2. Возможность священного иконописания Дамаскин обосновывает из общего представления об отношении между духовным и вещественным невидимым и видимым, как раскрывается оно для нас в свете Воплощения. Иконоборчество и для него есть вид докетизма, нечувствие Богочеловеческой тайны, и в этом смысле некое до-христианское умонастроение... Бог, по чистейшей духовности естества Своего, не-видим, "беспределен" и потому "неописуем" и неизобразим, не имеет действительного образа в вещественном мире.
Нужно помнить, что περιγραφή означает сразу и "описание", и "ограничение", - отсюда упоминание о "беспредельности"... Однако, символически во всяком случае и невидимое описуемо в слове. Образ вообще есть "обнаружение и показание скрытого". И в этом смысле возможно видимое изображение невидимого, "так что телесный образ показывает некое бестелесное и мысленное созерцание".
Таковы были пророческие образы, сама Ветхозаветная Скиния ("образ всея твари", показанный на горе; срв. у Григория Нисского), Ковчег Завета и херувимы над ним, как предстоящие Богу. Бог являлся в образах в Ветхом Завете. И Авраам, Моисей, Исаия, и все пророки видели образ Бога, а не самое существо Божие. Купина Неопалимая есть образ Богоматери. Этот тип образов символичен.
И в самой твари есть некие естественные образы, показывающие нам (хотя и тускло) Божественные откровения (например, тварные аналогии Троичности). Поэтому вообще и возможна самая речь о Боге, хотя она всегда остается неточной и приблизительной, так как знание невидимого посредствуется в видимых знаках... Дамаскин различает несколько видов образа. Первый образ создал сам Бог.
Во-первых, Он родил Единородного, "Свой живой и естественный образ. неотличное начертание Своей вечности". Во-вторых, Он создал человека по образу Своему и подобию. Одно связано с другим. И Бог являлся в Ветхом Завете, "как человек" (срв. особенно видение Даниила).
"Не естество Божие видели тогда, но прообраз и изображение Того, Кому предстояло явиться ("типос" и "икону"). Ибо Сын и Невидимое Слово Божие намеревалось соделаться истинным человеком, чтобы быть соединенным с нашей природой и быть видимым на земле"...
Второй вид образа есть Предвечный Совет Божий о мире, т. е. совокупность образов и примеров ("парадигм") того, что создано и будет создано. Человек есть третий вид образа, "по подражанию". Затем Дамаскин говорит о пророческих образах, о тварных аналогиях ("ради слабости нашего понимания"), о памятных знаках и образах памяти.
"И закон, и все, что по закону, было как бы теневым предварением грядущего образа, т. е. нашего служения; а наше служение есть образ грядущих благ. А самая действительность, Горний Иерусалим, есть нечто невещественное и нерукотворное... И ради него было все: и то, что по закону, и то, что по нашему служению"...
Так вопрос о возможности иконописания Дамаскин приводит к основной проблеме явления и Откровения.
Отношение между видимым и невидимым существенно изменяется с пришествием Христа. "В древности Бог, бестелесный и не имеющий вида, никогда не изображался", говорить Дамаскин, и продолжает: "теперь же, когда Бог явился во плоти и жил среди людей, изображаем видимое Бога"... Бог явился и стал видим, а потому изобразим, - уже не только символически или показательно, но в прямом смысле описательного воспроизведения бывшего.
"Не естество Божие видели тогда, но прообраз и изображение Того, Кому предстояло явиться ("типос" и "икону"). Ибо Сын и Невидимое Слово Божие намеревалось соделаться истинным человеком, чтобы быть соединенным с нашей природой и быть видимым на земле"...
Второй вид образа есть Предвечный Совет Божий о мире, т. е. совокупность образов и примеров ("парадигм") того, что создано и будет создано. Человек есть третий вид образа, "по подражанию". Затем Дамаскин говорит о пророческих образах, о тварных аналогиях ("ради слабости нашего понимания"), о памятных знаках и образах памяти.
"И закон, и все, что по закону, было как бы теневым предварением грядущего образа, т. е. нашего служения; а наше служение есть образ грядущих благ. А самая действительность, Горний Иерусалим, есть нечто невещественное и нерукотворное... И ради него было все: и то, что по закону, и то, что по нашему служению"...
Так вопрос о возможности иконописания Дамаскин приводит к основной проблеме явления и Откровения.
Отношение между видимым и невидимым существенно изменяется с пришествием Христа. "В древности Бог, бестелесный и не имеющий вида, никогда не изображался", говорить Дамаскин, и продолжает: "теперь же, когда Бог явился во плоти и жил среди людей, изображаем видимое Бога"... Бог явился и стал видим, а потому изобразим, - уже не только символически или показательно, но в прямом смысле описательного воспроизведения бывшего.
