Смысл и цель человеческой жизни для св. Григория - в "обожении", в действительном соединении се Божеством. Это возможно не столько по богообразности "владычественного" в человеке, сколько чрез "человечество Бога". С этой точки зрения точное учение о полноте двух соединяющихся естеств в ипостаси и Лике Богочеловека получает исключительную сотериологическую силу.
Григорий следует за Афанасием. Но если св. Афанасий против ариан подчеркивал полноту и равночестность Божества в Богочеловеке, то св. Григорий против Аполлинария в особенности резко говорит о полноте человечества. Что не воспринято, то не уврачевано, не спасено, - это основная идея его сотериологии. И в полемике с аполлинаризмом Григорий с большею ясностью и силой раскрывает догмат о "существенном" соединении "двух естеств" в едином Богочеловеческом Лике, - Единое лицо, εν προσωπον.
Христос рождается. Нарушаются законы естества. Мир горний должен наполниться. "И я провозглашу силу дня: Бесплотный воплощается, Слово отвердевает, Невидимый становится видимым, Неосязаемый осязается, Безлетный начинается, Сын Божий становится Сыном человеческим..." Рождество есть Богоявление, теофания, - "потому что Бог явился человекам через Рождение".
И не только явился. Воплощение есть "восприятие" человеческого естества. "Он воспринимает мою плоть, чтобы и образ спасти, и плоть обессмертить", - говорит св. Григорий. "Сколько торжеств доставляет мне каждая тайна Христова. И во всех главное одно, - мое совершение, воссоздание и возвращение к Первому Адаму". Это - "новое смешение и чудное срастворение..." "Когда человек не стал Богом, Сам Бог в честь меня сделался совершенным человеком" - говорит Григорий.
"Бог от начала прост. Потом сопряжен с человечеством, а потом пригвожден Богоубийственными руками, - таково учение о Боге, вступившем в единение с нами..." Христос есть Бог воплотившийся, не обоженный человек. Во Христе, говорит св. Григорий, "естество человеческое преобщилось всецелого Бога, - не так, как пророк или кто из людей Богодухновенных, приобщавшихся не Самого Бога, а чего-то Божественного, - но существенно, так что Бог в человечестве, как солнце в лучах..."
Человечество во Христе "помазано" не только действием, но всецелым присутствием Бога. И, с другой стороны, Бог воспринимает всецелое человеческое естество. "Кратко сказать, - заключает Григорий, - в Спасителе есть иное и иное", αλλο και αλλο. И прибавляет: но "не иной и иной", ουκ αλλος και αλλος, - "ибо то и другое в срастворении (εν τη συγκρασει), так что Бог вочеловечился и человек обожился, или как бы кто ни выразился".
Св. Григорий самым выбором слов подчеркивает интимность и полноту соединения, в котором, однако, не исчезают соединяющиеся... Κρασις и συγκρασις (так же как μιξις) в эклектическом языке эллинизма противополагаются как поглощающему συγχυσις слиянию, так и механическому сложению, составлению, παραθεσις...
Κρασις по объяснению знаменитого толковника Аристотеля Александра Афродизийского, означает "всецелое и взаимное соединение двух или многих тел так, что при этом каждое в соединении сохраняет собственную сущность и ее свойства..." В качестве примера всего чаще указывалось соединение огня и железа. Этот образ навсегда вошел в отеческий оборот как символ Богочеловеческого единства, хотя терминология впоследствии и изменилась.
Как философский термин всего лучше выражал православное понимание Богочеловеческого неслиянного двуединства, единства двух естеств, - пока не потускнел от ложного применения (у монофизитов). В "срастворении" не расплывается двойство, и вместе с тем единение признается всецелым, κρασις δι'ολου... То есть сразу и "Один" и "два", - в этом именно тайна Христова Лика: не два, но "Один из двух".
Св. Григорий отчетливо различает во Христе двоякое, "два Естества", - "Естество, Которое подлежит страданию" и "Естество неизменяемое, Которое выше страданий", и в этом вся сила его экзегетической полемики против арин. "Ибо было, когда Сей, тобою ныне презираемый, был выше тебя. Ныне Он человек, а был и несложен. Хотя пребыл и тем, чем был. Но восприял и то, чем не был".
