Книга Бытия. XI, 4
При рассмотрении общественного строя Месопотамии бросается в глаза тот факт, что стратификация общества была четко обусловлена экономическим статусом - это не относилось, разумеется, к царю, занимавшему особое положение, и к рабам, которые во все периоды были немногочисленны и находились в собственности у частных лиц.
Однако в ряде случаев - применительно к отдельным регионам и периодам иноземных влияний - это утверждение потребует некоторых уточнений. Следует особо отметить отсутствие класса воинов, нередко возникающего в результате иностранных завоеваний. В Вавилонии на исходе II тысячелетия до н.э. отношения, напоминающие «феодализм», существовали только между лицами, находившимися на царской службе.
Более того, для ученых людей и жрецов тоже не было специального статуса (если не считать таковым саму принадлежность к святилищу), и мы не знаем ни о каких конфликтах между священнослужителями и мирянами. Ниже мы расскажем подробнее о положении царя и остановимся в этой связи на различиях между Вавилонией и Ассирией.
Социальная структура
Существовала определенная разница между рабами, принадлежавшими частным лицам, и сервами, которыми владели «великие организации» - дворец и храм. Рабы частных лиц либо рождались в доме господина, либо покупались им, либо - что случалось не часто - в рабов обращали военнопленных, которых распределяли между воинами в качестве добычи. Иногда рабами становились несостоятельные должники, их жены и дети. Ввозились и чужеземные рабы - главным образом рабыни, ценившиеся за искусность в ремеслах и другие качества.
Рожденные в доме рабы, как и рабы - уроженцы Вавилонии, по-видимому, были на особом положении, по крайней мере в старовавилонский период. Мы не знаем, существовали ли законы, защищающие рабов от дурного обращения со стороны хозяев. Сравнительно редко упоминаются и беглые рабы [1].
Обычай усыновления рабов (такой раб должен был позаботиться о своем хозяине в старости и похоронить его надлежащим образом, за что и получал свободу) заставляет предположить, что отношения между рабом и владельцем основывались на доверии и взаимных обязательствах. Это явственно подтверждается и использованием терминов «хозяин» и «раб» в религиозной литературе, где они выражают аналогичный характер взаимоотношений между человеком и божеством. Клеймение рабов в ранние периоды было редким явлением: им только брили головы особым образом. Исключение составляли рабы, постоянно убегавшие от хозяев.
Символом зависимого положения в некоторых областях были оковы, которые рабы должны были носить, находясь за пределами дома владельца. Из старовавилонского Кодекса Хаммурапи и среднеассирийских текстов нам известно, что на юридическое положение раба существенно влияло его происхождение местное или иноземное [2].
В нововавилонский период часто упоминаются рабы, на тыльной стороне ладони которых было выжжено имя владельца, а случаи усыновления рабов становятся чрезвычайно редкими. Все это, вместе взятое, указывает на изменившийся характер взаимоотношений хозяев и рабов. Из текстов нововавилонского периода мы знаем, что рабам часто разрешалось работать на стороне, при условии что они будут платить ежемесячный оброк серебром (mandattu) своему владельцу. Хозяева часто отдавали рабов в обучение доходным ремеслам, чтобы таким образом поднять их ценность и, следовательно, собственное богатство.
Частные хозяйства располагали только небольшим числом рабов. Это объясняется, с одной стороны, особенностями взаимоотношений господина и раба, с другой отсутствием заинтересованности в расширении домашнего производства, характерной для жителей греческих городов. Промышленного типа производство на древнем Ближнем Востоке наблюдается лишь в крупных хозяйствах - дворцовых или храмовых.
Горожане Месопотамии не располагали рынками для сбыта товаров, производившихся рабами в доме господина, - таких, как предметы одежды, плетеные корзины, гончарные изделия, - и, по-видимому, не нуждались в подобных рынках. Причины такого положения до сих нор неясны. Что касается лиц, называемых в документах царскими или дворцовыми рабами, их статус, очевидно, был совершенно иным. О них речь пойдет ниже, когда мы будем рассматривать положение граждан, пользовавшихся ограниченной свободой.
Отношения между свободными гражданами Месопотамии и их ближайшими родственниками известны достаточно хорошо, но за пределами семейных взаимоотношений мы располагаем лишь скудными сведениями. Благодаря многочисленным юридическим документам от шумерского до селевкидского периода мы знаем о правах и обязанностях индивида как отца или сына (родного или приемного), брата (из упоминаний в завещаниях) или мужа (из брачных договоров и документов о разводах).
Оттуда же мы получаем информацию о местных особенностях, исторических изменениях, а также о приспосабливании юридических норм к специфике местных социальных отношений. Хотя большинство юридических аспектов семейных отношений изучено досконально, многие проблемы, касающиеся месопотамской семьи, все еще не исследованы. Аккадская терминология родства в этом смысле почти не помогает. Шумерская свидетельствует о большей сложности родственных отношений, но мы знаем еще слишком мало, чтобы проводить убедительные сопоставления или исследовать влияние на семью более древних обычаев.
В целом можно утверждать, что семейная ячейка в аккадской Месопотамии была невелика и строго ограниченна, хотя в самый ранний период (а в некоторых пограничных областях Южной Вавилонии и в середине I тысячелетия до н.э.) существовало нечто вроде родовой и даже племенной организации. В нововавилонскую эпоху человек вместе с собственным именем называл имена своих предков, что свидетельствует в какой-то степени о присущем ему чувстве фамильной гордости [4].
Не случайно примерно в это время возрос интерес людей к своему происхождению, который уже раньше отмечался у представителей некоторых профессий.
Глава семьи имел одну жену; только в старовавилонский период у него могла быть и вторая, которая занимала более скромное положение [5].
