Глава 6

Доселе учил Апостол, как руководить разные лица преимущественно по положению их в Церкви. Теперь переходит к указанию образа действия на лица, судя по их положению в обществе. Как там, так и здесь не все обнимает святой Павел, а касается только: аа) рабов (см.: 6, 1—2) — и: бб) богатых (см.: 6, 3 — 19),— потому, конечно, что это особенно требовалось.

Елицы суть под игом раби, своих господий всякия чести да сподобляют, да имя Божие не хулится и учение.

«Сие говорит Апостол о рабах, у которых господа неверные» (блаженный Феодорит). «Учи их, говорит, и увещевай, чтоб они, хотя господа их суть неверные, слушались их, сподобляя их всякой чести и словами и делами» (блаженный Феофилакт). Иные из рабов могли подумать, а может быть, и думали, что как они получили отпущение грехов, приняты в милость Божию, имеют свободу приступать к Господу, то по сим преимуществам им не следует уже более рабствовать неверным господам. Апостол в предотвращение этого заповедует святому Тимофею толковать каждому из них: «Не думай, что если ты верный, то и свободен» (святой Златоуст). «Ты свободен духовным естеством (свободен от грехов, свободно приступаешь к Господу), но раб телом. Но и это самое есть свобода, служить, говорю, о имени Христове» (блаженный Феофилакт). Расположись служить самоохотно, уверовав, что такова воля Господа о тебе, и будет работа твоя делом свободы, Богу приятным, а не игом. Это именно внушать и указывает Апостол; ибо говорит: рабы да почитают господ своих достойными всякой чести. Так стоит по-гречески. У кого есть в сердце такое убеждение, тот не будет чувствовать ига рабства. Чествующий кого охотно преклоняется пред ним и покорствует ему.

Но такое внушение, как рабам иго рабства делать легким, только намекается в словах: да почитают достойными чести. Главное же намерение Апостола — воодушевить рабов к верному служению выгодами веры. Толкуй им, говорит, что если они не будут чествовать господ верным служением, то господа станут худо думать о нашем учении и нашей вере, и они таким образом подадут повод хулить имя Божие, нареченное на христианах. А если будут служить им охотно и почтительно, особенно после прежнего неохотного и ворчливого служения, то тем дадут высокое понятие о нашем учении и расположат обратить к вере в Господа Спасителя. «Неверный, если увидит, что чрез веру люди впадают в самомнение, часто будет поносить ее как учение, располагающее к возмущению; а если заметит, что они стали более покорны, то тем скорее сам покорится, тем внимательнее будет к тому, что говорится (в проповеди Евангельской)» (святой Златоуст).— Для верного, любящего и чтущего веру, не может быть более сильного побуждения к спокойному и охотному несению ига верного рабствования неверным.

Имущий же верных господий, да не нерадят о них, понеже братия суть; но паче да работают, зане верни суть и возлюблени, иже благодать восприемлющии. Сия учи и моли.

То была речь об отношении к господам неверным, а теперь об отношении к верным. Верные господа разумеются не веру только содержащие, но и живущие в духе веры, следовательно, братски относящиеся к рабам, не обременяющие их сверх силы, жалеющие их и радеющие о них. Видя это, неразумные слуги могли забываться, поблажать чувству равенства господам и вследствие того нерадеть о своих службах и непочтительно относиться к господам. Предотвращать это и внушает здесь святой Павел. Учи, говорит, чтоб слуги верными господами не пренебрегали, а еще усерднее им работали. «Рабы, у которых господа благочестивы, благочестие их да не обращают в повод к небрежению; но да удостаивают их поэтому большей услужливости (блаженный Феодорит). Говори им: «если вы удостоились такой чести, что господами имеете братии (или господ имеете братиями), то должны ради сего преимущественно повиноваться им» (святой Златоуст). «Нельзя так,—что поелику ты братом стал иметь господина в силу крещения, то тебе можно небрежно относиться к нему; напротив, в этом самом находи побуждение — служить и рабствовать ему еще с большим усердием» (блаженный Феофилакт).

Побуждением же к сему выставляется: зане верни суть и возлюблени, иже благодать восприемлющии. Вера не отнимает права господства, а украшает его. Слуга, чтущий высоко веру, высоко чтит ее и в господине, а ради нее и господина. Отсюда — не умаление чувства обязанности рабствовать, а возвышение и как бы освящение. И рабствуй паче, говорит, зане верни суть. Но в силу веры они и возлюблени, — возлюбленны Богу (см.: Экумений),— возлюбленны и рабам, потому что к этому обязывает и располагает вера, учащая любить и чужих всех, а не только своих, и притом таких, кои господа им суть. Нельзя вам не чувствовать, сколь благо для вас, что имеете господ верных и возлюбленных. Но «насколько облагодетельствованы вы тем, что имеете господ братьями, настолько и сами будьте благодарны, Усерднее служа им» (Экумений). «Сказав: возлюблени,— Апостол изгоняет страх, имея который к господам слуги часто впадают в ненависть к ним, — и вместо него вводит любовь» (блаженный Феофилакт), или «со страхом сочетавает любовь» (Экумений).

Иже благодать восприемлющии, — которые благодать восприемлющие суть, восприемлют, причастны суть благодати, то есть получили отпущение грехов, приняты в сыновство Богу, снабжены дарами Духа Святаго. Те, которые приняты в такую милость Божию и так Богом почтены, не должны ли и слугами более быть почтены чрез изъявление большей покорности и большего усердия в служении им? Такую мысль подает славянский перевод,— каковой перевод допустим и греческим текстом: οι της ευεργεσιας αντιλαμβανομενοι, — которые благодеяние восприемлют, или причастны благодеяния,— разумеется,— Божия благодеяния нам, грешным, верх которого есть устроение спасения в Господе Иисусе Христе — сия благодать возблагодать (ср.: (Ин 1:16)).

Но греческий текст может подавать и такую мысль: которые пекутся и ревнуют о благодеянии, подразумевается, рабам,— «которые заботливо стараются благодетельствовать рабам» (Экумений, блаженный Феофилакт). По-русски так и переведено: которые благодетельствуют им — рабам. И наши толковники все эту мысль держат. Святой Златоуст говорит: «господа больше доставляют рабам, чем рабы господам; ибо первые и золото тратят на них и заботятся о снабжении их необходимыми вещами, одеждою и всем прочим. И, на это здесь указывая, Апостол говорит: οι της ευεργεσιας αντιλαμβανομενοι, — которые пекутся добро делать вам, рабы. Они беспокоятся и трудятся ради вашего спокойствия — и ужели не должны пользоваться великою честию от своих домочадцев?» То же и у блаженного Феофилакта: «вспомни (слуга), что он (господин) еще и благодетель твой (не только верный и возлюбленный), беспокоится и печется о тебе, чтоб накормить тебя, чтоб одеть и всякой другой удовлетворить твоей потребности и нужде: так что у него много прав на тебя (на твою ему покорность и служение), кроме того, что купил тебя».

Предполагается, что господа, уверовав и освятившись благодатию, изменили свой деспотский нрав и стали обращаться с рабами, как с своими кровными, и содержа их хорошо, и любовное к ним расположение являя. Вследствие чего они, возлюбленные рабам по вере, еще более возлюбленны по благодеяниям своим к ним. Почему сии последние естественно усерднее должны служить им теперь, чем прежде. Верным господам, говорит Апостол, рабы должны усерднее служить, потому что они верны и возлюбленны и тем паче потому, что они им самим благодетельствуют, будто воздавая им добром прежде, чем они делают что для них; считайте себя уже отблагодетельствованными со стороны господ за ваше им служение (см.: Экумений). Служа им, отплачивать им будете долг благодарности за их благодеяния к вам, вас покрывающие и обнимающие.

Сия учи и моли. Учи, как власть имеющий, умоляй, — уговаривай, убеждай, как любящий отец или брат. «Делай первое, как учитель, второе, как отец» (блаженный Феодорит). «Учителю должно употреблять не только власть, но и великую кротость, и, с другой стороны, не только кротость, но и власть» (святой Златоуст). «Ибо врач есть, а врач берет иногда мягкостию, а иногда и строгим принуждением» (блаженный Феофилакт).

Слова сии у нас стоят в связи с предыдущим, то есть с тем, что следует внушать рабам. Так может быть и требовалось, не столько по важности самого предмета, — покорности рабов господам, сколько по вреду, какой могла нанести Церкви и верующим непокорность их. — Но кажется лучше соединять их с последующим и относить ко всему сказанному выше. Святой Златоуст отрывает сии слова от этого, 2-го, стиха и соединяет с следующим,—3-м.

Аще ли кто инако учит, и не приступает ко здравым словесем Господа нашего Иисуса Христа, и учению, еже по благоверию, разгордеся.

Святой Златоуст, как замечено, читает это в связи с сия учи и моли. Так учи, а от тех, которые инако учат, отступай. Чтоб отступал от учения их, об этом святому Тимофею нечего было напоминать. Отступай, говорит, от самых инакоучителей,—не связывайся с ними, «отвращайся от них» (святой Златоуст). Потому что, свяжись с ними, — и пойдет словопрение, от которого никогда никакой не бывает пользы, а одно раздражение и раздор. Уступить тебе они не могут, потому что по гордости и самомнению думают, что знают истину и стоят в ней, тогда как совсем не знают ее. Это самопрельщение и держит их в упорстве и противлении истине. И ничего с ними не поделаешь. Лучше всего не связываться с ними. Возвещай одну истину, — и кто есть от истины, послушает тебя (см.: (Ин 18:37)). Таково содержание предлежащего Апостольского урока.

Кто эти инакоучители, Апостол не определяет частно, а вообще говорит: инако учат, не приступают к здравым словесам Господа и учению, еже по благоверию. Тут можно разуметь все христианское учение,— и догматы, и правила жизни, и освящение таинствами. Кто хоть в чем-нибудь из сего отступает от словес Господа и здравого учения, содержимого сонмом благоверных, тот есть инакоучитель, гордый словопритель, недостойный общения. Почему и: сия учи и моли (6, 2) — относится не к одной покорности рабов, но ко всему вышеизложенному, не исключая, конечно, и этого.

Здравые словеса Господа те суть, о коих Он свидетельствовал: вся, яже слышах от Отца, сказах вам (ср.: (Ин 15:15)). Они те же, что и Дух Святый внушал Апостолам: ибо и Он имел изрекать, елика аще услышит ((Ин 16:13)), и, конечно, что ни изрекал, изрекал, как слышал. Здравые словеса Господа совмещают, следовательно, истину, в тайне Триипостасного Бога сокровенную, и на землю принесенную Сыном Божиим воплотившимся, и распространенную среди людей чрез Апостолов Духом Святым, - истину здравую, то есть чистую, беспримесную, непреложную. Здравы они, как чистую истину содержащие и как здравие душе, приемлющей их, подающие. Ибо истина здравие душе приносит, а ложь, хотя бы и малая, расслабляет ее и немощною делает.

Учение, еже по благоверию,— составляется здравых словес Господа и откровений Духа Святаго. Оно сводит воедино все словеса и из всех истин, ими возвещаемых, составляет одно целое, один образ созерцания дела спасения в Господе Иисусе Христе, благодатию Святаго Духа, по благоволению Отца. Господь многое говорил, многое говорили и Апостолы от Духа Святаго. Слышавшие и принимавшие слагали всё в сердце своем, которое, как архитектон (зодчий) некий, благодатию руководимый, и устрояло тот образ созерцания дела спасения. Сей образ и совмещал учение, еже по благоверию. Установившись под влиянием Апостолов, образ сей вынесен в сердцах верующих из века Апостольского, обновляемый и хранимый преемниками их, и предан последующим родам верных, от которых друг-друго-приимательно и до нас дошел. Так что: учение, еже по благоверию, — есть учение, Церковию содержимое, — тогда при Апостолах и теперь по преемству от них.

По-гречески стоит не: благоверие,— а: благочестие,— τη κατ ευσεβειαν διδασκαλια. Но это не отступление от подлинного слова Апостольского, а точнейшее его выражение. Благочестие есть сердечное отношение к Богу. Жизнь по благочестию есть жизнь в страхе Божием, во славу всесвятого имени Его; учение по благочестию есть учение, содержимое по несомненной вере слову Бога истины. Такое содержание истины есть воистину благоверие, — и оно только одно и есть таково.

Разгордеся, ничтоже ведый, но недугуяй о стязаниих и словопрениих, от нихже бывает зависть, рвение, хулы, непщевания лукава.

