66.1. С исторической и богословской точек зрения апокалиптическое христианство всегда было одним из самых поразительных и важных выражений христианской веры. Несмотря на это, основное направление христианской традиции феномен апокалиптического христианства в основном игнорировало: «великую Церковь» смущала его сильная духовная восторженность, а вследствие склонности к фанатизму основные церкви его даже обычно подавляли. Тем не менее, как теперь считается, христианство впервые возникло именно в контексте апокалиптической мысли. Более того, мы далее увидим, что вначале само христианство было в большой мере эсхатологическим и восторженным движением, имевшим ряд явно апокалиптических черт. От I в. до середины Средних веков появилась масса апокалиптической литературы.
Никакая «траектория» так не заметна в историческом христианстве, как та, что ведет от апокалиптических чаяний поздних иудейских пророков, через раннеиудейскую апокалиптическую литературу, Кумран, Иоанна Крестителя, Иисуса, первоначальную палестинскую общину, раннего Павла, Книгу Откровения, ранний монтанизм, различные иудейские и христианские апокалипсисы первых двух-трех веков христианской эры и далее - к средневековым хилиастическим сектам, яснее всего выразившись в 1534 г., в «мессианском» правлении Иоанна Лейденского в Мюнстере. Далее влияние апокалиптической мысли прослеживается в различных направлениях. С одной стороны, это религиозные движения типа свидетелей Иеговы и пятидесятничества, с другой - тоталитарные коммунистическое и национал-социалистическое движения. Осознание исторической значимости апокалиптического христианства послужило одной из причин, по которым апокалиптическая перспектива опять оказалась в центре внимания библеистов и богословов [587].
Но что значит само слово «апокалиптическое»? В спорах XX века многое перепуталось, и смысл этого ключевого понятия стал неясен. Может ли оно использоваться как существительное (апокалиптика) или только как прилагательное? Обозначает ли оно только литературный жанр? Или может также описывать верования и идеи, характерные для такого жанра, но присутствующие и в других местах? Или это главным образом социологическая категория - апокалиптическое (то есть хилиастическое) движение? В последнее время специалисты по сути отказались от прежнего словоупотребления и различают понятия «апокалипсис» (литературный жанр), «апокалиптизм» (социальная идеология) и «апокалиптическая эсхатология» (определенные идеи, присутствующие и в других жанрах и социальных условиях) [588].
Более существенен вопрос: следует ли употреблять слово «апокалиптический» главным образом или исключительно для обозначения вида откровения (άποκάλυψις - раскрытие небесных тайн) или же для обозначения содержания такого откровения. В частности, Роулэнд (С. Rowland) отметил, что то, что часто называли «апокалиптикой» (откровением о грядущих событиях), лучше считать «эсхатологией». Хотя «события в конце времен» обычно играют в апокалипсисах роль важную, но никоим образом не исключительную; «апокалиптика» и «эсхатология» - не синонимы [589].
Последующий анализ отражает некоторые прежние затруднения и путаницу. Не существует стандартного типа апокалипсиса, поэтому выделенные далее черты - не описание жанра, а освещение наиболее ярких особенностей, нередко встречающихся в «апокалипсисах». Перечень богословских особенностей также больше сосредоточивается не на «апокалиптике» вообще, а на апокалиптической эсхатологии [590]. Все вместе образует достаточно ясную картину того, что мы уже (за неимением лучшего) назвали «апокалиптическим христианством». Вопрос прост. До какой степени Иисус и первые христиане были «апокалиптичны» в своих воззрениях и проповеди? До какой степени апокалиптическая эсхатология неотъемлема от раннего христианства, чтобы без нее оно качественно отличалось от этого движения, зародившегося около двух тысячелетий назад в Палестине?
66.2. Литературные особенности апокалипсисов. Апокалипсисы - это «писания, которые содержат откровения о потустороннем, и особенно о конце времен» [591]. Основные их особенности следующие:
а) Псевдонимия. Автор апокалипсиса обычно не ставил свое имя, а выпускал свое сочинение под именем какого‑либо знаменитого человека из прошлого (например, Петра или Павла, Моисея или Ездры, Еноха или Адама). Возможно, этим он хотел подчеркнуть, что является преемником и авторитетным истолкователем того, кто, по общему признанию, получил божественное откровение [592].
