Книга Песни Песней - любовная песнь, поэма, содержанием которой является диалог двух влюбленных (юноши и девушки), сопровождаемый хором, известна многим.
Любовная поэма. Как всякая лирика, тем более любовная, она хочет выразить прежде всего то, что и выражает открытым текстом всеми доступными поэтическими средствами. Влюбленный говорит о том, что он чувствует, и смысл его слов, с одной стороны, прозрачен и ясен, как родниковая вода, а с другой стороны, до конца понятен только ему самому, т. е. тому, кто сам непосредственно переживает свои глубоко личные чувствования.
Эти чувства переполняют душу поэта, он не может вместить всю полноту обрушившегося на него счастья, и недостаток поэтических средств поэт пытается компенсировать хотя бы заглавием, представляющим собой превосходную степень слова «песнь» (грамматическая норма древнееврейского языка - ср. «суета сует» - Еккл. 1:2; «святая святых» - Исх. 26:34; «суббота суббот» - Лев. 16:31), если так можно условно выразиться о существительном применительно к грамматике русского языка.
«Песнь песней» - значит, прекраснейшая из всех песней, прекраснейшая, потому что в ней речь идет о любви.
Песнь Песней и Библия. Но эти ясность и прозрачность, свойственные всякой любовной лирике, не вызывают у нас вопросов только тогда, когда эта лирика предоставлена самой себе и не включена в какой-то непохожий на нее контекст. Как раз совсем не так обстоит дело с Книгой Песни Песней - она включена в канон Библии, а следовательно, занимает в библейском контексте совершенно определенное положение. И здесь начинаются бесконечные, трудноразрешимые вопросы, если не недоумения или даже смущение.
Вопрос можно сформулировать так: как Песн. попала в канон Священного Писания, если она так непохожа на все другие священные книги, и как ее толковать в связи с общим библейским контекстом, с Священной историей, с историей Завета?
В ней говорится только о физической красоте и никогда не говорится ни о Боге, ни даже о деторождении. В ней содержатся намеки на географию Палестины и даже мифологические воспоминания, но в ней нет никакого явного ключа к интерпретации, кем и когда эта поэма была написана, более того, почему она была написана.
Трудности понимания. В самом деле, путь Песн. в канон Ветхого Завета был не таким простым и быстрым. В самой иудейской среде споры продолжались вплоть до I в. по. Р. Х. (т. е. уже в христианскую эпоху).
Это и понятно: буквальный смысл не мог не смущать благочестивых целомудренных чувств как иудеев во времена Ветхого Завета, так и христиан. Во многом такого эротического соблазна помогло избежать аллегорическое толкование поэмы, на котором мы остановимся ниже. Можно сказать, что благодаря этому толкованию Песн. и вошла в конце концов в Библию. И все же, аллегорическое понимание Песн., хотя и является древнейшим и делает любовную лексику языком Завета и Священной истории, в любом случае вторично по отношению к буквальному смыслу, от которого никуда не денешься. Поэтому осторожное обращение с этой книгой у верующих было всегда.
Для того чтобы суметь понять ее как священную, то есть как несущую весть о Боге, нужна была уже определенная подготовленность и духовная, как впрочем и душевно-телесная, зрелость. Неслучайно, по свидетельству Оригена и бл. Иеронима, у евреев запрещено было читать Песн. ранее тридцатилетнего возраста. Из святых отцов на осторожность при чтении этой книги указывал св. Афанасий Великий: «Все в ней от начала до конца написано таинственно, с загадочным иносказанием, и смысл догматов, в ней заключающихся, содержится не в букве, но глубоко скрыт под нею... Посему читать сию книгу могут только разумные; но должны и они, читая ее, всегда иметь в мысли иносказание, дабы невежеством неученых не подверглось посмеянию то, что в ней излагается» [96].
Что достойно быть в каноне Библии? Вспомним, что канон книг, вошедших в Библию, при всем многообразии их литературных форм, объединен одной сквозной темой, которая по-разному в этих формах выражается, - темой Завета.