"Не невидимое Божество изображаю, но изображаю виденную плоть Бога"... Израиль в древности не видел Бога, а мы видели и видим славу Господа, - "и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца" (Ин. 1:14)...
"Я видел человеческий образ Бога, и спасена душа моя. Созерцаю образ Божий, как видел Иаков, и иначе, и иначе: ибо он очами ума видел невещественный прообраз будущего; а я созерцаю напоминающее о Виденном во плоти"...
Таким образом, для Дамаскина иконописание обосновывается прежде всего в самом факте Евангельской истории, в факте Воплощения Слова, доступном и подлежащем описанию, - "все пиши, - и словом, и красками"... Эти два рода "описания" Дамаскин сближает.
"Образ есть напоминание. И что для обученных письменам книга, то для необученных изображение; и что слово для слуха, то икона для зрения, - мы мысленно с ней соединяемся".
И чрез то освящаем свои чувства: зрение или слух, - мы видим образ нашего Владыки и освящаемся через него. "Книги для неграмотных", это у Дамаскина означает не только то, что иконы заменяют для них речь и слово. Он устанавливает общий род для всякого "описания". Ведь и Писание есть "описание" и как бы словесное изображение "невидимого" и Божественного. Иконописание возможно так же, как и Писание, - чрез факт Откровения, чрез реальность видимых феофаний.
"Я видел человеческий образ Бога, и спасена душа моя. Созерцаю образ Божий, как видел Иаков, и иначе, и иначе: ибо он очами ума видел невещественный прообраз будущего; а я созерцаю напоминающее о Виденном во плоти"...
Таким образом, для Дамаскина иконописание обосновывается прежде всего в самом факте Евангельской истории, в факте Воплощения Слова, доступном и подлежащем описанию, - "все пиши, - и словом, и красками"... Эти два рода "описания" Дамаскин сближает.
"Образ есть напоминание. И что для обученных письменам книга, то для необученных изображение; и что слово для слуха, то икона для зрения, - мы мысленно с ней соединяемся".
И чрез то освящаем свои чувства: зрение или слух, - мы видим образ нашего Владыки и освящаемся через него. "Книги для неграмотных", это у Дамаскина означает не только то, что иконы заменяют для них речь и слово. Он устанавливает общий род для всякого "описания". Ведь и Писание есть "описание" и как бы словесное изображение "невидимого" и Божественного. Иконописание возможно так же, как и Писание, - чрез факт Откровения, чрез реальность видимых феофаний.
В обоих случаях "чрез телесное созерцание восходим к духовному"... Ветхозаветный запрет делать "всякое подобие", на который прежде всего и ссылались иконоборцы, имел в понимании Дамаскина временное значение и силу, был воспитательной мерой для пресечения склонности иудеев к идолопоклонству. Но теперь воспитание кончилось, и в царстве благодати не весь Закон сохраняет силу.
"Образа не видели", - "Твердо держите в душах ваших, что вы не видели никакого образа в тот день, когда говорил к вам Господь на горе Хориве из среды огня" (Втор. 4:12-15).
Дамаскин приводит этот текст и спрашивает: "что здесь таинственно показывается? очевидно, что, когда увидишь, как Бестелесный ради тебя стал человеком, тогда сделаешь изображение Его человеческого облика...". Невидимый Бог, действительно, неописуем и неизобразим. Но чрез Воплощение Он стал видим, и описуем, - "принял и естество, и объем, и вид, и цвет плоти"...
"Когда Невидимый сделается видимым во плоти, тогда изобразишь подобие Виденного. Когда бестелесный и не имеющий формы, не имеющий количества и величины, несравненный в виду превосходства Своей природы, Сущий в образе Божием, - когда Он примет зрак раба и смирится в нем, до количества и величины, и облечется в телесный образ, тогда начертай Его на доске; и возложи для созерцания Того, Кто допустил, что Его видели"...
И Дамаскин заключает: "и мы желаем созерцать Его черты"...
При этом, в силу ипостасного единства и "плоть стала Словом", так что "тело Бога есть Бог".
"Как соединенное с огнем делается огнем не по природе, но по единению, через горение и общение, так и плоть воплощенного Сына Божия"...
Стало быть, описание Христа под Его видимым и человеческим образом есть подлинное изображение самого Бога. Бог изобразим в собственном смысле только через Воплощение, но образ Воплотившегося есть образ Бога, а не только изображение тела. Дамаскин не развивает этой мысли подробно, но она прямо вытекает из его общих христологических предпосылок: восприятие человеческого в ипостась Слова есть обожение, и стало быть все человеческое Христа уже есть живой образ Божеского.