Большая часть нашей информации происходит из текстов старовавилонского периода и из новоассирийских документов и царских надписей. Девственности невесты стали придавать особое значение только в нововавилонский период, насколько можно судить по немногим дошедшим до нас брачным контрактам.
Это свидетельствует о том, что между старо- и нововавилонской эпохами отношения между полами несколько изменились в пользу мужчин: в ранний период женщины занимали более высокое социальное положение, могли быть писцами и выступать в качестве свидетелей. На юге при дележе родительского наследства первородный сын имел преимущество перед младшими; при этом в старовавилонский период сестрам давали приданое, а младшим братьям выделяли средства, необходимые для вступления в брак.
Обычно братья сообща владели полями и садами, полученными по наследству, чтобы избежать дробления участков. В ранний период сыновья вместе с семьями часто жили в доме отца. Иноземное влияние на эту простую семейную структуру можно наблюдать на периферии страны, в таких районах, как Нузи или Сузы. Существовали также пережитки более древних обычаев, сохранившиеся и в ранней старовавилонской традиции, в частности особое положение брата матери. В то время как месопотамскую семью можно было увеличить извне только путем усыновления, периферийные тексты (от Суз до Угарита) упоминают о включении в состав семьи посторонних в качестве братьев (acloptio in fratrem) , что свидетельствует о каких-то иных социальных и экономических условиях [6].
Люди бессемейные при такой социальной структуре принадлежали обычно к категории переселенцев или беженцев, для обозначения которых в аккадском языке существует целый ряд терминов. По-видимому, они каким-то образом устраивались в городах, на что указывает довольно часто встречающееся мужское имя Муннабту (Беженец) [7].
Как правило, они искали приюта не у самих горожан, а в крупных хозяйствах - при дворцах или храмах, особенно если владели ремеслами, на которые в то время был спрос. Иногда они вливались в ту часть населения, которая жила за пределами города. О роли и значении сельских поселений и отношении их жителей к горожанам речь пойдет ниже. Остается неясным, до какой степени допускались в город чужеземцы - неграждане и не местные жители [8].
Обычно они имели, по-видимому, дипломатический статус, зависевший от их отношения ко дворцу. Иностранные послы, торговцы, политические беженцы и прочие лица могли въезжать в город с царского соизволения и даже входить в состав дворцовой челяди. Возможно, некоторым негражданам позволялось селиться в кару - городской гавани, отделенной от остальной части города; такие люди пользе вались особым политическим, административным и социальным статусом. Институт «временных жителей», или чужеземцев, которым разрешалось жить в пределах города, известен нам из Ветхого завета; в Месопотамии он встречается только на западе. Так, в тексте из Угарита упоминаются «граждане города Каркемиша вместе с людьми (которым позволено жить) в пределах их ворот»[9].
В те периоды месопотамской экономической истории, когда значительная доля международной торговли находилась в частных или наполовину частных руках, для иностранных гостей и торговцев предназначался, по видимому, особый участок внутри городских стен (bi^t ub(a)ri^), например «Улица людей из Эшнунны» в Сиппаре.
Свидетельство из Ниппура персидского периода, возможно, указывает на обычай поселять чужеземцев и людей из определенных социальных групп (в частности, ремесленников) в особых городских кварталах или на особых улицах, поскольку за ними должен был осуществляться официальный надзор.
По поводу отношения к чужеземцам интересно отметить, что в Месопотамии начисто отсутствует понятие гостеприимства и соответствующая терминология. Картина, таким образом, отличается от того, что мы видим в Ветхом завете (там обычай гостеприимства может объясняться недавним кочевым образом жизни), но представляет весьма поучительное сходство с Грецией - не с гомеровской Грецией, отразившейся в литературе, а с Грецией полисов, где существовало отрицательное отношение к негражданам и практиковалась экономическая и социальная дискриминация чужеземцев.
Поскольку семейные узы были в Месопотамии обычно малонадежными, а родовая организация в городах не засвидетельствована, там возникли другие формы объединения, взявшие на себя функцию семьи по части защиты статуса и безопасности граждан. Эти объединения могли быть профессиональными, религиозными или политическими. Последние были в Месопотамии наиболее важными, если можно назвать политической организацией группу людей, живущих в городе вместе и образующих некое единство. Этот тип организации будет детально рассмотрен в настоящей главе в разделе «Город».
О религиозных организациях в Месопотамии мы знаем очень мало. Обычно в месопотамских городах отсутствовали условия, способствующие возникновению таких организаций, - забота о душах усопших, выражающаяся в определенных обрядах и приношении даров мертвым, или существование особых культов, находящихся в конфликте с общепринятыми. Не исключено, что когда-то существовал род связи между лицами, именовавшими себя на собственных печатях слугами или прислужницами определенного божества. Если такие связи и существовали, они не облекались в четкую форму и не имели, насколько известно, большого социального и экономического значения [10].
Профессиональные ассоциации были и многочисленны и влиятельны. Специализация в каком-либо ремесле могла становиться традицией как внутри отдельных семей и родов, так и среди храмовых служащих в зависимости от конкретных экономических и социальных условий. В рамках симбиоза, который возник в процессе урбанизации Южной Месопотамии, группы ремесленников различного социального происхождения должны были как-то консолидироваться в силу обычных экономических причин. Следует различать объединения торговцев и ремесленников, строившиеся по типу гильдий, и профессиональные группы предсказателей и высококвалифицированных специалистов по изгнанию злых духов. Письменные свидетельства о первых весьма сложны, и при их изучении ни в коем случае не следует применять модели и терминологию западного средневековья. В старовавилонский период «гильдии» пивоваров, кузнецов и других ремесленников возглавлял дворцовый надсмотрщик, называвшийся по-шумерски ugu.la, а по-аккадски - (w)akо.u. Однако эти объединения не были независимыми, а скорее составляли часть дворцовых и храмовых хозяйств или, во всяком случае, как то включались в эти хозяйства. Независимость - в таком понимании, как это было свойственно средневековой гильдии, - в это время вряд ли могла существовать, и прежде всего в силу чисто экономических причин: трудностей по части добывания сырья и отсутствия рынков сбыта.
