а къ августу месяцу здесь уже открылся соборъ, составившийся изъ съехавшихся сюда епископовъ-никейцевъ. Разгромъ, понесенный никейцами въ правление Констанция, резко отразился на численномъ составе собора; явилось только 22 епископа, но все это были ветераны никейскаго дела, долгимъ изгнаниемъ, потерей кафедръ и страданиями засвидетельствовавшие искренность своего убеждения, pauci numero, tide integri, meritis multi, по выражению Руфина, «числомъ немногие, верой не поврежденные, заслугами обильные». Духовная мощь и сила веры, неоднократно проявленная ими, придавала ихъ собранию особый моральный авторитетъ и должна была привлекательно действовать на людей, хромавшихъ на обе ноги. Все другие поддалиеь искушениямъ и соблазну: ухаживали за дворомъ, вмешивались въ интриги, подделывались подъ общее настроение, вступали въ компромиссы и изменяли веру. Одни только никейцы, несмотря на все невзгоды, твердо держали свое знамя, не склоняясь ни направо, ни налево, отвергая всякия сделки и съ политикой и съ совестыо. По сравнению съ вождями реакции, не говоря уже объ Акакии или Евдоксии, продававшихъ свою веру за влияние при дворе, но и съ более твердыми характерами въ роде Василия анкирскаго или Евстафия севастийскаго, такия лица, какъ Афанасий или Евсевий верчельский, стоявшие во главе никейцевъ, ο которыхъ сама зависть не могла сказать ничего дурного, казались недосягаемыми нравственными величинами, - а они-то теперь и руководили занятиями александрийскаго собора.
Точныхъ записей ο заседанияхъ собора до нашего времени ни сохранилось; но мы имеемъ возможность съ надлежащей полнотой воспроизвести все главные моменты его деятельнсти, благодаря, во-первыхъ, указаниямъ церковныхъ историковъ и преимущественно Руфина, - затемъ, посланию къ антиохийцамъ и къ такъ называемому τόμος' александрийскаго собора, написанному самимъ Афанасиемъ, въ которомъ содержатся все важнейшия постановления собора и даются намеки на внутреннюю его историю, - и наконецъ, письму Аполлинария лаодикийскаго, послы котораго присутствовали на соборе, къ Василию Великому.
Первымъ деломъ александрийскихъ отцовъ было возстановление догматическаго авторитета никейскаго собора и ревизия его символа. Никейский символъ былъ признанъ непоколебимымъ и неизменнымъ образцомъ веры, «достаточнымъ и самодовлеющимъ (ίκανά… και αίτόρκη) для опровержения всякой нечестивой ереси и къ охранению безопасности и пользы церковнаго учительства». Такое воззрение на значение никейскаго символа необходимо влекло за собой отрицательное отношение ко всякимъ другимъ вероизложениямъ, и александрийские отцы далее повторяютъ забытое и никогда не применявшееся постановление сардикийскаго собора: «во всемъ довольствоваться верой, исповеданной никейскими отцами, потому что она не имеетъ никакого недостатка и полна благочестия, и не должно составлять иного изложения, дабы написанное въ Никее не сочли несовершеннымъ». Вместе съ темъ былъ возстановленъ и текстъ никейскаго символа, притомъ настолько твердо, что Афанасиева редакция его, сохранившаяся въ письме къ имп. Иовиану, написанномъ годъ спустя после собора, и доселе считается въ науке наиболее надежной и достоверной. Вероятно, на это же время падаетъ, безъ сомнения и составление списка епископовъ, присутствовавшихъ на заседанияхъ въ Никее, предпринятое Афанасиемъ,однимъ изъ экземпляровъ котораго пользовался историкъ Сократъ и который долженъ былъ сохранить имена никейскихъ отцовъ на вечныя времена.