б) Видения и символизм. Автор апокалипсиса обычно получал откровения в видениях, иногда в снах, часто наполненных странными символами и небесными предзнаменованиями. Например, у Даниила был пророческий сон о четырех зверях, выходивших из моря (Дан. гл. 7). Или вспомним сон Ездры: «…и вот, поднялся с моря орел, у которого было двенадцать (?) крыльев пернатых и три головы» (3 Езд. 11:1). В других случаях видения являлись, когда автор апокалипсиса бодрствовал - это был опыт пророческого экстаза; именно так получал откровения, к примеру, один из авторов Нового Завета - «После этого я увидел, и вот дверь отверстая на небе… И тотчас я был в Духе; и вот, престол стоял на небе…» (Откр. 4:1-2, КП). Часто выступают в качестве посредников ангелы, объясняющие и истолковывающие видение. То, насколько форма изложения в виде видения вытекала из подлинного религиозного опыта или была просто литературным средством, в большинстве случаев остается открытым вопросом.
в) Обзор истории представлен как предвидение будущего. Псевдонимия позволяла автору апокалипсиса изобразить себя как человека, жившего ранее. Так он описывал исторические события, начиная от времени жизни того, чье имя он выбрал в качестве псевдонима, до современного ему периода - обычно в форме аллегорического пророчества. Например, в Дан. гл. 2 и 7 использован образ различных металлов и четырех зверей. Видение во сне сложной картины мировой истории мы встречаем в 1 Енох. 85-90. Аллегорическое пророчество затем продолжалось и в будущее реального автора, изображая события конца времен, решающее вмешательство Божье в ход истории, которое, как он верил, вот-вот наступит. Баррет (С. К. Barrett) указывает: «Этот метод часто позволяет датировать апокалипсисы; момент, в который описание истории теряет точность и аккуратность, и есть момент написания» [593].
г) Эзотеричностъ - естественное следствие причудливой символики и пророческой аллегоричности. Не всегда ясно, что означают сны и видения и какую датировку подразумевает деление истории на дни и недели. Описание истории шифровалось, сведения о будущем, ввиду их особого характера, следовало держать в тайне. Например, Даниилу указано «запечатать видение», «сокрой это видение, ибо оно относится к отдаленным временам» (Дан. 8:26). В конце этой книги мы читаем: «Иди, Даниил; ибо сокрыты и запечатаны слова сии до последнего времени» (Дан. 12:9). Подобным образом Еноху в начале говорится, что он будет писать не для своего поколения, но для родов отдаленных (1 Енох. 1:2).
д) «Подпольная литература» [594]. Очень часто апокалиптическая литература была откликом веры на ситуацию кризиса [595], надеждой на вмешательство Божье там, где человеческие средства исчерпаны, и верующим грозит уничтожение со стороны врагов их веры. Например, Даниил, видимо, писал с целью побудить к сопротивлению Антиоху Епифану, который пытался вынудить иудеев соблюдать эллинистические обычаи (ок. 167 г. до н. э.). Кумранский свиток «Войны» содержит указания по поводу грядущей битвы сынов света с сынами тьмы (1QM). В 3 Езд. отражен кризис, в котором оказался иудаизм после падения Иерусалима (70 г. н. э.). Написание Откровения Иоанна, видимо, по крайней мере отчасти, было вызвано угрозой гонений при императоре Домициане (ок 95 г. н. э.).
е) Этические увещевания. Апокалипсисы обычно призывают своих читателей к покаянию и обращению ввиду близкого конца и грядущего суда. Включаются также и более традиционные поучения - предупреждения и проклятия против нечестия и убеждение вести праведную жизнь. Всей траектории апокалиптизма свойственна нравственная суровость.
66.3. Богословские особенности апокалиптической эсхатологии.
а) Два века. «Всевышний сотворил не один век, а два» (3 Езд. 7:50). Апокалиптическая эсхатология принимает еврейское видение истории (практически уникальное для античности): история мыслится линейно, а не в виде круга, не как повторение самой себя, а как движение вперед к определенному концу и цели. Отличает ее от еврейской мысли предвидение резкого разрыва в историческом процессе - между этим веком и веком грядущим. Эти два века не просто последовательные отрезки одной и той же исторической линии: в конце этого века линия прерывается, а новый век начинается как новая линия, нечто совершенно иное. Часто этот век делится на некоторое число периодов (4, 7, 10, 12, 70). Век грядущий абсолютно другой.
Дуализм учения о двух веках не знает преемственности между временем этого мира и временем мира грядущего. «Ибо, вот, приходят дни, когда все существующее будет разрушено. И будет, как если бы его и не было» (2 Вар. 31:5). Два века качественно различны, что яснее всего выражено в Дан. гл. 7, где выходящие из моря звери противопоставляются «человеку», сходящему с небес (ср. также 3 Езд. 7:52-61) [596].