Разгордеся. Это тот, кто не приступает к словесам Господа или криво толкует их. Бог говорит и дает законоположения, а тварь не слушает или, слушая,— толкует слышанное не по-Божиему, а по-своему, подвергая Божие осуждению, как неугодное себе. То и другое действие выражает: отойди, путей твоих ведать не хочу. Так говорят в лице Богу не грешники только, но паче еретики, инакоучители. Не гордость ли это? Это верх гордыни,— сатанинская гордость, которою обычно и преисполнены все инакоучители. И естественно; ибо, не внемля слову Божию, они уму только своему последуют, а ум кичит. Кичливы и все инакоучители, хотя они прикрываются иногда очень смиренным видом,— овечьею одеждою, волцы суще. Τετυφωται — надмился, говорит Апостол, как мыльный пузырь. Мыльный пузырь кажется чем-то, а на деле ничего прочного в себе не имеет. И инакоучитель, не сообразующийся ни с прямым словом Божиим, ни с учением Церкви, Которая есть столп и утверждение истины, построив умом своим свою систему учения о спасении, носится с нею, мечтая в самопрельщении, что вот наконец он постиг истину, которой другие не знают. И кичит. А между тем явно, что не знает истины, а уклонился в ложь. Ложь утверждает, что есть то, чего нет. Почему, хотя она выставляет себя знанием и другим может представляться такою, на деле ничего не знает,—пузырится только, будто знает. Апостол и отмечает, что инако учащий разгордеся, ничтоже ведый. Положите, что кто-нибудь отвел бы вам глаза и кучу сора представил вам кучею золота. Виделась бы вам куча золота, а на деле все же это куча сора. Такова всякая система инакоучителей; кажется блестящею, как золото, истиною,—на деле же есть сбор мечтаний, не содержащих истины. И можно положить за признак, что, коль скоро с какими-либо умовыми построениями вяжется кичливое самомнение, знай, что тут ложь кроется, что это не есть постижение истины, а мечта, ничего-неведение. Святой Златоуст говорит: «следовательно, нам случается воспаляться гордостию не от знания (истины), а от незнания (ее); потому что тот, кто знает учение, согласное с благочестием, более всех умеет смиряться; тот, кто наставлен в здравом учении, не бывает одержим сею болезнию (гордости). Следовательно, можно знающему что-нибудь (думающему, что знает) не знать ничего (как должно); ибо тот, кто не знает того, что должно, ничего не знает».

Как инакоучитель, свою построив систему учения, дмится ею, то не может терпеть несообразного с ним, почитая то оскорблением для себя в самом чувствительном месте и унижением своего высокодержимого учительства. Оттого всюду заводит совопросничества и словопрения; спорливость ярая сопровождает его и идет по следам его. Это далее и выставляет на вид святой Павел: и недугуяй о стязаниих и словопрениих.— Стязания, ζητησεις, — изыскания,— расположение вопросов, — что это, от чего то, как есть вон то и подобное. И пошли толки, коим конца не жди. Словопрения, λογομαχιαι, — война из-за слов. Так как инакоучитель предлагает как истину что не есть таково, то есть чему не отвечает действительность, то его речь ничего существенного не содержит, а есть набор слов,— и, защищая себя, он не другое что делает, как прится о словах,—словопрением недугует. Говоря: недугуяй, — Апостол дает мысль, что у инакоучителя царит в душе неутолимый позыв к спорам. Эта спорливость у него сидит внутри, как болячка какая. И он все спорит.— У Апостолов же было правилом — не заводить споров: мы, говорит, такого обычая не имеем (ср.: (1 Кор 11:16)). И святому Титу и святому Тимофею пишет святой Павел ~ не вдаваться в споры. Скажи или засвидетельствуй истину — и довольно. Кто от истины, послушает. Кто же не от истины, с тем, сколько хочешь спорь, ничего с ним не сделаешь.— Спор — от беспокойства за стойкость мысли; беспокойство же это от неубеждения во вседовлетельности оснований ее. Апостолы прямо от Бога получили истину и упокоевались непоколебимо в вере ей. И доводов особых к утверждению истины для них не требовалось. И для других они не изобретали их, а только излагали то, что внушал им Бог Дух Святый. — Этого недостает инакоучителям; они и спешат восполнить то шумом слов.—Что делали Апостолы, то же доселе делается и в Церкви: предлагает она учение, еже по благоверию, какое приняла от Бога чрез Апостолов и какое хранила и хранит. Кто от истины, слушает; кто не от истины, идет прочь. Видит сие Церковь, но споров не поднимает, а только молится. Святой Златоуст говорит: «следовательно, — состязание есть недуг. И справедливо. Ибо душа тогда занимается исследованием (ζητησει,— стязанием), когда она разжигается (как огневицею) помыслами, когда они обуревают ее (то есть когда она больна); а когда она находится в здравом состоянии, тогда не исследует, а почивает в вере. Посредством исследования и споров ничего нельзя найти. Ибо когда исследование приступает к разъяснению того, что возвещается одною верою, тогда оно и не открывает сего, и не дает его уразуметь; подобно тому, как если бы кто, смежив глаза, стал искать что-нибудь, что ему желательно найти, то не мог бы (успеть в этом). Так без веры ничего нельзя отыскать, а только неизбежно должны рождаться споры». «Где нет веры, — продолжает Феофилакт,—там все больно, там только разгорается война словесная (из-за слов) и больше ничего,— причем более искусный в препрениях напрягается низвергнуть другого. Вера есть око; не имеющий очей ничего не находит, а только ищет».

Ничего не зная, дмится, яко всезнающий, и недугует спорливостию: такова характеристика инакоучителя. Какой теперь плод от этого? От нихже (стязаний и словопрений) бывает зависть, рвение, хулы, непщевания лукава. Все это видится во всяком словопрении. Зависть завидует, что другой взял верх. Она сопутствуется рвением, ερις, — ретивостию, вызывающею напряженное усилие не дать другому себя опередить или взять над собою верх и взявшего верх опять низвергнуть долу под себя. От сей ретивости — жар спора; в жару же спора невольно вырываются хулы и непщевания лукава. Хулы: хулят друг друга за обороты речи, непоследовательность, за неведение фактов и сторон дела, за неточное понимание свидетельств и подобное. Это больше всего разгорячает раздражение и, поселяя раздор и вражду, преграждает для истины всякий вход в Душу. Но при этом простая хула не может не отдаваться и богохульством. Ибо спорящий инакоучитель идет против истины,— и истины Божией, следовательно, против Бога. Почему, хуля истину Божию, Бога хулит. А то недивно, что и прямо против Бога проторгнется какая-либо хула, относительно, например, устроения спасения, святых таинств и вообще промышления. Непщевания лукава, υπονοιαι πονηραι. — 'Υπονοιαι — подозрения, подбегающие и подкрадывающиеся мысли: и в самом деле не так ли? Инакоучитель не щадит совести несогласного с ним, а сыплет бесщадно фразами, все более и более резкими. Между ними недивно найтись и таким, которые оставят впечатление и породят колебание: не так ли? Это «не так ли», как заноза, войдет в сердце и омрачит покой веры и светлость состояния душевного. Вот случай. Молодой инок послан куда-то старцем. На дороге пристал к нему еврей и завел спор в защиту еврейства, кончившийся тем, что инок сказал: может быть, и так. Когда он воротился домой, старец увидел его мрачным, как сажа. Может быть, и так,— было у него непщевание лукавое и вот что произвело. Как лукавое, от лукавого, мрачного происходящее, мраком всю душу его и тело преисполнило, конечно, потому, что привело внутрь и самого лукавого — мрачного.— Почивай в вере, бегая всяких споров, и избежишь от подобной беды. Непщевания лукавые будто ничего, как легкое движение воздуха. Так кажется; на деле же это настоящая язва, требующая врачевания. Они то же в деле веры, что занявшие сердце помыслы в деле жизни. Как последние или изгоняются борьбою, или ввергают в падение, так и в отношении к первым или бороться надо спешно, восстановляя пункт веры, против которого они направлены, или, не делая этого, неизбежно подпасть их власти и уклониться от истины. Так распространяются все заблуждения и совершаются все отпадения от веры.

Беседы злыя растленных человеков умом, и лишенных истины, непщующих приобретение быти благочестие. Отступай от таковых

Беседы злыя, παραδιατριβαι. — Διατριβη — препровождение времени, наполнение его каким-либо занятием, отсюда беседы, рассуждения и речи. Παραδιατριβη,—все это в худом смысле,— препровождение времени пустое, беседы не о добром и не к добру ведущие, рассуждения и речи, чуждые истины. Беседы злыя есть точное выражение сего слова. Здесь разумеется не самый спор, а черта его или следствие и соприкосновенность. Спор, ведомый инакоучителями, — пустое и зловредное препровождение времени; зловредное потому, что, как пред сим сказано, он рождает непщевания лукавая. Διατριβη от: τριβω — тру. Ведущие беседу взаимно трутся. Но трение от здорового здоровье укрепляет, по крайней мере не расстроивает; а трение от больного может сообщить болезнь и заразить. Так и здесь,— потрись беседою с инакоучителем,—можешь заразиться его инакоучением и заболеть зловерием. По святому Златоусту, слова: беседы злыя — имеют у Апостола такой смысл: «подобно тому как овцы, будучи заражены чесоткою, когда приходят в соприкосновение с здоровыми, и им сообщают свой недуг; так и эти злые люди». У блаженного Феодорита читаем: «отступившие от истины (инакоучители) и последующие собственным своим помыслам покушаются учить ненадлежащему.— Отсюда рождаются непщевания лукавая, а от них происходит какая-то пагубная болезнь, заражающая ближних. Сие означают слова: беседы злыя. Ибо как больные овцы, пасущиеся вместе с здоровыми, сообщают им болезнь, так и эти люди ближних своих наполняют заразою». Экумений прямо выражается: «беседы злыя, — передание болезни злых догматов,—метафора, взятая от паршивых овец». «Как паршивые овцы,—поясняет его Феофилакт,—трясь между здоровыми, заражают и их своею болезнию; так и инакоучите-ли, потираясь беседами своими, παραδιατριβομενοι, — с другими, растлевают их (умы и сердца своим зловерием)».

Потому от них такой плод, что они сами растленны умом. Таковы все не приступающие к здравым (не испорченным кривотолкованием) словесам Господа и учению, благоверно содержимому и хранимому Церковию. Ум их, приняв ложные начала и положения, или догматы, растлился и их растлил. Сами виноваты. Зачем уму своему поблажили взяться за то, что ему не под силу. Следовало, подклонив его под иго веры, заставить его покорно принять открытое и преданное, изучить то и усвоить; а они позволили ему изобретать и сочинять самую веру. Он и напутал; но, приняв за несомненную истину свое изобретение, он растлился сам и их растлил: и стали они человеки, растленные умом, растлением своим заражающие и других. Чего другого и ожидать от них? Благий человек от благаго сокровища износит благая: и лукавый человек от лукаваго сокровища износит лукавая ((Мф 12:35)).

Растленны они умом, потому что лишены истины. В этом причина растления ума. Как содержание истины есть здравие ума, так лишение истины есть болезнь его и растление; подобно тому, как содержание и хранение заповедей есть здравие воли, а уклонение от них — болезнь и растление ее — и как сочувствие к Божественному и небесному, вкус в том и услаждение тем есть здравие сердца, а лишение такого сочувствия, вкуса и услаждения есть болезнь его и Растление. Тут бывает то же, что, например, с ягодами. Оставь их как есть, они скоро попортятся и истлеют: но — переполни их сахаром, через варку в растворе его, они приобретают силу противостоять растлению. Так ум, оставленный как есть, скоро портится, а переполни его истиною,— и истина сообщит ему крепость и силу противостоять всякому растлению. Лишение истины порождает в уме два зла, — или мрак неведения, или растление зловерием. И то худо, а это еще хуже. Мрак, лишение света причиняет замирание и даже смерть: ибо ничто живое не может жить без света, — вещественное без вещественного, духовное без духовного. Уму свет — истина; без нее он замирает или заморенным бывает. Зло великое; но о заморенном можно иметь надежду, что отойдет, очнется и оживет. Растленный же зловерием не подает такой надежды. Он поврежден внутреннейше и существенно; потому может быть возвращен к здравию, свойственному ему по естеству, только силою Божиею, сотворившею естества, то есть только будучи перетворен особенною Божиею благодатию.

Непщующих приобретение быти благочестие. — Приобретение, πορισμον. — Πορος — именье вдоволь всех потреб жизненных; πορισμος — приобретение сих потреб и способы к тому. Под: благочестием — разумеется вера вообще. Они, говорит, веру почитают средством к приобретению, превращают ее в такое средство. Это верх растления умственного и нравственного. Веры тут уже нет, тем паче нет благочестия или сердечного настроения в духе веры. Между тем хлопоты у них всё о вере,— и хлопоты усиленные, так что дело сие не обходится без споров. Не отсюда ли и споры? Как торгаши спорят при продаже из желания увеличить прибыль, так и эти инакоучители всюду заводят споры, потому что иначе нельзя им будет добыть что-либо, и им придется голодать. «Эти спорники, — пишет блаженный Феофилакт, — привлекая к себе учеников, пользуются ими и все больше и больше подвизаются в спорах, чтоб все более и более их привлечь к себе»,— конечно, чтоб больше и приобретать от них.

Отступай от таковых. «Не сказал: схватывайся с ними и борись, но: отступай,— то есть по первом и втором наказании (ср.: (Тит 3:10)). Ибо тех, которые бьются из-за прибыли и денег, когда и чем можно убедить?» (блаженный Феофилакт). «Иначе не убедишь ты таковых, как если дашь им; но и этим не насытишь их жажды приобретения. Око лихоимца, — говорит Писание,— не насытится части (ср.: (Сир 14:9)). Поэтому от них, как от неисправимых, надобно отвращаться» (святой Златоуст).

Есть же снискание велие благочестие с довольством.

