Евхаристия, являющаяся основанием Церкви, неизбежно обладала для христиан первых веков единодушным, общинным характером. Нет, она не была анонимной, «массовой», она была вполне личностной (согласно употребляемой священником формуле: Причащается раб Божий имярек). Именно Евхаристия утверждала личность через общение, творила личность как существование-в-общении, по образу Троицы. В символике дней недели, более ранней, нежели годичная, каждый воскресный день - это Пасха, а значит, по преимуществу день Евхаристической службы, когда все верные обмениваются целованием мира и утверждают себя как Церковь через совместное участие в евхаристической трапезе. Христос воскрес на следующий день после субботы - в «первый день недели», как говорится в Новом Завете, - в день первый, который есть также и восьмой, то есть последний. «День первый», точка временной вспышки, как пишет Василий Кесарийский (О Духе Святом, 27): начальный день творения, пасхальная заря «дня невечернего», в котором мы обретаем излившуюся из гроба Жизнь.
Мы собираемся все вместе в день солнца [воскресенье], потому что это первый день, в который Бог, извлекши материю из мрака, сотворил мир, а также потому, что в этот день Иисус Христос, наш Спаситель, воскрес из мертвых.
[Иустин]; Апология 1, 67.
В то же время некоторые отцы - в особенности Климент Александрийский - видели в этом начальном и последнем дне, сотворяющем из христиан сынов дня (1 Фес. 5:5), отражение вечного рождения Слова, «через которого всякая тварь восходит к свету и бытию» (Строматы, 6, 16). Ибо Слово и есть начало (Быт. 1:1), а Слово воплощенное - возобновленное начало, в котором Бог создает и вос-создает «небо и землю». Воскресение вновь принимает в себя творение, чтобы приобщить людей к наступлению Дня Восьмого, чтобы сотворить из них сынов в Сыне.
Однако и более частое, нередко ежедневное, причащение широко засвидетельствовано в апостольскую и патристическую эпохи с их идеей того, что всякий день должен быть праздником и участвовать в благодати «Дня Господня» (библейское выражение, означающее наступление Царства). Хлеб, ежедневно просимый в Отче наш в каждодневном предощущении последнего Сегодня, - хлеб, названный в евангельском тексте epioysios, то есть хлеб «сверхсущностный», «хлеб грядущего мира», - этот хлеб, очевидно, есть Евхаристия. Речь не идет о том, чтобы «заслужить» Евхаристию, как можно было бы неверно понять из текстов, говорящих о необходимости доверия и смирения: «Недостойный вкушать Евхаристию всякий день окажется таковым и раз в году», - говорил Амвросий Медиоланский.
Речь идет об осознании своей недостойности, о том, чтобы знать свое место среди «немощных», ради которых и пришел Иисус, по Его собственным словам, и которые для того, чтобы выжить, нуждаются в «хлебе жизни», «хлебе насущном», «врачевстве бессмертия». Только некоторые аскеты-пустынники могли причащаться раз в жизни, в конце пути, но тогда их причащение свершалось в просветлении и было подобно молнии обожения. Народ же христианский, не будучи народом аскетов, жил внутри Евхаристии, заключенной в жизни Другого. Его не смущала «банализация» причастия, так как он знал, что таинство и парадокс христианства состоит именно в явлении Бога среди кажущейся банальности нашей повседневной жизни.
В этом принципиальном пункте нет расхождений между латинскими и греческими отцами. Св. Амвросий говорит о ежедневном причастии, придающем каждому дню духовную атмосферу присутствия Царства.
Итак, ты слышишь о том, что всякий раз во время принесения жертвы воспоминается смерть Господа, Его воскресение и вознесение и дается отпущение грехов, - и не вкушаешь этот хлеб жизни ежедневно? Раненый ищет лекарства. Наша рана заключается в подвластности греху; лекарство же - пречестное и небесное таинство…
Если ты получаешь его каждый день, то каждый день становится для тебя днем Сегодняшним.
Если Христос сегодня с тобой, Он сегодня воскресает для тебя… День Сегодняшний наступил.
[Амвросий Медиоланский]; О таинствах, 5, 25-26.
Св. Василий не говорит ничего противоречащего этому. Его письмо показывает, что в IV веке, то есть уже в «Константинову» эпоху, когда в христианство обращались толпами, продолжал существовать древний обычай (засвидетельствованный мужами апостольскими, и прежде всего Дидахе), согласно которому позволялось уносить из Церкви по воскресеньям освященные хлеб и вино и хранить их у себя. Таким образом можно было причащаться каждый день, а отец семейства мог причащать своих домочадцев.