Когда мы говорим о богочеловеческом характере Священного Писания, мы имеем в виду, что Бог может выбрать любую литературную (или иную) форму, созданную человеком, в качестве сосуда для выражения Своего откровения, если Он считает этот сосуд чистым и достойным, пусть даже если эта форма не имеет прямого отношения непосредственно к религиозной области-к богослужению, молитве. Так, Бог говорил в пророческой проповеди, или же память о Его творческих и спасительных деяниях хранилась в исторических преданиях Израиля. И если для божественной вести выбрана любовная лирика, то значит, и на этом языке - языке любви юноши и девушки - можно было выразить Священную истину?
Все эти возможности, кажущиеся нам иногда такими неожиданными и неочевидными, Церковь (как в Ветхом Завете, так и в христианскую эпоху) находила не в результате «кабинетного» решения религиозных властей или ученых, а в процессе молитвенной, богослужебной жизни всей Церкви. Канон Священного Писания-это книги, в которых религиозная община, Церковь хранила и хранит опыт общения Бога с человеком. Этот опыт община, Церковь постоянно переживает через чтение книг, входящих в канон, за богослужением. И если та или иная книга, как бы ни была сложна история ее канонизации, все-таки вошла в канон священных книг, значит, для жизни общины, Церкви это действительно имело значение.
В православной церкви Песн. хотя и не употребляется за богослужением, но часто в службах о Богоматери используются выражения из Песн. («запечатленный источник», «заключенный вертоград», «вся добра еси и порока несть в тебе» и др.). Кроме того, важно то, что святоотеческие толкования (свв. Афанасий Великий, Григорий Нисский, Кирилл Иерусалимский, Макарий Египетский, Епифаний Кипрский, Амвросий Медиоланский, блаж. Феодорит и др.), самим фактом своего существования утверждают важность Песн. для христианского богословия.
В католической церкви книга входит в круг богослужебных чтений (например, Песн. гл. 1 - в богородичные праздники; Песн. 2:8-14 - перед Р. Х.; Песн. 8:6-7 - святым девам и т. д.).
Время и обстоятельства написания книги. Что касается времени написания книги, то прямых указаний никаких нет. Имя Соломона в заглавии книги ничего не дает, кроме того, что вводит Песн. в широкое русло литературы Премудрости, которое, однако, входит в свою наиболее важную, богословскую фазу в послепленный период. Это ставит Песн. в период не раньше плена (есть и более поздние варианты датировки).
Возможности толкования. Итак мы выяснили, что главным является вопрос о библейско-богословском толковании Песн. Ибо если остановиться только на буквальном смысле, то, конечно, можно отметить, как восхитительно это произведение как любовная поэма, но тогда мы не поймем, причем же здесь Библия.
Конечно, толковать в связи со всей Библией нужно любую ее книгу, но здесь вопрос можно поставить еще радикальнее: возможно ли вообще толковать Песн., как мы толкуем все остальные книги Библии? Ведь толковать лирику, любовную поэзию - дело весьма туманное и субъективное. Можно ли различать в этой лирике помимо буквального еще какой-то, духовный смысл, к которому действительно книга не дает ни одного слова-ключа.
Вспомним, как, прибегая к иносказанию или аллегории, пророки всякий раз на это сами определенно указывали и часто давали ключ к их расшифровке. Ясно, что ограничиваться буквальным толкованием в примитивном смысле было бы неприемлемым.
Опыт такого буквального толкования имел место в христианской церкви еще в святоотеческий период, в лице Феодора Мопсуетского, которого за это и осудил V Вселенский собор.
Можно говорить, по крайней мере, о четырех типах толкования со всевозможными разновидностями.
I. Аллегорическое. Вероятно, это самое древнее и самое традиционное толкование, как в иудейской, так и в христианской среде. Оно восходит, как минимум, к I в. н. э.