Снискание, опять: πορισμος,— приобретение, имение потребного, обладание им. Благочестие - истинная вера с настроением сердца в духе веры и соответственною тому жизнию. Такое, говорит, благочестие само по себе есть уже снискание потреб или оно с собою приносит обладание потребным, не потому, чтобы давало богатство, а потому, что так настроивает человека, что он чувствует себя совершенно удовлетворенным относительно телесных потреб, довольствуясь тем, что имеет. Как благочестие настроивает его быть довольным тем, что имеет, то этим самым погашает всякий позыв к стяжаниям. Человек благочестивый богат потому, что доволен всем и не чувствует ни в чем недостатка, как, напротив, богача следует считать бедным, когда он чувствует, что ему все еще многого недостает. Слова: благочестие с довольством — не такую имеют мысль: благочестие с имением довольного количества потреб, хотя и ее можно допускать, но такую: благочестие с чувством довольства, когда благочестие до того исполняет сердце человека, что по духу его он чувствует себя довольным. «Те (инакоучители, спорщики) зле непщуют приобретение быти благочестие» (блаженный Феофилакт),— «потому что они притворно облекаются в одежду благочестия, чтоб иметь в нем средство к стяжаниям» (Экумений). «И в благочестии есть снискание, но не так, как те полагают, а гораздо выше. В нем снискание не тогда, когда имеешь, а когда не имеешь: ибо оно научает довольству. А довольство есть великое и прочное богатство» (блаженный Феофилакт). «Благочестие, таким образом, само в себе есть истинное стяжание; потому что довольствуется тем, что есть, и не ищет преизбыточества. Или (так можно разуметь) благочестие есть снискание, потому что при нем не ищут изобилия, а удовлетворяются имением нужного вдоволь» (Экумений).

Так дух благочестия, делая довольным и, следовательно, богатым, погашает жажду стяжаний. Но к этому же может приводить всякого и естественное рассуждение. Какой смысл иждивать на это заботу и труды, когда ничего с собою не возьмешь отсюда?

Ничтоже бо внесохом в мир сей, яве, ниже изнести что можем.

«Это говорил и блаженный Иов: сам наг изыдох от чрева матере моея, наг и отыду (ср.: (Иов 1:21))» (блаженный Феодорит). «Таким образом, если мы ничего не принесли и ничего не вынесем, то какая нужда заботиться иметь больше, чем нужно?» (Экумений). Инакоучители так болят любоиманием, что даже благочестие обращают в средство к тому. И этим обличают паче слабость и растление ума. Ибо, если б здрав у них был ум, не стали бы они так заботиться о вещественных стяжаниях. Ибо «такого рода приобретение ничего не значит, как видно из того, что оно остается здесь и не переселяется вместе с нами (в другой мир) и не сопутствует нам туда. Мы пришли в этот мир, не имея ничего, и оставим его, тоже ничего не имея. Потому что творение рождается нагим и нагим отходит. Следовательно, нам не нужно ничего лишнего, если мы ничего не принесли с собою и отойдем, ничего не имея» (святой Златоуст). «Напрасно смертные люди стараются копить имущества и стремятся быть богатыми, открытым гласом возвещает Апостол, когда знают, что ничего (неотъемлемо) собственного не могут стяжать в мире сем. К чему служит человеческая жадность, кроме разве что она сама себе вражествует? Никем ничего не вносится в мир, и ничего вынесено быть не может. К чему же навязывать себе бремя забот и искать собрания богатств? Таким же выйдешь, каким пришел. Что и Иов пишет, такое исповедуя убеждение свое: наг изыдох от чрева матере моея, наг и отыду тамо… буди имя Господне благословенно (ср.: (Иов 1:21)). Если б скупцы не удерживали накопленного для себя одних на пагубу себе, то и немногие из них сколь многим могли бы доставить пользу с пользою вместе и для себя самих!» (Амвросиаст).

Имеюще же пищу и одеяние, сими доволъни будем.

Скажет кто: хотя ничего не приносим сюда и ничего не вынесем отсюда; но жить, однако ж, надо, пока мы здесь. А чтобы жить, надо иметь пищу, иметь одежду. Следовательно, нельзя обойтись без того, чтоб не иметь.— Но только, говорит Апостол, и нужно иметь. Есть пища, есть одежда,—и довольно. «Он определяет здесь, в чем должно полагать довольство, о коем поминал» (блаженный Феофилакт). «Надобно питаться тем и в такой мере, что и сколько нужно для насыщения; надобно одеваться тем, что может только защитить нас от непогоды и прикрыть наготу; а это исполнить может и простая одежда. Лишнего ничего не должно быть» (святой Златоуст). «Вкушай то, что питает, а не гортань только услаждает, и одевайся тем, что наготу прикрывает и защищает, а не тем, что изнеживает и тщеславит. Таково значение слов: пища — и: одеяние» (Экумений). Впрочем, одеяние, σκεπασματα,— может содержать под собою одну одежду, но и кров. Мысль Апостола: ограничиваться в удовлетворении необходимых потребностей телесных самонужнейшим, чтоб забота о том не томила головы и сердца.

Указав таким образом естественность для христианина, разумность и удобоисполнимость нестяжательности, Апостол затем изображает ярко пагубные для веры и добродетели последствия любостяжания.

А хотящии богатитися, впадают в напасти и сеть, и в похоти многи несмысленны и враждающия, яже погружают человеки во всегубителъство и погибель.

Укор не вообще богатство имеющим, но пристрастным к нему, жаждущим его, гоняющимся за ним и употребляющим его только в свое собственное удовольствие и удовлетворение своих пожеланий и страстей. Возможно и обладание богатством безукоризненное, и пользование им похвальное,—относительно чего ниже и дает Апостол уроки,—стих 17 и далее. Почему сказал: хотящии βουλομτνοι, — обладаемые желанием, непрестанно им влекомые и снедаемые. «Не сказал просто: богатящиеся (обладающие богатством), но: хотящие богатитися. Ибо если кто, получив богатство от предков, распоряжается им по Божественным законам, то он свободен от обвинения» (блаженный Феодорит). «Не тех, которые, имея стяжания, хорошо распоряжаются ими, не пристращаясь к ним и раздавая их бедным, обличает Апостол, а тех, которые жаждут приобретения» (святой Златоуст). «Иждивать достояние на бедных не есть дело хотящих богатиться» (блаженный Феофилакт). «Такие не станут раздавать другим, боясь, что самим недостанет на удовлетворение своих пожеланий» (Экумений).

Впадают в напасти и сеть, εις πειρασμον και παγιδα,—в искушение и сеть. Искушение есть такое стечение случайностей, которое сильно раздражает позыв на какой-либо грех и будто против воли влечет к нему. Это же и сеть есть. Но сеть может означать и осечение или вплетение в грешные дела, так что хочешь не хочешь, а греши: так дела настроились и сплелись. Гоняющийся за богатством того и другого обобраться не может. У него поминутно случаи — покривить душою скверного ради прибытка и попрать законы правды и любви, внушаемые совестию; когда привыкнет к такому образу действования, то делается им опутан, как сетью, выступить из которой не может. «Кто, родившись от бедных и жадно домогаясь богатства, употребляет всякий способ к приобретению, не зная сытости этому вожделению, — тот идет по сетям греха» (блаженный Феодорит). Апостол не сказал: подвергаются искушению, а: впадают. То есть искушение всегда одолевает их; как только представится искусительный случай, они падают под искушением, не могут противостать ему.

Но можно разуметь здесь не одни нравственные искушения и сети, но и внешние, житейские,— разные неприятности и затруднения. И их много у гоняющегося за богатством: дома — опасности от воров и огня, в дороге — напасти от разбойников, в сделках — сопротивления, в течении дел - непредвиденные расстройства и подобное. Святой Златоуст говорит: «в какие искушения и сети впадают хотящие богатитися? В такие,—что это удаляет их от веры, приводит на путь заблуждения, окружает опасностями и лишает покоя». Так и блаженный Феофилакт: «впадают в искушение и сеть, так как и против веры (и заповедей) погрешают, и опасностями окружены бывают из-за богатства, и всех боятся». Эту же мысль выражает и наш славянский перевод: впадают в напасти.— И незаконно устранять такую мысль. Последующие слова, служа объяснением сих слов, говорят и о внутренних и о внешних вредных последствиях любостяжания,—кои суть искушения и сети.

И в похоти многи несмысленны и враждающия. — Похоти — всякого рода пожелания самоугодия, наперекор совести и явным заповедям Божиим. Потому они, по природе своей, несмысленны и вредны. Похотей смысленных и безвредных нет. Все они бессмысленны и пагубны и для души и для тела, только в разных степенях. Когда Апостол говорит: впадают в похоти, разумеет: подчиняются им, живут по ним, они — закон для них. «Текущее богатство ввергает в непотребные похоти, потому что доставляет к тому способы» (Экумений). Какие именно похоти, Апостол не перечисляет; но они сами собою естественно выказываются в тех, кои не как следует пользуются богатством: есть, пить, валяться в плотских грехах, обижать, тщеславиться, властолюбствовать, всегда на своем поставлять, хоть и неправое, и подобное. Святой Златоуст так изображает несмысленные и вредные похоти богатых: «как не назвать бессмысленною страстию, когда эти люди (богатые) держат у себя дурачков и карликов, не из человеколюбия, а для удовольствия,— когда в своих дворцах устрояют водоемы для рыб, когда содержат диких зверей, когда занимаются собаками, когда украшают коней и заботятся о них не меньше, чем о детях? Все это бессмысленно и излишне, совершенно ненужно и бесполезно.— Какие страсти бывают вредны? Когда люди разжигаются беспутною любовию, когда ищут имущества своих ближних, когда стремятся к наслаждению, когда предаются пьянству, когда жаждут убийства и погибели других».

Яже погружают человека во всегубителъство и пагубу. Это конец удовлетворения несмысленных и вредных похотей. Любитель богатства, пока богатится, хотя тоже живет по похотям, но все еще умеряет их, чтоб разливом их не помешать притечению богатства; но, когда разбогатеет, уж не может совладать с собою и вдается во всю широту похотений своих. Кончается это всегубительством и пагубою.

Всегубительство, ολεθρος, — всебедственность; пагуба, απωλεια,— погибель,— «и здешняя и будущая» (блаженный Феофилакт),— и временная и вечная. «Хорошо сказал: погружают, — так что и подняться наверх становится для них невозможным» (святой Златоуст). Полное расстройство здесь, и конечная пагуба там. «Они кончают жизнь, претерпевая треволнения и крушения» (блаженный Феодорит); и туда переходят не на лучшее, так что «любоимание здесь не безопасно, а в будущем предается осуждению» (Амвросиаст).

Корень бо всем злым сребролюбие есть, егоже нецыи желающе заблудиша от веры, и себе пригвоздиша болезнем многим.

Сребролюбие — корень всех зол; потому что дает способы жить по похотям, которые недобры и не ведут к добру, как сказано пред сим, и потому что для удовлетворения сей страсти обладаемый ею, не задумываясь, готов бывает «на всякое злодеяние, на всякое преступление и непотребство и действительно совершает их» (Амвросиаст). «Из сего корня прозябают убийства, чародеяния, хищения, ложь, нарушение клятвы и все роды преступлений» (блаженный Феодорит). «Не щадит оно живых, не щадит и мертвых, но и их грабит; восстает на родителей и братии и Божие достояние святотатственно крадет. Изгони сребролюбие — и не будет ни войн, ни вражды, ни блуда; ибо блудница из-за денег отдает себя непотребству» (блаженный Феофилакт).

Егоже нецыи желающе, ορεγομενοι,— так неудержимо, как неудержимо томимый жаждою желает воды,— заблудиша от веры, απεπλανηθησαν, — соступили с прямого пути веры, и пошли иною дорогою,— и, не вооружаясь против веры и даже не отрекаясь от нее гласно, уклонились от нее, сами того не замечая. Все внимание их было поглощено стяжаниями,— и они шли, куда вела сия страсть, не помышляя о вере, и, шедши так, прошли мимо веру и пришли туда, где и следа не осталось веры, ни в образе воззрений на вещи, ни в образе чувств, настроений и жизни. Святой Златоуст говорит: «хорошо сказал Апостол: απεπλανηθησαν. Потому что сребролюбие, привлекая к себе их глаза и понемногу закрывая их, не позволяет им видеть пути (веры). Как человек, который идет прямою дорогою, устремив мысль на что-нибудь другое, хотя и подвигается вперед, однако, не замечая сего, проходит мимо того предмета, к которому спешил,— потому что незаметно и бессознательно его увлекают ноги его: так нечто подобное сему есть и сребролюбие (причиняет сребролюбие, когда, привлекши к себе очи душевные, делает то, что обладаемый им мимоходит веру)». Настроение сердечное у сребролюбца несообразно с верою: вера повелевает уповать на Бога, а он уповает на богатство; вера запрещает высокомудрствовать, а он высокомудрствует (ниже — стих 17); вера не велит похотствовать, а он распложает похоти и прочее. Таким образом сребролюбие самым вселением своим в сердце делает то, что любитель его мимоходит веру. «Ибо любитель стяжаний как будет веровать Евангелию, вводящему нищету (любовь к ничего-неимению)? Невозможно это» (блаженный Феофилакт).

Но от сребролюбия бывает не такое только сердечное уклонение от веры, но и видимое отступление от нее, или отречение, когда из-за веры приходится много терять в производстве стяжаний. Любитель их и отступает от веры, чтоб не лишиться их. Верно, в многолюдном и нескудном богатыми Ефесе бывали такие опыты. Апостол ими и пользуется для очевиднейшего представления зловредности сребролюбия.