И чрез всю Евангельскую историю св. Григорий прослеживает это двойство, эту "тайну имен", тайну двойных имен, двойных знамений: ясли и звезда. Но все имена и все знамения относятся к Одному и Тому же, - "Единый Бог из обоих..."
"Он был смертен, но Бог; род Давидов, но Адамов Создатель; плотоносец, но бестелесен; по Матери Деве описан, но неизмерим... Ясли вместили Его, но звезда вела к Нему волхвов... Как человек Он был в борении, но как неодолимый в троекратной борьбе победил искусителя. Как смертный погружался Он в сон и как Бог укрощал море. Утомлялся Он в пути, но у изнемогавших укреплял силы и колени. Молился, - но кто же внял мольбам умиленным погибающих? Он был Жертва, но и Архиерей. Жрец, но и Бог".
Единое Лицо, Единый Богочеловек, Единый Христос, Единый Сын, - "не два Сына", как "лжетолкует" православное представление Аполлинарий. Ибо естества соединяются существенно... И потому взаимно проницают друг друга. Св. Григорий впервые употребляет для выражения силы Богочеловеческого единства термин: κρασις, - "срастворяются и естества, и имена и переходят одно в другое по закону сращения..."
"Он был смертен, но Бог; род Давидов, но Адамов Создатель; плотоносец, но бестелесен; по Матери Деве описан, но неизмерим... Ясли вместили Его, но звезда вела к Нему волхвов... Как человек Он был в борении, но как неодолимый в троекратной борьбе победил искусителя. Как смертный погружался Он в сон и как Бог укрощал море. Утомлялся Он в пути, но у изнемогавших укреплял силы и колени. Молился, - но кто же внял мольбам умиленным погибающих? Он был Жертва, но и Архиерей. Жрец, но и Бог".
Единое Лицо, Единый Богочеловек, Единый Христос, Единый Сын, - "не два Сына", как "лжетолкует" православное представление Аполлинарий. Ибо естества соединяются существенно... И потому взаимно проницают друг друга. Св. Григорий впервые употребляет для выражения силы Богочеловеческого единства термин: κρασις, - "срастворяются и естества, и имена и переходят одно в другое по закону сращения..."
Конечно, Божество остается непреложным, но человечество "обожествляется..." "Сильнейшее побеждает", - в этом основа единства Христова Лика. Под "обожением", конечно, Григорий разумеет не превращение естества, не пресуществление, но всецелую причастность, сопроникнутость Божеством. Человеческое естество в Богочеловеке обожено, как начаток, ибо это человечество Бога. И в силу "срастворения" имена взаимно переносимы.
Св. Григорий с ударением говорит о страданиях и смерти Бога... Этим он исповедует единство Богочеловеческого Лика. И по той же причине он настаивает на имени Богородица, - "если кто не признает Марии Богородицею, тот отлучен от Божества". Ясно почему, - ибо путь к обожению открывается для нас через единосущное нам человечество Слова, обоженное срастворением и сращением с Богом.
Аполлинарий отказывался понять, как могут сраствориться в совершенном единстве "два совершенных..." Ему казалось, что если во Христе Бог соединяется с полной или "совершенной" человеческой природой, то будет двое, "иной и иной", - и Богочеловеческое единство окажется внешним сложением. Такое сложение не может быть спасительным.
Аполлинарий отказывался понять, как могут сраствориться в совершенном единстве "два совершенных..." Ему казалось, что если во Христе Бог соединяется с полной или "совершенной" человеческой природой, то будет двое, "иной и иной", - и Богочеловеческое единство окажется внешним сложением. Такое сложение не может быть спасительным.
Рассуждение Аполлинария опирается на предпосылку, что все действительное или "совершенное" ипостасно, что каждое естество осуществляется только в индивидах или особях. Поэтому, с одной стороны, полнота человечества во Христе предполагает в нем человеческое лицо или ипостась; и обратно, с другой стороны, - единство Богочеловеческого Лика означает единство природы, предполагает μιαν φυσιν.