Такое толкование имеет много разновидностей, и во многом благодаря этому Песн. заняла место в ряду других книг Священного Писания, то есть стала книгой, выражающей Божественное откровение.
Но, наверное, более глубокой, можно сказать, библейско-богословской причиной возникновения аллегорического толкования следует считать богатство пророческой традиции с ее интересом к браку и любви мужа к жене, влюбленного к возлюбленной как к самому яркому и удачному образу Завета (Ос., Иер., Иез.).
В свою очередь, различные аллегорические толкования можно разделить на две группы: толкования историческое и мистическое. Остановимся подробнее на каждом из них.
1) Историческое. На этом уровне мы остаемся в рамках Ветхого Завета, так как историческое толкование имеет в виду прежде всего Священную историю Ветхого Завета от Исхода до пришествия ожидаемого Мессии (в этом ее мессианизм в ветхозаветном смысле).
С точки зрения такого толкования, написание и особую популярность Песн. можно относить к послепленному периоду. Именно этот период был тем временем, когда Господь - царь Израилев - вспомнил Свой народ после наказания, забвения и плена и заключил с ним Завет. Исполнилось пророчество Осии, вещавшего в терминах любви и брака: «И будет в тот день, говорит Господь, ты будешь звать Меня: "муж мой", и не будешь более звать Меня: "Ваали"... И обручу тебя Мне навек, и обручу тебя Мне в правде и суде, в благости и милосердии. И обручу тебя Мне в верности, и ты познаешь Господа... И посею ее для Себя на земле, и помилую Непомилованную, и скажу не Моему народу: "ты Мой народ", а он скажет: "Ты мой Бог!"» (Ос. 2:16, 19-20, 23).
Песн. в таком контексте выглядит как гимн этой восторжествовавшей любви. В деталях, хотя и кратко, такое толкование можно найти в Иерусалимской Библии (Ключ к пониманию Св. Писания, Брюссель, 1982; приложение к Брюссельскому изданию русской Библии). Вот лишь некоторые интересные моменты: «Чертоги» (Песн. 1:4) - Иерусалимский храм, по которому со времени плена тоскует сердце Израиля.
«Черна я, но красива» (Песн. 1:5) - Лицо ее загорело от полевых работ; она сравнивает себя с черными шатрами бедуинов, сотканными из козьей шерсти. В переносном смысле: чернота кожи - следствие великого испытания [97] (ср. Иов. 30:30; Плач. 4:8), посланного Израилю за его многократные грехопадения (Иез. 22:8).
«Ложе у нас - зелень» (Песн. 1:16) - Плодородие Земли Обетованной после возвращения из Плена.
Вообще, с точки зрения аллегорического толкования, многие описания возлюбленной (невесты) имеют в виду красоту и плодородие Палестины - Обетованной земли. Иногда эти образы, к которым прибегает поэт для описания невесты, требуют таких усилий воображения у читателя, что действительно складывается впечатление, что поэт прежде всего имел в виду землю, а воспеть ее решил, представив ее в образе влюбленной. Действительно, необычно звучат такие описания:
«Волосы твои - как стадо коз,
сходящих с горы Галаадской;
зубы твои - как стадо выстриженных овец,
выходящих из купальни,
из которых у каждой пара ягнят,
и бесплодной нет между ними...
Шея твоя - как столп Давидов,
сооруженный для оружий,
тысяча щитов висит на нем -
все щиты сильных» (Песн. 4:1-2, 4).
«Дом пира» (Песн. 2:4) - Обозначает, как и чертоги (Песн. 1:4), Иерусалимский храм или Землю Обетованную.
«Не будите» (Песн. 2:7) - Под сном здесь следует понимать испытания Плена; пробуждение - образ, символизирующий свободное обращение неверных в будущем.
«Вот, зима уже прошла» (Песн. 2:11) - Описание весны, олицетворяющей спасение.
«Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему» (Песн. 2:16) - Транспонировка утверждения пророков: «Израиль - народ Ягве, и Ягве - Бог Израилев»...
«На расселинах гор» (Песн. 2:17) - (букв. - на горах жертв, рассеченных пополам) - ср. Быт. 15:10: Авраам рассекает жертвы пополам и Бог обещает ему, что его порабощенные потомки вернутся в землю Обетованную (ст. 14).
«Не нашла его» (Песн. 3:2) - Выражение уныния вернувшихся из плена в разрушенный Иерусалим.
«Сестра моя, невеста» (Песн. 4:9) - В Писании Израиль десять раз назван невестою; шесть раз в Песн. и четыре раза у пророков (Ис. 49:18; Ис. 61:10; Ис. 62:5; Иер. 7:34) - по числу десяти заповедей (Мидраш).
Песн. 5:10-16 - Красота возлюбленного сравнивается с благолепием храма - Его местопребывания (ср. 3 Цар. 6-7 и 2 Пар. гл. 3).
Песн. 7:1 - (букв. вернись) - подразумевается возвращение из Плена. Это ключевое слово в пророчествах о возвращении сынов Израиля в Иерусалим.
Песн. 7:2-10 - Описание возлюбленной, параллельное описанию возлюбленного (Песн. 5:10-16); она сравнивается с Землей Обетованной, как он сравнивается с храмом.
«Как печать» (Песн. 8:6) - Приложение печати служило как бы подписью, т. е. выражением воли ее носителя. Было принято носить печать на шее (Быт. 38:18, 25), и она лежала на груди - здесь на сердце - или надевалась как перстень на палец (Быт. 41:42; Иер. 22:24; Агг. 2:23). Здесь имеется в виду воля Ягве, т. е. Закон (Втор. 6:6-8; Втор. 11:18).
Последний текст близок (в этом аллегорическом смысле) к знаменитому пророчеству Иеремии о новом завете, когда Господь напишет закон Свой на сердцах сынов Израиля (Иер. 31:33).
На той же главной идее завета-брака Бога со Своим народом строится толкование
2) Мистическое. Здесь оно разработано до тончайших деталей христианскими толкователями, прежде всего святыми отцами. Если придерживаться принятой нами схематичности в разборе возможных толкований Песн., то и в этом мистическом толковании можно усмотреть два типа: коллективный и индивидуальный.
А) В коллективном смысле. Коллективный смысл усматривает в участниках диалога Песн. (кроме ветхозаветных Бога и Израиля) Бога и Церковь, Христа и Церковь, Христа и человечество в целом.
Первоначальная и главная заслуга в формировании христианского аллегорического толкования принадлежит Оригену. Это толкование является логическим продолжением и завершением толкования иудейского, настолько же, насколько Новый Завет является исполнением Ветхого Завета, а христианская церковь - новым Израилем. Труды Оригена, посвященные толкованию Песн., дошли до нас далеко не все (только два), и то в переводе бл. Иеронима.
Буквально первые слова Песн. («Да лобзает он меня лобзанием уст своих!») Ориген понимаеткак пророчество о боговоплощении: «Смысл этого таков: доколе будет Жених мой посылать мне лобзания через Моисея, лобзания через пророков? Хочу уже прикоснуться к устам Его, хочу, чтобы Сам Он явился, Сам снизшел ко мне. Итак, она молится Отцу Жениха и говорит Ему:
«Да лобзает он меня лобзанием уст своих!» Итак как она достойна, чтобы исполнилось на ней слово пророческое: «Они еще будут говорить, и Я услышу» (Ис. 65:24), Отец внемлет ей и посылает Сына Своего» [98].
Непорочную невесту Христову видит в Церкви апостол Павел. «Пятна нет на тебе!» (Песн. 4:7) - «Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее... чтобы представить ее Себе славною Церковью, не имеющею пятна, или порока, или чего-либо подобного, но дабы она была свята и непорочна» (Еф. 5:27).
