Единство и последовательность Ин.

Если оставить в стороне вопрос об источниках, которыми пользовался Ин., остается вопрос, можно ли считать Ин. единым и связным целым. Между частями Ин. есть резкие переходы (называемые апориями). Так например, глава 4, с минимальным переходом, заканчивается в Галилее, глава 5 описывает Иисуса в Иерусалиме, а в главе 6 Иисус снова оказывается в Галилее. По мнению некоторых ученых, следовало бы изменить порядок следования глав на «4, 6, 5» на том основании, что исходный порядок был нарушен. По поводу реконструкции порядка следования глав написаны комментарии [675]. Однако предложения по изменению порядка сталкиваются с серьезными трудностями. Во-первых, не существует рукописей, которые подтвердили бы справедливость какого‑нибудь из таких изменений, и все теории, согласно которым страницы Ин. были случайно перепутаны, основаны на домыслах. Во-вторых, порядок, получаемый в результате перестановки, также чреват проблемами, если только не менять слова. Например, хотя порядок «4, 6, 5» и логичнее с географической точки зрения, переход от конца главы 5 к главе 7 нелогичен. В-третьих, такие перестановки основаны на домыслах о том, что должно было интересовать евангелиста. Однако Иоанн предоставляет нам очень схематический рассказ о служении Иисуса и не заботится о переходах, если только они не несут какой‑то богословской нагрузки (например, тщательно соблюдаемая последовательность дней в главах 1-2). В серии праздников (главы 2, 5, 6, 7 и 10), которая служит обрамлением для служения Иисуса, евангелист уделяет мало внимания тому, как много времени проходит между отдельными праздниками. Кто‑то дорабатывал Ин. до его окончательной формы, и (если только мы не предположим его некомпетентность) этот человек вряд ли оставил бы без внимания очевидно нарушенную последовательность, если бы считал ее важной.

И все же нельзя отрицать существование определенных проблем с переходами, которым необходимо предложить какие‑то объяснения. Самый яркий пример - относительно ясное окончание Евангелия в Ин. 20:30-31, где автор признает, что есть и другой материал, который он мог бы включить в сочинение, но не сделал этого. Наличие еще одной главы (21) и еще одного окончания (Ин. 21:24-25) говорит о возможности того, что после завершения ранней версии Евангелия (но перед тем, как любая из сохранившихся редакций получила распространение) кто‑то сделал дополнения к ней. По всей видимости, это был не тот, кто сочинил раннюю версию, а потом решил добавить к ней свои запоздалые мысли, потому что этот человек без труда мог поместить материал главы 21 выше заключения, которое он сам ранее сделал в Ин. 20:30-31 [676]. Таким образом, современная версия Евангелия считается произведением двух человек: автора, написавшего основную часть, и редактора, позже сделавшего дополнения.

Какой, в рамках этой теории, могла быть цель редактора, и как он работал? Бультман, который относил за счет редактуры значительные фрагменты Евангелия, создал образ «церковного редактора». Согласно теории Бультмана, писание, оставленное евангелистом, было слишком радикальным в своем богословии. Для того чтобы сделать его приемлемым для широких масс верующих, некий цензор добавил к нему фрагменты. Например, к несакраментологическому тексту «церковный редактор» добавил ссылки на крещение в Ин. 3:5, на евхаристию в Ин. 6:51-58 и на оба таинства в Ин. 19:34-35. К евангелию, в котором последние вещи (приход с неба, суд, вечная жизнь) понимались как уже реализованные в служении Иисуса, «церковный редактор» добавил тему Страшного суда (Ин. 5:28-29; Ин. 12:48). Однако гипотеза о таком цензоре отдает современным мировоззрением, которое руководствуется моделью тезис-антитезис. Делать такое предположение в рамках теории о существовании редактора нет особой необходимости.

Гораздо более вероятно, что человек, взявший на себя труд дополнить сочинение евангелиста, был согласен с ним по существу и придерживался того же направления мысли. Более того, стиль предполагаемых добавлений демонстрирует уважение к уже написанному и нежелание нарушать сложившуюся композицию. Об этом говорит, например, то, что рассказ о явлениях воскресшего Иисуса (глава 21) помещен после уже существующего заключения в Ин. 20:30-31, и тщательно продуманная структура рассказа о явлениях в главе 20 не нарушена. Есть несколько возможных видов материала, который мог быть добавлен редактором:

(1) Пропущенный материал. В Ин. есть несколько указаний (Ин. 20:31; Ин. 21:25) на более обширную традицию, которая в Евангелие не вошла. О чем‑то евангелист мог не знать, что‑то могло не соответствовать его целям, например, явления в Галилее.

(2) Дублеты. В окончательной форме Ин. есть немного отличающиеся друг от друга наборы, по существу, одних и тех же слов Иисуса. Например, Ин. 3:31-36 (где почему‑то нет ясного указания на личность говорящего), по-видимому, дублирует сказанное в Ин. 3:7,11-13, 15-18. Некоторые части Ин. 16:4-33 (того, что говорилось на Тайной вечере, значительно позже указания в Ин. 14:31 на уход Иисуса) близко повторяют темы, уже затронутые в главе 14, а Ин. 6:51-58 повторяет изложенное в Ин. 6:35-51а.

Почему редактор мог добавить этот материал к сочинению евангелиста? Рассуждать нужно исходя из характера предполагаемых дополнений. Одни добавления существенно не выделяются по тону или акцентам и могли быть внесены просто потому, что этот материал существовал в традиции, и редактор не хотел, чтобы он был утерян. Некоторые из предполагаемых добавлений отражают другой богословский взгляд, что можно объяснить изменением точки зрения общины по прошествии какого‑то времени. Например, в Ин. 6:51-58 говорится о евхаристическом аспекте Хлеба жизни, в дополнение к аспектам божественного откровения и учения в Ин. 5:35-51а. Не следует утрировать это до степени исправления, сделанного церковной цензурой, ибо символические упоминания о евхаристии уже были выше, в рассказе об умножении хлебов (Ин. 6:1-15), который служит основой для беседы о Хлебе жизни. Диалог в Ин. 21:15-17, где на Симона Петра возлагаются пастырские обязанности, вероятно, был включен для оправдания появления человеческой пастырской власти в общине, до этого воспринимавшей Иисуса как единственного пастыря. (Некоторые считают, что это появление вызвано расколом, заметным в 1 Ин.) Однако не факт, что в тех случаях, когда мотивы редактора определялись обстоятельствами дальнейшей истории общины, сам добавленный материал был обязательно сочинен позднее. Высказывания о том, какой именно будет мученическая смерть Петра (Ин. 21:18), и о том, что любимый ученик, возможно, не умрет (Ин. 21:23), настолько туманны, что они явно предшествовали смерти этих людей. В некоторых случаях редактор мог возродить и включить в текст старую традицию.

Однако, справедлива теория редактора или нет, она в лучшем случае объясняет лишь некоторые черты Евангелия в той форме, в которой оно дошло до нас.