Причащаться всякий день, получать свою долю святого тела и драгоценной крови Христовой есть благое и полезное дело, ибо ясно сказано Самим Господом: кто вкушает плоть Мою и пьет кровь Мою, тот имеет жизнь вечную. Да и кто усомнился бы в том, что непрерывно участвовать в жизни - значит жить вполне? Мы, например, причащаемся четыре раза в неделю: по воскресеньям, средам, пятницам и субботам; но также и в другие дни, если совершается поминовение какого-либо святого. Что же касается вынужденной необходимости принимать причастие из своей собственной руки в результате гонений, отсутствия священника либо диакона, - излишне говорить, что такое поведение ни в чем не противоречит правилу, ибо подтверждено исторической практикой, идущей с незапамятных времен… В Александрии и во всем Египте каждый верный может хранить Евхаристию у себя и принимать из собственных рук, когда пожелает. В самом деле, после того как священник совершил жертву и раздал св. причастие, единожды получивший его и затем причащающийся от полученного всякий день справедливо полагает, что по-прежнему берет свою часть жертвы из рук давшего ему. Итак, в церкви священник дает часть просящему ее. Получивший хранит ее так, как ему угодно, и подносит к устам своей собственной рукой.
[Василий Кесарийский]; Письмо 93.
В VI-VII веках в связи с упадком церковного сознания, вызванным завоеваниями и войнами, а также почти полным исчезновением образованных мирян, причастие стало и на Западе, и на Востоке событием исключительным, совершавшимся от одного до трех раз в году. Евхаристическая служба в ту эпоху превратилась в сакральное зрелище, разыгрываемое перед «невежественным» народом клириками, которые практически оставили причастие только для самих себя. Евхаристия подверглась крайней «сакрализации» в атмосфере благоговейного страха. Отныне в ней возобладал уже не общинный, но индивидуальный подход.
Традиционный способ причащения, засвидетельствованный, к примеру, в нижеследующем тексте Кирилла Иерусалимского, предназначался теперь только для клира, в то время как с верующими начали обращаться как с незрелыми детьми. Они получали причастие из рук священника либо непосредственно, как на Западе, где мирянам раздавался только освященный хлеб, либо посредством ложечки, как на Востоке, где сохранялось причастие «под обоими видами».
Следует признать, что описанный св. Кириллом порядок причащения представляется более соответствующим духу Евангелия: с одной стороны, он свидетельствует о чрезвычайном благоговении перед освящающей силой Евхаристии; с другой - о доверии к взрослым, сознательно соучаствующим в литургии верующим.
Подойдя, не протягивай ладоней вытянутых рук, не растопыривай пальцев, но сделай из левой руки как бы трон для правой, ибо правая рука должна принять Царя, и прими в горсть тело Христово, произнеся: Аминь. Затем освяти свои глаза прикосновением святого тела, причастись, стараясь ничего не потерять от него…
Затем, причастившись телу Христову, подойди также к чашке крови Его. Не протягивай рук, но, наклонившись в знак почитания и поклонения и произнеся Аминь, прими кровь Христову. И пока губы твои влажны, утри их руками и освяти глаза, лоб и прочие органы чувств.
[Кирилл Иерусалимский]; Тайноводственные слова 5, 21 и 22.
Для приготовления к причащению необходим пост и строгая дисциплина покаяния. В ранней Церкви пост начинался с наступлением сумерек (именно это время считалось началом литургического дня) и заканчивался причащением рано утром. Цель его во все времена заключалась в том, чтобы взрастить в человеке чувство голода по Богу, который дает нам Себя в пищу. Нельзя причащаться, не испытывая голода.
Таинственный пир приуготовлен постом… Он покупается ценой голода, а чаша умеренного опьянения стяжается жаждой небесных таинств.
[Амвросий Медиоланский]; На Илию и пост, 10, 33.
Выработанные в первые века подходы образуют Предание единой Церкви. Они гораздо более соответствуют нашей духовной ситуации, нежели те, что преобладали во времена господства христианства, сколь бы впечатляющими и достойными уважения ни были принятые тогда обычаи. Эти подходы могли бы с пользой направлять сегодня задуманные или уже начатые реформы во всем христианском мире. Они помогли бы избежать как сакрализирующей объективации вместе с присущим ей, парадоксальным образом, индивидуализмом, так и «поспешной евхаристии», лишенной приуготовления и самого таинства и рискующей обернуться просто выражением групповой эйфории.
