2. В ереси Нестория святой Кирилл увидел отрицание преискреннего и онтологического соединения во Христе Божества и человечества, отрицание единого Христа, рассечение Его на "двоицу Сынов". И против этого он прежде всего и обращается, показывая те разрушительные выводы, которые подобным рассечением предопределяются и навязываются в сотериологии. Прежде всего он подчеркивает "неизреченное сплетение" и единство.
И при этом разъясняет, что Сам Бог Слово является началом и сосредоточием этого единства - "мы говорим, что Само Слово, Единородный Сын, неизреченно рожденный из сущности Бога и Отца, Творец веков, чрез Кого все и в Ком все, на последок дней сих по благоволению Отца, принял семя Авраамово по писаниям, приобщился плоти и крови, т. е. стал человеком, принял плоть и сделал ее своею, родился плотью от Пресвятой Богородицы Марии".
Иначе сказать, воплощение есть явление и действие самого Бога, есть усвоение и восприятие Им человечества, - Бог Слово есть единственный действующий субъект в акте воплощения, Сам Логос родился человеком от жены... В Несториевом истолковании святой Кирилл увидел своеобразный докетизм, докетизм в отношении к Божеству, точно воплощение только умопредставляется, точно только в нашем синтезирующем восприятии объединяется двойство во Христе...
"Если, - рассуждает святой Кирилл, - Единородный Сын Божий, воспринявши человека от досточудного Давида и Авраама, содействовал его образованию (во чреве) святой Девы, соединил его с Собою, довел Его до смерти, и, воскресивши из мертвых, возвел его на небо и посадил его одесную Бога, то напрасно, как кажется, учили святые отцы, учим мы и все Богодухновенное Писание, что Он вочеловечился. Тогда вся тайна домостроительства, конечно, совершенно ниспровергается".
Ибо тогда выходит, что не Бог снисшел и истощил себя до рабьего зрака, но человек возвышен до Божественной славы и превосходства. Тогда движение снизу, а не сверху... Напротив, святой Кирилл все время настаивает, что Христос не есть "богоносный человек" (άνθρωπоς θεоφόρоς), носимый Бог или носящий Бога, но Бог воплотившийся... "Не человек воцарился в нас, но Бог, явившийся в человечестве"...
Единородный стал человеком, а не только воспринял человека... Слово стало человеком, и потому един Христос... В этом единство Его жизни и Его дела. И только поэтому оно спасительно. Христос жил, пострадал И умер, Как "Бог во плоти" (ώς Θεός έν σαρκί), а не как человек...
"Мы исповедуем, - писал Кирилл с собором к Несторию, - что самый Сын, рожденный от Бога Отца и Бог Единородный, хотя и бесстрастный по собственному естеству, плотью пострадал за нас, по Писаниям, и в распятом теле бесстрастно усвоил Себе страдания собственной плоти.
По благоволению Божию, Он принял смерть за всех, предав ей собственное тело, хотя по естеству Он есть жизнь и есть воскресение, - чтобы в собственной плоти, как в начатке, неизреченною силою поправ смерть, быть перворожденным из мертвых и начатком из умерших и открыть человеческому естеству путь к достижению нетления"...
Это не значит, что страдание переносится на Божество. Бесстрастие и неизменяемость Божественной природы для святого Кирилла самоочевидны, и в воплощении неизменяемое Слово осталось и пребыло таково, каково есть, было и будет, не перестало быт Богом. Но "домостроительно" Слово плоть бысть, - и страдания принадлежат "собственному человечеству" Слова, которое не существует обособленно или само по себе... Оно принадлежит не себе, но Слову.
Для святого Кирилла определяющим является понятие усвоения (ίδιоπόιησις), намеченное уже святым Афанасием. Единосущное нам, воспринятое от Девы, тело Христа в таком же смысле является собственным Слову, в каком каждый из нас говорит о своем теле (ίδιоν σώμα)... Понятие "усвоения" предваряет у святого Кирилла позднейшее учение о "воипостасности" человечества во Христе, развитое впоследствии Леонтием Византийским.
Бог Слово родился от Девы, Он дал Кровь Свою за нас и "усвоил Себе смерть Своей плоти"... При таком понимании становится не только допустимым, но и необходимым отрицаемое Несторием и его сторонниками наименование Святой Девы Богоматерью и Богородицею... Ибо родившийся от Девы был Бог вочеловечившийся, а не человек, извне присоединенный к Богу.