Чтобы доказать действительность Богочеловеческого единства, Аполлинарий был поэтому вынужден отрицать "совершенство" или полноту человечества во Христе, - "несовершенное, соединившись с совершенным, не порождает двойства..." Другая соотносительная возможность, - отрицать полноту Божества во Христе - для Аполлинария была неприемлема. Это означало бы прямой отказ от спасения... Ему казалось, и не без оснований, что в такую крайность впадают антиохийские богословы...
Вместе с тем, Аполлинарий считал невозможным соединение двух умов - между двумя началами мысли и воли неизбежно противоборство... И это тем более, что человеческий ум по природе греховен... Таким образом он приходил к отрицанию во Христе человеческого ума, свободного и удободвижного, - Христос воспринял только одушевленную плоть, только тело и душу, но не "дух", не "ум..." Это именно "воплощение", не "вочеловечение..."
Аполлинарий был трихотомистом и трихотомически определял, что во Христе плоть и душа - человеческие, а "дух" - Божество Слова. Отсюда человечество Христа только подобно, а не единосущно нам... При том во Христе плоть (одушевленная) "сосуществлена" Божеству, ибо сама по себе она не может существовать, есть только отвлеченность, существует только в Слове, принявшем ее в себя при соединении.
Во всяком случае, Аполлинарий отрицает всякую самодвижность за человечеством Христа. Это только орудие, орган Слова. Единство из движимого и двигателя, - поясняет он в духе Аристотеля. - Св. Григорий не останавливается на философских предпосылках Аполлинария, не оспаривает его отождествления природы и лица: φυσις и υποστασις. Он обращается к сотериологической идее Аполлинария и ее опровергает.
Он стремится показать, что именно при предположениях Аполлинария спасение невозможно, ибо действительного соединения не происходит. "Если в Нем плоть без ума, то я обманут, - восклицает он, - кожа моя, но чья же душа?" Св. Григорий подчеркивает неразложимое единство человеческой природы, - нельзя разлагать человека на части.
В сущности аполлинаристы отрицают человека: "Отвергая человека и внутренний образ через вводимую ими новую и только видимую личину, они очищают только видимое наше..., и когда вводят более призрак плоти, нежели действительную плоть, вводят такую плоть, которая не испытывает ничего свойственного нам, даже и того, что свободно от греха". Св. Григорий справедливо замечает: "Божество с одною плотию еще не человек".
Итак, "воплощение", которое не может быть названо "вочеловечением", не спасительно... "Ибо невоспринятое не уврачевано, но что соединилось с Богом, то и спасено. Если Адам пал одною половиною, то воспринята и спасена только половина. Но если пал всецело, то со всецелым Родившимся соединился и всецело спасается". "Да не приписывают Спасителю одних только костей и жил, и облика человеческого! - восклицает Григорий, и заключает. - Соблюди целого человека и присоедини Божество".
На недоумение Аполлинария, "как могут совместиться два совершенных", св. Григорий отвечает, что этого "совмещения" не должно представлять себе телообразно. Тела действительно взаимно непроницаемы и "сосуд в один медимн не вместить двух медимнов". Но не так обстоит в области "мысленного и бестелесного".
"Смотри, и я вмещаю в себе душу и ум, и слово, и Духа Святого. И еще прежде меня мир сей, т.е. сия совокупность видимого и невидимого, вмещал в себе Отца и Сына и Святого Духа. Такова природа всего умопредставляемого, что оно не телообразно и неразделимо соединяется с подобным себе и с телами. И многие звуки вмещаются в одном слухе, и зрение многих помещается на одних и тех же видимых предметах, и обоняние - на тех же обоняемых. Но чувства не стесняются или не вытесняются одно другим, и ощущаемые предметы не умаляются от множества ощущающих".
Конечно, соединение Бога и человека есть тайна. Но мы можем ее приблизить к нашему пониманию и при том как раз только под условием отрицаемого Аполлинарием восприятия ума человеческого. Ум в человеке есть высшее и Богообразное, и именно с умом может соединиться Бог, Ум Высочайший, - как "с ближайшим и наиболее сродным..." Если соединение двух Умов неисследимо, оно все же не противоречиво.