Весьма показательно, что и старовавилонские купцы - tamkдru (заморские торговцы) - имели свою организацию под началом ciklu. Торговцы - типичный пример административной ячейки, которая должна была неминуемо возникнуть в такой социальной структуре, как месопотамское общество. При наличии двух противоположных видов объединения, из которых одному (дворцу или храму) были присущи бюрократизм и жесткая централизация, а другому (городу) - более или менее равноправное положение людей внутри социальных групп, действовавших по отдельности или сообща, было вполне естественным образование некоей промежуточной зоны, тяготевшей то к одному, то к другому центру власти и обеспечивавшей различные формы пограничного сосуществования.
В каком бы направлении ни развивались эти формы в городах Месопотамии, не приходится сомневаться, что представители важнейших профессий (кузнецы, плотники, пивовары) добились определенной независимости как внутри собственных объединений, так и в отношениях с другими организациями. Они снабжали общество продуктами своего труда; при этом мера их полезности зависела от их взаимоотношений с храмом и дворцом. Надсмотрщики над «гильдиями», в свою очередь, приобретали высокий социальный статус и власть, что помогало им достигнуть (вполне законным образом) и личного обогащения.
Так было, например, с купцами в старовавилонской Ларсе. Противоположную крайность представляло положение бедного надсмотрщика над музыкантами, которому нечего было продавать или отдавать внаем. Вполне возможно, что некоторые лица, именуемые в старовавилонских текстах «надсмотрщиками», почти не имели отношения к самой работе ремесленников, а были просто людьми с определенным положением, получавшими доход благодаря занимаемой должности. С самого начала нововавилонского периода мы встречаем в текстах названия профессий в качестве имен предков («фамилий») - ценное свидетельство о том, что многие ремесленники в предшествующий период занимали определенное положение в обществе.
Следует подчеркнуть, что к каждой профессии складывалось свое особое отношение. Примером могут быть ссылки в поздних нововавилонских текстах на «город» кожевников и «город» металлистов - специальные городские кварталы, в которых эти ремесленники селились либо по приказу свыше, либо по собственной воле, для общего удобства. Более того, известно, что в Ниппуре персидского периода во главе объединений мясников, торговцев, столяров, лодочников и ткачей стояли особые чиновники. Очень важно, что так же, как эти чиновники, назывались в Ниппуре и лица, отвечавшие за чужеземцев (киммерийцев, урартов, уроженцев Тира и Малатии) и за некоторые другие социальные группы. Возможно, однако, что это объяснялось особым положением Ниппура или административными порядками, навязанными традиционной местной структуре по воле персидских завоевателей.
Единственными подлинно независимыми ассоциациями были в Месопотамии, по-видимому, объединения представителей некоторых ученых профессий, таких, как Tnasmдsu - специалисты по изгнанию злых духов и по родственным апотропеическим ритуалам, о которых мы знаем лучше всего, а также предсказатели будущего (barы), врачи и писцы. Исследователь должен, однако, помнить о том, что выводы и заключения, сделанные на материале одного контекста, не следует переносить на другой при всем их кажущемся сходстве и параллелизме. Ma'sm'su и bar'u должны были удовлетворять определенным требованиям, иначе их не допускали к профессиональной деятельности и не принимали в ассоциации. Сюда включалось происхождение, физическая полноценность и соответствующее (причем довольно широкое) образование. Возможно, существовали своего рода вступительные экзамены (masа'aоtu) и даже конкурс (tasminti urnm.вni).
О других ученых профессиях, кроме писцов (см. гл. VI), в этом отношении известно мало. Поскольку проблему города мы будем рассматривать детально в соответствующем разделе этой главы, перейдем к взаимоотношениям между той частью населения, которая проживала в городах, больших и малых, и той, которая или вела относительно оседлый образ жизни за пределами города, или кочевала вместе со своими стадами, или по каким-либо иным причинам непрерывно передвигалась между городами.
Этот контраст между горожанами и жителями открытых пространств, характерный для общественного строя Месопотамии, был вечным источником конфликтов и сыграл фатальную роль в политическом развитии страны. Напряженность в отношениях между городом и окружающей территорией влияла на историю этого региона, но рассматривать это явление как типичное лишь для Месопотамии не следует - всему древнему Ближнему Востоку приходилось сталкиваться с этой проблемой на разных исторических этапах и постоянно искать хотя бы временное ее разрешение.
Едва ли можно утверждать, что эти две группы населения в какое-то время были прочно отделены друг от друга; происходил постоянный обмен людьми, товарами и идеями, несмотря на разобщенность в пространстве. Разумеется, дворец, храм и основная часть городских жителей больших и старых городов имели лишь случайные контакты с обитателями открытых пространств. Последних никак нельзя было принудить к оседлости, и они кормились за счет того, что им давали эти пространства. Между этими группами населения происходил постоянный обмен.
Одни переселялись из городов, другие из открытых пространств. Трудные экономические и политические ситуации приводили к вытеснению из городов несостоятельных должников, представителей политических групп, потерпевших поражение во внутригородской борьбе за власть, выброшенных из больших хозяйств и т.д. Они присоединялись к обитателям покинутых деревень и поселений, вынужденных вести полукочевой образ жизни из за оскудения земель, порчи ирригационных систем или в результате восстаний против налогов и поборов.
Число этих кочевников пополнялось также за счет лиц, переселявшихся с гор или пустынь вокруг Месопотамии. Таким образом, объем этой неустойчивой части населения мог опасно разрастаться во времена кризисов; она даже могла превысить население городов и (если во главе стояли энергичные и деловые политические или военные руководители) передать управление городом или даже всей страной в руки аутсайдеров или новопришельцев.
