Первая проповедь Христа (у Мк. 1:22-28), сопровождаемая изгнанием нечистого духа, весьма поразила слушателей. Иисус учил "не как книжники". Даже если Он и не говорил ничего "другого", все же слова "Его произносились с небывалым доселе авторитетом. Книжники признают власть закона, который они излагают. Иисус в проповеди тоже толкует закон, но по всему видно, что Он стоит выше закона. Об этом свидетельствует интонационная чистота Его речи, а ведь в звучании голоса проявляется говорящий со всеми особенностями его личности. Иисус говорит так, как произносил бы свое слово сам Законодатель. Поэтому хотя слушатели и слышали знакомые им слова, все же они остались в убеждении, что проповедуется "совсем новое учение" (Мк. 1:27). Когда книжники объясняют зафиксированное на письме Слово Божие, они считают священной каждую букву. А в чем же состоит "совсем новое", излагаемое сейчас? В том, что живое Слово Божие сейчас и реально воплощается перед слушателями в человеческие звуки и буквы. Ведь дело не в "писании", дело в пра-событиях, совершившихся когда-то и зафиксированных в последующем в "писании"; сейчас они в "писании" - спят. Но спят чутко, так что внезапно могут пробудиться и стать действительностью. Не раз возникал вопрос, сказал ли Иисус нечто совершенно новое, чего не было бы уже в Св. Писании. Св. Ириней дал ответ на все времена: "Своим приходом Он все сотворил новым". Иисус, будучи говорящим Словом Божиим, обнаруживает безмерные могущество и власть, гораздо большие, чем то, о чем слышали законодатели и пророки и смогли отметить в Св. Писании.
Глубина разделяющей их пропасти явствует из того, что действие властного слова раскрывается как действие властного поведения. Дремавшая до поры мощь этой бездны, поскольку властное слово достигло ее глубин, приходит в движение. Демоническое в Ветхом Завете еще никак не обозначено, что свидетельствует о предтечности его Слова. Грехов, конечно, уже наделано было достаточно: здесь распутство и убийство (Давид), сомнение во всемогуществе и всеблагости Бога (Моисей, Иеремия), предательство союзника (вся история Израиля). Все это было в порядке вещей. Но все же сохранялись внутренние исторические рамки. Но теперь звучит "совсем новое учение", и появляется совсем другая глава - глава апокалиптического зверя. Словом разбужена тьма духов зла: по имени названа их сущность. Бесы теперь знают, что их распознали. Да и дух нечистый вполне распознает Распознающего: "Знаю Тебя, кто Ты, Святый Божий" (Мк. 1:24).
Заметим при этом, что по изгнании беса не начинается никакой схватки титанов, никакого противоборства Бога и сатаны. Звучит властный приказ: "Замолчи и выйди из него" (из одержимого), и это все. Никогда и нигде, даже будучи искушаем в пустыне, Иисус Христос не вступает в прямую схватку с диаволом. Правда, тот подвергает Его нешуточным искушениям: ведь притягательность зла, к тому же пользующегося даже Словом Божиим, преодолеть очень трудно. Слова диавола и слова Иисуса скрещиваются, словно клинки в битве, но все же победоносный исход ее для Христа заведомо предрешен. Такая же предрешенность и в исцелении одержимого Иисусом: нечистый дух, сотрясши больного, как бы устраивает прощальную сцену, но он заведомо принужден будет бежать. Как говорят Отцы Церкви, с подобной драматической конвульсией можно сравнить всю историю преследования Церкви Христовой, - глава змия уже попрана, но его свивающееся и развивающееся тело продолжает сотрясаться. Вот почему нам так важно увидеть в первом исцелении, осуществленном Христом, олицетворение сути христианского спасения. Человек вырван из объятий злого духа, из тюремных пут. Хотя злые духи, возможно, и неуничтожимы, человека все же можно и должно вызволить из их когтистых лап.
Эпизод с исцелением бесноватого, как и подобные последующие эпизоды, кроме уже сказанного, содержит прозрение о кресте-распятии. Мысль о нем заключена в слове "власть". "Я имею власть отдать свою жизнь". "Я по своей воле отдаю ее". "Сию заповедь получил Я от Отца Моего" (Ин. 10:17 и сл.). Власть - это одновременно и разрешение, и свободный выбор, и поручение, соединяющиеся во всецело превосходящее могущество. Даже на кресте не будет схватки с диаволом: Иисус добровольно предает себя любой, даже бесовской, власти, повисает в бессилии конечного пригвождения и неподвижности, чтобы на самом крайнем из мыслимых полюсов, противоположном всему тому, что понимается как власть, продемонстрировать все-властие Божией любви. Любовь раскрывает тогда свою мощь до полнейшего предела: своей немощью она обличает всякую противостоящую ей мощь.