3. Против иконоборцев нужно было защищать не только иконописание, но еще более почитание икон и поклонение им (πρоσκύνησις). Если даже "описание" или "изображение" Бога возможно, дозволено ли оно, полезно ли? Дамаскин отвечает прямо, ссылаясь снова на Воплощение. Воплощение Слова освящает, как бы "обожествляет" плоть, и тем самым делает ее достопоклоняемой, - конечно, не как вещество, но по силе ее соединения с Богом.
"Не веществу поклоняюсь, но Творцу вещества, ставшему вещественным ради меня и благоволившему обитать в веществе и через вещество соделавшему мое спасение; и не перестану почитать вещество, чрез которое совершено мое спасение".
Это относится и к плоти Христа ("поклоняюсь багрянице тела"), и ко всему "остальному веществу, через которое совершилось мое спасение", - ибо и оно полно Божественной силы и благодати. Крест, Гроб, Голгофа, книга Евангелий, которая ведь есть тоже некая икона, т. е. изображение или описание Воплощенного Слова... Вещество (материя) вообще не есть что-либо низкое или презренное, но творение Божие. А с тех пор, как в нем вместилось невместимое Слово, вещество стало достохвальным и достопоклоняемым.
Дамаскин приводит этот текст и спрашивает: "что здесь таинственно показывается? очевидно, что, когда увидишь, как Бестелесный ради тебя стал человеком, тогда сделаешь изображение Его человеческого облика...". Невидимый Бог, действительно, неописуем и неизобразим. Но чрез Воплощение Он стал видим, и описуем, - "принял и естество, и объем, и вид, и цвет плоти"...
"Когда Невидимый сделается видимым во плоти, тогда изобразишь подобие Виденного. Когда бестелесный и не имеющий формы, не имеющий количества и величины, несравненный в виду превосходства Своей природы, Сущий в образе Божием, - когда Он примет зрак раба и смирится в нем, до количества и величины, и облечется в телесный образ, тогда начертай Его на доске; и возложи для созерцания Того, Кто допустил, что Его видели"...
И Дамаскин заключает: "и мы желаем созерцать Его черты"...
При этом, в силу ипостасного единства и "плоть стала Словом", так что "тело Бога есть Бог".
"Как соединенное с огнем делается огнем не по природе, но по единению, через горение и общение, так и плоть воплощенного Сына Божия"...
Стало быть, описание Христа под Его видимым и человеческим образом есть подлинное изображение самого Бога. Бог изобразим в собственном смысле только через Воплощение, но образ Воплотившегося есть образ Бога, а не только изображение тела. Дамаскин не развивает этой мысли подробно, но она прямо вытекает из его общих христологических предпосылок: восприятие человеческого в ипостась Слова есть обожение, и стало быть все человеческое Христа уже есть живой образ Божеского.
3. Против иконоборцев нужно было защищать не только иконописание, но еще более почитание икон и поклонение им (πρоσκύνησις). Если даже "описание" или "изображение" Бога возможно, дозволено ли оно, полезно ли? Дамаскин отвечает прямо, ссылаясь снова на Воплощение. Воплощение Слова освящает, как бы "обожествляет" плоть, и тем самым делает ее достопоклоняемой, - конечно, не как вещество, но по силе ее соединения с Богом.
"Не веществу поклоняюсь, но Творцу вещества, ставшему вещественным ради меня и благоволившему обитать в веществе и через вещество соделавшему мое спасение; и не перестану почитать вещество, чрез которое совершено мое спасение".
Это относится и к плоти Христа ("поклоняюсь багрянице тела"), и ко всему "остальному веществу, через которое совершилось мое спасение", - ибо и оно полно Божественной силы и благодати. Крест, Гроб, Голгофа, книга Евангелий, которая ведь есть тоже некая икона, т. е. изображение или описание Воплощенного Слова... Вещество (материя) вообще не есть что-либо низкое или презренное, но творение Божие. А с тех пор, как в нем вместилось невместимое Слово, вещество стало достохвальным и достопоклоняемым.
Поэтому вещественные образы не только возможны, но и необходимы, и имеют прямой и положительный религиозный смысл... Ибо "прославилось наше естество и преложилось в нетление"... Этим оправдывается иконописание и иконопочитание вообще, - иконы святых, как триумф и знак победы ("надпись в память победы").
"Посему и смерть святых празднуется, и храмы им воздвигаются, и иконы пишутся"...