Суммировать это христианское мистическое толкование можно словами св. Афанасия Великого: «Вся книга Песни Песней наполнена беседами ветхозаветной Церкви со Словом, всего рода человеческого со Словом, Церкви из язычников с Ним же, и опять Слова с нею и с родом человеческим» [99].
Б) В индивидуальном смысле. Индивидуально-мистическое толкование связывает этим диалогом любви Бога (Христа) и верующую человеческую душу [100], Святого Духа и Марию (Пренепорочность в западной традиции) или Соломона и Мудрость. В этих направлениях развивалась средневековая западная мистика (Тереза Авильская, Хуан де ла Крус).
Если сказать об аллегорическом толковании в целом, то в нем, без сомнения, есть глубокий смысл. Человеческую любовь нельзя рассматривать независимо от божественной. Об этом говорит библейская символика брака. Но с другой стороны, аллегорический метод, который толкует в аллегорическом смысле каждую деталь Песни, не может претендовать на безусловно адекватное прочтение текста, одновременно учитывая все уровни его значения. Аллегорический метод слишком механично, иногда искусственно отделяет буквальный смысл от аллегории. Песн. не была написана как аллегория. В буквально-историческом смысле она имеет в виду любовь между людьми. Когда каждая деталь интерпретируется в другом значении, это дает простор самым фантастическим толкованиям, которые затемняют или искажают изначальный смысл. Язык любви, и божественной, и человеческой, слишком нежен для этого.
II. Нравственное. Это толкование принимает человеческую любовную реальность, стараясь показать, что Песн. совсем не следует толковать мистически ради того, чтобы избежать неприличия. Это толкование видит в Песн. описание идеальной, честной любви, причем акцент делается скорее на взаимной верности, чем на любовном притяжении.
В свете такого подхода Песн. соответствует контексту литературы Премудрости (в Пешито Песн. называется «Премудрость Премудростей»), в частности, перекликается с учением Притч. о чужой жене (блуднице) и верной, хорошей жене. Если Притч. предостерегает от обманчивых ласок и соблазнительных обещаний чужой жены в очень сильных выражениях:
«...ибо мед источают уста чужой жены,
и мягче елея речь ее;
но последствия от нее горьки, как полынь,
остры, как меч обоюдоострый;
ноги ее нисходят к смерти,
стопы ее достигают преисподней» (Притч. 5:3-5),
в то время как о верной жене говорится размеренно и спокойно:
«Источник твой да будет благословен;
и утешайся женою юности твоей,
любезною ланью и прекрасною серною...» (Притч. 5:18-19),
то в Песн., напротив, - это не предостережение от неверности, а ничем не омраченный гимн страстной любви.
«О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна!
глаза твои голубиные под кудрями твоими» (Песн. 4:1).
Об этой всепоглощающей силе любви говорится, наконец, в Песн. 8:6:
«Крепка, как смерть, любовь;
люта, как преисподняя, ревность;
стрелы ее - стрелы огненные;
она пламень весьма сильный».
То, что Песн. имеет близкое отношение к литературе Премудрости (о чем явно свидетельствует хотя бы имя Соломона в заглавии книги), говорит не только о том, что мудрые были или ее авторами или хранителями, но и о том, что, наверное, благодаря им она получила такое звучание как восторженная поэма о верности и чистой, возвышенной человеческой любви. Христианство должно быть благодарно такому подходу, особенно если иметь в виду ранние гностические доктрины.
III. Культовое. В общем-то, это другая форма аллегории. Оно усматривает в Песн. произведение, родственное языческим ближневосточным ритуалам в честь бога, который умирает и идет в ад за своей любимой, богиней любви и войны (месопотамские празднования священного брака Иштар и Таммуза). Они представлены как царь и великая жрица, чей священный брак (иерогамия) вызывает возобновление плодородия или плодовитости в новый год. Здесь также, в некотором смысле, эротический соблазн уходит, потому что любовный союз уже не имеет значения сам по себе, но служит религиозному делу. Такая языческая ритуальная практика была введена в Иерусалиме в VII в. при подчинении Манассии Ассирией.