И себе пригвоздиша болезнем многим. — Болезнем, οδυναις, — болезнованиям, прискорбностям, чувствительным очень беспокойствам. «О двух вредных следствиях (сребролюбия) упоминает Апостол (отступлении от веры и уязвлении себя болезнованиями); но то, которое казалось для них более тяжким, он поставляет здесь на последнем месте, то есть: пригвоздиша себе болезнем. И этого нельзя иначе узнать никому, как только живя близ богатых. Сколько они плачут, сколько они рыдают!» (святой Златоуст). «Страсть к обогащению не только препятствует соблюдать должные отношения к Богу в вере, но и самих любителей своих чувствительно уязвляет заботами, отнятием сна, страхами» (Экумений). Пригвоздиша, περιεπειραν, — уязвили, пронзили. Святой Златоуст говорит посему: «видишь ли, на что он намекает, говоря: περιεπειραν? To, что он хочет выразить этим оборотом речи, имеет такой смысл. Страсти суть терние, и подобно тому, как тернием, с какой бы стороны ни прикоснуться к нему, всякий до крови уязвляет себе руки и причиняет на них раны: так и от страстей будет терпеть то же самое всякий, кто подчинится их власти, — он Душу свою подвергнет страданию. Скажи мне, сколько имеют забот, сколько огорчений те, которые бывают ими уязвлены! Того даже высказать нельзя».

Сделаем небольшую выписку и из беседы святого Златоуста, держанной по истолковании предыдущих текстов. «Будем избегать сего корня зол (сребролюбия),— и избегнем всякого зла. Ибо какое зло не от денег происходит или, правильнее говоря, не от денег, а от злого произволения тех, которые не умеют пользоваться Потому что деньгами можно пользоваться следует, можно, при их содействии, наследовать Царствие. Но ныне то, что дано нам для вспомоществования бедным, для прославления Бога и благоугождения Ему, мы обращаем не во благо сих несчастных, а во вред душе своей и чрез это оскорбляем Бога.— Итак, какое зло не происходит от любоимания? Не отсюда ли хищение, вопли, вражды, брани и споры? Одержимые сею страстию разве не простирают своих рук даже на умерших, даже на отцов и братьев? Разве не ниспровергают законов природы, заповедей Божиих и вообще всего? Итак, не будь любви к деньгам, и прекратится война, прекратятся брани, прекратится вражда, прекратятся раздоры и любовь к спорам. Корыстолюбцев надлежало бы изгнать из вселенной, как губителей и волков. Люди, жадные к деньгам, всё приводят в совершенное расстройство. Человек, жадный к деньгам, не знает ни одного друга. Что я говорю, друга? Он не знает даже Самого Бога. — Раскрой его душу,—и найдешь, что она вооружена не одним мечом и не двумя, а бесчисленными; она никого не уважает, но бесится на всех,—на всех нападает и на всех лает; она убивает не собак, а человеческие души и громко изрыгает хулы на самое небо. От неистовой любви к деньгам все погибло. И не знаю, кого стану винить; до такой степени зло сие овладело всеми, — правда, одними в большей, другими в меньшей мере, однако,— всеми. И подобно тому, как сильный огонь, будучи брошен в лес, все ниспровергает и опустошает,—так и эта страсть губит вселенную: цари, правители, частные люди, нищие, женщины, мужчины, дети — все в равной мере поработились злу сему. Как будто вследствие какого-то мрака, объявшего вселенную, никто не выходит из опьянения. Правда, против любостяжания бесчисленные выводят обвинения и в частном разговоре, и среди народа; однако исправления нигде не видим. Что же? Ужели нет возможности погасить сей пламень? Есть, хотя бы он поднялся даже до самого неба. Нам стоит только захотеть,— и мы без сомнения погасим сей пламень. Ибо как он усилился вследствие нашего желания, так от желания и уничтожится. Разве не свободная наша воля зажгла его? Следовательно, свободная воля в состоянии будет и погасить. Только пожелаем сего. Но каким образом может породиться в нас такое желание? Если обратим внимание на суетность и бесполезность богатства, на то, что оно не может нам туда сопутствовать, что и здесь оно оставляет нас, что, хотя оно здесь только имеет место, однако язвы от него идут с нами туда; если посмотрим, как велики там готованные богатства,— так что если сравнить с ними земное богатство, то оно покажется ничтожнее грязи; если заметим, что оно подвергается счисленным опасностям и самое удовольствие него мимолетное смешано с горестями; если прикуем взор к иному богатству, то есть тому, которое уготовано в вечной жизни, и чрез то породим презрение к богатству земному; если рассудим, что последнее, нисколько не умножая ни славы, ни здоровья, ни чего-либо другого, погружает, однако ж, нас в бездну пагубы; если примем в чувство, что, несмотря на то, что здесь! бывает иной богат и имеет много слуг, отходя туда, отходит он одиноким и нагим. Если мы будем часто повторять и слышать это от других, то, может быть, возвратится к нам здравие и мы избавимся от этого тяжкого наказания».

Ты же, о человече Божий, сих бегай.

Изображение худых последствий от любоимания уже само отталкивало от него; несмотря, однако ж, на то, святой Павел счел нелишним прибавить: X) прямое внушение: сих бегай (см.: 6, 11) — и, в противовес заботам о суетных стяжаниях, указать: Z) неустанную (гони [6, 11]) заботу о стяжании всякой добродетели в надежде блаженной вечности (см.: 6, 11 — 12), присовокупив: Y) заклинание именем Божиим исполнить сию заповедь незазорно до пришествия Господня (см.: 6, 13 — 16). Эти уроки даются святому Тимофею не в том, конечно, смысле, чтоб он имел в них нужду, но в том, чтоб дать ему руководство, как пасомых отклонять от любоимания и куда их вместо того направлять. Можно и так думать, что в лице святого Тимофея уроки сии даются всем христианам, и наипаче пастырям и архипастырям. ——X) Прямое внушение (6, 11)——

Человече Божий. «Великое достоинство! Правда, все люди — Божии, но преимущественно праведные,— не по той причине только, что они создания Божии, но и по причине своей близости к Богу» (святой Златоуст). «Человек Божий — великая похвала. Так назван был и великий Илия, так названы и многие из Пророков, не потому, что иные — не Божии человеки (ибо все Божии твари), но сохранившие в себе (или восстановившие) первоначальные черты создания поистине называются человеками Божиими. Так все — рабы Божии, как твари; ибо и злочестивый Навуходоносор — Божий раб; но он раб по естеству, а Авраам, и Давид, и Павел, и подобные им — рабы По приверженности. Ибо сказано: Авраама ради раба Моего (ср.: (Быт 26:24)), и: Давида ради раба Моего ((3 Цар 11:13)), и: Павел, раб Иисус Христов (ср.: (Рим 1:1))» (блаженный Феодорит).

Человек Божий страхом Божиим водится и всячески угождать Богу старается. Из числа таких особенно суть Божии человеки — те, которым вверяются от Бога особые некоторые дела, которые не только к дому Божию принадлежат, свои суть Богу, но и поставляются правителями по дому. К таким принадлежал и святой Тимофей. Почему и назван Божиим человеком.

В этом наименовании сокрыто уже побуждение к: сих бегай,—к беганию любоимания и соединенных с ним неправостей и тревог. Поелику ты — Божий человек, то тебе совсем не пристало гоняться за стяжаниями. Имеешь Владыку,— богатого всем, и в Нем Отца многопопечительного. Если станешь гоняться за стяжаниями, то подвергнешь хуле Владыку своего и Отца. И некогда тебе этим заниматься. Есть у тебя дело, которое должно поглощать все твое внимание и наполнять все твое время. «Если ты — человек Божий, то не ищи излишнего и не ведущего к Богу, а напротив, бегай сего» (святой Златоуст). «Если ты человек Божий, то не ищи того, что отвращает от Бога (и дела Божия), но — что? Бегай сего» (блаженный Феодорит). «Бегать любостяжания внушает и заповедует человеку Божию, чтоб и здесь быть ему безопасну, и в будущем получить богатое воздаяние. Ибо не несправедливо увенчать презирающего то, к чему очень многие льнут и влекутся» (Амвросиаст)-Так тебе, человек Божий, неуместно обременять себя любостяжанием, если б даже это было делом позволительным. Но когда знаешь, что оно противно Богу, что Бог отвращается от него, как от идолослужения, то тебе следует не тихо отступать, а бежать от него. Говоря об инакоучителях, написал: отступай (б, 5). Помянув о бабиих баснях, приложил: отрицайся (4, 7). От любостяжания же и сребролюбия, говорит, бегай, как от огня, как от верной пагубы.

——Ζ) Указание заботиться о стяжании добродетели (6, 11—12)——

Гони же правду, благочестие, веру, любовь, терпение, кротость.

Бегай,— не в пустоту направляясь, но устремляясь на противоположное тому, от чего бежишь: гони же правду — и прочее. Там: бегай,— здесь: гони. «То и другое делай с напряженным усердием» (святой Златоуст). «Не сказал: отступи и приступи, но: бегай — и: гони» (блаженный Феофилакт).

Гони, говорит, и указывает разные добродетели, как цель гнания. Поелику это гони противоположно бегай,— а бегать заповедует любостяжания: то все сии добродетели надобно здесь понимать — поколику они противоположны любостяжанию, или поколику нестяжательность дает Их проявлению и упражнению пространное поприще, или поколику стяжание их ведет к нестяжательности и утверждает в ней. «Повелевает Апостол человеку Божию бегать любостяжания тещи вслед правды, благочестия и прочего, о чем поминает, потому что его нельзя избежать, не прилепившись к тому, что ему противоположно» (Амвросиаст).

Гони правду. Будь алчущ и жаждущ правды, как и Спаситель заповедал (см.: (Мф 5:6)). Строго соблюдай законы справедливости во всем, — в помышлениях о других, в отношениях к ним словом, в сделках с ними и в столкновениях — и тем паче в судах. Всякому воздавай свое. На милость нет закона; а правда свою определенную имеет меру, отступление от которой, и небольшое, вводит в неправду. Соблюсти тебе такой образ действования нельзя при любостяжании. Оно на всяком шагу будет вязать тебе руки и путать ноги. При нем весы твоей правды не могут стоять право, а все будут клониться на кривду. Только нестяжательность даст тебе полную свободу действия; только при ней цвести может правда твоя и дела твои беспрепятственно будут тещи путем ее. «Правду внушает,— чтоб никого не олихоимствовать, как делают хотящие богатитися» (блаженный Феофилакт).

Благочестие — гони. Благочестие — настроение сердца в отношении к Богу в духе веры. Поелику оно направление свое получает от веры, то в нем заключается и «догматов содержание» (святой Златоуст, Экумений, блаженный Феофилакт). Но само по себе оно собственно слагается из чувств и расположений к Богу, возникающих и зреющих под влиянием искренней сердечной веры. Такое настроение у нестяжательного естественно, а у любостяжательного ему быть нельзя, как нельзя птице летать с оледеневшими крыльями. У нестяжательного сердце отрешено от вещественного и тварного и дух свободен. Как он по природе своей ищет жить в Боге, то, получив свободу, к Богу устремляется, и Им жить начинает, и, с сей высоты приникая к сердцу, преисполняет его благоговейными чувствами к Богу, в многообразных оттенках, зависящих то от воззрений к Богу в разных отношениях (существо Божие, свойства, действия), то от разных своих ему состояний. Совокупность всех их и есть благочестие, которого и признаком служит не иное что, как присутствие и движение тех чувств. Любостяжание, напротив, отягчает сердце печальми житейскими ((Лк 21:34)) и обременяет ум многопопечительностию (см.: (Прем 9:15)). Внимание к требованиям духа отходит, и он глохнет. Вместе с ним заглушаются и все чувства к Богу, и благочестие остается только в видимых проявлениях его заведенными к тому порядками в Церкви. Весь строй внутренний тогда у человека бывает земен: грудью пресмыкается он по земле и питается землею.

Гони веру. Вера здесь — не исповедание догматов, а уверенность в Боге, коею исполненный верует, что Бог не оставит раба Своего, вседушно Ему работающего. Почему и не томит себя заботою об утрешнем, как и Спаситель повелел (см.: (Мф 6:25)). Приступающий работать Богу как следует жизнь свою отдает в руки Божий и уже не возвращается к заботе о себе. Он не лежит праздно; но заботы не имеет, а покоится в Боге, доволен бывая, что подает Бог,— и куском хлеба, и даже ничем. Забота о себе есть болезнь неверующего сердца. Она раскрывается из чувства необходимых потребностей, неруководимого верою. Начинается с малого, но не стоит на одном, а растет и быстро вырастает в многозаботливость. Как растет забота, так вместе же растет и любоимание. Когда простая забота станет многозаботливостию, тогда в основе ее есть уже и любостяжание полное. По мере многозаботливости и любостяжания гаснет вера. В последних степенях их и следа ее уже не остается. Вера не отнимает труда и снискания потребного, но освящает их и руководит, содержа сердце свободным от пристрастия и привязанности к снисканию и снискиваемому и вместе с тем прогоняя леность и праздность. При этом настроении пусть и богатство потечет, вера не даст сердцу приложиться к нему. Она сохранит сердце богатого в чувствах приставника Божия, Божия прикащика. В этом духе ниже дается и заповедь богатым (см.: 6, 17-19).