б) Пессимизм и надежда. Разрыв между двумя веками также явно выражен разным отношением к ним авторов апокалипсисов. На нынешний век они смотрят с безысходным пессимизмом: он выродился и отжил свое, в нем властвуют сатана и враждебные силы, он развращен злом, полон печали и скорби - здесь уже нет надежды. Мрачной картине настоящего противопоставляется слава века грядущего - новое творение, новое небо и новая земля, небесный Иерусалим, возвращенный рай. Одно из наиболее грандиозных, даже гротескных, выражений этой надежды содержит текст 2 Вар. 29:5:
Земля будет плодоносить в десять тысяч раз больше, на каждой лозе будет тысяча ветвей, на каждой ветви по тысяче гроздей, а в каждой грозди по тысяче виноградин. И каждая виноградина будет приносить кор вина (450 литров!).
в) Эсхатологическая кульминация - мессианские страдания, суд (над врагами Божьими), спасение (для Израиля) и воскресение. Для апокалиптической мысли характерно, что конец прежнего века и наступление века грядущего знаменуется периодом тяжелых бедствий, каких никогда не знал мир. Иногда они мыслятся как усиление обычных скорбей или как образ родовых мук. Иногда речь идет о войнах или сверхъестественных космических знамениях и катастрофах. Часто сочетаются различные метафоры и образы. Ранним подобным предвещением является текст Юбил. 23:13 -
…Бедствие следует за бедствием, рана за раной, горе за горем, злые вести за злыми вестями, болезнь за болезнью, и злые напасти, подобные этим, одна за другой - болезнь и погибель, снег и мороз, и лед, и жар, и холод, и оцепенение, и голод, и смерть, и меч, и плен, и всякие бедствия и страдания… [597]
Мессианские страдания достигают высшей точки при вмешательстве Божьем, приносящем новый век - век блаженства для Израиля, или, по крайней мере, для праведного остатка. В отношении язычников мнения расходились. Некоторые, особенно ранние, писания содержат предвидения того, что язычники будут приведены к совместному блаженству с Израилем. Например, в Сивиллиных Оракулах:
И скажут все острова и города: Сколь велика любовь Вечного к этим людям… Пойдем в Храм Его, ибо Он - единственный Владыка… Из каждой земли принесут ладан и дары в дом Бога Великого (111:710-711, 718, 772-773).
Но более характерны (особенно для поздних произведений) другие интонации: все народы, выступавшие против Израиля, будут уничтожены - мечом или непосредственным вмешательством Божьим. Есть некоторая надежда для народов невинных или раскаявшихся; но, хотя они и пощажены, их роль в новом веке - служить Израилю [598].
Частично эта эсхатологическая надежда связывается с воскресением. Представление о воскресении мертвых происходит из апокалиптической эсхатологии. Умершие праведники будут возвращены к жизни для блаженства в новом веке. Реже встречалась вера в то, что грешники тоже воскреснут, чтобы быть судимыми. Раннюю формулировку этого чаяния мы находим в Книге пророка Даниила Дан. 12:2: «Многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление» [599].
г) Близость конца. Апокалиптическая эсхатология порождена кризисом. Ее отличает жажда Конца, конца нынешнего злого мира с его страданиями и огорчениями, и жажда начала нового века. Эту тревожную тоску отражает нетерпеливое вопрошание: «Как долго? Как долго?» (Дан. 8:13, Дан. 12:5-6; 3 Езд. 4:33-34, 3 Езд. 6:59, 2 Вар. 26, 2 Вар. 81:3 и др.). По крайней мере некоторые из апокалиптиков сознавали, что Конец не может быть ускорен - Божий замысел должен свершиться полностью (см. особенно 3 Езд. 4:33-37) [600]. Но более характерно убеждение, что Конец не замедлит и наступит вот-вот.
Уже то, что тайные откровения, которые мужи прошлого запечатывали до конца времен, теперь становились известны, было ясным признаком близкого Конца. Обзор событий прошлого в форме пророчеств вырос из убеждения, что конец истории не за горами: камень, оторвавшийся от горы без содействия рук, должен скоро разбить железные и глиняные ноги идола (Дан. гл. 2). Век нынешний можно разделить на периоды, потому что его завершение близко - и автор, и читатель, и иудей, и язычник находились уже в последнем периоде, предшествующем Концу. Конечно, замысел Божий должен быть прежде исполнен, но и это уже почти свершилось, а потому завершение на подходе (3 Езд. 4:33-50, 3 Езд. 8:61, 3 Езд. 11:44).
