Большой интерес представляют собой те тексты мудрых, в которых говорится о мудрости не как о человеческом качестве, спутнике праведности, а о мудрости божественной, понимаемой не просто как свойство или проявление божественной природы, но как некий персонаж, личность. Что можно сказать об этих текстах?
В ветхозаветной литературе Премудрости есть много текстов, где Премудрость персонифицируется: Иов. гл. 28; Притч. гл. 1; 8; 9; Сир. гл. 24; Прем. гл. 7-9; Вар. 3:9 - Вар. 4:4. То есть приводится прямая речь самой Мудрости, как будто она говорит от первого лица, обращаясь к ученику-читателю. Например в Притч. 1:20-23 или Притч. 8:1-4.
Персонификация как литературный прием. «Голос Премудрости можно понять как метафорическое обобщение всех вообще родительских и наставнических голосов, как бы сливающихся в один голос» [87].
Важно, что слово «Премудрость» в еврейском, греческом (и в латинском) и, к счастью, в русском языках - женского рода.
«Но для персонажа женственного ее поведение в необычной мере публично: она является не в укрытии дома, но при дороге, на распутьях, на улицах и площадях, у городских ворот. В таких местах выступают персоны, чье бытие публично по самой сути вещей: цари, судьи, пророки, - но из женщин - блудницы. В той же Книге Притч мы читаем о распутной женщине: ноги ее не живут в доме ее; то на улице, то на площадях, и у каждого угла... (Притч. 7:12).
Премудрость созывает и приглашает к себе всех, кто ее слышит (например, Притч. 9:4-5); но и блудница зазывает к себе. Парадоксальная параллельность внешних черт ситуации явно осознана и подчеркнута: блудница соблазняет юношу тем, что не далее как сегодня заколола по обету жертву selamim, а по тому имеет в доме достаточно мяса для пира (Притч. 7:14), - но Премудрость также заколола жертвы (буквально «заколола заколаемое», Притч. 9:2), приготовила вино и теперь зовет на пир (Притч. 9:5).
Публичное явление Премудрости - и публичное явление блудницы; жертвенный пир Премудрости - и жертвенный пир блудницы, - всюду симметрия, не приглушенная, но заостренная ради некоего важного контраста» [88].
Другим похожим контрастом, антиподом Премудрости в Книге Притч выступает «жена другого», «жена чужая» (Притч. 2:16). Здесь может быть несколько планов значения.
Речь идет о религиозной неверности, об измене монотеизму, образом чего в Ветхом Завете, прежде всего у пророков, является блуд, сопровождающийся языческой жертвенной трапезой.
Это символ отступничества: «... забыла завет Бога своего» (Притч. 2:17).
«Все новые и новые упоминания «жены чуждой» в Книге Притчей немедленно сопровождаются указанием не на что иное, как на соблазнительность ее речи, ее слов (Притч. 2:16; Притч. 5:3; Притч. 7:21; Притч. 6:24; Притч. 9:13-17). Казалось бы, блуднице, будь то тривиальная неверная жена или иноземная служительница богини сладострастия, свойственно в первую очередь употреблять иные, более плотские, более непосредственные соблазны, нежели риторику; но на первом плане каждый раз оказывается именно риторика - «гладкие речи», «уста, сочащие сок», «гортань, гладкая, как масло».
В Средние века говорили, что Диавол - обезьяна Бога. «Чужая жена» - обезьяна Премудрости, и это самый важный из ее признаков...
Мы уже слышали о Премудрости, возвышающей голос свой на улицах и площадях, при входах в городские ворота и т . п. А вот фигура ее антагонистки: «Женщина вздорная и шумная, глупая и ничего не знающая, восседает у врат дома своего на престоле, на возвышенных местах города, чтобы звать проходящих мимо, держащихся пути прямого: "кто глуп, пусть обратится сюда!" и скудоумному она говорит: "воды краденые сладостны, и утаенный хлеб приятен"» [89] (Притч. 9:13-17).
«Кто глуп, пусть обратится сюда» - буквальное повторение такого же призыва Премудрости несколькими стихами ранее (Притч. 9:4). Премудрость зовет невежду, чтобы научить его добру; ее антагонистка делает то же самое, чтобы научить его преступлению. Похвала краденой воде и припрятанному хлебу отвечает возгласу Премудрости: «Приидите, ешьте хлеб мой и пейте вино, мною растворенное!» (Притч. 9:5).
Внешний образ ложной «Премудрости» достаточно импозантен: она восседает на кресле, которое в обстановке библейского быта может быть только престолом, привилегией государей, вельмож и авторитетных наставников. Она «шумна» - но ведь и настоящая Премудрость «возвышает глас свой» [90].
Премудрость как свойство Бога. Но наибольшее значение в этих текстах, где Премудрость персонифицируется, имеют значение те места, где Премудрость выступает как принадлежность, собственность или свойство божественное. Что стоит за этими текстами и как соотносятся они с новозаветным откровением и Троичным богословием?
Первая часть книги Притчей (1-9), вероятно, наиболее, поздняя во всей книге, заключает в себе первую попытку богословия Божественной Премудрости. Поэтому, кстати, и вся книга должна быть понимаема в связи с этим.