Но деятельность никейскихъ отцовъ не ограничилась однимъ только этимъ: возстановивъ догматическое значение никейскаго символа, они вместе съ темъ выработали рядъ меръ, которыя должны облегчить переходъ. подъ знамя его бывшихъ противниковъ. Въ этомъ отношении былъ поставленъ на очередь прежде всего тотъ вопросъ: чего нужно требовать отъ возвращающихся отъ ереси и какъ ихъ принимать: оставлять-ли ихъ въ прежнемъ иерархическомъ сане или подвергать церковному покаянию, которое, по смыслу церковныхъ каноновъ, навсегда лишало возвращающагося иерархической степени. Первый пунктъ решался самъ собой. Разъ никейский символъ признанъ былъ достаточнымъ и самодовлеющимъ исповеданиемъ правой веры, то ясно, что отъ возвращающихся ничего большаго не должно было требовать, кроме согласия на этотъ символъ и приложенныя къ нему анафематизмы. Въ такомъ смысле и было сделано постановление. - Второй пунктъ вызвалъ разногласия: строгая партия никейцевъ подъ гнетомъ живыхъ воспоминаний ο причиненныхъ противниками страданияхъ, требовала, что-бы все, запятнавшие себя какимъ-либо общениемъ съ еретиками, несмотря на покаяние, лишались иерархическаго сана. Но здесь еще разъ сказалось величие вождей никейцевъ, умевшихъ свои личные счеты подчинять интересамъ общаго дела: благодаря ихъ моральному влиянию на соборе, достигнуто было, соглашение и решено приходящихъ изъ ереси принимать въ томъ же сане. Это гуманное постановление, оправданное всей историей, устраняло одно изъ важныхъ практическихъ препятствий, мешавшихъ успеху никейскаго дела на Востоке.
Главнейшимъ предметомъ, какимъ занялся александрийский соборъ, былъ старый вопросъ ο значении терминовъ.«оυσιа и «ύπόστασις». Тонъ Афанасия къ антиохийцамъ даетъ понять, что и самая цель собора заключалась не въ чемъ иномъ, какъ въ примирении этихъ давнишнихъ недоразумений. Несмотря на мракъ, окружающий внутреннюю деятельность собора, источники еще даютъ возможность понять, что решение этого вопроса не прошло безъ горячихъ споровъ. Большинство членовъ собора состояло изъ представителей старшаго поколения никейцевъ, желавшихъ упорно отстаивать старое воззрение на Троицу, какъ одну ипостась. Было, повидимому, предложено еще разъ заменить никейский символъ известной сардикийской формулой, провозглашавшей одну ипостась въ Отце и Сыне. Молодая группа омиусианъ энергично возстала противъ этой попытки. Она потребовала исключения самого слова: ομοούσιος изъ символа на томъ основании, что онъ не приноситъ никакой пользы выяснению дела вследствие неизвестности его эллинскому языку и замены его терминомъ: όμοιος κατ ούσίαν для того, чтобы яснее выразить учение ο трехъ ипостасяхъ. На соборе поднялся шумъ; омиусианъ обвинили въ томъ, что они учатъ о трехъ разобщенныхъ, отчужденныхъ и иносущныхъ ипостасяхъ и признаютъ три начала и трехъ боговъ. Съ чувствомъ собственнаго достоинства омиусиане отвергли это обвинение. Упрекнувъ старое поколение никейцевъ въ томъ, что они допускаютъ въ Троице лишь одну ипостась и, уничтожая подлинное бытие Сына, сливаютъ лица св. Троицы, они ответили известными положениями, взятыми изъ памятной записки Василия: «мы знаемъ Троицу не no имени только, но истинно сущую и пребывающую (άληθώς оυσαν και υφεσtωσαν): Отца, истинно сущаго и пребывающаго, Сына, пребывающаго самосущнымъ (άληθώς ενουσιο όντα) и СВ. Духа, пребывающаго и сущаго (νφεστώς και ιπάρχων); не именуемъ трехъ боговъ или трехъ началъ и отвергаемъ утверждающихъ это, исповедуя одно Божество и одно начало». Старшее поколение никейцевъ должно было оправдываться: оно заявило, что употребляя выражение «одна ипостась», оно отнюдь не хочетъ подражать Савеллию и отрицать истинное бытие Сына и св. Духа, предполагая, что Сынъ не самосущъ (ανούσιος) и Духъ св. безыпостасенъ (ανυπόστατος). Ипостась они понимаютъ, какъ одну сущность, и пользуются этимъ терминомъ для того, чтобы обезпечить тожество природы (την ταυτότητα της φισεως). Объяснения сторонъ соборъ нашелъ удовлетворительными; слово: ομοοίσιος въ смысле: μία ύπόστασις и три ипостаси были признаны одинаково православными. Терминъ : ομοούσιος победилъ, но каждая партия осталась со своимъ пониманиемъ его.