Ибо молодость мира прошла, и сила творения давно на исходе, и смена веков почти наступила и даже позади. Ибо кувшин близок к источнику, корабль к пристани, караван к городу и жизнь к своему завершению (2 Вар. 85:10).
д) Сверхъестественное и космическое измерения. Для автора апокалипсиса характерно то, что его представления не ограничиваются Израилем, но охватывают весь мир, причем не только всю землю, но даже небеса и преисподнюю. Даже те апокалипсисы, сильно окрашенные иудейским национализмом, считают, что события Конца затрагивают все человечество. Воскресение, суд над миром и конец мира в частности - все имеет космические размеры. Поскольку сценой является космос, актеры - не только люди, но и небесные существа - ангелы, духи. За злом на земле стоят падшие ангелы и бесы, представленные в первую очередь сатаной, или антихристом (см. особенно 1 Енох 6-11, 16, 21, 54-56 и т. д., Сив. Ор. III:63-65). Поэтому святые Всевышнего беззащитны перед лицом зла, поэтому они должны ждать вмешательства Бога и полагаться на Него. В пророческой литературе Божий замысел осуществляется обычно посредством Мессии, который является человеком. Но апокалиптические писания традиционно говорят о Сыне Человеческом - трансцендентном, почти божественном существе (Дан. 7:13-14, 1 Енох. 48, Енох. 69:26-29, Енох. 71:14-17, Мк. 13:24-27, Откр. 14:14-16, возможно, 3 Езд. гл. 13).
е) Божественное владычество и руководство. Венчает все вера в то, что Бог управляет ходом истории, которая движется к Его цели. Особенно заметна эта вера в образе свитка, в котором уже записана вся будущая история (Дан. 8:26, Дан. 12:4, 9, Откр. 5-8) [601]. Смысл понятен: все происходящее предопределено и известно заранее. Согласно апокалиптику, лишь один Бог может установить новый век. Новый век не вырастает из прежнего, и его нельзя достичь человеческими усилиями. Это может быть только делом рук Божьих, сверхъестественным божественным вмешательством. Потому‑то надежда преодолевает пессимизм. Апокалиптик не останавливается подробно на внешних явлениях или на реальности настоящего. Его внимание сосредоточено на Боге, и свою задачу он видит в том, чтобы передать читателям свое понимание более полной, космической реальности и предвидение близкого вмешательства Божьего.
66.4. Мы можем подытожить сказанное и, возможно, более полно разъяснить особенности апокалиптической эсхатологии через сравнение ее с пророчеством, из которого она, вероятно, выросла. Конечно, частично они совпадают. Например, согласно пророчеству Исайи, в будущем между людьми будет мир, природа преобразится, волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком, и вся земля наполнится ведением Господа (Ис. гл. 2; 11). Иезекииль переживал видения и использовал фантастические образы, которые мы обычно ассоциируем с апокалипсисами - «четыре живых существа», четыре колеса, ободья которых «полны были глаз» и т. д. В послепленный период особенно заметно развитие в пророчестве тенденции к апокалиптике с картинами божественного суда над народами, избавления и оправдания праведного остатка, наступления нового золотого века справедливости, мира и бесконечного блаженства.
Но в апокалиптической эсхатологии полотно шире и мазки смелее. В каждой из основных особенностей апокалиптики присутствует гораздо более выраженная, по сравнению с пророчеством, эсхатологичность. Разрыв между прежним веком и веком грядущим гораздо сильнее здесь, чем где‑либо в пророчестве. Полный пессимизм по отношению к настоящему гораздо более радикален. Страдания при конце времен страшнее, суд и спасение окончательны, Конец гораздо ближе, надежда на вмешательство Бога, Который пошлет Своего посланца, полнее. Это же относится к эзотеричности многих апокалипсисов, развитию представления о предопределенной истории, космическим масштабам… Все это можно рассматривать как расширение пророчеств, но здесь также проходит граница между пророчеством и апокалипсисом. Роули (H. Н. Rowley) подытоживает это различие следующим образом: «Вообще говоря, пророки предсказывали будущее, которое должно вырасти из настоящего, в то время как апокалиптики предсказывали будущее, которое должно вторгнуться в настоящее» [602].
Определив особенности «апокалиптики», перейдем теперь к рассмотрению истоков христианства и его писаний, чтобы установить, можно ли - и в какой степени - говорить о христианстве I века как о христианстве «апокалиптичном».