Гони любовь. Любовь не ищет своих си ((1 Кор 13:5)); почему не станет перетягивать на свою сторону того, что должно принадлежать другому, и на просьбу нуждающегося не скажет: себе нужно. Ее природа совершенно противоположна любоиманию и любостяжанию: ибо она не любит собирать и удерживать для себя, а расточать и раздавать. Почему, любовь ли стяжешь, погасишь любостяжание или, любостяжание прогонишь, проложишь дорогу любви. Стань помогать другим из своего и благотворить,— расслабишь узы любоимания и восприимешь зачатки любви. Продолжай богатиться добрыми делами (см. ниже: 6, 18),— узы любоимания совсем спадут и воцарится любовь. Как, напротив, станешь скупиться,—туже стянешь себя узами любоимания и восприимешь ожестение сердца. Продолжи такую жизнь,— сердце ко всем окаменеет, а узы те и самого тебя душить станут, доведши тебя до того, что тебе жаль будет и на себя что-либо истратить. А откуда зависть, вражда, подыскивания, суды, смертельная ненависть, убийства и всякие нестроения? Все наипаче от любоимания. Где любовь, там всему этому нет места. Растапливая узы любоимания, она и все худые последствия отстраняет.

Гони терпение. Не ищущий многого естественно довольствуется малым; а это требует терпения. Почему положивший быть нестяжательным должен запастись терпением, положив его в основу своей доброй решимости. Отчего ищут многого? От саможаления, от того, что жаль себе отказать; а себе жаль отказать, потому что отказ скорбь причиняет; скорбь же при отказе бывает от неуменья, неготовности и нехотения терпеть. Положивший не гоняться за многим наперед просмотрел уже все сии скорбности, лишения, тяготы,—и имеющие возникать по поводу их припадки саможаления, — и все решился терпеть. Оттого никакие случайности скорбные, зависящие от неимения многого, не смущают его, но благодушно и легко переносимы бывают. Почему и сказал Апостол: гони терпение, в той мысли, что если догонишь его и овладеешь им, то подсечешь все зародыши саможаления, а с этим отвратишь всякое возбуждение позывов к многоимению.—Но требование нестяжательности не есть требование ничего-неимения, а только непристрастия к имению и способам стяжания его. И многое имеющий может быть нестяжательным. Но такому для удержания в себе нестяжательности и для действования в духе ее еще более потребно терпение. И тут руку помощи самую сильную подает ему любовь, которая вся терпит ((1 Кор 13:7)).

Гони кротость. Кротость противоположна гневу, серчанию и всяким чувствам неудовольствия на других за что бы то ни было. Это чувство возникает от всего, что каким-нибудь образом тревожит наше самолюбие; но самое широкое поле для распложения сего зелия представляет любоимание. Не тронь, это мое. Таков закон любостяжания. Тронет кто,—и пошли неудовольствия, серчание, гнев, вражда, ненависть. Кто же непристрастен к стяжаниям, тот свободен от всех таких тревог, хотя проходит те же случайности житейские, которые крайне возмущают других. Видимо посему, что с нестяжательностию естественно сочетана кротость. Почему в словах: гони кротость — надо видеть вместе урок: будь нестяжателен, потому что иначе нельзя тебе быть кротким. Но кротость может иметь и другие источники — любовь, преданность в волю Божию и подобное.— Вошедши же в сердце, она вместе с своими родителями подсекает и любостяжание. Почему в кротости можно видеть и средство против сей страсти. Гони кротость, и она, водворившись в сердце, поможет тебе невозмутимо блюсти нестяжательность.

Подвизайся добрым подвигом веры, емлися за вечную жизнь, в нюже и зван был ecи, и исповедал ecи доброе исповедание пред многими свидетели.

Урок продолжается. Потому и эти слова надлежит рассматривать в том же направлении, как и предыдущие, то есть в их отношении к нестяжательности или любостяжанию. — Подвизайся добрым подвигом веры. Подвиг предполагает не только усиленный труд, но и борьбу для преодоления препятствий внутренних и внешних, когда требуется не с делом только каким сладить, но при этом себя одолеть и все, что в себе восстает против него, и против других устоять, и над течением обстоятельств взять верх. В отношении к вере подвиг есть уверование, потому что надо и свой ум и волю подклонить под иго веры, и от прежней веры отстать, и с прежними единоверцами разойтись; еще больший подвиг есть и свое внутреннее, и свое внешнее наладить по духу веры, что всегда требует немалой перестройки порядков установившейся жизни своей; затем подвиг есть стоять твердо и в веровании, и в жизни по вере, — каковый подвиг наипаче труден и высок во время гонения и нападков на веру и верующих. Всё это общие всем верующим подвиги; но есть и особые, на некоторых только лицах лежащие подвиги веры, именно распространение веры и руководство других в деле веры,—подвиг Апостольский и пастырский. Какой в настоящем месте разуметь подвиг веры? Все, исключая подвига уверования; но особенно последний — Апостольский и пастырский. Святой Тимофей давно уже уверовал и познал веру во всей широте; об этом и поминать нечего. Но подвиг хранения веры и жизни в духе веры, подвиг перенесения искушений по причине веры, у пастыря же подвиг научения и руководства пасомых никогда не прекращается. Их все и можно разуметь в настоящем месте, как и делают наши толковники. Святой Златоуст говорит при сем о подвиге хранения веры и жизни в духе ее. «Требуется не только исповедание (принятие веры, уверование), но и стояние в нем, дабы постоянно пребывать в принятом исповедании; а для сего по всей справедливости нужны великие подвиги и немалые труды, чтоб не уклониться с правого пути; потому что много предстоит соблазнов, много препятствий. Вследствие сего тесен и прискорбен путь сей. Поэтому надо отовсюду оградить себя, надо со всех сторон надлежащим образом вооружить себя. Отовсюду появляются бесчисленные приманки, которые привлекают к себе душевные очи, именно — утехи, деньги, прельщение, леность, слава, гордость, власть, любоначалие,—и появляются со светлым и приятным лицом, способным привлечь к себе тех, которые подчиняются их влиянию и не очень любят истину, ибо она жестка и не содержит в себе ничего приятного. Почему? Потому что она всевозможные утешения обещает только в будущем, между тем как эти предметы уже теперь обещают почести, удовольствия, покой, конечно, не истинный, но имеющий только наружный его вид. Вследствие сего всякий сластолюбивый, изнеженный и слабодушный прилепляется к ним, бежа от трудов, сопряженных с добродетелию».— Экумений пишет о претерпении искушений за веру: «подвиг веры есть и все сказанное (в стихе 11: правда, благочестие и прочее), и мужество в искушениях за веру». Блаженный Феофилакт поминает и о трудах пастырства: «подвизайся, говорит, добрым подвигом веры,— то есть стой за веру твердо и непоколебимо и ревнуй о ней и силою слова, и чистотою жизни».

Как такого рода подвиги служат противоядием любостяжанию и крепкою основою нестяжательности, очевидно само собою. Дух жизни по вере есть от всего отрешенный и, следовательно, нелюбоимательный; искушения за веру, подобно огню, переплавлением очищающему металлы от сторонних примесей, выжигают всякие пристрастия к земному; пастырские же заботы, кроме сего, и времени не оставляют заняться стяжаниями. Почему Апостол и написал о подвигах: подвизаяйся от всех воздержится ((1 Кор 9:25)) и: никтоже воин бывая обязуется куплями житейскими (ср.: 2 Тим. 2, 4).

Емлися за вечную жизнь. Это прямо отрицает любостяжание. Взяться за вечную жизнь значит всею душою и всем сердцем взыскать ее. Взыскивать при сем стяжания уже нечем: и мысли, и желания — все переселены в область вечной жизни; для стяжания чего-либо временного не остается уже сил. И Спаситель сказал, что нельзя Богу работать и мамоне. Работы сии взаимно себя исключают. Почему возьмись за вечную жизнь,—и погасишь любостяжание, восприяв вместо него нестяжательность. К тому же, взявшись за вечную жизнь, надо уж и дела направить исключительно к стяжанию ее,— а они все держатся на самоотвержении и любви — деятельных,—кои обе суть для любостяжания огнь поядающий.

В нюже и зван был ecи. Обетование жизни вечной входило в предметы первого оглашения приходящих к вере. Проповедники с одной стороны представляли уму: открывается гнев Божий с небеси (ср.: (Рим 1:18)),— с другой: живот вечный возвещаем вам (ср.: 1 Ин. 1, 2). Оттуда страх, отсюда сладкая надежда и влекли к вере, предлагая в ней средство зараз и от гнева избавиться, и вечного блаженства сделаться наследниками. И во все времена эти два побуждения привлекали и привлекают к вере, держали и держат в ней не холодными, а воодушевленными любителями ее. Апостол напоминает святому Тимофею: помнишь, что привлекло тебя к вере? Сладкая надежда вечных благ. Они и обещаны были тебе от лица Божия, так что ты прямо в жизнь вечную и зван, и, окрестившись, записан в наследники сей жизни,—в наследники Божий, сонаследники же Христовы (ср.: (Рим 8:17)). Так тебе, таковому сушу, не пристало любостяжательничать: ибо это значило бы золото и камение драгоценное променять на сор и плевелы. — Это и всем можно напоминать. Ибо «всякий приступающий ко крещению в жизнь вечную зовется» (Экумений).

И исповедал ecи доброе исповедание пред многими свидетели. — Исповедание — разумеется веры, которое добро есть, когда совершается небоязненно, с дерзновением, без всяких колебаний, с полною уверенностию в истине. Про какое поминается исповедание? Исповедание бывает при крещении; провозглашается исповедание пред мучителями; дается оно и пред рукоположением. Какое здесь? Меньше всего последнее. Уместно первое; на него наводит предыдущее: зван был ecи — и то обстоятельство, что святой Тимофей рекомендован был апостолу Павлу от всех верующих на своей ему родине, как жаркий ревнитель веры (см.: (Деян 16:2)). И еще более уместно второе. Сопутствуя Апостолу, святой Тимофей всюду являл исповедание веры; так что свидетельницею его исповедания была вся вселенная. Святой Златоуст говорит: «Апостол хвалит здесь дерзновение и мужество святого Тимофея; ты, говорит, на всех местах являл свое доброе исповедание». Блаженный Феофилакт пишет: «хвалит его дерзновение и мужество, как исповедавшего Христа среди опасностей. Или говорит об исповедании, бывающем при крещении, когда мы исповедуем, что отрицаемся от сатаны и сочетаваемся Христу».

Что есть такое исповедание для любостяжания и нестяжательности? То же, что и добрый подвиг веры. К тому же исповедающий Христа пред лицом смерти, внутреннейше и существенно от всего отрешается; но вместе с тем преисполняется неописанно ублажающими чувствами от действенного при сем общения с Господом, Который близ есть. Память о сем потом не отходит; намеренное же воспоминание о том восстановляет всякий раз в силе и полное отрешение, и всеблаженное вкушение Господа. Таковому где взять вкуса для тленных стяжаний?!

Завещаваю ти пред Богом, оживляющим всяческая, и Христом Иисусом свидетельствовавшим при Понтийстем Пилате доброе исповедание: соблюсти тебе заповедь.

Дается завещание пред лицем Бога вездесущего и всеоживляющего. Это равносильно заклинанию именем Бога, которое вяжет совесть и обязывает к точному исполнению завещаваемого. настоящем месте оно усиливается еще напоминанием о втором пришествии Христовом и об обенно впечатлительных свойствах Божиих — Вседержительстве, неприступности и невидимости -всевидящей. Святому Тимофею едва ли нужно было такое напряженное внушение. Делается оно в показание важности предмета — нестяжательности пастырей, причем в лице святого Тимофея Апостольский дух обнимал всех пастырей до скончания века и в среде их очень многих, которым крайне необходимо такое внушение. Амвросиаст пишет: «с большою внушительностию и прозрением в далекое дает Апостол наставления пастырю Церкви; ибо в его лице — спасение всей паствы. Не о святом Тимофее беспокоясь, он так сильно выражается, но о преемниках его, чтоб они, примером святого Тимофея руководясь, верно соблюдали, к чему обязывало их рукоположение, в себе самих передавая пример сей и последующим за ними преемникам».

Завещаваю ти пред Богом. «Опять призывает во свидетели Бога, подобно тому, как незадолго пред этим делал сие (см.: 5, 21),— в одно время и умножая страх, и соделывая ученика своего непоколебимым, и открывая, что это не человеческие распоряжения, дабы святой Тимофей, приемля заповедь сию как бы от Самого Господа и дабы всегда имея в мысли свидетеля, от которого он слышал ее, воспоминанием об этом приводил в сотрясение душу свою» (святой Златоуст).

Пред Богом, оживляющим всяческая. Мысль о Боге вездесущем, всесодержащем, всему дающем бытие и жизнь, самое сильное дает возбуждение нравственной энергии; ибо оживляет чувство всесторонней зависимости от Бога, на коем утверждается и коим живится страх Божий — источник деятельной премудрости. Если предметом завещания признаем нестяжательность, то можем положить, что напоминание о Боге всеоживляющем дается с тем, чтоб восставить убеждение, что не о хлебе едином жив бывает человек (ср.: (Мф 4:4)), и тем отнять самую крепкую опору и заботы о стяжаниях; ибо она поддерживается наипаче опасениями за жизнь при ничего-неимении. «Апостол говорит здесь, как бы так выражаясь: не бойся смерти, ибо ты раб Бога, Который может все оживотворить» (святой Златоуст). Если предметом завещания признаем вообще веру Христову и ревность о ее распространении и поддержании, то напоминание о Боге всеоживляющем дано «как ободрение в опасностях, сопряженных с тем: ибо если Бог все животворит, то чего нам бояться подвигов за веру?» (Экумений). Может быть, имелось в виду навесть мысль и на будущее воскресение (см.: святой Златоуст, блаженный Феофилакт) и напомнить слово Господа: Веруяй в Мя аще и умрет, оживет (ср.: (Ин 11:25)). Не неуместно сие допустить как предначатие последующей речи, где говорится о втором пришествии Господнем.