Каждый раз, когда лингвистические различия встречаются у жителей городов и у захвативших власть обитателей восставших провинций или, более точно, когда мы сталкиваемся с различиями между диалектом, на котором обычно писали в городе официальные документы, и диалектом, на котором говорила группа, захватившая власть, у нас создается впечатление об иноземном вторжении, возведшем на трон царей, носивших иноземные имена. Но эти драматические события вовсе не обязательно были результатом иноземного вторжения, а могли происходить в процессе довольно медленного нарастания экономических и политических беспорядков, не нашедших отражения в сохранившихся документах.
Самым эффективным средством против потенциально опасных элементов была внутренняя и пограничная колонизация, которую мог осуществлять только очень могущественный царь. Надписи таких царей с триумфом сообщают об объединении рассеянных жителей, о переселении обездоленных на новые места. Там царь заставлял их рыть или восстанавливать каналы, строить и вновь заселять города, обрабатывать землю, платить налоги, выполнять работы по поддержанию ирригационной системы и, наконец, служить в армии, что тоже отнюдь не маловажное дело.
Мы увидим, как эта ситуация, характеризуемая напряженностью отношений между городом и открытым пространством, приводила к удивительному отсутствию политической стабильности в Месопотамии. Особенно это касается Ассирии, где городов всегда было мало, да и отстояли они очень далеко друг от друга, и где могущество центральной власти в значительной степени зависело от ее способности преодолевать внутреннее сопротивление большой части населения стремлению превратить страну в территориальное государство с сильным централизованным управлением.
Экономические факторы
Экономической основой месопотамского общества в течение всего периода его развития было сельское хозяйство. Добавочные доходы приносила торговля шерстью и кожей. То, что можно назвать промышленным производством, вплоть до мусульманского средневековья ограничивается на древнем Ближнем Востоке лишь изготовлением тканей и связанными с ним ремеслами. В Месопотамии ткачество в промышленном масштабе развивалось только в мастерских крупных хозяйств. В частных хозяйствах производство ткани едва удовлетворяло собственные потребности.
Существовало два вида хозяйств: с одной стороны, зерновые поля и крупные плантации финиковых пальм, находившиеся на обширных дворцовых и храмовых землях и обрабатывавшиеся непосредственно (т.е. дворцовыми или храмовыми работниками под надзором надсмотрщиков) или сдававшиеся внаем. С другой - частные земли (размеры которых нам трудно установить) и маленькие участки, где городская беднота, кочевники и пастухи собирали небольшие урожаи. Как распределялись земли среди этих двух типов производителей, установить невозможно. Пропорции менялись в зависимости от исторической эпохи, района и качества почвы. Колебания в распределении земли, должно быть, оказывали сильное влияние па экономику страны. Если бы мы знали, в каких пропорциях распределялись земли, то был бы положен конец постоянной дискуссии о том, что играло ведущую роль: «государственный ли капитализм», особая ли система управления крупными имениями или какая-нибудь иная форма частного предпринимательства [12].
Так как вся информация основывается на скудных письменных данных и подкрепляется только теоретическими предположениями - решающее значение имеет анализ характера источников. В силу необходимости администрация оставляет больше письменных документов, чем семейные или родовые организации и частные лица, так что едва ли можно думать, что картина, которая встает перед нами на основании документов, соответствует действительности. Все данные обязательно будут видоизменены, сознательно или в силу эмоции, пробуждаемых политической и интеллектуальной злободневностью, которой пронизана вся эта проблема.
Интенсивно орошаемые земли Вавилонии заселялись, каналы (основные и распределительные) заносило илом, дамбы осыпались. За всем этим необходимо было постоянное наблюдение. Храм и дворец, которые могли позволить себе капиталовложения, необходимые для поддержания в порядке ирригационных сооружений, увеличивали свои территории и приобретали все большее значение. С середины II тысячелетия до н.э. намечается постоянный спад во влиянии храмов на жизнь общества и соответствующее увеличение земельных владений на основе своего рода ленных обязанностей по отношению к царю.
Все это должно было привести к существенным экономическим сдвигам, подобно тому как это случилось во второй половине I тысячелетия до н.э., когда усилилась роль «частного капитала». «Банковский дом» Мурашу может служить примером тому, как подобный капитал, вкладываемый в освоение новых земель, приобретает значение, которое в процессе развития месопотамской истории принадлежал последовательно деревенским общинам, храмам и дворцу [13].
Многочисленные тексты с начала старовавилонского и до конца позднеперсидского периодов являются ценным источником информации о землевладении и об использовании рабочей силы в Месопотамии. В них зафиксирована аренда пахотных земель; хотя никакого систематического исследования по этим документам про ведено не было, но факт остается фактом: размер арендуемых частными лицами или сообществами полей (как правило, арендаторами были жители городов) увеличивается непрерывно и достигает максимума в нововавилонский и последующие периоды. Соответственно уменьшается использование труда рабов, сервов и других неполноправных, которые обрабатывали землю под наблюдением надсмотрщиков, приставленных к ним центральной организацией, распоряжавшейся этими работниками. Конечно, следует сделать некоторые уточнения: все зависело от времени и района, в котором происходил этот процесс.
Материал, в котором говорится о царских владениях, отрывочен. Самые обширные данные мы имеем из Ниппура касситского периода, однако они еще не полностью опубликованы и так как до сих пор сходный материал от предшествующего (Фара) и последующего периодов либо незначителен, либо еще не исследован, то мы остаемся в неведении относительно размеров царских земельных владений. Древние аккадские тексты говорят, что царской собственностью тогда управляли так же бюрократически, как об этом можно судить по документам касситского периода. Некоторые важные перемены в этом отношении засвидетельствованы небольшой группой нововавилонских документов, относящихся к сдаче в аренду царем и членами его семьи (царем Набонидом и его сыном Валтасаром) обширных земель частным лицам, что было совершенно необычно для Месопотамии. Одной из причин (какую роль она сыграла, мы не знаем) этих перемен было то, что царская администрация использовала услуги «капиталистов», чтобы заранее получить доходы, поступавшие с полей и садов, - практика, наблюдавшаяся в больших городах (Ниппуре и Уруке) с персидского периода.