Последний вопросъ, какимъ занялся александрийский соборъ, было выяснение учения ο Св. Духе. Этотъ пунктъ обозначалъ собой новый поворотъ въ догматическихъ движенияхъ времени. Никейский соборъ ограничился простымъ упоминанием о Св. Духе (και εις το αγιον πνεύμα), какъ необходимомъ члене веры, не входя ни въ какия дальнейшия объяснения. За горячими спорами ο Божестве Сына, занявшими первую половину IV века, учение ο третьей ипостаси оставалось въ тени. Правда, въ многочисленныхъ символахъ, вышедшихъ изъ-подъ пера противниковъ никейскаго собора, встречаются и более распространенныя формулы, чемъ никейская, но все оне не выходятъ за пределы стереотипныхъ выражений, заимствованныхъ изъ предания и чуждыхъ всякой богословской спекуляции. Однако уже и за это время появляются, хотя и слабыя, попытки применить результаты, достигнутые въ учении ο Сыне, къ Духу Св. Такъ постановления сирмийскаго консервативнаго собора 351 года знакомятъ насъ уже съ очень разнообразнымъ рядомъ воззрений на Духа св.; здесь подвергаются анафеме те, кто а) Отца, Сына и Св. Духа считаютъ однимъ лицомъ, б) кто Духа Св. Утешителя именуетъ нерожденнымъ, в) кто называетъ Его частью Отца и г) кто Отца, Сына и Духа исповедуетъ тремя богами. Что же касается до богословской науки предшествовавшей эпохи, то общее правило, царившее въ ней, можно выразить въ такомъ тезисе: что сказано ο Сыне, то нужно думать и ο Духе. Оба великие учителя Ш-го века, Тертуллианъ и Оригенъ, прямо переносятъ на ипостась Духа все те выводы, какие установлены и ο существе Сына-Логоса. To же самое наблюдаемъ и въ IV веке: арианство, учившее ο тварной природе Сына Божия иДуха Св. могло понимать Его только, какъ творение и притомъ низшаго второстепеннаго разряда. Co стороны никейской на вопросъ ο Духе обратилъ внимание уже только въ конце 50-хъ годовъ IV века св. Афанасий и въ своихъ трехъ письмахъ къ Серапиону тмуитскому далъ исчерпывающее изследование о Немъ, ставшее образцомъ для последующихъ писателей. Предлежавшая ему задача облегчалась уже темъ, что онъ направлялъ свое сочинение не противъ арианства въ его чистомъ виде, a противъ техъ, которые отступили отъ арианскаго учения ο Сыне Божиемъ, но только держались неправильныхъ мнений ο Духе, впадая, такимъ образомъ, въ логическое противоречие. Аргументация Афанасия проста: если по свидетельству Писаний Духъ представляетъ Собой нечто самостоятельное въ Св. Троице, если Онъ не можетъ быть причислень къ тварямъ, если Онъ обладаетъ божественными свойствами и является источникомъ освящения, делая другихъ тварей причастными Божескому естеству, то Онъ «не отделимъ отъ Св. Троицы (I, 33)», «собствененъ ιδιον Сыну и Отчей сущности (I, 23. 25)», «составляетъ одно съ Отцомъ и Сыномъ (I, 25)». Учащие ο тварности Духа «разделяютъ и разлагаютъ Троицу», подвергаютъ опасности самое учение ο Сыне (I, 3). Въ единомъ Бюжестве ничего не можетъ быть чуждаго и инороднаго, и потому существуетъ «одна святая и совершенная Троица, познаваемая въ Отце, Сыне и Св. Духе (I, 2)».
Определение александрийскаго собора ο Св. Духе, прошедшее также не безъ споровъ, составлено подъ непосредственнымъ влияниемъ Афанасия. Оно слагается изъ двухъ половинъ: отрицательной и положительной: 1) прежде всего отъ желающихъ присоединиться требовалась анафема на утверждающихъ, что Духъ Св. есть тварь и 2) затемъ признание, что «Духъ Св. не отделенъ отъ сущности Христовой (§ 3)», «Духа-не чуждаго, но собственнаго сущности Сына и Отца и нераздельнаго съ Ними (§ 5)». Послание свидетельствуетъ, что присутствовавшие на соборе защитники «трехъ ипостасей» исполнили эти требования; однако то, что говорилось въ Александрии, вовсе не было обязательнымъ для всего Востока. Факты дальнейшей истории показываютъ, что даже основное требование о предании анафеме учения ο тварности Духа на практике не было исполняемо. Такъ мы увидимъ ниже, что послы лампсакскаго собора, пожелавшие войти въ общение съ папой Либериемъ, были приняты имъ лишь подъ условиемъ исповедания никейскаго символа; ο Духе же Св. не заходило и речи. Точно также и Василий Великий уже въ 375 году формулируетъ постановление александрийскаго собора въ такомъ виде: «если кто захочеть обратиться изъ арианской ереси, исповедуя веру, изложенную въ Никее, такового принимать безъ всякаго ο немъ сомненияъ, ссылаясь притомъ на письмо самого Афанасия. Темъ менее авторитета могла иметь въ восточныхъ областяхъ положительная часть александрийскаго постановления. Вопросъ ο Духе, какъ и вопросъ ο Сыне долженъ былъ еще стать предметомъ общецерковнаго обсуждения прежде, чемъ придти къ окончательному решению.
