Наряду с приведенными прямыми свидетельствами существования уже в конце второго столетия латинских переводов Нового Завета и сочинений Апостольских мужей, мы имеем также и косвенные свидетельства в памятниках латинской письменности этого века - во Фрагменте Муратори [7] и в «Мученических актах Сциллия». Время написания первого из них определяется благодаря ссылке Канона на «Пастырь» Ермы, как на «написанный в недавнее время в городе Риме». Целью написания данного сочинения было составление канона книг Нового Завета. Но этот канон упоминает и некоторые апокрифы. Указанный текст интересен прежде всего сам по себе, будучи одним из самых ранних памятников христианской латинской письменности.
В отношении Евангелий является очень характерным то особое значение, которое Канон придает Евангелию от Иоанна. Автор приводит предание, согласно которому апостол Иоанн пригласил «своих соучеников и епископов», то есть апостолов, и предложил им наложить на себя трехдневный пост, а по истечении этих дней поделиться со всеми тем, что Бог откроет каждому из них. Апостолу Андрею было откровение, что апостол Иоанн избирается составителем общей записи всех полученных откровений. Таким образом, Евангелие от Иоанна представляется как некое обобщение всех откровений. Это предание многое поясняет нам в истории создания канона Нового Завета.
Прежде всего оно обращает наше внимание на римскую среду, где это предание и было записано. Известно, что в Риме существовала группа христиан, возглавляемая неким Гаем, которая не принимала Евангелия и Откровения апостола Иоанна. Эта группа, главным противником которой был Ипполит, принадлежала к монархианам, к течению, не знакомому с богословием Ипостасного Слова и придерживавшемуся иудейского монотеизма. Это движение, в упомянутой форме, было весьма влиятельным в конце второго века. Канон же Муратори свидетельствует о противоположном течении, развивающем богословие Логоса. В Риме поборником этого богословия был Иустин. Подчеркивание исключительности апостола Иоанна и его Евангелия, характерное для этого учения, несомненно, является выражением азиатского влияния. Предание, упоминаемое в Каноне, похоже на то, которое можно найти у Папия. Признание особого значения Евангелия от Иоанна мы находим также у Мелитона и у Иринея.
Рассматриваемый нами текст имеет большую важность для истории создания евангельского Канона. Прежде всего он свидетельствует о том, что состоялось официальное признание собрания четырех Евангелий. Но он свидетельствует также о том, что Евангелие от Иоанна завершает это собрание и вполне очевидным образом как бы ставит точку под ним. Евангелие от Иоанна имеет еще и совсем особое значение, будучи синтетическим выражением учения всех двенадцати апостолов, тогда как остальные Евангелия отражают лишь частные предания [8]. Здесь уместно вспомнить, что для Иринея четыре Евангелия символизируются четырьмя апокалипсическими животными и, следовательно, он также воспринимает Евангелие от Иоанна как официальное завершение сборника Евангелий.
Иоанновский критерий приложим не только к Евангелиям, но и к Посланиям апостола Павла. Насчитывается семь главных или больших Посланий, обращенных к семи Церквам, и в этом апостол Павел следует апостолу Иоанну, обращающемуся в Апокалипсисе к семи Церквам. Поэтому составленный новозаветный Канон включает в себя наряду с четырьмя Евангелиями и семь посланий апостола Павла, причем к коринфянам и к фессалоникийцам было по два послания. Зато апокрифические послания к афинянам и к лаодикийцам в Канон не вошли. Таким образом, здесь мы встречаемся с формальным критерием новозаветного Канона.
Однако Фрагмент Муратори признает каноническими также и другие сочинения. Это прежде всего - Послания апостола Павла к Титу и Тимофею, написанные «в целях установления церковной дисциплины». Надо заметить, что «Adversus aleatores», который современен Фрагменту Муратори, дает в четвертом параграфе синтез текстов Первого и Второго Послания к Тимофею, посвященных вопросам церковной дисциплины. Все эти места написаны в «Adversus aleatores», естественно, по-латыни, что предполагает существование уже в то время латинского перевода этих посланий.
«Деяния Апостолов» преподаются как деяния «всех апостолов», и в этом заключено весьма важное указание. В ту эпоху, когда был составлен рассматриваемый нами Фрагмент, бытовали апокрифические рассказы об апостольских деяниях. Канон их отбрасывает. Акцент ставится на всю целокупность апостольских повествований, как это было сделано относительно четырех Евангелий и указанных выше Посланий. Надо отметить, что автор Фрагмента упоминает апостолов Петра и Павла, и в его словах можно найти указание на путешествие апостола Павла в Испанию и на мученическую кончину апостола Петра, о чем в тексте «Деяний Апостольских» сведений не содержится. Первые прямые свидетельства об этом мы встречаем лишь у Климента Римского. Для автора Фрагмента апостолы Петр и Павел являют собой олицетворение апостольской соборности.
Будучи исключительно важным шагом в деле создания Новозаветного Канона в конце второго столетия, Фрагмент Муратори имеет также большое значение для определения отношения к апокрифам. Он упоминает наряду с Апокалипсисом апостола Иоанна, также Апокалипсис апостола Петра, но уточняет при этом, что некоторые отказываются читать его в церкви. Это указывает на существование в Риме латинского перевода данного сочинения, которое цитируется в середине 3-го столетия в «De laude martyrii». Двусмысленное отношение автора Фрагмента к каноничности Апокалипсиса апостола Петра объясняется, очевидно, отсутствием достаточно четкого критерия для решения этого вопроса.
Особенно интересно отношение Канона к «Пастырю» Ермы. Прежде всего, Канон дает нам прямое свидетельство той редакции «Пастыря», в какой он был знаком в Риме во времена понтификата Пия; он подчеркивал важность «Пастыря» говоря: «Его надо читать». Но, с другой стороны, «Пастырь» не входит в Канон. Причина тому - его неапостольское происхождение; Ерма «не может быть отнесен к числу апостолов». Здесь нужно заметить, что «Adversus aleatores» относится к нему как к Священному Писанию. Следовательно, «Adversus aleatores» не может быть многим позднее Канона Муратори, так как было бы невозможно причислять «Пастыря» к Священному Писанию после того, как Канон совершенно недвусмысленно исключил его из числа канонических сочинений.
Таким образом, Канон Муратори важен уже сам по себе для уяснения духа римской христианской общины конца второго века. Но он очень важен также и для истории христианского латинского языка. С одной стороны, он, как таковой, является свидетельством существования в Риме в конце второго столетия христианского латинского языка. В лице этого Канона мы имеем официальный текст, свидетельствующий о том, что для того, чтобы быть в ту эпоху в Риме понятым всей массой христиан, надо было объясняться на латыни. Однако Канон Муратори важен также и для истории латинских переводов Священного Писания и сочинений апостольских мужей. Этот документ представляет собой акт по регламентированию вопроса о том, что должно и чего не следует читать в церкви.
И в то же время, хотя официальным церковным языком продолжал оставаться греческий, несомненно, что, как только речь заходит о чтении, нельзя не допустить существования неофициальных латинских переводов народного характера. Это является очевидным для «Пастыря», который рекомендован для частного чтения. К тому же и Тертуллиан, несколько позже, тоже ссылается на эти народные латинские переводы (Ргах., 5, 1; Monog., 11, 11). О них свидетельствуют также «Мученические акты Сциллия». В этом сочинении, относящемся к 180 году, говорится, в частности, о книгах и посланиях апостола Павла, и трудно представить, что простые африканские христиане читали эти послания по-гречески.