Эта теория в действительности никак не интерпретирует Песн. - она лишь реконструирует возможную предысторию или какие-то ближневосточные параллели. И вообще эта теория ставит больше проблем, чем их разрешает. Вспомним, с какой беспощадностью пророки Израиля боролись против такого культа (например, Осия). В их лице Израиль противился обожествлению половой любви, характерному для Ближнего Востока. Бог не имеет супруги-богини. Человеческая же любовь, воспринимаемая как безусловно прекрасное, могла быть символом любви божественной.
IV. Натуралистическое. Это толкование видит в Песн. сборник песен о любви очень реалистично. Эти песни были сохранены как сборники любовных египетских песен или народных арабских песен. Они выстроены по схеме сирийских браков, которые еще можно было найти в конце XIX века в Заиорданье или в Ливане.
Некоторые видят в этом лишь светскую композицию, например, чтобы оправдать брак Соломона с дочерью фараона.
Итоговое заключение. Мы разобрали четыре возможных типа толкования Песн., хотя, вероятно, возможны и другие. Все они, при всей их разнице, страдают однобокостью. Аллегорическое толкование напрочь игнорирует человеческий, буквальный, эротический смысл, так же как и культовое толкование. С другой стороны, нравственное и, тем более, натуралистическое, толкования игнорируют священный, божественный смысл.
Но, истина, возможно, заключается в том, что любовь, которая воспета в Песн., - одновременно и человеческая, и божественная; и любовь полов, и священная любовь. Отрицая один из этих двух аспектов, мы приходим или к одному светскому смыслу, или к исключительно аллегорически-священному. На самом деле, Песн. говорит о человеческой любви так, как она была изначально задумана Богом, соответствовала божественному замыслу. И потому, будучи человеческой, она священна, божественна, и более того, может быть образом, символом самой божественной любви.
В этом смысле Песн. можно понять как комментарий на Быт. 2:23-24. Речь идет о том, что сакральная, священная роль любви, как соединение неба с землей, храма с человечеством - не самоцель, а путь к тому, чтобы соединить то, что разъединено грехом, что обесценено грехом. Сама любовь восстанавливается как первоценность. Если среди следствий греха в Быт. 3:16, о жене сказано: «К мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою», то Песн. говорит о восстановленной гармонии и свободном стремлении. Невеста говорит: «Я принадлежу другу моему, и ко мне обращено желание его» (Песн. 7:11).
Но при этом не нужно стараться игнорировать и весь богатый аллегоризм библейского языка любви - тот аллегоризм, за которым стоят прежде всего пророки, а затем и сам ветхозаветный Израиль, и христианская Церковь. Песн. действительно говорит о человеческой любви, как ее хочет видеть Господь, но говорит не чем иным, как языком завета, языком, которым пользовались пророки, языком, за аллегориями которого сравнительно легко (для посвященного читателя) угадываются основные вехи Священной истории. Таким образом, в любви Бога к Своему народу, к Своей Церкви имеется образец всякой любви.
В этом свете понятна нам станет определенная двусмысленность фразы из Песн. 8:6: «любовь... пламень весьма сильный».
То, что переведено в Синодальном переводе как «весьма сильный», не совсем точно, так как в оригинале стоит слово, однокоренное с именем Божиим. Получается «пламень Jah(weh)».
Именно так (по кругу, от начала к началу) развивается мысль в Еф. 5:22-33. Апостол говорит о любви Христа к Церкви не ради самой этой любви, а ради того, чтобы сказать об отношениях мужа с женой. Брак есть образ любви Христа с церковью, но любовь Христа с церковью - образец любви всякой супружеской пары. Именно такое значение и имеют эти слова во время таинства венчания.