Разсматриваемый въ общемъ александрийский соборъ 362 г. долженъ быть отнесенъ къ числу крупнейшихъ фактовъ догматической истории IV-го века. Своимъ возстановлениемъ авторитета никейскаго собора и провозглашениемъ его символа неизменнымъ образцомъ веры онъ оживилъ начавшую было тускнеть память ο никейскомъ деле и заставилъ многихъ глубже вдуматься въ него. Α своимъ истинно христианскимъ отношениемъ къ приходящимъ изъ ереси и особенно оффициальнымъ признаниемъ трехъ ипостасей онъ устранилъ важнейшее теоретическое препятствие къ примирению, открывъ свободную дверь для всехъ желающихъ возвратиться подъ знамя 318-ти отцовъ. Догматический вопросъ онъ упростилъ до последней степени: онъ свелъ его къ двумъ пунктамъ-къ признанию никейскаго символа (т. е. Божества Сына) и къ отрицанию тварности Духа, облегчивши и отчасти преднаметивъ дальнейший ходъ богословской мысли. Къ несчастию, первая же попытка собора применить эти прекрасныя правила къ делу окончилась полной неудачей и повлекла за собой неисчислимыя последствия, сказавшияся на всемъ протяжении второй половины IV века. To былъ «антиохийский вопросъ», волновавший собой весь Востокъ.
3. Мы должны возвратиться несколько назадъ. 27 января 360 г., известный намъ Евдоксий, епископъ антиохийский, съ кружкомъ омиевъ во главе съ Акакиемъ, распоряжавшимся тогда судьбами восточныхъ церквей, былъ приглашенъ въ Константинополь и торжественно интронизированъ на столичной кафедре, освободившейся после низложения Македония. Оказалась, такимъ образомъ, вакантной одна изъ важнейшихъ епископий Востока, пользовавшаяся особыми преимуществами, оффициально подтвержденными первымъ вселенскимъ соборомъ. Эти привилегии, соединенныя съ антиохийской кафедрой, влияние, какое оказывали совершавшияся въ ней события на весь восточный округъ, естественно, должны были вызвать у всехъ существовавшихъ тогда партий страстный вопросъ ο томъ, на какое лицо падетъ честь занять столь видное место, а потому и выборы получили необычно торжественную обстановку. Самъ императоръ присутствовалъ на нихъ; съехалось много епископовъ, главнымъ образомъ, изъ партии омиевъ: решено было устроить публичный диспутъ между соискателями на тему изъ Притч. 8, 22: «Господь сделалъ меня началомъ пути Своего», самую жгучую тему, на которой каждый богословъ того времени могъ показать силу своего таланта и свое догматическое направление. Первый говорилъ Георгий, представитель крайняго арианства (евномианства), вторымъ самъ Акакий, изложивший омийское учение, третьимъ выступилъ Meлетий, бывший еп. Севастии; речь последняго встречена была продолжительными рукоплесканиями всего народа, и антиохийская кафедра осталась за нимъ; но спустя месяцъ новый антиохийский епископъ долженъ былъ удалиться съ своей кафедры и его место занялъ Евзой, товарищъ Ария.