Говоря о выращивании зерновых и сезама в Месопотамии, следует отметить разницу между Южной Вавилонией и Северной Ассирией. На юге земля, видимо, была во владении либо крупных хозяйств, либо частных лиц, проживавших далеко в городах; последние обычно сдавали землю в аренду бедным арендаторам. Земледельцы, которые жили на своих собственных полях, были исключением. Необходимость освоения новых земель для получения дополнительных источников снабжения продуктами едва ли способствовала формированию прочных общин земледельцев. На вновь освоенных землях колонисты работали на царя или на какого-либо другого отсутствующего хозяина под присмотром надсмотрщиков.
На севере же, в Ассирии, в долинах Загра и на горных плато вплоть до самой Сирии земледельцы в основном жили деревенскими общинами и находились либо в феодальной зависимости, либо в частной собственности хозяина имения - царя, высших чиновников или членов царской семьи. Последние представляли собой небольшой слой правящего класса, «феодальных» владельцев (местных или иноземных), которые всегда могли быть заменены новопришельцами, что нисколько не меняло экономической структуры страны. Правда, городских жителей, занимавшихся обработкой пригородных земель, международной торговлей и предпринимательством, охраняли специальные царские указы. Мы еще расскажем об этом своеобразном порядке в Ассирии и Верхней Месопотамии.
Для характеристики месопотамской экономики проблема использования серебра как средства обмена и платежа, т.е. эталона стоимости, является столь же важной. Здесь также отсутствуют общие исследования, основанные на источниках. В течение всей истории Месопотамии серебро было мерилом стоимости. Исключения составляют два интересных почти одновременных, но краткосрочных периода - средневавилонский, когда наравне ходили и золото и серебро, и среднеассирийский, когда средством обмена, по крайней мере в Ашшуре, стало олово.
Как средство обмена серебро использовалось в слитках произвольной формы; последние при каждой сделке приходилось взвешивать. Только после прихода Селевкидов стали употреблять греческие монеты, которые (что тоже характерно) взвешивали чаще, чем считали, хотя их стоимость была обозначена на монете [15].
Из надписей Синаххериба (704-681 гг. до н.э.) мы узнаем о том, что были отлиты своего рода медные монеты, но нам ничего не известно из юридических и административных текстов этого периода о том, как ими пользовались [16].
Это, возможно, еще один пример западного (здесь - лидийского) влияния на Ассирию. В течение старовавилонского периода платежи за землю, рабов, товары и услуги редко производились серебром, хотя цены, как правило, исчислялись в нем. Ряд указаний в текстах подкрепляет это утверждение, а так как старовавилонские юридические документы совершенно не оговаривают качество и чистоту серебра, использовавшегося для платежей, то оно, видимо, не передавалось из рук в руки. В нововавилонский период, наоборот, в юридических текстах встречается сложная терминология для установления качества серебра, используемого для платежей.
Так как его приходилось ввозить из других стран, а некоторые налоги (уже с периода III династии Ура) платились этим драгоценным металлом, можно предположить, что в старовавилонский период дворец легко контролировал обращение серебра. Лишь частный ввоз этого металла по суше мог нарушить баланс серебряного обращения. Накопление серебра как сокровища тогда ограничивалось дворцом и храмами, откуда оно, возможно, проникало и в руки разных слоев населения. Однако, по описям приданого и ценных предметов, упоминаемых в завещаниях, можно судить о том, что серебряные и золотые запасы того времени были весьма скудными.
Что касается индивидуальных богатств, то сведения о них мы получаем из такого до сих пор слабоизученного источника информации по старовавилонской Месопотамии, как тексты предсказаний. Все содержащиеся в них разнообразные предположения и описания свидетельствуют об удивительном отсутствии экономической устойчивости в стране: бедные стремились быть богатыми, богачи боялись разориться; и те и другие страшились вмешательства дворцовой администрации. Трудно установить, в какой степени эти своеобразные тексты отражают реальные отношения того времени.
Перейдем к рассмотрению еще одной важной для понимания месопотамской экономики проблемы. Это накопление капитала (товаров или серебра) - предметов, за пользование которыми взимались проценты, - особенность, свойственная Месопотамии, но совершенно не принятая в районах к западу, точно так же, как, например, обычай пить пиво вместо вина или пользоваться сезамовым маслом вместо оливкового.
В письме из Угарита на плохом аккадском языке, характерном для подобных текстов, находим одну из тех ярких фраз, которые проливают больше света на экономическую жизнь того периода, чем сотни монотонных и длинных табличек: «дайте [между тем] те 140 сиклей, которые все еще остаются от ваших денег, но не требуйте процентов, мы ведь оба благородные люди» [17].
Эта любопытная и уникальная ссылка на сословное положение с целью повлиять на экономические взаимоотношения приобретает смысл и значение, когда мы сравниваем ее с отрывком из Второзакония XXIII, 20 (ср.: Левит XXV, 36-37): «Иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост». Мы видим, что и угаритское письмо, и отрывок из Ветхого завета показывают одинаковое отношение к капиталу как источнику обогащения. В то же самое время староассирийские торговцы брали и простые и сложные проценты. Конечно, платить их они предпочитали в том размере, в «каком один брат спросил бы с другого».
Хорошо известно, что библейское представление о том, что мы переводим словом «ростовщичество», оказало далеко идущее и сильное влияние на экономическую историю Запада. Запрет на процентные сделки поддержала церковь, и он оставался в силе на протяжении всего средневековья, несмотря на разные виды давления, упорно оказываемого глубоко меняющимися экономическими условиями. Только Реформация, приведшая к изменению идеологических основ средневековой европейской цивилизации, могла сломить традиционное отношение церкви к экономической жизни Европы.
В долгих теологических спорах, шедших в схоластической и народной литературе вплоть до XVII в., «капиталистические» концепции часто связывались с названием «Вавилон», олицетворявшим богатый город с весьма эффективной социальной и экономической организацией. Значение текста из Угарита состоит в том, что он заставляет переоценить контраст между библейской и вавилонской этикой, исходя скорее из экономических, чем из моральных соображений. Ссылки на западные тексты (т.е. из Сирии и Палестины) указывают, что экономическая ситуация в этих странах была диаметрально противоположной вавилонской. Чем же были вызваны эти различия?
Видимо, экономическое объединение осуществлялось в Вавилонии (т.е. в Южной Месопотамии, в отличие от Ассирии и Запада) в основном путем накопления в условиях замкнутого, самодостаточного развития экономики с центром управления во дворце или в храме. Хотелось бы подчеркнуть, что это, вероятно, никогда не было единственным способом экономической интеграции в данном районе. Фактически, по-видимому, существовал симбиоз между указанными центрами накопления и слоем населения, занимавшимся независимой экономической деятельностью как индивидуально, так и группами лиц равного социального положения.
Наличие различных систем интеграции, противопоставление центров накопления частной экономике могло привести к появлению денег, т.е. избыточных товаров, или, во всяком случае, благоприятствовало этому. Деньги или эквивалентный им товар использовались в подобных обстоятельствах как способ оказания экономического давления и являлись средством обогащения. Их можно было давать в долг и получать за это вознаграждение. По причинам, которые мы не можем объяснить, в условиях накопления первоначально отсутствовали средства связи с окружающим миром, необходимые для получения нужного сырья, которого в данной местности не было, например камня, металла, строевого леса.
Благодаря особым условиям или природным склонностям стоявшие вне магического круга системы накопления энергичные и коммерчески одаренные люди стали для центра необходимым связующим звоном. За свои услуги они получали плату. Такой симбиоз вполне устраивал обе стороны и создавал экономический «климат», способствующий урбанизации, которая так рано и успешно началась в этом районе. На северо-западе в Ассирии и Сирии, где существовали деревенские общины, капитал циркулировал только среди элиты, группы равного социального статуса, независимо от того, была ли она этнически одинакова с жителями деревни или представляла собой завоевателей.
Деньги там не являлись средством экономического соперничества (между частной инициативой и инертными центрами накопления), поэтому сделки под проценты были и социально и морально неприемлемыми. То же самое, между прочим, происходило в Греции и даже в Риме, что вновь доказывает уникальность Месопотамии, пользовавшейся совершенно иными формами экономической интеграции, на основе которой выросли совсем другие моральные кодексы поведения.
В Ветхом завете о вавилонских и ниневийских торговцах часто говорится с огромной ненавистью и презрением, что вновь свидетельствует о важной особенности экономической жизни Вавилонии, которую Запад отвергал. Мы очень мало знаем о том, как велась торговля внутри месопотамских городов. Недвижимое имущество (дома, поля, сады), конечно, покупалось и продавалось, то же относилось и к доходам или их долям, которые получали от храмовых владений (п-ребенда) , к прибылям от эксплуатации рабов и даже детей, редко - животных (рогатого скота и ослов) и т.д. Однако сделки с потребительскими товарами не регистрировались как продажа, и ни в одном тексте никогда не упоминаются продукты питания как предмет торговли. Что касается проблемы рынка, то разговор о ней пойдет ниже.
Месопотамия, очевидно, славилась тем, что Библия осуждала и считала недопустимым, - международной торговлей. Такое же отрицательное отношение к этому виду торговли выражено в IV эклоге Вергилия (строка 39 - omnis feret omnia tellus [cтр/ 38-39 в пер. С. Шервинского звучат так: «С моря уйдет мореход, и плавучие сосны по будут | Больше товаров менять, но всё все земли доставят»]), который автаркию считал идеальной экономикой. Сведения о ней и о важном влиянии, которое она оказывала на политику, имеются почти для каждого периода и района, сохранивших для нас документальные клинописные данные.
Следует различать два вида внешней торговли, а также торговлю внутри страны. Первый вид - экспорт промышленных товаров, т.е. тканей, производимых в Месопотамии зависимыми ткачами в замкнутых хозяйствах храмов или дворцов. Взамен в страну импортировались необходимые металл, камень, древесина, специи и благовония. Второй - торговля с чужеземными городами, торговыми форпостами и варварскими племенами, у которых не было ни престижа, ни политической власти, ни инициативы, необходимых для того, чтобы завязывать торговые отношения на основе договоров.
Оба вида торговли имели место в районе Персидского залива и в Малой Азии вплоть до «Темного периода», а также вдоль течения Евфрата и по берегу Средиземного моря до и после этого периода. Несомненно, и другие районы вели эти же или какие-то иные виды торговли, но об этом у нас нет документальных данных. В обоих случаях торговля прямо или косвенно способствовала повышению жизненного уровня Месопотамии и прежде всего помогала распространению влияния месопотамской цивилизации.
В инвентарных записях торговцев (тамкару) времени, предшествующего «Темному периоду», часто говорится о том, что в страну ввозили разнообразные предметы роскоши и основные виды сырья, очевидно, для царского двора и храмов, но нигде не встречается прямого упоминания об экспортных операциях. Торговля велась, по-видимому, на чисто административном уровне, а частная инициатива и связанные с нею доходы открыто не допускались. В последовавший затем старовавилонский период деятельность тамкару стала на юге более сложной, диапазон ее увеличился.