"Смотри, и я вмещаю в себе душу и ум, и слово, и Духа Святого. И еще прежде меня мир сей, т.е. сия совокупность видимого и невидимого, вмещал в себе Отца и Сына и Святого Духа. Такова природа всего умопредставляемого, что оно не телообразно и неразделимо соединяется с подобным себе и с телами. И многие звуки вмещаются в одном слухе, и зрение многих помещается на одних и тех же видимых предметах, и обоняние - на тех же обоняемых. Но чувства не стесняются или не вытесняются одно другим, и ощущаемые предметы не умаляются от множества ощущающих".
Конечно, соединение Бога и человека есть тайна. Но мы можем ее приблизить к нашему пониманию и при том как раз только под условием отрицаемого Аполлинарием восприятия ума человеческого. Ум в человеке есть высшее и Богообразное, и именно с умом может соединиться Бог, Ум Высочайший, - как "с ближайшим и наиболее сродным..." Если соединение двух Умов неисследимо, оно все же не противоречиво.
А предполагаемое Аполлинарием сочетание невероятно, во всяком случае оно необходимо окажется внешним, - "у них однородная личина и зрелищное лицедейство": Бог "под завесою плоти", но не Богочеловек. Ссылка на греховность ума не убедительна: разве не греховна и плоть. И к тому же разве не ради уврачевания воспринимает Бог человеческое естество...
"Если воспринято худшее, чтобы оно освятилось воплощением, почему не быть воспринятым и лучшему, чтобы оно освятилось вочеловечением. Если брение приняло в себя закваску и соделалось новым смешением, то как же не принять в себя закваску образу и не сраствориться с Богом, обожившись чрез Божество".
Не выходит ли у Аполлинаристов, что только ум из всего состава человеческого окончательно неисцелим, совершенно презрен и осужден... Св. Григорий отвечает на это укором в телопоклонничестве, - "ты поклонник плоти, ибо вводишь человека не имеющего ума". Напротив, если ум и нуждается во врачевании, он более всего и может быть исцелен, как образ Божий. "Восстановление образа" и есть смысл человеческого спасения, и Слово приходит к человеку именно как Первообраз к образу.
"Если воспринято худшее, чтобы оно освятилось воплощением, почему не быть воспринятым и лучшему, чтобы оно освятилось вочеловечением. Если брение приняло в себя закваску и соделалось новым смешением, то как же не принять в себя закваску образу и не сраствориться с Богом, обожившись чрез Божество".
Не выходит ли у Аполлинаристов, что только ум из всего состава человеческого окончательно неисцелим, совершенно презрен и осужден... Св. Григорий отвечает на это укором в телопоклонничестве, - "ты поклонник плоти, ибо вводишь человека не имеющего ума". Напротив, если ум и нуждается во врачевании, он более всего и может быть исцелен, как образ Божий. "Восстановление образа" и есть смысл человеческого спасения, и Слово приходит к человеку именно как Первообраз к образу.
Здесь Христология смыкается у св. Григория с его религиозным идеалом. Теории Аполлинария он противопоставляет не столько богословское рассуждение, сколько исповедание веры. И для своей веры он находит столь четкие слова, что предвосхищает позднейшие формулы V века ("две природы" и "единое лицо")...
Спасение для человека в соединении с Богом. Однако, воплощением Слова еще не завершается спасение. Со всею силою св. Григорий подчеркивает искупительное значение Крестной Смерти. В ней высшее благо и высший дар Божий, - "страдание Бога, Агнец, закланный за наши грехи..." Крест есть Жертва, - "очищение не малой части вселенной и не на малое время, но целого миpa и на веки".
Спасение для человека в соединении с Богом. Однако, воплощением Слова еще не завершается спасение. Со всею силою св. Григорий подчеркивает искупительное значение Крестной Смерти. В ней высшее благо и высший дар Божий, - "страдание Бога, Агнец, закланный за наши грехи..." Крест есть Жертва, - "очищение не малой части вселенной и не на малое время, но целого миpa и на веки".