Причину столь неожиданнаго и быстраго изгнания Мелетия церковные историки V века единогласно указываютъ въ его учении объ единосущии, при чемъ Феодоритъ точно отмечаетъ, что поводомъ къ этому обвинению послужила его речь, но въ такомъ случае становится совершенно непонятнымъ, почему Мелетий все-таки былъ избранъ на кафедру Антиохии и по крайней мере въ течение месяца оставался епископомъ ея? Более точныя сведения, заимствованныя изъ современныхъ делу документовъ, позволяютъ разъяснить эту задачу. Человекъ знатнаго происхождения, обладавший родовымъ имениемъ «Гитасы» около Мелитены и отличавшийся широкимъ светскимъ и богословскимъ образованиемъ, Мелетий въ первый разъ появляется въ истории около 359 года въ недостаточно определенныхъ известияхъ Епифания рядомъ съ Акакиемъ и съ техъ поръ всегда действуетъ въ кругу омиевъ. После низложения Евстафия севастийскаго на мелитенскомъ соборе, онъ занялъ кафедру севастийскую, но вследствие необузданности своихъ пасомыхъ удалился на покой и жилъ около Берии. Но это не помешало ему принимать живое участие въ общецерковныхъ событияхъ того времени; онъ присутствовалъ на соборе въ Селевкии, и подписалъ исповедание, предложенное Акакиемъ; вместе съ Акакиемъ въ известную ночь 1-го января 360 года онъ принялъ знаменитую никскую формулу и былъ въ составе февральскаго заседания при низложении омиусианъ. Но самое главное, мы и теперь еще имеемъ возможность читать его проповедь, произнесенную на антиохийскомъ диспуте и по ней судить ο догматическихъ воззренияхъ Мелетия въ самый моментъ избрания ею на антиохийскую кафедру. Проповедь проникнута строго консервативнымъ характеромъ и отвечаетъ господствующему направлению времени. Проповедникъ не хочетъ обсуждать ничего спорнаго, началомъ и концомъ своей речи онъ ставитъ миръ и существующий соблазнъ относитъ на сторону техъ, которые ненавидятъ миръ. Онъ предлагаетъ держаться того, что получено отъ предковъ и оставить разсуждения ο предметахъ, стоящихъ выше человеческаго разума. Но этими дипломатическими разсуждениями проповедникъ не ограничивается: прямая задача его речи и его собственныя убеждения заставляютъ его точнее высказать свой взглядъ на природу Сына Божия. И здесь онъ очень остороженъ. Крайнее арианство онъ ясно отрицаетъ. Онъ называетъ Сына «рождениемъ совершеннымъ и пребывающимъ отъ совершеннаго и пребывающаго въ тожественности, не истекшее отъ Отца…, но безстрастно и цельно происшедшее отъ Heгo», ипостастнымъ и вечнымъ Сыномъ». Но онъ не употребляетъ ни слова : όμοούσιος, ни термина: όμοιούσιος, подъ этими категориями онъ не хочетъ подписываться; свою догматическую позицию онъ выражаетъ въ двухъ местахъ, называя Сына рождениемъ, «подобнымъ (ομοιον) Отцу и точнымъ образомъ Отца» и даже просто «подобнымъ Отцу». He трудно видеть, что здесь нетъ ни одной фразы, подъ которой не подписались бы омии и Акакий. Но если возведение Мелетия на антиохийскую кафедру со стороны Констанция и омиевъ вполне понятно, то не такъ легко объяснить причины удаления его. Несомненно, что этой причиной никоимъ образомъ не могла служить его проповедь. Повидимому наиболее верную традицию ο поводахъ къ изгнанию Мелетия передаеть Златоустъ, упоминающий ο многихъ экскоммуникацияхъ, произведенныхъ имъ въ Антиохии. Первоначально омий по убеждению, но съ некоторою наклонностью къ омиусианству, Мелетий подъ влияниемъ обстоятельствъ времени и благодаря воздействию своей паствы, значительная часть которой держалась никейскаго образа мыслей, скоро и самъ склонился на сторону единосущия. Сократъ и Созоменъ одинаково замечаютъ, что сначала Мелетий воздерживался отъ разсуждений ο догматике веры и предлагалъ слушателямъ только нравственное учение, впоследствии же сталъ предлагать исповедание никейское и проповедывать единосущие. Эти слова обоихъ историковъ (или точнее ихъ источника Сабина) и нельзя