Есть основания полагать, что находившиеся на царской службе торговцы (особенно в Ларсе) имели возможность разбогатеть. Пока нельзя точно установить степень свободы, которой пользовался торговец при распределении товаров, и степень его индивидуальной финансовой ответственности и инициативы. Только из Ура раннего старовавилонского периода мы имеем информацию о том, что торговцы - импортеры меди из стран, лежащих за Персидским заливом, совершали сделки, объединяя капитал и разделяя ответственность и доходы. В этих текстах неоднократно упоминается кару - торговая организация со своим собственным центром и особым юридическим статусом, находившаяся за пределами города.
Самое большое количество сведений имеется о староассирийских торговцах до начала «Темного периода». Эти купцы селились в анатолийском городе Канише. Известно, что торговцы создавали поселения и в других местах этого района, а также вдоль путей, которые вели в Ашшур, хотя никаких письменных источников, свидетельствующих об этом, там не найдено. Многочисленные письма, счета и юридические документы (теперь их более шестнадцати тысяч и только две тысячи из них опубликованы) были обнаружены в Канише, в Богазкёйе и лишь очень небольшое количество - вне Анатолии [19].
Ни одного подобного текста еще не нашли в самом Ашшуре - центре этой торговой организации. Все документы говорят о том, что у торговцев было по крайней мере две обязанности: экспорт тканей, производимых в Ашшуре или продаваемых через Ашшур, и обязанность посредничать между центрами добычи и переработки меди и агентами, занимавшимися торговлей медью и железом в самой Малой Азии. Большая часть сведений о Малой Азии начала II тысячелетия до н.э. взята из записей торговцев о сделках с местными правителями и об их деловых связях с другими торговцами и с местным населением.
Нельзя не сказать о свободном передвижении этих торговцев, безопасности коммуникаций, отсутствии какой-либо военной охраны, больших поступлений золота и серебра и, главное, о гордости торговцев своим социальным положением и высокими этическими принципами. Картина, которая вырисовывается при чтении канишских табличек, нетипична для экономической истории древнего Ближнего Востока и находит себе аналогии только в истории финикийских городов железного века и караванной торговли Набатеи первых веков нашей эры. Мы до сих пор не знаем, какие исторические обстоятельства породили кратковременный расцвет Каниша. Он продолжался немногим более трех поколений. Торговцев поддерживали местные царьки, чьи интересы сводились к эгоистическому удовлетворению потребностей, что служило местным торговцам большей поддержкой, чем политическая власть.
О международных торговых отношениях упоминается также в текстах из Мари. Торговля связывала Персидский залив с его островным торговым центром Дильмуном через Евфрат, Алеппо и долину Оронта со Средиземным морем. Город Мари, по-видимому, был перевалочным пунктом на пути торговли оловом (между Внутренней Азией и Средиземноморьем), ранее находившимся в руках ассирийских торговцев. Олово необходимо для производства бронзы, а найти его можно было в достаточном количестве только в местах, далеких от Месопотамии, в которую оно попадало, пройдя через руки многих посредников. Торговля Мари отличалась от торговли Ура и Каниша; караваны находились под царской защитой, и чужеземные купцы путешествовали от двора к двору, причем пользовались статусом, подобным дипломатическому.
В последующее за «Темным периодом» время ситуация, сходная с той, которая сложилась в Мари, создалась на всем древнем Ближнем Востоке. Торговцы типа тех, которые встречались в Канише, Ашшуре и, возможно, в Уре, исчезли. Доставляя драгоценные дары от правителя к правителю, они превратились в царских гонцов. Их подчеркнуто величали находящимися на «жалованье» у дворца. Существуют договоры, гарантирующие им защиту и ограничивающие их деятельность, которую, очевидно, легко можно было сочетать с частным предпринимательством. Служба их, видимо, была связана с большим риском, который все возрастал. Так, в корреспонденциях из Амарны и в документах из Угарита и Богазкёйя сообщается о случаях нападения на караваны и убийстве купцов. Несмотря на то что политическая ситуация была неустойчивой, а сухопутные путешествия чреваты опасностями, торговые связи между столицей хеттов Хаттусасом в Анатолии, Угаритом, Алалахом и самой Месопотамией развивались весьма интенсивно [21].
На наш взгляд, кажется странным, что клинописные тексты вскоре после амарнского периода перестают сообщать что-либо о торговле и торговцах (молчание это продолжается до самой гибели Вавилонской империи). Трудно себе представить, что в это тысячелетие торговые отношения прекратились. Ведь известно, что в последующий период, когда арамеи и арабские племена водили много караванов в треугольнике между Средиземноморьем, Красным морем и Персидским заливом (не говоря уж об оживлении на дорогах, ведущих в глубь Центральной Азии), торговля развивалась бурно. В течение всего тысячелетия в различных текстах мы находим немало намеков на торговлю; тем более непонятно, почему в них отсутствуют прямые упоминания об этом.
Мы имеем косвенное доказательство существования, развития и непрерывного роста международной торговли в самой Месопотамии и за ее пределами. Так, из недавно открытой надписи мы узнаем, что Саргон II (721-705 гг. до н.э.) был первым ассирийским правителем, которому удалось склонить Египет к торговле со своей страной. Царь считал этот факт столь важным, что даже упомянул о нем в надписи [23].
Египту пришлось отказаться от своей традиционной политики «запечатанных границ» (как ее красочно называет Саргон) после успешной ассирийской кампании, которая велась на палестинских границах с Египтом [24].
Это первое указание на то, что Ассирия была заинтересована в международных торговых отношениях и принимала в них участие. Позже, по данным, полученным из известной надписи внука Саргона Асархаддона (680-669 гг. до н.э.), мы узнаем, что жители вновь построенного Асархаддоном Вавилона (после того как его отец Синаххериб разрушил город) снова получили привилегию неограниченной торговли со всем миром [25].
