Глава 15. Книга Даниила и апокалиптическая литература

Книга Даниила является единственной в своем роде в ВЗ: еврейская Библия помещает ее среди «писаний» (ketubim), после книги Есфири и первой книги Ездры, т. е. относит к позднему периоду, тогда как греческая традиция LXX отводит ей место после Иезекииля, т. е. среди пророков (nebiim). Такое различие в определении ее места в какой-то степени можно объяснить различи­ем обусловивших этот выбор традиций, а также многочисленными редакциями-переизданиями, в конечном счете и определившими современный облик книги. Как бы то ни было, по-видимому, современный композиционный синтез, как свод древних преданий еврейских общин Вавилонии и свидетельство/апология той группы, которую каким-то образом можно связать с движением асидеев (благочестивых, см. 1 Мак. 2:28-38, 42-43), можно датировать 164 г. до Р. Х.

Исторический период

Чтобы понять книгу Даниила и поднимаемую в ней проблематику, чтобы по­стичь все экзистенциальные вопросы, которые она содержит, и ответ веры, ко­торый она дает, чтобы преодолеть трудности апокалиптического языка, кото­рым изложена ее главная мысль... нужно обратить внимание на особенности от­резка времени от изгнания до периода Маккавеев (II в. до Р. Х.).

Завоевание Вавилонии Киром (539 г. до Р. Х.) теоретически кладет конец ва­вилонскому изгнанию евреев. Кир, который не прибег ни к какому насилию в Вавилонии и позаботился о ее храмах, должен был проявить не меньше снис­ходительности и по отношению к изгнанникам. Хотя мы располагаем на сей счет лишь библейскими документами, следует все же признать, что именно Кир дал разрешение на восстановление Иерусалимского храма (Езд. 6:3-5), а также вернул предметы культа, присвоенные Навуходоносором (Езд. 1:7-11). Однако несмотря на то, что некий Шешбацар получил на сей счет от персидских влас­тей известное поручение, храм не был восстановлен (см. Езд. 5:15). Объяснение этой неудаче можно найти и в том, что сами изгнанники, получившие с 538 г. разрешение вернуться в Иерусалим, не слишком к тому стремились.

После смерти Кира (530) и падения царства Камбиза (530-522), завоеванного Египтом, вплоть до царствования Дария I (522-486), активная община в Иеруса­лиме так и не появится. И в самом деле, лишь около 522 г., благодаря усилиям одного из наследников Давида, Зоронавеля, а также священника Иешуи, возвра­щается значительная группа изгнанников.

Между 520 и 518 гг. пророки Аггей и Захария пробуждают в народе стремление восстановить Иерусалимский храм и возрождают мессианские настроения вокруг личности Зоровавеля. Дарий I, несмотря на все противодействия, подтверждает решения Кира и оказывает со­действие восстановлению святилища. И в 515 г. происходит освящение нового храма. Зоровавель, конечно, царем не признан, но еврейская община получает возможность отныне и впредь жить и объединяться вокруг восстановленного храма. В управлении этой общиной все более заметную роль начинают играть священники.

После 515 г. мы располагаем весьма скудными сведениями о жизни иеруса­лимской общины в период царствования Дария I и Ксеркса (486-465). Положе­ние ее ненадежно. И в самом деле, иерусалимские иудеи становятся объектом жалоб со стороны проживающих в Самарии представителей власти. Их нападки становятся особенно острыми в период царствования Артаксеркса (464-424). Этот персидский царь повелевает прекратить восстановительные работы, и вла­сти Самарии, весьма довольные исполнением своего желания, выполняют это приказание (Езд. 4:17-23). Однако события вновь принимают благоприятный оборот, когда персидский царь посылает в Иерусалим Неемию, снабдив его широкими полномочиями.

Неемия - иудей, занимавший видное положение в административном центре персидской империи Сузе. В 445 г. он принимает посольство иудеев, возглавля­емое его братом Канани. Последнему поручено добиться от царя пересмотреть решение, принятое в 448 г., препятствовавшее восстановлению стен Иерусали­ма. Таким образом, Неемии приходится выступать в роли посредника между этим посольством и царем. Ему удается добиться от Артаксеркса I разрешения поехать в Иерусалим с официальной миссией, чтобы возобновить вожделенное строительство.

Приехав на место, Неемия сталкивается с противодействием Санаваллата, губернатора Самарии, а также Товия Аммонитского и Гешема Арави­тянина. Во время этой своей первой миссии (445-433) Неемия добивается вос­становления стен (Неем. 2:11 - Неем. 4:17; Неем. 6:1-6), заселяет Иерусалим (Неем. 7:4-5; Неем. 11:1-2), содействует организации общины. Вторая миссия Неемии состоялась в 430 или 428 г. В ходе нее он также принимает разнообразные решения, о которых говорится в кн. Неем. гл. 13.