И (пред) Христом Иисусом свидетельствовавшим при Понтийстем Пилате доброе исповедание. Это второе напоминание к возбуждению и укреплению нравственной энергии. Христиане живут и дышат Христом Господом. Почему напоминание о Господе Спасителе всегда вызывает помышление самое возбудительное и оживительное. С этою целию оно и здесь сделано. «Еще и от примера Учителя берет он руководительное наставление. Сказанное им имеет такой смысл: как Он делал, так, говорит, и вы должны делать. Ибо Он для того свидетельствовал (доброе исповедание), чтобы мы по следам Его шли в (сем) добром исповедании. То же самое внушает Апостол и в Послании к Евреям, говоря: взирающе на начальника веры и совершителя Иисуса, Иже вместо предлежащая Ему радости, претерпе крест, о срамоте нерадив, одесную же престола Божия ceдe (ср.: (Евр 12:2)); и опять: помыслите убо таковое Пострадавшаго от грешник на Себе прекословие, да не стужаете душами своими (ср.: (Евр 12:3))» (святой Златоуст). Но к чему возбуждает и что подражанию представляет здесь такое напоминание? Самое ли доброе исповедание, то есть содержание его, или непоколебимое мужество, с каким оно дано пред лицом смерти? — И то и другое. Предмет доброго исповедания Господня есть уверение, что Он есть Сын Божий воплотившийся, чтоб водворить среди людей истину. Святой Златоуст спрашивает: «что называет здесь Апостол добрым исповеданием Господа?» И отвечает: «то, что, будучи вопрошен от Пилата: убо царь ли ecи Ты? — Он отвечал: Аз на сие родихся и на сие приидох в мир, да свидетельствую истину (ср.: (Ин 18:37)). Или для сего так говорит, или для того, что, будучи вопрошен: Сын ли Он Божий? — сказал: вы глаголете, яко Аз есмь ((Лк 22:70)). Такое свидетельство дано и пред Пилатом,—только не словом, а неотвечанием на вопрос или молчанием и сказанными затем словами (см.: (Ин 19:7))». Экумений прямо и разумеет здесь под исповеданием то, что Господь «засвидетельствовал, что Он есть Христос, Сын Божий». Но в этом существо нашей веры, совершающей спасение людей. Почему блаженный Феодорит пишет: «добрым исповеданием Господа назвал Апостол спасение вселенной. Ибо за спасение оной претерпел Господь страдание». Отсюда Амвросиаст наводит: «о страдании Христа Господа напоминает, чтоб страх навесть, внушая, что тот по справедливости должен и быть признан виновным в сем страдании, кто презирает то, для чего пострадал Христос». после сего намерения Апостола в напоминании и Добром исповедании Христа Иисуса пред Пилатом можно выразить так: исповедуя Христа Иисуса Сыном Божиим, воплотившимся и пострадавшим нашего ради спасения, будь и сам го-3 все, даже смерть, претерпеть за веру в Него за Жизнь по Духу Его. Это то же, что пишет святой Петр: Христу убо пострадавшу за ны плотию, и вы в ту же мысль вооружитеся ((1 Пет 4:1)). Применяя это к предмету речи, видим здесь сильнейшее побуждение и к нестяжательности, и к небоязненному исповеданию веры словом и делом, и к доброму пастырствованию. Последнее видит здесь блаженный Феодорит,—пиша: «такое свидетельство (Христово) Апостол представляет ученику своему (в пример), чтоб и он с большим усердием настраивал своих учеников», небоязненно и неутомимо свидетельствуя пред ними и пред всеми, в чем истина о Христе Иисусе Господе нашем.

Соблюсти тебе заповедь нескверну и незазорну, даже до явления Господа нашего Иисуса Христа.

Какую заповедь? Сию, то есть заповедь о нестяжательности. Так заставляет разуметь течение речи. Можно такой смысл дать и слову блаженного Феодорита, который пишет: «соблюсти тебе заповедь, — то есть сие самое, о чем пишу»-Пишется же — впереди предостереженье от любостяжания в заповеди: сего бегай, а гонись за всякою добродетелию, — а после даются уроки о спасительном употреблении богатства. Следовательно, совершенно уместно под заповедию разуметь здесь внушение — сохранить себя непричастным этой гибельной страсти любоимания.

Но все другие наши толковники под заповедию разумеют здесь веру и жизнь по вере. И блаженный Феодорит в обязательстве соблюсти заповедь нескверною и незазорною видит урок: «к Божественному учению не примешивай чуждого», то есть блюди христианское учение чистым. Другие же к верованию чистому прилагают и жизнь непорочную. Святой Златоуст говорит: «соблюсти тебе заповедь нескверну — значит: чтоб ни за верования, ни за жизнь не навлекал ты ни малейшего укора». Экумений и Феофилакт: «чтоб ни в догматах, ни в жизни ты ничем не пятнал себя».

Принимая такую мысль, надо будет все сие завещание Апостола (см.: 6, 13 — 16) признать заключительным словом Послания; последующую же за сим речь Апостола — припискою, с отношением, однако ж, ее к предыдущему слову против любостяжания. Кончив завещание с молитвенным обращением к Богу, Апостол припомнил, что относительно стяжаний не все сказано,— и именно, что не стяжания виноваты в пагубности их, а недолжное их употребление, и прибавил, как должно употреблять богатство не на вред спасению, а в пособствование к нему. Сказав же это, повторяет будто завещание, говоря вместо: соблюди заповедь — предание сохрани (стих 20), которое слово можно признать и истолкованием предыдущего: соблюсти заповедь.

Заповедь нескверну и незазорну. Заповедь всегда чиста, нескверна и незазорна, сколько ее ни нарушай кто. Но кто нарушает ее, тот себя сквернит тем, что противоположно заповеди, и делается чрез то зазорным.

Даже до явления Господа. Не то значит, чтоб предсказывалось святому Тимофею продолжение жизни до пришествия Господа, а выражается лишь: навсегда, до скончания жизни своей; ибо для каждого переход из сей жизни в другую есть момент предстания Господу и, следовательно, явления ему Господа, επιφανεια. Святой Златоуст говорит: «до явления Господа,— то есть до твоей кончины, до исхода твоего. Не сказал он так (буквально), но сказал: даже до явления Господа, чтобы больше ободрить его», — чтоб «больше оживить и возбудить его ревность напоминанием о явлении Господа, напоминая и о страшной оной славе» (Экумений, блаженный Феофилакт),—и той, которая имеет сопровождать являющегося на суд Господа, и той, которая, по суде, сделается наследием верующих, блаженной жизни удостоенных.—Или в таком же смысле сказал так Апостол, в каком Господь сказал Апостолам: се Аз с вами есмъ во вся дни до скончания века (ср.: (Мф 28:20)). В лице Апостолов Господь видел всех верующих и их ублажил таким обетованием. И здесь Апостол в лице святого Тимофея видел всех архипастырей и пастырей и в закон им поставил друг-друго-приимательно блюсти заповедь сию (веру ли Христову разуметь здесь или только нестяжательность) до явления Господа, до второго Его пришествия, всеобщего воскресения, суда и окончательного решения участи всех, внушая им сие предостережение: бдите, яко не весте, в кий час Господь ваш приидет (ср.: (Мф 24:42)).

Еже во своя времена явит блаженный и един сильный, Царь царствующих и Господь господствующих.

Помянув о явлении Господа и тем приведши на память и прочее, соприкосновенное с ним,— воскресение, суд, вечное блаженство и вечные муки,—для возбуждения бодренности и бдительности в соблюдении заповеданного, — Апостол, для той же цели, живописует теперь свойства Бога, имеющего произвести все сие, углубляя вместе с тем убеждение, что так точно будет. Для чего это делает Апостол, святой Златоуст объясняет так: «хорошо сделал Апостол, предложив такое богословие. Это и нужно было. Ибо так как он призвал Бога во свидетели, то говорит много о сем свидетеле, чтобы глубже напечатлеть помышление о Нем» — и тем усилить бдительность и ревность. А блаженный Феодорит пишет, что Апостол изображением того, «что свойственно и принадлежит Богу, имел намерение подтвердить учение о воскресении, суде и воздаянии»,— оживить и усилить убеждение в том с тою же целию,— то есть чтоб оживить ревность; ибо ничто столько не сильно поддерживать нравственную энергию, как память о последних.

Явление Господа явит Бог, — Бог Триипостас-ный. Явится Сын воплотившийся, по воле и благоволению Отца в общении с Духом Святым, как было и первое явление для устроения спасения. Во своя времена — в то время, которое держится в тайне Божества и Ему Единому ведомо,— «то есть во время приличное, должное» (святой Златоуст),—«предопределенное» (Экумений, блаженный Феофилакт). Сказал сие Апостол, чтоб пресечь столь свойственное немощи человеческой покушение определять момент явления Господа и вместо того настроить — ожидать Его каждую минуту. Явится Господь несомненно и решит участь твою навсегда. Что тебе нужды знать, ныне или завтра явится? Будь готов,—вот что нужно!

За сим живописуются наиболее впечатлительные свойства Божества. На первом месте поставляется блаженство Божие. Блажен Бог Сам в Себе и достоин ублажения от всех различных тварей, то есть вседоволен, всесовершен, полнота всего, почему и всехвальный. «Он есть самоблаженство» (святой Златоуст). Если Он всеблаженство, то ничего более не желает, как того, чтобы всех ублажить, всех сделать блаженными. Страшно явление Господа, ибо сопровождаться будет страшным судом; но оно и безмерно обрадовательно, ибо положит начало всеблаженной жизни, «где не будет уже ни печали, ни воздыхания» (святой Златоуст). Только будь готов,— «не смотри на кажущиеся ублажительными здешние блага, но к Тому Единому прилепи взор, Который есть самоблаженство» (блаженный Феофилакт), «от лица Которого бежит всякая скорбь и печаль» (Экумений), так что ты еще здесь начнешь вкушать блаженство, которое во всей силе откроется лишь по явлении Господа.

И един сильный, δυναστης, — один Властитель. Все в Его деснице. Следовательно, Он не только хочет, но и силен всех ублажить. Если взять во внимание все напоминаемое явлением Господа, будет: силен всех воскресить, собрать во едино, произвести суд, разделить одесную и ошуюю, и одних ублажить, а других предать вечным мукам,— и все сие запечатлеть на вечные веки неизменным решением и определением Своим. Ибо воле Его кто противиться может? Есть и между тварями такие, которые являются облеченными царственною и господственною силою, но и они все в Его власти. Ибо Он один есть Царь царствующих и Господь господствующих. Так благонадежен будь, что всякое обетование Божие исполнено будет неотложно. Как обетовании никто не вынуждал, а они суть дело свободного Божия благоволения, так и исполнению их никто помешать не может; и определение Божие о них измениться не изменится, ибо Бог неизменен. Так будь благонадежен; но вместе и страшись. Ибо если всё во власти Его, то тебе некуда ускользнуть и укрыться от Него, если по несчастию прогневаешь Его и заслужишь осуждение. Обрати же всю ревность свою на то, чтоб делать одно благоугодное пред Ним и в конце явиться благоприятным Ему. «Земных же каких-либо властителей и царей не бойся» (блаженный Феофилакт), если станут с угрозами отклонять тебя от угодного Богу.

Един имеяй бессмертие, и во свете живый неприступнем, Егоже никтоже видел есть от человек, ниже видети может: Емуже честь и держава вечная. Аминь.

«Бессмертием называет непрестаемость» (блаженный Феодорит) — или, полнее, — то, что Он есть Сый, присносущий, источник жизни имеющий в Себе, ничего отынуды не заимствуя и никогда ничем не истощаясь. От Него и все прочее имеет бытие и жизнь. Он есть даяй всем живот и дыхание и вся (ср.: (Деян 17:25)). Экумений задает при этом вопрос: «как говорит он о Боге, что Он один имеет бессмертие, когда и Ангелы, и души, и демоны имеют бессмертие?» И отвечает: «эти не имеют бессмертия сами по себе, но причастны суть бессмертия по благодати Того, Кто один есть бессмертен по естеству. Ибо сие, — быть бессмертными,— от Бога им дано. Бог есть, из Коего мы причащаемся, как всего другого, наилучшим представляемого, так и бессмертия». Помянул же о сем свойстве Апостол, по блаженному Феодориту, для того, чтоб, вместе с указанием на всемогущество, углубить убеждение, что Таковый силен совершить как явление Господа, так и все соприкосновенное с ним. Но если возведем при сем мысль к общему содержанию речи Апостола, — к нестяжательности; то можем сказать, что он помянул о сем свойстве, чтоб внушить: вот к Кому прилепляйся или Кого стяжать поревнуй, оставляя позади все тленное.