истолковывать иначе, какъ только въ томъ смысле, что первую беседу Мелетия они зачисляютъ въ область нравственныхъ поучений, проповеди же съ никейскимъ содержаниемъ относятъ къ несколько позднейшему времени. Въ свою очередь Иеронимъ подтверждаетъ, что поводомъ, послужившимъ къ изгнанию Мелетия, была внезапная перемена веры. To же усматривается и изъ послания Афанасия александрийскаго къ антиохийцамъ. Соборъ 362 г. ни въ какомъ случае не могъ бы трактовать общину Мелетия, какъ вполне правоверующую, если бы предстоятель ея не выразилъ определенно своихъ отношений къ никейскому символу. Но рядомъ съ догматическими мотивами стояли и каноническия причины. Златоустъ, Иеронимъ и Епифаний упоминаютъ ο разныхъ обидахъ, причиненныхъ Мелетиемъ своему клиру, хотя сущность этихъ обидъ установить трудно. По совершенно ясному сообщению Епифания многие изъ арианъ (т. е. омиевъ) жалобами своими возстановили противъ Мелетия императора и «ночью», вероятно, во избежание волнений изгнали его изъ Антиохии. Это случилось, какъ мы видели, месяцъ спустя после избрания его. - Нестроения антиохийской церкви не ограничивались только этимъ. Рядомъ съ приверженцами удалившагося въ ссылку Мелетия и назначеннаго на его место Евзоя тамъ существовала еще одна, хотя и небольшая, партия такъ называемыхъ Евстафианъ. После осуждения Евстафия антиохийскаго въ 330 году большая часть его паствы присоединилась къ поставленнымъ взаменъ его епископамъ, некоторые же члены ея отделились отъ большинства и составили отдельную общину, во главе которой ко времени алексайдрийскаго собора стоялъ пресвитеръ Павлинъ. Эта маленькая группа антиохийскихъ христианъ сумела сохранить себя неприкосноввнной отъ всехъ событий и переворотовъ, совершившихся на ея глазахъ со дней никейскаго собора до царствования Юлиана. Удержавъ въ своемъ наименовании имя Евстафия, перваго защитника никейскаго учения на Востоке, она осталась неподвижной и въ истолковании его въ смысле «одной ипостаси или сущности», какое оно получило въ устахъ старшаго поколения никейцевъ, на Мелетия и его приверженцевъ, учившихъ ο трехъ ипостасяхъ, она искренно смотрела, какъ на тайныхъ арианъ. Но теперь совершившееся на александрийскомъ соборе примирение «трехъ ипостасей» съ одной «сущностью» давало поводъ надеяться, что обе партии антиохийскихъ христианъ соединятся вместе подъ главенствомъ одного епископа, признавшаго никейский символъ. Одушевленный этой мыслию, Афанасий самъ вместе съ египетскими епископами хотелъ прибыть въ Антиохию, чтобы своимъ личнымъ влияниемъ и убеждениями устранить спорные вопросы и осуществить соглашение, достигнутое на соборе. Но церковныя нужды удержали его въ Александрии, и соборъ посылаетъ теперь въ Антиохию известнаго уже намъ Евсевия верчельскаго и Астерия, епископа Петры аравийской, какъ своихъ уполномоченныхъ: они должны были «всехъ желающихъ быть въ мире съ нами, особенно имеющихъ собрания въ старомъ городе (т. е. мелетианъ), а также отступившихъ отъ ариань, формально соединить съ находящимися съ Павлиномъ, предложивши той и другой партии выполнить условия, определенныя на александрийскомъ соборе, т. е. исповедать никейский символъ и отвергнуть тварность Духа. Планъ Афанасия, повидимому, былъ таковъ: разъ мелетиане формально засвидетельствуютъ свою готовность принять никейский символъ, община Павлина должна будетъ признать ихъ епископа Мелетия и составить вместе съ ними одну церковь. Но какая-то злая ирония судьбы помешала осуществлению этого прекрасно выработаннаго плана, и онъ разрушенъ былъ однимъ ударомъ и притомъ со стороны лица, отъ котораго Афанасий всего менее могъ ожидать чего-либо подобнаго… To былъ Люциферъ каларийский, известный противникъ императора Констанция на Медиоланскомъ соборе, находившийся въ ссылке въ верхней Фиваиде. Возвращаясь съ места изгнания на основании эдикта Юлиана, онъ получилъ отъ встретившагося ему Евсевия верчельскаго предложение поспешить въ Александрию для обсуждения церковныхъ нуждъ, но на собор не пошелъ и, пославъ туда въ качестве своихъ легатовъ двухъ диаконовъ, самъ отправился въ Антиохию, находя свое присутствие здесь более необходимымъ. Здесь встретилъ он, несомненно, никейскую общину, стоявшую подъ управлениемъ Павлина, общину въ старомъ городе и омийскую общину Евзоя; недолго думая, онъ посвятилъ въ епископы пресвитера Павлина. Разсматриваемый съ точки зрения тогдашнихъ отношений, этотъ поступокъ Люцифера отнюдь не представлялъ чего-либо страннаго: до Евзоя и его общины ему не было никакого дела; что касается до Мелетия и, его приверженцевъ, то до постановления александрийскаго собора кто могъ знать, что съ ними нужно вести себя иначе, чемъ съ последователями Евзоя. Мы уже видели, что и на соборе въ Александрии выступали люди, требовавшие, чтобы епископы противной партии, несмотря на исполнение всехъ предложенныхъ имъ со стороны никейцевъ условий, лишались своего сана. Но, безъ сомнения, въ этомъ никемъ неожиданномъ и необдуманномъ поступке, разрушившемъ все планы лучшихъ людей того времени, проявилась и оригинальная личность Люцифера. Фанатикъ по характеру, съ ограниченнымъ умомъ, обнаруживавший непреклонную вражду противъ всякаго, думающаго иначе, чемъ онъ, въ своихъ догматическихъ убежденияхъ почти сближавшийся съ савеллианствомъ, Люциферъ оказывался физически неспособенъ къ какой-либо примиряющей политике; въ учении ο трехъ ипостасяхъ онъ могъ видеть только чистое арианство. Павлинъ какъ нельзя более подходилъ подъ его собственную догматику, - и дело было решено безповоротно. Когда Евсевий и Астерий пришли въ Антиохию съ посланииемъ александрийскаго собора, они нашли здесь взаимоотношения партий радикально изменившимися по сравнении съ темъ, какъ это предполагалось на соборе. Низложить Павлина они не могли: онъ рукоположенъ былъ энергичнымъ защитникомъ никейскаго собора и стоялъ въ постоянныхъ близкихъ сношенияхъ съ Афанасиемъ. Оставалось примириться съ совершившимся фактомъ; не вступая въ общение ни съ той ни съ другой партией, полный стыда и негодования на Люцифера, Евсевий удалился изъ Антиохии, обещая посодействовать созванию новаго собора въ целяхъ упорядочения делъ къ пользе всехъ. Такъ печально закончилась первая попытка, предпринятая Афанасиемъ, осуществить на практике единение между никейцами и возвращавшимися къ союзу съ ними бывшими ихъ противниками, состоявшееся отчасти на александрийскомъ соборе. Антиохийския несогласия не только не уменьшились, но еще более обострились. Поставление Павлина въ епископы вырыло пропасть между старшимъ и младшимъ поколениемъ никейцевъ, и потребовалось много труда и времени, чтобы сгладить эту пропасть и победить недоразумения, вызванныя этимъ фактомъ.
Едва александрийский соборъ успелъ закончить свои занятия, какъ Афанасий долженъ былъ отправиться въ ссылку, изгнанный Юлианомъ за то, что осмелился обратить въ христианство несколькихъ знатныхъ александрийскихъ дамъ. Но великое дело было совершено, и историческое значение его не зависело отъ личной судьбы Афанасия. Уже на самомъ соборе произошло присоединение некоторыхъ бывшихъ противниковъ никейскаго символа, и, если умиротворение Антиохии не удалось, то успехъ въ другихъ церквахъ вознаграждалъ эту неудачу. Удалившись изъ Антиохии, Евсевий обходилъ восточныя церкви и путемъ убеждения и ознакомления съ постановлениями александрийскаго собора приобрелъ на сторону никейцевъ некоторыя церкви; для Италии и Галлии то же сделалъ Иларий при своемъ возвращении изъ ссылки съ Востока. Папа Ливерий, епископы македонские, ахайские, испанские и галльские повторили александрийское постановление на своихъ соборахъ. Еще нагляднее эти результаты деятельности александрийскаго собора сказались въ следующее царствование.
