Следующим вопросом является проблема древних переводов на латынь иудеохристианских письменных памятников, составленных первоначально по-гречески. Первой из подобного рода проблем можно назвать опубликованный Шлохтом текст «De duabus viis». Этот краткий труд соответствует параллельным местам в Дидахе и Послании Варнавы. Однако он не является переводом ни одного из них, хотя и имеет общие черты с Посланием Варнавы, например в части упоминания о двух ангелах в начале, а также некоторые совпадения с текстом Дидахе.
Поразительно же при этом то, что в нем отсутствует вся свойственная Дидахе собственно христианская тематика. В том виде, в каком этот текст был опубликован, он представляется чисто иудейским. Так считает о. Оде. В этом случае мы имеем дело с латинским переводом иудейского катехизического учения о двух путях. Рассматриваемый нами перевод относится, по всей вероятности, ко второму столетию.
Такому предположению ничто не противоречит. Наоборот, отнесение данного перевода к более позднему времени вызвало бы ряд вопросов, поскольку перед нами весьма архаичная форма преподанного учения. Отказ от осуждения практики предзнаменований (3, 4) предполагает римское происхождение этого текста, так как в Риме предзнаменования были в почете и их осуждение могло оказаться весьма опасным.
К тому же мы обладаем фрагментами латинской традиции самого Дидахе в древних латинских текстах. В проповеди «De centesima, sexagesima, tricesima» приводятся две заповеди: «Amare Dominum ex totis praecordiis et similem tibi quasi teipsum» (58, 12-13). Эта не записанная в каком-либо каноническом документе формула представляет собой вариант текста Дидахе (1, 2) и «De duabus viis».
В упомянутой проповеди приводится золотое правило, и притом в той же форме, как и в Дидахе и в «De duabus viis» (1, 2). Общими для Дидахе и для «De duabus viis» являются и такие элементы данного текста, как фраза «Quod [DV: quae] tibi fieri non uis, alii ne feceris» (65, 6-7). Но есть в этом труде и другие, чисто христианские, элементы, происхождение которых можно объяснить лишь наличием какого-то древнего латинского перевода Дидахе. Как, например, фраза «Si potes, quidem, fili, omnia praecepta Domini facere, eris consummatus» (58, 10-13), которая является переводом из Дидахе 6, 1 с единственным отклонением от оригинала в виде замены выражения «понести иго» на «praecepta facere». Поэтому весьма вероятно, что автор разбираемой проповеди был знаком не с «De duabus viis», а с латинским переводом Дидахе.
Мы располагаем древним латинским текстом Послания Климента, изданным Дом Морином. Этот текст относится, по всей вероятности, к началу второго столетия. Таким образом, он не многим старше самого подлинного текста. Вполне понятен факт этого перевода в Риме, где данный текст имел особый авторитет. То, что разбираемое Послание Климента не было сопряжено с Secunda Clementis, к которому оно очень рано было присоединено, показывает, что этот перевод относится к самому раннему периоду. Кристина Морманн, изучавшая латинский текст Послания, подчеркивает его древность [3]. Перевод очень дословный, иногда прямо слово в слово, и написан он простым народным латинским языком. Автор применяет некоторые латинизмы, в дальнейшем исчезнувшие из обихода. Он переводит «λαïκóς» как «plebeius», «σχíσμα» как «scissura» (как и в латинском тексте Ермы), «διáκονος» как «minister».
В отношение этого последнего слова надо заметить, что в письме Плиния к Траяну, относящемся к той же эпохе, «ministrae» означает «диаконисы». Коммодий также употребляет это слово, но у него оно звучит уже как архаизм, (instruct. II, 23). Иногда автор использует греческое слово и его латинский аналог, как например, в «testimonium martyrii». Можно найти устаревшие переводы, вроде «contrarius» вместо «àντικεíμενος» (о сатане), например в латинском переводе Послания Варнавы. В разбираемом нами тексте встречаются и такие специфически христианские термины, как «ambulare», вместо «πορενεσθαι», являющемся библейским латинским словом. В других местах в переводе этого труда сквозит забота автора о художественности слога. Кристина Морманн обнаружила в тексте наличие аллитераций.
«Пастырь» Ермы представляет собой другой случай. Широко известна его популярность в западном мире. С ним был знаком и редактор «Passio Perpetuae». Тертуллиан даже протестует против злоупотребления этой книгой. В Неаполе существует катакомба, относящаяся к концу второго столетия, в которой сохранились следы, свидетельствующие о большом влиянии данного труда на христиан того времени [4]. Упоминается он и в Каноне Муратори. Естественно предположить существование латинского перевода этой книги уже к концу второго века. Дошел ли до нас тот первоначальный перевод? Сейчас мы располагаем двумя латинскими переводами «Пастыря». Один из них - Палатин - составлен на безупречном латинском языке. Это - перевод недавний, представляющий собой переработку прежнего архаичного перевода. В переводе Вульгаты обнаруживаются те же погрешности, что и в старых переводах Библии или в переводе Послания Климента, и объясняются они стремлением к возможно более дословному переводу, что приводит подчас к искажению смысла.
