Традиционно христиан объединяют символ веры, служение и литургия. Тем не менее в христианстве всегда существовало направление или течение (порой не больше тонкой струйки), преуменьшавшее основополагающее значение письменного символа веры, четко обозначенных служений и регламентированного богослужения. Оно подчеркивало роль непосредственного опыта. Для сторонников такого христианства (в крайних формах обычно называемого «восторженным» (enthusiastic) особенно важно живое общение с Богом - осознание Его присутствия, опыт обращения, получаемое откровение, вдохновение, следование Его воле и, наконец, мистическое единение с Богом.
Приведем несколько примеров, чтобы показать, насколько важную роль играло в истории христианства это направление. В IV‑VII веках процветала секта евхитов. По словам Иоанна Дамаскина, когда священники говорили евхитам: «Мы не из опыта, а из веры знаем, что имеем Духа Святого», те отвечали им: «Приходите помолиться с нами. Мы обещаем, что вы ощутите присутствие Духа». Самый выдающийся средневековый византийский мистик, Симеон Новый Богослов (X‑XI вв.), утверждал, что крещение без подлинного обращения - всего лишь омовение водой; настоящим христианином можно стать, только приняв «второе крещение», крещение «Духом», «крещение слезное», дающее просветление, превосходящее простое интеллектуальное познание [344]. Св. Викентий Феррер (XIV‑XV вв.) упоминает среди достоинств, «необходимых для служителей Божьих… непрестанное вкушение и ощущение божественной сладости».
«Рекохидос», влиятельная группировка в испанской церкви в первой половине XVI века, практиковала особую форму молитвы под названием «реколлекция», с помощью которой делалась попытка ощутить истинность своей веры, позволить Богу войти в душу. Молитва часто приводила к состояниям экстаза, наподобие транса, когда люди издавали вздохи и радостные выкрики. Мартин Лютер написал в предисловии к Magnificat: «Никто не способен постигнуть Бога или слово Божье, пока не открыл ему это сам Дух Святой; но никто не может получить что‑либо от Духа Святого, если он не почувствует Его».
Хорошо известно, что Джордж Фокс ставил «внутренний свет» выше Писания в вопросах авторитета. Известен такой случай. Однажды он прервал в Ноттингеме проповедника: «Это не Писание, это Дух Святой, которым в древности святые дали Писание, который и религии… испытывает». Граф Цинцендорф, основатель моравского поселения Гернгуте, понимал процесс спасения как «непосредственное и радостное восприятие любящего Отца» [345]. Влияние моравского пиетизма заметно в понимании Фридрихом Шлейермахером (ED. E. Schleiermacher) религии как «чувства исключительной зависимости», а еще больше - в описании Джоном Уэсли (J. Wesley) того, как его сердце «обрело необычную теплоту» и произошло нечто очень важное: «Свидетельство Духа - это внутренний опыт души: Дух Божий прямо свидетельствует моему духу, что я - дитя Божье» [346].
Наконец, в последние 20 лет в церкви по всему миру распространилось пятидесятничество. Так в XX в. проявляется эта жизненная, отличная от католичества и протестантизма разновидность христианства, постигаемого «опытом». Так в наши дни воплощается убеждение, что вопрос о том, «где Церковь?», следует видоизменить, спросив: «Где Дух Святой явным образом дает силу?» [347] Католическая церковь, конечно, обычно старалась это течение в христианстве ограничивать и отклонять, ограждая высокими берегами или отводя под землю, из опасения, что «восторженное» направление сократит ее паству - причем иногда опасения эти были небезосновательны.
Мартин Лютер, хотя и считал религиозный опыт очень важным, горько жаловался на спиритуалиста-анабаптиста, который твердит: «Geist, Geist, Geist..» [348], а затем «отбрасывает самый мост, по которому может прийти Дух Святой… а именно такие внешние священные установления, как телесный знак крещения и проповеданное Слово Божье» [349]. Известное замечание епископа Батлера (Butler) Джону Уэсли отражает рационалистическое пренебрежение религиозным опытом: «Сэр, утверждать, что ты испытал необычайные откровения и дары Святого Духа, недопустимо, просто недопустимо…» [350] Более умеренную и непосредственно относящуюся к данной теме точку зрения высказал в наше время Алан Ричардсон (A. Richardson): «Сама Библия мало значения придает субъективному опыту… Выражение «религиозный опыт» на новозаветный греческий перевести невозможно» [351].
Таким образом, перед нами наиболее сильные проявления инакомыслия из тех, что мы рассматривали. Что такое религиозный опыт - средоточие христианского единства или опасное уклонение от него? Насколько важен был религиозный опыт в раннем христианстве, насколько обусловливал он его характер и самопонимание? Стояло ли за внешними выражениями керигмы и символа веры, служения и молитвы общее воодушевление или общий опыт, который и способствовал многообразию, но в то же время связывал всех воедино? Если одной из важных составляющих христианства I в. был религиозный опыт, то какой: любой или вполне определенный?
Восторженность анабаптистов или более сдержанные переживания Лютера? Перейдем к рассмотрению этих вопросов, прежде всего отметив, что раннее христианство было по природе довольно восторженным (включая рассказы о нем Луки). Затем мы попытаемся осветить, насколько это возможно, роль религиозного опыта у Иисуса, Павла, а также (более кратко) - в Пастырских посланиях и у Иоанна [352].