Иудея того времени - это мелкая провинция персидской империи, которой управляет губернатор. Однако во взаимоотношениях общины с жителями Сама­рии в религиозном плане возникают трения. В 398 г., в царствие Артаксеркса II (404-339), в Иерусалим приезжает священник Ездра (следует учесть, что дати­ровка его миссии является спорной). Он должен официально восстановить дей­ствие государственного закона по отношению ко всем, кто принимает Бога Из­раиля (Езд. гл. 7).

Подобное решение со стороны персидских властей вписывается в политику монархов-ахеминидов, которая оказывается одновременно и завоева­тельной, и терпимой по отношению к традициям каждого из народов империи. Закон, восстановленный Ездрой, является законом Божиим и в то же время за­коном царским (Езд. 7:26). Он соответствует, по-видимому, Торе, или Пятикни­жию, составляющему первую часть еврейской Библии. Относительное спокой­ствие провинции Иудеи будет потревожено при последних персидских царях с приходом Александра Великого (336-323).

В 333 г., разгромив войско Дария III под Иссой, берегом Средиземного моря он направляется на юг. По пути покоряет все города побережья, кроме Тира, который подвергает осаде на море и на суше (332). Палестина меж тем сама признает себя побежденной. В какой-то степени оказывается важной следующая деталь: в благодарность губернато­ру Самарии, оказавшему ему поддержку при осаде Тира, Александр дает разре­шение самаритянам построить свой храм на горе Гаризим.

Разрешение это, приведшее в 328 г. к созданию храма на Гаризиме, ознаменует разрыв между иудеями и самаритянами. После осады Газа и завоевания Египта Александр воз­вращается в Палестину, где подавляет восстание самаритян, затем поворачива­ет войско против Дария III и разбивает его при Арбелах. Там он и добивается той решающей победы, которая означает конец персидской империи.

В 323 г. в Вавилонии Александр внезапно умирает. А поскольку он не остав­ляет наследников, власть переходит в руки его полководцев «диадохов» (Птоле­мея, сына Лага, Селевка и Лакомедонта). Наследники Александра оказались втянуты в игру, ставкой в которой были Сирия и Палестина. Если упростить картину и не вдаваться в детали их споров и притязаний, то можно сказать, что Палестина между 323 и 200 гг. окажется во власти Лагидов, властвующих в Египте. Начиная с 205 г. Палестина переходит под власть Селевкидов, царст­вующих в Вавилонии и Сирии.

Однако если Антиох III (223-187) занимает по отношению к Иерусалиму и его храму либеральную позицию, Антиох IV Епифан (175-164) начинает преследовать иудеев за их вероучение. И в 1б7 г. даже издает указ о запрещении иудейского культа. Политика царя развязывает вос­стание Маккавеев, зачинщиком которого становится жрец Маттафия с сыновья­ми (Иудой, Ионафаном и Симоном). Мучительная смерть Антиоха IV будет связана с его нападками на Иерусалимский храм и сочтена за Божию кару.

Этот небольшой исторический экскурс позволяет увидеть обычные черты, отличавшие общину после изгнания, а также те ее ценности, которые и обус­ловили конфликт с политикой Антиоха IV: особую роль храма и культа (в усло­виях жесткого, неподвижного, чуждого истории сакрального порядка), роль свя­щеннослужителей и закона (ср. суббота, обрезание, запрещение смешанных браков), рождение священной книги.

Библейские апокалиптические сочинения

В такой историко-теологической обстановке и зарождается библейская апо­калиптическая традиция. С точки зрения истории она представляет собой мост между второзаконническим пророчеством и христианством. Можно даже ска­зать, что иудейская апокалиптическая литература представляет собой новый синтез премудрости и пророчеств. И в самом деле, разные исследователи пола­гают, что апокалиптические сочинения являются как бы продолжением, даль­нейшим распространением пророчества: они представляют собой антитезу про­роческого типа легалистической тенденции, находящей свое наиболее полное выражение в фарисействе.

И все же Жакоб считает, что пророчество - явление слишком богатое, чтобы довольствоваться только одним наследником: мудрецы и ученые законники тоже получили свою часть наследия пророков. Однако апо­калиптическая традиция и здесь занимает особое место, поскольку в ней при­сутствуют все без исключения существенные элементы пророчества. Пророки и апокалиптики были визионерами, поскольку были людьми веры. Сама концеп­ция истории (у пророков) была ориентирована на будущее и включала в качестве обязательного компонента представление о конце. Следовательно, говорит Жакоб, поздним явлением является не сама эсхатология, но ее вторжение в те­ологию и ее интеллектуальная разработка. Чтобы доказать связь апокалиптиче­ской идеи с пророчеством, Жакоб совершает целый исторический экскурс.