В Ветхом Завете человеческая природа еще была под осуждением, и смерть считалась наказанием, и тело умерших нечистым. Но теперь все обновилось: "мы существенно освятились с того времени, как Бог Слово стал плотию и неслиянно соединился с нашей природой"... Человек усыновлен Богу, и получил нетление в дар. "Потому смерть святых не оплакиваем, но празднуем".
"Посему и смерть святых празднуется, и храмы им воздвигаются, и иконы пишутся"...
В Ветхом Завете человеческая природа еще была под осуждением, и смерть считалась наказанием, и тело умерших нечистым. Но теперь все обновилось: "мы существенно освятились с того времени, как Бог Слово стал плотию и неслиянно соединился с нашей природой"... Человек усыновлен Богу, и получил нетление в дар. "Потому смерть святых не оплакиваем, но празднуем".
И собственно святые не мертвые: "после того, как Тот, Кто есть Самая Жизнь и Виновник жизни, был причтен к мертвым, мы уже не называем мертвыми почивших в надежде воскресения и с верою в Него"... Они живы и с дерзновением предстоят пред Богом.
Взошла уже утренняя звезда в сердцах наших... И благодать Святого Духа неизменно соприсутствует в телах и душах святых, при жизни и по смерти, и в изображениях их и иконах, - благодать и действие (срв. их чудотворения). И человеческое естество превознесено выше ангельских чинов, ибо Богочеловек возседит на Отческом престоле...
"Святые суть сыны Божии, сыны Царствия, сонаследники Божии и сонаследники Христовы. Потому почитаю святых и сопрославляю: рабов, и друзей, и сонаследников Христа, - рабов по природе, друзей по избранию, сынов и наследников по Божественной благодати"...
Ибо они стали по благодати тем, что Он есть по естеству... Это победное воинство небесного Царя... Дамаскин различает разные виды поклонения. Прежде всего, служение (κατά λατρείαν), - оно подобает только Богу, но имеет разные типы и степени (рабское поклонение, от любви и восторга, в благодарность и т. д.). Иначе подобает чтить тварные вещи. Во всяком случае, только ради Господа. Так подобает чтить святых, ибо в них почивает Бог.
Взошла уже утренняя звезда в сердцах наших... И благодать Святого Духа неизменно соприсутствует в телах и душах святых, при жизни и по смерти, и в изображениях их и иконах, - благодать и действие (срв. их чудотворения). И человеческое естество превознесено выше ангельских чинов, ибо Богочеловек возседит на Отческом престоле...
"Святые суть сыны Божии, сыны Царствия, сонаследники Божии и сонаследники Христовы. Потому почитаю святых и сопрославляю: рабов, и друзей, и сонаследников Христа, - рабов по природе, друзей по избранию, сынов и наследников по Божественной благодати"...
Ибо они стали по благодати тем, что Он есть по естеству... Это победное воинство небесного Царя... Дамаскин различает разные виды поклонения. Прежде всего, служение (κατά λατρείαν), - оно подобает только Богу, но имеет разные типы и степени (рабское поклонение, от любви и восторга, в благодарность и т. д.). Иначе подобает чтить тварные вещи. Во всяком случае, только ради Господа. Так подобает чтить святых, ибо в них почивает Бог.
Подобает чтить все, что связано с делом спасения: гора Синай, Назарет, ясли Вифлеемские, святой Гроб, блаженный сад Гефсиманский, - "ибо и они вместилище Божественного действия"... Подобает почитать и друг друга, "как имеющих удел в Боге и созданных по образу Божию"... И такая честь восходит к источнику всякого блага, Богу...
Дамаскин не исчерпывает в своих словах вопрос о писании и почитании икон. Не все у него ясно вполне. Но позднейшие писатели шли именно за ним. И основные начала учения об иконах выражены были уже Дамаскиным: иконы возможны только по силе Воплощения, и иконописание неразрывно связано с тем обновлением и обожением человеческого естества, которое совершилось во Христе; отсюда и такая тесная связь иконопочитания и почитания святых, особенно в их священных и нетленных останках.
Дамаскин не исчерпывает в своих словах вопрос о писании и почитании икон. Не все у него ясно вполне. Но позднейшие писатели шли именно за ним. И основные начала учения об иконах выражены были уже Дамаскиным: иконы возможны только по силе Воплощения, и иконописание неразрывно связано с тем обновлением и обожением человеческого естества, которое совершилось во Христе; отсюда и такая тесная связь иконопочитания и почитания святых, особенно в их священных и нетленных останках.
Иначе сказать, учение об иконах имеет христологическое основание и смысл. Так было до Дамаскина, так рассуждали и его преемники...