Во свете живый неприступнем. «Неприступен сей свет, потому что, по причине безмерного его блистания, никто приступить к нему не может» (блаженный Феофилакт), — приступить и взглянуть; ибо от силы света зрение омрачается. Не на вещественный свет сим указывается,—хотя возможно представлять, что Бог где-либо во вселенной, являя тварям в возможном для нее величии Свое Божеское присутствие, являет его в безмерном блистании света, — но это есть образное выражение непостижимости Божеского естества: «по невозможности исследовать самое естество Божие, указал на неприступный свет окрест сего естества» (блаженный Феодорит). Святой пророк Давид то же самое выражает словом: тма: положи тму за кров Свой (ср.: (Пс 17:12)). Святой Златоуст говорит: «иной ли свет Он Сам, и иной тот, в котором Он живет? («но сие неприложимо к Богу; естество Его неописуемо, а если Он живет во свете, то описуется светом» [блаженный Феодорит]). Неужели и местом Он определяется? Нисколько. Не с тою целию, чтобы мы думали сие, но чтобы показать нам непостижимость Божеского естества, сказал Апостол, что Бог живет во свете неприступном,— настолько изъясняя учение о Боге, насколько это было для него возможно. Видишь ли, до какой степени бывает немощен язык наш, когда хочет провещать что-либо великое?» «Апостол, сколько возможно, песнословит Бога и простирает взор, сколько он может достигать» (блаженный Феодорит).

«Если окрест Его свет неприступный, то как возможно увидеть Его? Почему присовокупил: Егоже никтоже видел есть от человек, ниже видети может» (блаженный Феодорит). Не человеки только, но и все чины Ангельские, — и Архангелы, и Престолы, и Херувимы, и Серафимы,— не видят Божеского естества. Видят и они явление только Божеского величия, сколько снести могут, но не естество, которое сокровенно есть. Везде есть Бог естеством и везде сокровен. Когда Спаситель говорит, что Ангелы видят лице Отца Небесного, то лицом означает близкое и впечатлительное явление Ангелам Божеского присутствия, сколько вместимо для них,— и умное неотрываемое созерцание Ангелами Божества, сколько достижимо сие для них. Естество же Его ни для кого не зримо. Бога никтоже виде нигдеже ((Ин 1:18)). Для всех тварей положил Он тму за кров Свой. Святой Златоуст прилагает: «и Сына никто не видел и видеть не может».—«То есть, по Божеству,—поясняет блаженный Феофилакт, — Он виден был (и есть) только по человечеству». «И Духа Святаго Божество никто не видел,— как Отчего и Сыновнего»,—дополняет Экумений. У Апостола речь о свойствах Божеского естества, или Бога Триипостасного, Единого Нераздельного.

Емуже честь и держава вечная — да будет от нас воздаваема и восписуема. «Честь Его всегда, держава Его всегда пребывает» (святой Златоуст). Наш долг — благоговейно чествовать Его и песнословить, предаваясь вместе с тем всецело Его вседержительству, — непостижимому, но всегда благодетельному. «Слава Ему! мы можем это только говорить, это только делать, не испытуя, что Он есть в Себе» (святой Златоуст). «Безукоризненно мы можем это только делать, — то есть славить Его, а не любопытно исследовать Его» (блаженный Феофилакт). Можно и то подумать, что Апостол сими словами переводит внимание от мрака, покрывающего естество Божие, во мрак, скрывающий пути Божественного промышления. Он как бы говорит: не смущайся, что не все чтут Бога Триипостасного, и еще более Сына Божия воплотившегося. Это не умаляет ни Божеской чести, ни славы воплощенного домостроительства. Там и здесь честь Божия пребывает неизменною. Не смущайся также, если во вселенских явлениях и в течении дел и положений человеческих иные не видят Божия вседержительства, а может быть, и для тебя самого не ясно виден перст Божий, все движущий и всем правящий. Держава Божия не пресекается. Верь и упокоевайся в Боге, не распложая нерешимых вопросов, для чего то, от чего это. «Положим, что что-либо в настоящее время не исполняется,— держава Его вечная тем не менее пребывает» (святой Златоуст).

γ) Чему же собственно учить богатых? (6, 17—19) Коротко о сем слово Апостола, но полно. Учи, — говорит, — чтоб богатые: αα) не высокомудрствовали (см.: б, 17), чтоб: ββ) не уповали на богатство, а на Бога (см.: 6, 17) и чтоб: γγ) богатились добрыми делами, сокровиществуя чрез то себе основание добро в будущее (см.: б, 18—19). αα) Чтоб богатые не высокомудрствовали (6, 17)

Богатым в нынешнем веце запрещай не высокомудрствовати.

Запрещай, παραγγελλε, — сказывай, приказывай, повелевай,— то есть не одно убеждение употребляй, но и власть. Потому что ничто так не противно духу Христову, как те недобрые расположения, какие внедряет богатство при неразумном к нему отношении. А по Апостолу, в сонме христиан все должны быть святы и полны духа Христова. Не имеющий сего изгонялся вон. Чтоб этого не было необходимости делать и над богатыми, как делалось над блудниками, Апостол велит предупреждать сие, заповедуя богатым не допускать того худа в сердце, которое порождается богатством у не внимающих себе.

Запрещай не высокомудрствовати. «Это заповедует он, зная, что ничто так не возбуждает надменности, гордости и высокомерия, как деньги» (святой Златоуст). Высокомудрие есть первое порождение неразумного отношения к богатству. Богатство Бог дает и, если Он не благоволит дать, не станешь богат, сколько ни усиливайся. Между тем то, как Бог подает, невидимо, свои же усилия видны, осязаемы и чувствительны. Упираясь вниманием на последнем — своем — и забывая прозревать под ним первое — Божие, иной и все уже себе приписывает, и естественно высоко о себе думать начинает. — Еще — богатство дает способы окружать себя довольством и пышною видимостию, в доме, одежде, содержании и во всем. Эта мишурная представительность, ничего существенного в себе не имеющая, набивает, однако ж, мысль, что как это внешнее все хорошо, так и обладающий им хорош сам в себе. Помышление сие переходит потом в чувство хорошества личного, или в самочувствие, от которого тотчас дается новый отпрыск высокого о себе мнения, а от этого и все проявления гордости. — К тому же ведет и честь, всеми невольно изъявляемая богатству. Ибо, когда другие чтут, как самому себя не почтить? Иной и начинает себя чтить, как высокодостойную какую особу, и на других свысока посматривать. Вот и высокомудрие. Таким образом, богатство очень скользкий путь, и само в себе представляет много препятствий к удержанию духа Христова, как и Спаситель определил: не удобь богатый внидет в Царствие (ср.: (Мф 19:23)). Не удобь, — а не: не может. — Апостол и руководит его к сему, — прочищает ему путь к Царствию. Первое — не высокомудрствуй. Богатство — не твое; оно — текуче, ныне есть, а завтра уже его нет; оно — вне тебя и не есть твое личное достоинство. Почему крайнее неразумие есть — высокомудрствовать из-за богатства, когда оно ничто. Как самому богатому трудно удерживать такие мудрые помышления, то долг пастыря есть чаще напоминать ему о сем. Труби, добрый пастырь, богатым не высокомудрствовати. Тем богатым, которые богаты в нынешнем веке, то есть благами тленными, только в настоящем веке имеющими место. Но, прибавив это слово, Апостол сделал намек на богатство, имеющее место и вне нынешнего века, ценное и за пределами его, стяжеваемое, однако ж, в сем веке. Святой Златоуст говорит: «хорошо сказал Апостол: в нынешнем веке; ибо есть и иные богатые — в веке будущем». Блаженный Феодорит прибавляет: «ибо есть богатые будущего века, обладающие пребывающим и постоянным богатством». Это «праведные», — дополняют блаженный Феофилакт и Экумений. Как стяжать такое богатство и богатым, Апостол указывает немного ниже, именно: посредством тленного богатства, обращая его на благотворения. ββ) Чтоб не уповали на богатство (6, 17)

Ниже уповати на богатство погибающее, но на Бога жива, дающаго нам вся обильно в наслаждение.

Второе порождение неразумного отношения к богатству есть упование на него. Богатство силу дает богатому, и вообще среди людей, и пред властями, не по своему существу, а по той же немощи любоимания; и богатый, успев обделать одно-другое дело посредством богатства, начинает чувствовать, что богатство — сила, что с ним все можно обделывать и всего достигать; неоднократно повторенный успех располагает его опираться на богатство, а потом — и вполне возуповать на него. И стало богатство для него — бог. Вот и пагуба. Ибо таким отношением к богатству внутренний, естеством человеческим требуемый и определяемый, строй извращается: становится во главу, чему следовало быть в ногах. По естеству человеку надлежит в Боге жить и, Ему предав себя, всецело на Него уповать; все же тварное иметь под собою, или около себя, то как совсем ненужное, то как средство побочное, подспорье. А у богатого это ненужное, ничтожное, подножное стало там, где подобает иметь Единого Бога. — И стал он похож на ходящего на голове вверх ногами.

Это внутренний вред от упования на богатство, мысль о котором подается словом: уповати. Но Апостол в отклонение от него представляет далее и более осязательное побуждение — неверность и непрочность богатства: ниже уповати на богатство погибающее, μηδε ηλπικεναι επι πλουτου αδηλοτητι, — и не возлагать всецело упования своего на неверность богатства, или на неверное богатство. 'Ηλπικεναι. — возуповать, всем упованием опереться. 'Αδηλοτης — безвестность, невидность, неясность. Ясно ли видно, что будет с богатством чрез день и даже час? Никому это неизвестно, никто наверное сказать сего не может. Но в таком случае есть ли смысл полагаться на него? Что оно непрочно и непостоянно, видишь кругом: «то приходит оно к одному, то переходит к другому» (блаженный Феодорит), а у двери гроба и всех оставляет. «Зачем же надеешься ты на вещь, которая непрочна? Зачем уповаешь на то, на что нельзя возлагать упования?» (святой Златоуст).— Видишь, как он обличает уповающих на богатство, как бессмысленных? Ибо кто из смысленных станет уповать на неверное? (см.: Экумений).—Хорошо выразил мысль Апостола наш славянский перевод: на богатство погибающее. Оно уже гибнет, хоть кажется стоящим: вот-вот рушится. Так и чувствуй богатый, что ты будто по трясине идешь, или по хрупкому льду, или по слабой жерди над бездною. Того и гляди, что обрушишься и поглощен будешь. Богатство — крайне хрупкая опора, «неверная, легкорушимая, нестойкая» (блаженный Феофилакт).—Но у богатого богатство запорашивает глаза, и он не видит сего,— наводить его на узрение сего — дело пастыря. Толкуй, говорит, ему почаще, чтоб не уповал на богатство.

Но как человеку без упования жить нельзя, ибо глубоко лежит в нем чувство немощности своей, то Апостол и не оставляет богатого безопорным и беспомощным; но, изгнав упование на богатство гибнущее, велит перенести его туда, где его следует полагать,— на Бога жива. Душа естественно богоуповательна, и если страсти, особенно пристрастие к богатству, не расстроивают ее, то она всегда проявляет свое упование на Бога. Пробуждает, поддерживает и оживляет такое упование, внимание к тому, как течет жизнь наша. На опыты сии и наводит Апостол мысль, чтоб убедить, что он ничего трудноверимого не предлагает, говоря: на Бога жива пусть уповают, — когда Он дает нам вся обильно в наслаждение. «Хорошо сказал: вся обильно,— указывая на небо, воду, воздух, свет, разные произрастения и все прочее. Видишь ли, как обильно и с какою щедростию доставляет Он нам все это?» (святой Златоуст, блаженный Феофилакт, Экумений). От этого данного и полученного и о прочем разумевай. Святой Павел не раз обращался в своих речах к сим естественным щедротам Божиим, чтоб в слышащих оживлять веру в Бога и упование на Него. Так, убеждая листрян обращаться к Богу живу, он говорил,—что Бог не несвидетельствована Себе остави, благотворя, с небесе нам дожди дая, и времена плодоносна, исполняя пищею и веселием сердца наша (ср.: (Деян 14:17)). Так и афинянам он толковал, что Бог хотя невидим, но всем дает живот и дыхание и вся,— что Он недалече от единаго коегождо нас есть и Его нельзя не осязать в естественных щедротах, от Него изливающихся на нас. О Нем бо живем, движемся и есмы (ср.: (Деян 17:27)). Являясь в мир на житье временное, мы походим на странника, который заходит в дом богатого владельца, где находит кров, пищу, покой, услугу и все потребное и где, на случай особой какой нужды, его извещают: если еще что нужно, обращайся к владельцу; он все доставит. Видя такое о себе попечение, какой странник, в здравом уме находясь, не расположится полное возыметь упование на такого владельца? Так и мы, входя в мир, находим уже наперед приготовленным для нас все потребное для жизни и обетование имеем от Самого Владыки мира, что Он все готов исполнить, чего ни попросим. Разумно ли после сего будет, если мы станем не на Сего Владыку, многомилостивого и все щедрого, уповать, а на другое что?