Но мы имеем и более явное доказательство древности этого текста. В одной древней проповеди («De aleatoribus») мы находим цитаты из «Пастыря», причем именно в архаическом варианте этого текста: «Священное Писание учит: Vae erit pastoribus. Quod si ipsi pastores negligentes (V dissipati) reperti fuerint quid respondebunt Domino pro pecoribus (huius add. V)? Quid dicent (V numquid dicunt)? A pecore se esse (om. V) uexatos? Non creditur illis. Incredibilis res est pastorem aliquid (om. V) pati posse a pecore. Et magis punietur propter mendacium suum» (Aleat. 2). Идентичность обоих текстов несомненна. Причем текст, который приводится в «De aleatoribus», лучше текста Вульгаты. В частности, он дает возможность восстановить слова «Domino pro», необходимые для смысла, но опущенные в Вульгате. Перевод Вульгаты опускает и некоторые другие слова. Так что мы имеем тут свидетельство явной древности латинского перевода «Пастыря», включенного в Вульгату. Так или иначе, но перевод «Пастыря» безусловно древнее проповеди «De aleatoribus».
Что касается Послания Варнавы, то мы располагаем древним латинским текстом, изданным И.-М. Геером. Это издание содержит лишь экзегетическую часть Послания, что является признаком древности этого текста. В нем имеются черты, общие с латинским переводом Послания Климента, и обнаруживаются устаревшие термины: «sanare» вместо «σωξειν», «nationes» вместо «ëθνη», «honestus» вместо «πλονσιος», «contrarius» вместо «àντικεíμενος» [5]. Здесь можно найти также и такие редко употребляемые слона, как «propalauit» в смысле «èγνωρισεν».
Изучение библейских цитат приводит к выводу, что был использован весьма древний перевод [6]. Это особенно заметно, в частности, в тех случаях, когда для одного и того же места можно было воспользоваться двумя различными переводами, из которых один сохраняет первоначальный текст, а другой является уже исправленным вариантом. Так, например, для Ис. 58:7 мы имеем перевод, исправленный более поздним автором, изменившим ранее существовавшую фразу на «Отпет consignationem iniquam dele», хотя та же цитата в другом месте приводится в таком виде: «Omnem cautionem malignam dissipa», что является более древним переводом. То же можно найти и в Исх. 3:33. В Исх. 6:10 мы встречаемся с исправленным переводом «Terram bonam, fluentem lac et mel», а в Исх. 6:13 - с более старым переводом «Terram quae trahit lac et mel» (см. также Исх. б:8).
Последняя из приведенных цитат представляет особенный интерес. Латинский текст Послания Варнавы прямо изобилует словами «trahere» и «tractus». Так, например, переводя «διéξοδονς» (Пс. 1:3), там где у Тертуллиана стоит «exitus», переводчик пишет «iuxta tractus aquarum» (11:6). Точно так же «ποταμòς èλκων» (Иез. 47:1) он переводит как «flumen trahens» (11:10). Это же слово «trahere» мы находим и в «Passio Perpetuae» (8:3). В христианском сочинении второго столетия «De montibus Sina et Sion» тоже встречается это выражение. Можно с уверенностью сказать, что мы имеем в данном случае дело с очень древней христианской латинской традицией.
Обнаруживаются и другие случаи использования уже устаревших к тому времени переводов. Так, автор воспользовался таким переводом, приводя цитату из Ис. 49:6: «Posui te in lucem nationum, ut sit sanitas tua usque in novissimum terrae» (14:8). В части подчеркнутых мною слои этот перевод не находит себе нигде аналога, хотя здесь перед нами одна из излюбленных латинскими Отцами цитат. Трудно допустить, что в эпоху, когда была уже общепринята африканская или римская Вульгата (а во времена Киприана так оно и было), мог возникнуть подобный перевод. Так же архаичен и перевод слова «θυμíαμα» в Ис. 1:13 как «supplicamentum». Такой перевод встречается еще только однажды у Тертуллиана («Adversus Iudaeos», 5:6). Во всех других случаях употребляется «incensum».
Другие тексты древней христианской латинской письменности могли быть тоже переведены на латынь в очень давние времена. Канон Муратори упоминает после «Апокалипсиса Иоанна» еще и «Апокалипсис Петра», но при этом делается следующая оговорка: «хотя некоторые из нас не одобряют его публичного чтения в церкви». Из этого можно заключить, что в некоторых церквах текст этой книги читался во всеуслышание. А это, в свою очередь, предполагает и существование ее латинского перевода. В середине третьего столетия этот текст приводится в «De laude martyrii» и у Коммодия, что свидетельствует о бытовании этого сочинения в кругах, говорящих на латинском языке.
