Для размышления

(1) Отрывок Ин. 7:53 - Ин. 8:11, где говорится о суде над женщиной, уличенной в прелюбодеянии, отсутствует в лучших греческих рукописях. Хотя многие (включая католиков) считают этот рассказ каноническим, боговдохновенным Писанием, он почти наверняка не вписывается в контекст Ин., несмотря на его возможную связь с Ин. 8:15, 46а. В некоторых рукописях этот рассказ помещается после Лк. 21:38 как продолжение коварных вопросов, заданных Иисусу перед арестом (Лк. 20:20-40). Возможно, это старый рассказ о милосердии Иисуса к грешникам (см. Папий в Евсевий, Церковная история 3.39.17), который существовал независимо от четырех Евангелий и не мог быть включен в них до тех пор, пока церковь не смягчилась в своем нежелании прощать прелюбодеяние (Пастырь Ерма, Заповедь 4.1). Этот фрагмент дает повод поразмыслить о взаимосвязи между Иисусовой традицией и учением церкви.

(2) В Нагорной Проповеди Мф. (Мф. 5:44) Иисус говорит: «Любите врагов ваших и молитесь за гонящих вас» (КП). Иоаннов Иисус, говоря «да любите друг друга» (Ин. 13:34; Ин. 15:12, 17), имеет в виду любовь к собратьям-верующим, детям Божьим, а о врагах здесь ничего не сказано. (Более того, Иоаннов Иисус не молится о мире (Ин. 17:9; см. 1 Ин. 5:16с)). Таким образом, Иисусова «новая заповедь» любви сужена до немногих и даже кажется сектантской. Однако, с другой стороны, любовь к ближним может быть самым сложным испытанием любви. Христиане могут молиться за нехристиан и заботиться о них, но при этом не любить своих собратьев. Печально, но факт: церкви яростно сражались друг с другом в миссионерских областях, где провозглашали любовь к тем, кто еще не верил в Христа! [699]

(3) Идут споры о сакраментализме Ин. Одна группа ученых находит в Ин. очень мало или совсем не находит ссылок на таинства (особенно крещение и евхаристию). Их точка зрения основана на отсутствии явных упоминаний о крещении (ср. Мф. 28:19; Мк. 16:16) и евхаристии (ср. Мк. 14:22-24 пар.). Отсюда тезис Бультмана о «церковном редакторе», которые добавил упоминания о таинствах, чтобы сделать его приемлемым для церкви. Противоположная трактовка: Ин. говорит о таинствах больше, чем синоптики. Получается около двадцати аллюзий или символических упоминаний о крещении и евхаристии в словах Иоанна о воде, хлебе, вине, обретении зрения и так далее [700]. Чтобы предотвратить слишком вольное использование воображения в поисках таких упоминаний, были предложены внешние критерии, например, необходимость проверять предполагаемые символические упоминания таинств в Ин. подобными контекстами НЗ, раннехристианских писаний и/или катакомбного искусства. И промежуточная трактовка: слова и дела Иоаннова Иисуса служат, скорее, пророческим предчувствием таинств, а не прямыми упоминаниями. Если оставить в стороне вопрос о крещальных/евхаристических толкованиях, Ин. считается самым сакраментальным писанием НЗ в более широком смысле. Иоаннов Иисус пользовался языком этого мира, говоря о реалиях мира, из которого пришел, то есть земное используется как символ небесного. На мой взгляд, такое широкое сакраментальное понимание Иоанновой символики склоняет чашу весов в сторону того, что в Ин. нужно видеть и конкретные символические упоминания о крещении и евхаристии.

(4) Выше было предложено двоякое толкование Хлеба жизни: откровение Иисуса и плоть и кровь Иисуса. В Лк. 24:27-35 говорится о двух способах узнавания воскресшего Иисуса: толковании Писаний и преломлении хлеба. Это может быть зарождением формата литургической службы, столетиями питавшей христиан: службы слова (чтения и проповеди Писаний) и службы таинства (евхаристии). Церкви иногда расходились в вопросе о том, чему отдать предпочтение, но часто идеалом было включение и того и другого в воскресную службу. Читателям стоит подумать над собственным опытом церковной жизни (особенно если за последние десятилетия произошли какие‑то изменения) и посмотреть, как на самом деле соблюдается этот баланс [701].

(5) Как я заметил выше, изучение истории Иоанновой общины и обсуждение источников и композиции Ин. не означает экзегезу в смысле выяснения, какую мысль автор хотел донести до своих читателей. Возможно, я уделил слишком много внимания вопросам контекста и слишком мало - тому, как Евангелие помогает читателю поверить, что Иисус - Мессия, Сын Божий, и тем самым обрести жизнь во имя Его (Ин. 20:31). Климент Александрийский называл Ин. «духовным Евангелием». Многое в Ин. подтверждает такой взгляд, например, учебная в своей простоте картина, показывающая, как через рождение в воде и Духе верующие получают жизнь Божью и как через плоть и кровь Иисуса эта жизнь питается и поддерживается; драматургический акцент на индивидуальном контакте с Иисусом; обобщающая роль таких фигур Ин., как слепорожденный или самаритянка, олицетворяющих различные виды реакции на Иисуса; речь о любви, связывающей верующих с Иисусом, как любовь связывает Сына с Отцом; пребывание Параклета, через которого Иисус остается доступным; важность ученичества, в котором каждый может принять участие. Для Ин. нет «граждан второго сорта» среди истинных верующих. Все они - дети Божьи во Христе.