Святой Кирилл всегда резко и решительно отвергал аполлинаризм. Против Аполлинария он высказывался и до того, как его стали подозревать и обвинять в аполлинаризме. Уже в толковании на Евангелие Иоанна он подчеркивает "целостность" человечества во Христе и наличность у Него "души разумной", как субъекта скорби и немощей человеческих. И здесь же он отвергает всякое смешение плоти и Божества и всякое претворение плоти в Божественную природу.
Соединение Божества и человечества святой Кирилл всегда представляет "неслиянным" и "неизменным" (άσυγχύτως καί άτρέπτως) Слово плоть бысть, - не через преложение или применение, не чрез смешение или слияние сущностей, оύ κατά μετάστασιν ή τρоπήν... В своем знаменитом "втором письме" к Несторию святой Кирилл так исповедует:
"Мы не говорим, что естество Слова, изменившись, стало плотью, ни того, что Оно преложилось в целого человека, состоящего из души и тела. Но говорим, что Слово, по ипоcтаcи соединив с Собою тело, одушевленное разумною душою, неизреченно и непостижимо для нашего ума, стало человеком, сделалось сыном человеческим, не волею одною и благоизволением, не восприятием только лица (или "роли")...
Это мы представляем не так, что в сем соединении уничтожилось различие естеств, но Божество и человечество в неизреченном и неизъяснимом соединении пребыли совершенными (т. е. полными), являя нам единого Господа Иисуса Христа и Сына... Таким образом говорим, что Сущий и рожденный от Отца прежде веков по плоти родился и от жены, - не так, что Божественное естество Его приняло начало бытия во Святой Деве, и не так, что Он после рождения от Отца имел нужду родиться от Нее.
Ибо безрассудно и легкомысленно было бы говорить, что Тот, который прежде всех веков всегда пребывает со Отцом, еще имел потребность родиться, чтобы начать свое бытие. Так как Он ради нас и ради нашего спасения родился от Жены, соединив по ипоcтаcи (с Собою) естество человеческое, то поэтому и говорится, что Он родился плотью. Это не так, что прежде родился от святой Девы простой человек, а после сошло на Него Слово.
Но Оно, соединившись с плотью в самой утробе, родилось по плоти, усвоив себе плоть, с которою родилось. Таковым же мы Его исповедуем и в страдании и в воскресении: не говорим, что Слово Божие по самому естеству подвергалось ударам, язвам гвоздиным и прочим ранам, потому что Божественное естество, как бестелесное, не причастно страданию.
Но так как всем этим страданиям подвергалось Его тело, которое есть Его собственное, то мы и говорим, что Слово страдало за нас. Потому что Бесстрастный был в страдающем теле"...
Это исповедание по справедливости считают чуть ли не самым замечательным из творений святой Кирилла, по яркости и четкости мысли. Характерно здесь это резкое ударение на "усвоении", на том, что плоть была собственной Слову, и все, что претерпевал и испытывал Христос по человечеству, относится к собственному человеческому естеству Слова. Полнота человечества во Христе ничем не ограничена и не ущерблена. Но это - человечество Слова, а не особое человеческое "лицо".
И в этом смысле воплощенное Слово есть "единое с собственною плотью", - "Единый из двух", "из двух сущностей", "из двух различных", "из двух совершенных", - ώς έξ άμφоτέρων τών оύσιών ένα όντα...
Таким утверждением единства святой Кирилл разъясняет и защищает онтологическую действительность или "истинность" Воплощения. И руководится он при этом прежде всего сотериологическими мотивами. Святой Кирилл разъясняет и защищает истину опыта и веры, а не логическую схему, не богословскую теорию. И спорит он не столько против отдельных богословских формул.
Напрасно его обвиняли, что он придирается к словам и не хочет понять, что и Несторий, и другие "восточные" мыслили право, но выражали свою веру на другом богословском языке. Он именно утверждал, что они мыслили неправо и во всяком случае неточно, что "восточный" образ представления мешает точному восприятию единства Богочеловеческого лица и жизни. "Восточная" тенденция к "различению" прежде всего казалось ему опасной, и упорство "восточных" только оправдывало его подозрения.
Сам он не всегда находил и выбирал ясные и четкие слова, не всегда выражался осторожно и точно. В этом сказывается, что он ведет не столько богословский диспут, сколько прение о вере. Он исходит из созерцания, а не из понятий. В этом его сила. Именно сотериологическими мотивами всецело определяются по своему содержанию и его знаменитые "главы" или анафематизмы. На сотериологической почве ведет он их защищение против "восточных". В этом он верный продолжатель святого Афанасия.