Св. Григорий со всею силою подчеркивает жертвенный характер смерти Спасителя. Он подробно сопоставляет эту жертву с прообразовательными жертвами Ветхого Завета. Крест есть жертвоприношение, и Христос есть истинный Агнец и Жрец, Примиритель и Архиерей. И это - Жертва и выкуп, λυτρον... Христос приемлет на Себя весь грех человеческий и потому страждет, "изображая в Себе нас", "как Глава целого тела..."
Это не простое замещение, - вместо нас... Св. Григорий со всей резкостью старается выразить величайшую интимность принятия и усвоения Спасителем нашей клятвы и греха и называет его непереводимыми неологизмами: αυτοαμαρτια и т.п. Конечно, воспринятый грех не осквернял Безгрешного. Волею восходя на Крест, Богочеловек возносит на него наш грех и распинаемый сораспинает его на нем... И св. Григорий песнословит "крест и гвозди, которыми я разрешен от греха".
Однако, по мысли св. Григория, смысл Крестной смерти не выражается до конца в понятиях жертвы и воздаяния. "Остается исследовать вопрос и догмат, многими оставляемый без внимания, но для меня весьма требующий исследования", - говорит он в своем знаменитом Пасхальном Слове.
"Кому и для чего пролита сия излиянная за нас кровь - кровь великая и преславная Бога и Архиерея, и Жертвы. Мы были во владении лукавого, проданные под грех и сластолюбием купившие себе повреждение. А если цена искупления дается не иному кому, как содержащему во власти, спрашиваю: кому и по какой причине принесена такая цена. Если лукавому, то как сие оскорбительно! Разбойник получает цену искупления, получает не только от Бога, но Самого Бога, за свое мучительство берет такую безмерную плату, что за нее справедливо было пощадить и нас. А если Отцу, то, во-первых, каким образом? Не у него мы были в плену. А, во-вторых, почему кровь Единородного приятна Отцу, Который не принял и Исаака, приносимого отцем, но заменил жертвоприношение, вместо словесной жертвы дав овна. Не видно ли из сего, что Отец пpиемлет (жертву) не потому, чтобы требовал или имел в ней нужду, но по домостроительству и потому, что человеку нужно было освятиться человечеством Бога, чтобы Он Сам избавил нас, преодолев мучителя силою, и воззвал нас к Себе чрез Сына, посредствующего и все устрояющего в честь Отца, Которому Он оказывается во всем покорным".
Может показаться, что св. Григорий не дает прямого ответа на вопрос. В действительности он дает его, правда, кратко: "Да будет прочее почтено молчанием". Крест есть Победа над сатаною и адом, но не выкуп. Крест есть Жертва благоприятная, но не плата и не выкуп Богу. Крест есть необходимость человеческой природы, не необходимость Божественной Правды...
"Кому и для чего пролита сия излиянная за нас кровь - кровь великая и преславная Бога и Архиерея, и Жертвы. Мы были во владении лукавого, проданные под грех и сластолюбием купившие себе повреждение. А если цена искупления дается не иному кому, как содержащему во власти, спрашиваю: кому и по какой причине принесена такая цена. Если лукавому, то как сие оскорбительно! Разбойник получает цену искупления, получает не только от Бога, но Самого Бога, за свое мучительство берет такую безмерную плату, что за нее справедливо было пощадить и нас. А если Отцу, то, во-первых, каким образом? Не у него мы были в плену. А, во-вторых, почему кровь Единородного приятна Отцу, Который не принял и Исаака, приносимого отцем, но заменил жертвоприношение, вместо словесной жертвы дав овна. Не видно ли из сего, что Отец пpиемлет (жертву) не потому, чтобы требовал или имел в ней нужду, но по домостроительству и потому, что человеку нужно было освятиться человечеством Бога, чтобы Он Сам избавил нас, преодолев мучителя силою, и воззвал нас к Себе чрез Сына, посредствующего и все устрояющего в честь Отца, Которому Он оказывается во всем покорным".