Благое делати, богатитися в делех добрых, благоподатливым быти, общительным,

Восставая так против неразумного отношения к богатству, Апостол, однако ж, не говорит, чтоб бросали богатство, а только внушает обращать его на доброе употребление, чтоб таким образом самому навыку много иметь и быть богатым дать другое, душеспасительное направление. Если ты привык, говорит, богатым быть и иметь сокровищницы свои наполненными, богатись, но добрыми делами,— сокровиществуй, но на небесах для будущего века. «Если хочешь богатиться, богатись в благотворении» (блаженный Феофилакт). «Если ты ищешь богатства, ищи того, которое остается твердым и неизменным, которое происходит от делания добрых дел» (святой Златоуст). То и другое совершишь ты, обратив богатство свое на благотворение ближним своим. Все сие внушать богатым — дело пастыря.

Внушай, говорит, благое делати, αγαθοεργειν,— благотворить. Пусть готов будет на всякое дело благое, и, как только представится случай, творит его. Как голодный о том только и думает, как бы достать что поесть, и, увидев съестное, неудержимо бросается на него, так и богатый пусть только и дум имеет, что о том, как бы кому и где добро сделать, и, как только надумает, пусть спешит на дело сие. Такой образ действования сделает то, что он будет непрестанно богатитися в делех добрых. Богатиться добрыми делами и благотворить — одно и то же означает, — увеличивать сумму благих дел, видимо являемых. Но как под этою видимостию благою могут укрываться неблагие расположения, то Апостол и добавляет: благоподатливым быти, общительным. «Первое относится к деньгам, а последнее к любви» (святой Златоуст). Пусть делают все сие от души, пусть не руки только и ноги благотворят, но паче и сердце. Благоподатлив — тот, кто охотно дает и в меру нужды нуждающегося. Сердце у него отрешено от богатства и не сжимается, когда он иждивает его, а рад бывает. Если он не все сразу и одному отдает, заставляет его так поступить не сжимание сердца, а благоразумие, благими целями руководимое. Сознавая себя Божиим приставником, всякому дает он свое житомерие, то есть, вникнув в нужду, удовлетворяет ей охотно, с радостию. У Апостола и стоит: ευμεταδοτους — благопередавательным быть, будто чужое передают, не цепляясь за передаваемое сердцем, чтоб удержать его. Общительным, κοινωνικους, — то есть «разговорчивым, приветливым» (святой Златоуст). «Снисходительным, сердечноучастливым» (Экумений). Общительный не только все свое считает общим, но и всех вообще своими, не особится ни от кого, никого не чуждается, все ему как родные, со всеми радушен и приветлив и всем дает не вещи только и деньги, но и сердце, и об этом свидетельствуют и тон речи его, и взор очей, и мина, и всякое движение. За то и все считают его своим и обращаются к нему как к своему родному, с теплым доверием и уверенностию, что встретят сердечное участие.

Сокровиществующе себе основание добро в будущее.— Сокровиществующе, αποθησαυριζοντας, — отлагая как в сокровищницу. Кто полагает что в сокровищницу, тот уверен бывает, что положенное будет цело и сохранно. Эту безопасность и прочность положенного имел в виду святой Павел, употребив сие слово. Благотворители сокровиществуют себе, прочно и благонадежно полагают доброе основание в будущее, εις το μελλον,— Для будущего, для будущей своей участи. «Где есть твердое основание, там ничего нет неустойчивого, но все твердо, неподвижно, несокрушимо, пребывающе» (святой Златоуст). «Поелику дела добродетели несомненно упрочивают будущее, то Апостол и помянул при сем об основании» (блаженный Феофилакт). «Сокровиществующе основание — то же, что прочное полагая основание» (Экумений).

Да приимут жизнь вечную. Вот что есть то будущее, которому прочное основание полагают добрые дела благотворения, — получение жизни вечной, блаженной. Делание добрых дел, в духе веры Христовой, обеспечивает наследие блаженства вечного. А в этом должна состоять последняя цель наших стремлений и трудов. «К тому всячески должно стремиться, чтобы положить прочное основание будущей блаженной жизни. Как же может сие состояться? Если и основание сие заложим благотворением здесь, в сей жизни. Ибо Апостол делание добрых дел назвал основанием будущей жизни, и оно сильно доставить нам наслаждение оною жизнию» (Экумений). «Истинная жизнь есть та, которую чаем в будущем веке, которая не знает запада и не определяется временем, ибо вечна, почему справедливо и истинною называется. Настоящая жизнь есть только образ жизни, а не истина ее. Но по тому самому, что она есть образ истинной жизни, не есть совсем ничто (inanitas — призрак), а напротив, есть то, что дает возможность приобресть жизнь истинную. Сею, временною, стяжавается та, вечная, когда путем сей спешим в ту. Как же это бывает? Когда не привязываемся к здешним благам, а посредством их стараемся обогащаться добрыми делами. Сего ради поставим себе целию стать богатыми в добрых делах и посредством земных сокровищ стяжать себе сокровища духовные; будем сеять на земле, чтоб пожать на небе, где из сеемого на земле добра слагается вечное сокровище» (Амвросиаст).

сокровиществующе себе основание добро в будущее, да приимут вечную жизнь.

См. Толкование на (1 Тим 6:18)

О Тимофее, предание сохрани, уклонялся скверных суесловий и прекословии лжеименнаго разума.

Предание, παραθηκην, — то, что с доверием положено у кого-либо (παρα) для хранения. Как в настоящем месте идет речь о вере, то под сим словом: предание — разумеется все учение о вере, преданное святому Тимофею. Апостол заповедует ему: храни сие учение, как оно тебе предано. «Не уменьшай его: оно не твое; тебе вверено чужое: не убавляй его» (святой Златоуст). «Все, мною тебе заповеданное, храни, так как это Господние суть заповеди» (блаженный Феофилакт). «Храни же заповедь Божию, которую Бог вверил тебе чрез меня» (Экумений).— Это закон и для всех пастырей всех веков,—усвоив преданное, хранить его, как предано, чтоб и преемникам своим предать его таким же, без прибавления своих измышлений. Викентий Лиринский пишет на сие место: «кто ныне Тимофей, если не вся вообще Церковь или, частнее, не все общество предстоятелей, которые и сами должны иметь, и другим должны сообщать неповрежденным ведение Божественной веры? Что значит: предание сохрани? Значит: сторожи, потому что есть воры, есть враги, чтобы между добрым семенем пшеницы, которое посеял на поле Своем Сын Человеческий, не посеяли они, когда спят люди, плевел (см.: (Мф 13:37)). Предание, говорит, сохрани. Что такое предание? То, что тебе вверено, а не то, что тобою изобретено, то, что ты принял, а не то, что ты измыслил, дело не ума, а учения, дело, к тебе переведенное, а не от тебя получившее начало, в коем ты не производитель (auctor), но страж, не учредитель, но последователь, не ведущий, но вслед идущий. Предание, говорит, сохрани,— то есть талант веры вселенской сбереги целым и непочатым. Что тебе вверено, то у тебя да пребудет, то да предано будет тобою (и другим после тебя). Золото получил ты, золото отдай. Не подкидывай мне одно вместо другого, вместо золота не подавай мне бесстыдно свинца или обманно меди; не хочу золота на вид, но золота по природе. О Тимофее! О священник! О беседовник! О учитель! Если милость Божия признала тебя годным к сему, по способности, трудам и учению; то будь Веселеилом духовной скинии, обделывай Маргариты Божественного учения, принаравляй их верно, украшай мудро, придавай им блеска, грации, привлекательности. Да будет, по твоему изложению, уразумеваемо яснее то, чему прежде веровали менее ясно. Пусть чрез тебя потомство поимеет радость и утешение, что ясно разумеет то, что прежде древность чтила, не разумея. Однако ж учи тому же, чему сам научен, чтоб, говоря ново, не учить новому».

Уклоняйся скверных суесловий и прекословии лжеименнаго разума. — Разума, γνωσεως — знания; знания, которое хвалится, что знает, тогда как не знает, почему ложно носит такое наименование, — лжеименно есть. Знание стало лжеименно, потому что разум пошел ложною дорогою и заблудился, полагая, однако ж, что идет верно, верно смотрит и верно видит; почему стал не тем, чем ему следует быть, стал неразумом и, именуясь разумом, ложно именуется так, — лжеименен есть. От чего это случилось с разумом? От того, что он не за свое дело берется. Житейские дела разуметь ему дано, а постигать Божеское не дано. Это он должен принять верою так, как откроет Бог. Бог открыл; приими то верою, стараясь только уразуметь сие открытое, как оно открыто. Когда разум и в откровении все берется разуметь по-своему, а не по тому, как открыто; то обыкновенно путает и заблуждается, как и тогда, когда берется за постижение Божеского без откровения. Но между тем и в сем случае он свои постижения считает беспрекословными и усиленно прекословит не тем только, которые, подобно ему, по своему смышлению толкуют откровенное, но несогласно с ним, но наипаче тем, которые разумеют откровенное, как оно открыто. Прекословие составляет потому его неотъемлемую черту. Но прекословит он попусту, ибо как не стоит он в истине, то и прекословит не истиною, а ложью же и выходит у него все одно пусторечие, суесловие. Те же, которые содержат истину, как она открыта, не любят прекословить, а говорят только: так Бог открыл и мы так содержим; хочешь покориться Богу, послушай нас, не хочешь, Бог тебе судья. Мы же таковаго обычая, то есть спорить, не имеем (ср.: (1 Кор 11:16)). Вот это и напоминает Апостол святому Тимофею: уклоняйся от этих суесловий и прекословии. Какие это суесловия и прекословия, он не различает; какие бы ни были, но, коль скоро они не согласны с тем, что явно Бог открыл нам, уклоняйся от них. Учи паству истине Божией, и истина сия сделает ее способною отражать всех суесловцев. Святой Златоуст говорит: «видишь ли, как опять он повелевает даже не сходиться с таковыми. Уклонялся, говорит, прекословий. Следовательно, есть прекословия, на которые даже отвечать не должно. Почему? Потому что они удаляют от веры; потому что не позволяют стоять твердо и непоколебимо. Поэтому мы не должны придерживаться сего, а веры, которая есть незыблемый камень. Ибо тогда ни реки, ни ветры, устремляясь на нас, не будут в состоянии причинить нам никакого вреда, потому что мы незыблемо утвердились на камне. Суесловия и прекословия назвал он произведениями лжеименного разума. И хорошо сказал он таким образом. Ибо где нет веры, там нет знания (Божественных вещей). Когда что порождается (в сем отношении) от собственных наших соображений, то это не есть знание».

Суесловий, κενοφωνιας, — пустословий. Если вместо ε поставить αι, то будет: новословий. Экумений и Феофилакт говорят, что святой Златоуст так и читал (верно, где-либо в другом! месте, кроме Толкования), разумея под сим новизны в учении. В Вульгате и в тексте так стоит: vocum novitates. Викентий-преподобный из этих слов делает свои наведения в знаменитом своем трактате о хранении преданного, как видно и из последних слов приведенного выше из него места.

О немже нецыи хвалящеся, о вере погрешиша. Благодать с тобою. Аминь

О немже хвалящеся — о знании, знанием хвалясь. Люди многоспособные, приобретши много познаний о вещах тварных, изучившие историю, физические науки, математику, медицину, правоведение, филологию, приходят нередко к ложному убеждению, что для них и предметы веры не непостижимы, и начинают толковать их так, чтоб это было разумно, чтоб вера их была разумная, то есть ничего неразумеемого не содержала, и все в ней понимаемо было естественно. Но как вера, исходя от Бога преестественного и ведя верующих преестественным путем к преестественному общению с Богом преестественным, естественно понимаема и истолковываема быть не может; то умники, задумывающие так относиться к ней, неизбежно уклоняются от нее, криво толкуют ее положения и, выдавая такие толкования за истину, погрешают. Это было всегда и ныне есть,— что хвалящиеся знанием, επαγγελλομενοι,— по профессии зналыцики, когда берутся уразуметь веру, погрешают в вере. 'Ηστοχησαν, говорит Апостол,— не попали на след веры, не туда направились, куда она указывала. «Тому, кто следует одним человеческим разумениям, неизбежно αστοχειν, — не попадать в такт и в цель веры. Ибо вера не Допускает умопостижений» (блаженный Феофилакт). Святой Златоуст говорит: «Апостол говорит так, может быть, потому, что тогда некоторые называли себя гностиками (знальщиками), то есть знающими больше других». К сему блаженный Феодорит прибавляет: «они от Симона называли себя гностиками, говорили о себе: о чем умолчало Божественное Писание, то нам открыл Бог. Исполнено же сие всякого злочестия и непотребства. Сие-то ведение Апостол справедливо назвал лжеименным. Они имеют мрак неведения, а не свет боговедения». Гностики в силе раскрылись во II веке; но недивно, что начатки их проявлялись и при Апостолах.

Благодать с тобою. «Апостол присовокупил обычное благословение» (блаженный Феодорит). «В запечатление всего благожелает ему благодати, коею подается и хранится всякое благо. Ее да будем богатно причастными и мы все, не погубляя полученных от нее благ, но ею сохраняя их и славя Христа, благодатей Подателя, со Отцом и Святым Духом» (блаженный Феофилакт).

Приведем и заключительное на все Послание слово блаженного Феодорита: «учение сие надлежит с точностию сохранять всем сподобившимся священства; и как некое правило всегда иметь пред собою, и с ним соображать и что им говорить, и что делать следует. Так возможно сподобиться части блаженного Тимофея, и даже самого пребожественного Павла, по благодати и человеколюбию Господа и Спаса нашего Иисуса Христа, — с Коим Отцу со Святым Духом подобает слава и великолепие ныне и всегда и во веки веков! Аминь.