Другие авторы, в особенности фон Рад, усматривают в апокалиптическом те­чении дальнейшее развитие премудростной литературы. Фон Рад определяет его как последнюю актуализацию мотивов и методов древности. Не вся премудростная традиция получает продолжение в апокалиптической литературе, но лишь некоторые ее разделы, прежде всего наука толкования снов, а также учение об оракулах и знаках. Нередко отмечают, что представители этой традиции получа­ют то же воспитание, что и мудрецы (ср. Дан. 2:48; Дан. 1:3, 17 и т. д.). К тому же до­бавляют, что между апокалиптической традицией и пророчеством есть противо­речие, поскольку она является детерминистской и заключает в себе отрицание истории, зато эти же аспекты являются типичными для премудростной традиции!

Не претендуя на то, чтобы рассудить спор столь разных толкований, обра­тим внимание на то, что пишет по этому поводу К. Кок, изображающий апока­липтическую литературу как историческое течение:

- в сочинениях писателей-апокалиптиков преобладает лихорадочное ожида­ние внезапного всеобъемлющего изменения всех человеческих отношений;

- конец предстает у них как космическая катастрофа неслыханного размера (пессимизм?);

- конечный период тесно связан с прошлой историей человечества и космоса (детерминизм?);

- земная история, понятная всем людям, находится в неразрывном взаимо­действии с невидимой потусторонней историей, познать которую с помощью апокалиптических средств дано лишь избранным, мудрецам (а также ангелам и бесам);

- когда пройдет катастрофа, воссияет новое спасение, изображаемое как всеобщий рай;

- переход от состояния гибели к окончательному спасению изображается как результат указа, исходящего от Господня престола (дуализм?);

- нередко вводится посредник, облеченный царскими полномочиями (роль которого как бы помочь приблизиться к трансцендентальному Господу).

Если мы хотим получить представление об этой проблеме в целом, то мож­но сказать, что целью апокалиптического течения было внушать надежду и по­буждать к постоянству в трудные времена, твердо веруя, что вся история в ру­ках Господа. Следовательно, то была цель увещательная, причем само увеща­ние подкреплялось уверенностью, что перемена ситуации уже близка.

Литературные формы апокалиптической литературы

Художественный строй апокалиптической литературы характеризуется мно­гими элементами. Использование чужих имен, нетерпеливое ожидание конца истории и точные расчеты, связанные с определением его времени, широта и фантастический характер повествования, общая историческая и космическая перспектива, символика чисел и эзотерический язык, ангелология и надежды, возлагаемые на то, что скрывается по ту сторону...

Псевдогамия, имеющая место и в премудростных сочинениях,- это способ, благодаря которому пишущий, чтобы придать особую цену своей мысли, при­писывает ее другому, знаменитому персонажу, это и способ подтвердить созву­чие своей мысли размышлениям прошлого.

Использование же символики объясняется, с одной стороны, стремлением неповрежденно передать Божию мысль, а с другой, - необходимостью считать­ся с историческими реалиями. Отправным моментом апокалиптической симво­лики является сон как способ вступления в контакт с божеством, однако такой способ, который нуждается в толковании. По мере своего развития сон превра­щается в видение, и тогда появляется ангел-толкователь. Содержание видений нередко выражается языком космических потрясений и разного рода символи­кой (символикой животных, форму которых принимают боги, арифметическими и хроматическими символами).

Используя совокупность этих элементов, апокалиптический стиль сумел пе­редать столкновение положительных и отрицательных сил (основная апокалип­тическая тема) и тот особый пафос, который характеризует апокалиптические ситуации.

Смысл апокалиптической литературы

Если попытаться передать смысл апокалиптических сочинений в нескольких словах, то можно сказать, что первой их целью является интерпретация исто­рии не столько в ее материальности, сколько на наивысшем уровне - с точки зрения Божиего промысла. Мы могли бы повторить вслед за Делькором: «Речь тут идет о предугаданной истории, об истории, доведенной до ее предела, ис­тории, насыщенной содержанием, в конечном счете об единой истории».

Эта история диалектически осуществляется в столкновении добра и зла (апокалиптический дуализм). Здесь есть дуализм космический и исторический, а также параллелизм мира ангелов и бесов.

Столкновению этому суждено пережить смену разных периодов, однако в конце концов положительные силы окончательно возьмут верх (тогда как их противников ждут суд, поражение, огонь...). Будет решительно покончено со смертью, болезнями, тяжким трудом, преследованиями...

Следовательно, цель апокалиптического послания весьма практична: помочь верующему пережить «апокалиптические» обстоятельства в уверенности, что близка перемена положения. Известному пессимизму истории (!) противостоит оптимизм веры. При этом результат достигается не благодаря тому, что из од­ной эпохи рождается другая, а как бы с помощью нового сотворения. В этом смысле апокалиптическое течение выходит за пределы истории...