Может показаться, что св. Григорий не дает прямого ответа на вопрос. В действительности он дает его, правда, кратко: "Да будет прочее почтено молчанием". Крест есть Победа над сатаною и адом, но не выкуп. Крест есть Жертва благоприятная, но не плата и не выкуп Богу. Крест есть необходимость человеческой природы, не необходимость Божественной Правды...
И основание этой домостроительной необходимости - в грехе человека и в некоем вырождении тела, - чрез падение Адама плоть отяжелела и стала трупом, а душа "трупоносицей..." Плоть очищается и как бы облегчается чрез Крестное пролитие крови. Крест св. Григорий в одном месте называет Крещением, - "кровью и мученичеством".
В другом месте св. Григорий говорит о двояком очищении, дарованном Христом: "одно - вечного Духа, и им очистил во мне прежние повреждения, рождаемые от плоти; другое - нашей крови (ибо своею называю ту кровь, которую истощил Христос Бог мой), - искупление первородных немощей и избавление мира".
Крест есть некое рождение, - потому-то Крещение есть причастие Кресту, соумирание и спогребение, возрождение из гроба и чрез гроб... "Ибо мне необходимо претерпеть сие спасительное изменение, чтобы как из приятного произошло скорбное, так из скорбного вновь возникло приятное". На Кресте, по мысли св. Григория, восстанавливается первозданная чистота человеческой природы.
"Мы возымели нужду в Боге воплотившемся и умершем, чтобы нам ожить. Много было в то время чудес: Бог распинаемый, солнце омрачающееся и снова разгорающееся (ибо надлежало, чтобы и твари сострадали Творцу), завеса раздравшаяся, кровь и вода, излиявшаяся из ребра (одна потому, что был Он человек, другая потому, что Он выше человека); земля колеблющаяся, камни, расторгающиеся ради Камня, мертвецы восставшие во уверение, что будет последнее и общее воскресение, чудеса при погребении. Но ни одно из них не уподобится чуду моего спасения. Немногие капли крови воссозидают целый мир, и для всех людей делаются тем же, чем бывает закваска для молока, собирая и связуя нас воедино".
Христос воспринял все человеческое, "все, что проникла смерть", - и смертью разрушил смерть... Смерть есть Воскресение, в этом тайна Креста. Потому и говорит св. Григорий в день Пасхи о страданиях Бога.
"В сей день великий Христос воззван от мертвецов, к которым приложился. В сей день отразил Он жало смерти, сокрушил мрачные затворы унылого ада, даровал свободу душам. В сей день, воспрянув из гроба, явился Он людям, для которых родился, умер и возбужден из мертвых, чтобы мы, возрожденные и избежавшие смерти, восхищены были с Тобою восходящим".
Для всего рода человеческого Христос, как и человек, есть некая "закваска для всего смешения". И дарованное во Христе спасение и "обожение" дано для всех. Для всех, кто соединяется с Ним чрез священное Таинство и чрез подвиг восхождения. Века этой жизни, века истории св. Григорий понимает как предварение. Ветхий Завет и подзаконная Пасха были "неясным прообразованием прообразования", - "осмеливаюсь сказать и говорю". Но и ныне еще только прообраз, как бы еще неполная Пасха.
"Впоследствии и скоро причастимся чище и совершеннее, когда Слово будет пить с нами сие ново во Царствии Отца, открывая и преподавая, что ныне явлено им в некоторой мере: ибо познаваемое ныне всегда ново. Что же есть это питие и это вкушение? Для нас оно в том, чтобы учиться, а для Него, чтобы учить и сообщать ученикам Своим Слово, ибо учение есть пища и для питающего".
Учить прежде всего о Троице. Там - глас празднующих, "видение Славы", а более всего - "чистейшее и совершеннейшее осияние Троицы, уже не скрывающейся от ума, связанного и рассеиваемого чувствами, но в полной мере целым умом созерцаемой и воспринимаемой и озаряющей наши души всецелым светом Божества". Здесь отзвук Оригена, но сразу вскрывается и отличие: для Оригена загробная жизнь праведных - школа космических тайн, не созерцание Троицы.