Основное место о Божественной Премудрости в Притч. составляют главы 8-9, особенно Притч. 8:22-31.
Но может ли речь идти здесь о некоем Божественном лице, отличном от личности открывающегося через всю священную историю JHWH, Бога Израилева? Такое предположение совершенно невозможно: среда, в которой возникла книга Притчей, была строго монотеистической... Основной принцип Второзакония: «Слушай, Израиль, JHWH, Бог наш, JHWH един есть» (Втор. 6:4).
Здесь непременно нужно помнить, что Ветхий Завет есть сень и гадание. Эта характеристика Ветхого Завета довольно точна.
Оно имеет в виду, что Ветхий Завет одновременно имеет и понятное законченное значение, объяснимое из себя самого, и направлен к высшему откровению Нового Завета (как гадание, то есть предчувствие).
Как новозаветное откровение того, что прикрыто тайной в Книгах Премудрости, нужно понимать слова ап. Павла о том, что Христос есть «Божия сила и Божия премудрость» (1 Кор. 1:24).
В борьбе с арианством святые отцы (св. Афанасий Великий) использовали этот текст для обоснования догмата о боговоплощении, точнее, о божественной природе Иисуса Христа. А в литургике Притч. 9:1-11 нашли себе широкое применение как паремия всех Богородичных праздников.
Но этот триадологический смысл, для поиска и выяснения которого отцам Церкви пришлось приложить столько усилий (на это уходили годы, даже века) и даже творить новые термины (например, взятый из греческой философии термин «ипостась», который приобрел свое классически догматическое значение далеко не сразу у самих святых отцов), нам теперь ясен ретроспективно, через призму святоотеческих прозрений, которые питают нашу веру, а не из самого текста Ветхого Завета. Текст книги Притчей можно рассматривать как сам по себе, и здесь он не может быть понят как прямое, открытое свидетельство о Премудрости - ипостаси Святой Троицы, так и в русле истории божественного откровения, которые шло по возрастающей, для того чтобы наконец раскрыться в Иисусе Христе.
Как ни парадоксально на первый взгляд, но именно строгий, абсолютный монотеизм (Втор.), в среде которого возникли тексты Премудрости, и привел к их появлению.
«... Именно строгий монотеизм творит церемониал метафизической учтивости, воспрещающей фамильярность. В более ранние, наивные времена можно было говорить о явлении и речи Самого JHWH; позднее та же ситуация описывается так, что является и говорит «вестник/ангел JHWH», и сколько бы сравнительное религиоведение ни говорило о персидских истоках еврейской ангелологии, сам смысл такой замены вытекает из логики монотеизма, иначе того, что Библия называет «страхом Божиим». В силу этой же логики благословляют не Самого Господа, но Его «Имя», говорят не о Нем Самом, но о Его «Славе»... Мотив привилегированного Творения как инструмента Творца приводит к доктрине о вещах, сотворенных прежде сотворения мира: эти сущности - творения в их отношении к Творцу, но как бы изъяты из суммы всего остального Творения...» [91]
К этим библейским понятиям особых Творений - посредников между Творцом и всем Творением - христианская церковь прибавила еще одно: сама Церковь, «созданная прежде солнца и луны» (II послание Климента Римского к коринфянам) [92].
Но вернемся к Премудрости. Можно сказать, что для ветхозаветного Израиля она - то проявление Бога, та сторона Его сущности, которая и обращена к миру. Он сотворен ею, она участвует в его истории. В рамках Ветхого Завета точнее было бы сказать здесь даже не обо всем мире, но опять же об Израиле.
Именно здесь, наконец, и смыкается литература Премудрости с главным пафосом проповеди пророков о Присутствии Бога в Израиле. Премудрость Божия и есть это Присутствие. Но это - тема других текстов Премудрости, более поздних, чем Притч. Например, сама Премудрость говорит: «Создатель всех повелел мне, и Произведший меня указал мне покойное жилище, и сказал: Поселись (κατασκήνωσον [93]) в Иакове, и приими наследие в Израиле» (Сир. 24:8-9).
Еще более красноречивый текст, также относящийся к литературе Премудрости: Вар. 3:36 - Вар. 4:4.
«Как "образ" и "прообразование" Премудрость относится к тайне встречи Творца и Творения. "Страх Божий", который есть начало Премудрости, есть адекватный ответ на близость трансцендентного Бога: ни имманентное, ни только-трансцендентное не могли бы внушить такого страха. Страх возникает лишь в парадоксальной ситуации присутствия Трансцендентного» [94].
Речь идет об отождествлении Премудрости и Закона, дарованного Богом Израилю. Вар. 3:38 и имеет в виду эту Премудрость - Закон, данный Израилю. Известно, как толкуется этот стих в христианской гимнографии, поэтому в русском переводе и стоит «Он».
Этот текст (Вар. 3:9 - Вар. 4:4) «знаменует закрепление позиций израильского партикуляризма, благодаря отождествлению Хохмы и Торы. Хохма же, как и Моисеев закон, становится, таким образом, привилегией одного только богоизбранного Израиля» [95].