3. После несчастной гибели Юлиана въ походе противъ персовъ династия Константина прекратилась, и войско,оставшееся безъ главы и вдали отъ империи, согласно прежней практике должно было немедленно избрать себе государя. Сначала престолъ былъ предложенъ пользовавшемуся общимъ уважениемъ префекту Саллюстию, и когда последний, ссылаясь на свою старость, отказался, одинъ- два голоса произнесли имя Иовиана, крикъ былъ подхваченъ и въ одинъ моментъ молодой офицеръ сделался преемникомъ Августа. Заключивши позорный миръ съ персами, онъ поспешилъ въ столицу империи и на пути неожиданно скончался. Его царствование продолжалось несколько месяцевъ (27 июня 363 г. до средины февраля 364 года, но для церкви оно оказалось очень богатымъ событиями. Иовианъ былъ решительнымъ христианиномъ, засвидетельствовавшимъ свою веру еще при Юлиане, хотя его личное поведение и не соответствовало этому званию. Слухъ ο томъ, что императоръ еще предъ выборами заявилъ ο своемъ христианстве, поднялъ на ноги все догматическия партии, потерявшия было всякую надежду на поддержку двора при Юлиане. Афанасий предпринялъ даже далекое путешествие въ Едессу, чтобы привлечь императора на свою сторону и предупредить его отъ внушений противниковъ. Когда Иовианъ прибылъ въ Антиохию, где антиохийцы осмеяли его, онъ буквально былъ осажденъ епископами, явившимися сюда изъ всехъ провинций Востока съ различными догматическими предложениями. Къ Афанасию онъ несомненно благоволилъ, лично беседовалъ съ нимъ въ Антиохии и въ особомъ письме просилъ его написать ему «о вере вселенской», но былъ-ли онъ никейцемъ по своимъ убеждениямъ, сказать трудно; во всякомъ случае за все свое, правда, непродолжительное царствование онъ не принялъ никакихъ меръ, которыя могли бы говорить ο какоий-нибудь определенной церковной политике. Часть омиусианъ, лишившаяся при Констанции своихъ кафедръ, на которыя аномэи въ моментъ ихъ торжества при Юлиане успели поставить своихъ кандидатовъ, обратилась къ Иовиану съ просьбой изгнать исповедниковъ неподобия и места ихъ отдать; онъ свитокъ ихъ принялъ, но вместо решения посоветовалъ имъ сохранить единомыслие и избегать вражды. Нестесняемыя сверху движения главныхъ догматическихъ партий пошли по тому руслу, къ какому влекли ихъ собственныя ихъ склонности. И прежде всего новое течение, развивавшееся въ кругу восточныхъ епископовъ по направлению къ никейскому символу, нашло себе выражение въ соборе, состоявшемся въ Антиохии изъ 23 епископовъ, съехавшихся изъ разныхъ епархий. Примирение «единой сущности» и «трехъ ипостасей», осуществившееся въ Александрии и подготовленное всеми предшествовавпшми событиями, впервые получило здесь оригинальную формулу, ставшую исходнымъ пунктомъ для образования новоникейской партии на Востоке, обезпечившей окончательную победу единосущия. Никейский символъ принятъ въ полноте, но къ нему присоединено своеобразное предисловие, прекрасно характеризующее «новую веру» этой группы восточныхъ отцовъ: «на никейскомъ соборе слово «единосущный», - заявляетъ послание, - некоторымъ кажущееся страннымъ, получило отъ отцовъ определенное истолкование, по которому оно означаетъ, что Сынъ родился изъ сущности Отца и что Онъ подобенъ Отцу no существу…; да и слово сущность принято отцами не потому, что оно встречается у язычниковъ, а для опровержения слова «изъ несущаго», которое нечестиво употреблено ο Христе Ариемъ и которое ко вреду церковнаго единомыслия еще смелее, дерзновеннее и безстыднее употребляютъ явившиеся ныне аномэи». Позиция этой группы восточныхъ епископовъ въ стношении къ никейскому символу радикально изменяется: изъ устъ непримиримыхъ ранее противниковъ его мы слышимъ совершенно новыя слова: никейский соборъ («святой») и изданное имъ изложение веры провозглашаютъ непоколебимымъ авторитетомъ: основные его термины (ομοούσιος и даже εκ ουσίας), возбуждавшие ранее такое органическое отвращение на Востоке, не только безпрекословно принимаются, но и популярныя возражения противъ нихъ формально устраняются. Делается, однако, существенная оговорка: терминъ ομοούσιος объясняется въ смысле «подобия по существу», т. е., въ чисто омиусианскомъ понимании и при томъ на основании авторитета никейскаго собора, который въ этомъ ничуть неповиненъ. Некоторый темный страхъ предъ возможностью савеллианскаго его истолкования все еще остается, и этотъ страхъ не былъ безоснователенъ. Старыя недоразумения готовы были снова возродиться, несмотря на примирительную миссию александрийскаго собора. Афанасий подметилъ новое течение и отнесся къ нему неодобрительно : въ послании къ императору онъ предупреждаетъ противъ техъ, которые «принимаютъ видъ,что исповедуютъ веру никейскую, въ самой же истине отрицаютъ ее, перетолковывая речение «единосущный» и не обинуясь называетъ ихъ арианами». Требовалось еще много времени, труда, взаимныхъ объяснений прежде, чемъ новое течение, обнаружившееся на Востоке отлилось въ определенныя формы и преобразовалось въ могучую силу, способную создать церковный миръ.