"Мы возымели нужду в Боге воплотившемся и умершем, чтобы нам ожить. Много было в то время чудес: Бог распинаемый, солнце омрачающееся и снова разгорающееся (ибо надлежало, чтобы и твари сострадали Творцу), завеса раздравшаяся, кровь и вода, излиявшаяся из ребра (одна потому, что был Он человек, другая потому, что Он выше человека); земля колеблющаяся, камни, расторгающиеся ради Камня, мертвецы восставшие во уверение, что будет последнее и общее воскресение, чудеса при погребении. Но ни одно из них не уподобится чуду моего спасения. Немногие капли крови воссозидают целый мир, и для всех людей делаются тем же, чем бывает закваска для молока, собирая и связуя нас воедино".
Христос воспринял все человеческое, "все, что проникла смерть", - и смертью разрушил смерть... Смерть есть Воскресение, в этом тайна Креста. Потому и говорит св. Григорий в день Пасхи о страданиях Бога.
"В сей день великий Христос воззван от мертвецов, к которым приложился. В сей день отразил Он жало смерти, сокрушил мрачные затворы унылого ада, даровал свободу душам. В сей день, воспрянув из гроба, явился Он людям, для которых родился, умер и возбужден из мертвых, чтобы мы, возрожденные и избежавшие смерти, восхищены были с Тобою восходящим".
Для всего рода человеческого Христос, как и человек, есть некая "закваска для всего смешения". И дарованное во Христе спасение и "обожение" дано для всех. Для всех, кто соединяется с Ним чрез священное Таинство и чрез подвиг восхождения. Века этой жизни, века истории св. Григорий понимает как предварение. Ветхий Завет и подзаконная Пасха были "неясным прообразованием прообразования", - "осмеливаюсь сказать и говорю". Но и ныне еще только прообраз, как бы еще неполная Пасха.
"Впоследствии и скоро причастимся чище и совершеннее, когда Слово будет пить с нами сие ново во Царствии Отца, открывая и преподавая, что ныне явлено им в некоторой мере: ибо познаваемое ныне всегда ново. Что же есть это питие и это вкушение? Для нас оно в том, чтобы учиться, а для Него, чтобы учить и сообщать ученикам Своим Слово, ибо учение есть пища и для питающего".
Учить прежде всего о Троице. Там - глас празднующих, "видение Славы", а более всего - "чистейшее и совершеннейшее осияние Троицы, уже не скрывающейся от ума, связанного и рассеиваемого чувствами, но в полной мере целым умом созерцаемой и воспринимаемой и озаряющей наши души всецелым светом Божества". Здесь отзвук Оригена, но сразу вскрывается и отличие: для Оригена загробная жизнь праведных - школа космических тайн, не созерцание Троицы.
Григорий редко касается эсхатологических тем. Много и часто говорит он о призвании человека к "обожению" и проповедует подвиг. Грешников призывает к покаянию. Об участи нераскаянных грешников упоминает вскользь. Величайшее наказание для них - отвержение Богом. И в нем мука, "стыд совести", которому не будет конца. Для праведных Бог - свет, для нечестивых - огнь, и этот "ужаснейший огнь увековечен для злых".
Может быть, св. Григорий и допускал загробное очищение. О грешниках он говорил: "Может быть, они будут там крещены огнем, - этим последним крещением, самым трудным и продолжительным, которое поедает вещество, как сено, и потребляет легковесность каждого греха".
Впрочем, он имел в виду при этом прежде всего нераскаянных христиан. Ибо говорил он и иное: "Знаю огнь не чистительный, но и карательный, - его на грешников всех одождит Господь, присоединив жупел и дух, - это уготованный диаволу в ангелам его, или тот, который предходит лицу Господа и попаляет окрест враги его". Правда, все же делает оговорку: "Если только кому не угодно и здесь разуметь это человеколюбие и сообразно с достоинством Наказующего..."
От крайностей оригенизма св. Григорий был во всяком случае свободен.
