Это изложенное в Евр. 9:22 высказывание бесспорно, и все же вокруг него сложилась система подробных доказательств. Некогда в день искупления совершался, с участием священника, величественный ритуал, и при этом "не бескровный": священник входил в святая святых и там приносил жертву "за грехи народа" (Евр. 9:7). Ритуал восходил к Моисееву Завету, который опять-таки был заключен "не без крови" (Евр. 9:18) - Моисей покропил ею скрижали, народ и скинию и при этом произнес слова, предвосхитившие евхаристию ("Это кровь завета, который заповедал вам Бог", Евр. 9:20). А если устремляться еще больше в глубину, то за всем стоит заповедь Бога, вложившего живую душу в обращающуюся кровь (Быт. 9:4), из-за чего Он запрещает использовать кровь и допускает только на алтаре проливать ее, "чтобы очищать души ваши, ибо кровь сия душу очищает" (или "через душу", содержащуюся в ней, Лев. 17:11).
Эта - все же обоснованная - аксиома, с одной стороны, служит разъяснению тайны распятия, но, с другой - в немалой мере и разрушает ее. Взятое из Ветхого Завета выражение "Ничто не совершается без крови" в одинаковой степени и действенно, и бессильно. Действительно, как может "кровь козлов и быков" (Евр. 9:13), которая, согласно закону, "каждый год обновляет воспоминания грехов", "уничтожать грехи" в совести людей (Евр. 10:4)? И все же священники приносили в жертву исключительно животных, так как человеческое жертвоприношение запрещено законом, в том числе и самоубийство. Решение, с помощью которого могла бы быть преодолена тщетность Ветхого Завета, нельзя было предугадать заранее, поскольку Новый, окончательный Завет должен был в то же время быть исполнением Ветхого. Неумолимое требование, сохранявшееся до самого исхода Ветхого Завета, разбилось о стену своей невыполнимости. В Послании к Евреям едва ли удалось полностью и всесторонне осветить это неразрешимое противоречие.
Дело Христа описывается в послании как воскресение из этой логической смерти. Ибо между "символом" (греч. parabole, Евр. 9:9), "образом и тенью" (Евр. 8:5) и исполнением в соответствии с ними пролегает пропасть, непроходимая понизу. Пропасть переступит лишь Тот, Который при своем воплощении говорит Богу-Отцу: "У Тебя нет благоволения к искупительным и всесожигаемым жертвам, но Ты дал Мне тело, и вот, Я выхожу, чтоб выполнить Твою волю". "По сей-то воле освящены мы единократным принесением тела Иисуса Христа", продолжает послание: Иисус Христос "со Своею кровию, однажды вошел во святилище" и "Духом Святым принес Себя непорочного Богу" (Евр. 9:12, 14). Бог дарует Сыну тело с живой кровью, а исполненный жизни Сын, одновременно и первосвященник, и жертва, совершает приношение Своего тела в превечном Духе и жертвует им Сам, хотя Его заклание и свершили смертные люди.
Вот почему воспоминание-служение "драгоценной крови" не может быть поручено народному благочестию. "Свою кровь", изливаемую в "превечном Духе", истинный Первосвященник подносит Отцу, я - "раз и навсегда", что означает: "и ныне". Тем "приобрел для нас вечное искупление" (Евр. 9:12), "для служения Богу живому" (Евр. 9:14). И сия-то "кровь нового и вечного Завета" ежедневно нам является в евхаристии, и она, обладая жизненной силой, обтекает тело и члены Христа и сообщает всем частям одну-единую жизнь. Надо оставить спекуляции о том, что воскресшее тело будто бы неспособно к истечению крови. Надо отвести все обвинения от Катарины Сиенской, учительницы Церкви, которую обвиняли в неумеренном воображении, ибо она видела живую кровь Христа постоянно омывающей от грехов Церковь и весь мир. Ведь и в Апокалипсисе святые "омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца" (Откр. 7:14; ср. Откр. 1:5).
Катарине пришла в голову странная мысль спросить Господа, почему по Своей смерти Он еще позволил пронзить Себе сердце. Ответ был таков: "Потому что Моя верность роду человеческому не имеет конца, хотя временным и конечным является перенесение Мною страстей и мук. Я возжелал, чтобы, взирая на Мое отверстое сердце, вы постоянно проникали в его тайну. Да будет вам ясно, что Моя любовь превосходит все, что Я обнаружил Моими конечными страстями на кресте. Природа, тоща страдавшая во Мне, воплощенном Слове, была в состоянии перенести их, поскольку в ней соединились бесконечное, Божественное, и конечное, человеческое, начала, - поскольку Слово Божие было лишь облечено в человеческие одеяния. Одна природа проникала в другую и смешивалась с ней, отчего превечное Божество также впитало в Себя временные страдания, приняло их на Себя великой любви ради. Отсюда такое деяние и является бесконечным. Если бы оно не было вечным, то не был бы восстановлен род человеческий, в который входят как ныне живущие люди, так и уже умершие и еще только грядущие в жизнь. Равным образом и падший человек под тяжестью прегрешения не смог бы подняться, если бы не было даровано это непрекратимое крещение кровью. Все это Я и открываю вам, когда вы видите Мою отверстую грудь" (Диалог, II, 2, 78).
Сколь велико значение этой бытийно бесконечной Божественной раны, этой живой крови, продолжающей изливаться и по ту сторону смерти! Мы начинаем понимать причину невидимости стигматов Катарины. А выражение "не без пролития крови" на христианском языке означает: все приносящее плод - предполагает пронзенность; цельный организм, с внутренним кровообращением, не плодоносит; живое начало должно выйти наружу, и "лучше" из центра, поддерживающего ток жизни. Как бы иначе создалось мистическое Тело Христово?