Это свидетельствует о том, что вавилоняне жили и, возможно, даже процветали в царствование Синаххериба, т.е. в период своего политического бессилия, именно благодаря международной торговле. Создается впечатление, что и вавилонская и ассирийская торговля перешла в начале I тысячелетия до н.э. от старой экспортно-импортной системы к более доходной - транзитной. Она вполне могла связывать Восток - страны, расположенные вдоль Персидского залива, и страны, чьи товары поступали через Иранское плато, - со Средиземным морем. Не случайно в это время снова налаживаются давно прерванные контакты с Востоком; после почти тысячелетнего перерыва мы снова встречаем в клинописных текстах упоминание об островном центре торговли Дильмуне и узнаем, что Синаххериб разводил индийский хлопок в своем царском саду.
На западном краю торгового пути, на финикийском побережье, были расположены города Сидон и Тир. О том, как они боролись с Ассирией, часто упоминается в царских надписях. Нововавилонские цари Навуходоносор II, Нериглисар и Набонид, которые продолжали имперскую политику ассирийцев после падения Ниневии, воевали в Киликии, устанавливали связи с финикийскими городами и впервые проникли глубоко в Аравию. Конечно, не случайно «главный торговец» считался высокопоставленным чиновником при дворе вавилонских царей; при Навуходоносоре II эту должность занимал человек с типично финикийским именем - Хануну (Ганой) [26].
Отсутствие какой-либо письменной информации о наличии торговли в I тысячелетии до н.э. объяснить нелегко. Можно предположить, что вся торговля находилась в руках арамеев и купцы писали на папирусе и коже. В конце концов, лишь небольшое число частных юридических документов написано клинописью на глине даже в нововавилонский период, когда этим материалом продолжала пользоваться главным образом храмовая администрация Сиппара, Ура, Вавилона и других городов. Еще труднее решить вопрос о том, какими товарами и с какими странами они торговали. Ответов на эти вопросы у нас нет.
«Великие организации»
Социальные отношения каждой цивилизации развиваются в определенном русле, характерном и уникальном, зависящем от местных условий. Для Месопотамии одним из путей социальной интеграции был город, который сохранял свое ведущее положение на протяжении всей тысячелетней истории страны. Для того чтобы получить адекватную картину месопотамского города, сначала необходимо рассмотреть и понять его сложную природу и особенности.
Отдельные компоненты этой картины следует изучать сначала порознь, а затем в связи друг с другом. Нужно различать два основных компонента: первый - общность лиц одинакового статуса, объединяемых сознанием принадлежности к этой общности, которая реализуется в том, что их общие дела решались народным собранием. В этом собрании под руководством должностного лица достигалась некоторая степень единомыслия, как это было, например, в богатых и квазинезависимых старых городах Вавилонии, второй компонент - организация, коренным образом отличавшаяся по своей структуре от только что упомянутого общества, центром и основой которой был либо храм или дворец, либо храмовое или дворцовое хозяйство. Обе организации были замкнутыми.
Товары в них циркулировали по кругу, и весь персонал был распределен иерархически. По-видимому, лучше сначала и проанализировать эти две «великие организации», а затем уже рассматривать сам город и его взаимоотношения с храмом и дворцом.
Прежде чем обратиться к различиям между дворцом и храмом, следует рассмотреть некоторые общие их черты. Основным источником дохода и дворца и храма была земля. Доходы получали либо непосредственно, либо путем выплат в форме ренты и налогов. Кроме того, и ремесленные мастерские также приносили доходы. Немало их поступало в виде даров от верующих. Из уважения или страха перед царем союзники и данники вручали ему подарки.
В руках центральной администрации оказывались все доходы, и она распоряжалась ими. То, что не откладывалось на хранение, администрация распределяла в соответствии с порядком, который диктовался дворцу политическими соображениями, а храму - обычаями. Как храмовая, так и дворцовая администрация выделяли известную часть продуктов питания, а также одежду и другие вещи мелкому административному персоналу, который направлял, управлял и контролировал работы, поставки и платежи.
Причиной того, что эти системы отличались только в определенных конкретных аспектах, было то, что и храм и дворец оставались хозяйствами: храм - бога, а дворец - царя. Считалось, что божество живет в своем храме: его нужно кормить, одевать и о ном нужно заботиться точно так же, как и о царе, который находится во дворце. Царь так же, как и божество, был окружен своим штатом. Это соответственно были придворные или жрецы (последний термин не совсем удачен). Все они считали себя рабами своего повелителя. Всю черную работу выполняли рабы или, в значительно большей степени, зависимое население (сервы). Они вынуждены были тратить либо все, либо часть своего времени на работу в пользу центральной власти [27].
Число прислужников, официальных лиц, зависимых людей и рабов значительно менялось от значения и статуса хозяйства, к которому они принадлежали. Их ряды пополнялись военнопленными, а в периоды голода и свободными гражданами, которые добровольно вместе с детьми становились зависимыми. На сооружение величественных и роскошных храмов и дворцов необходимы были не только материалы, которые привозились издалека, но и требовались художники, ремесленники и все, чьи таланты были так нужны при строительстве и украшении этих сооружений.
Содержание такого большого числа зависимых людей, особенно в храмах раннего (до Саргона) периода, таких, как храмы в Лагаше, - факт, который должен заинтересовать историка. Из того, что мы знаем по истории этого региона, нет оснований думать, что это было покоренное население. Возможно, здесь мы имеем дело с явлением, носящим более локальный характер, чем мы до сих пор считали, и, видимо, возникшим в результате присущей лишь этому региону социальной идеологической ситуации, когда некоторые группы населения работали в хозяйствах того или иного божества. Какая юридическая или религиозная фикция или какое экономическое или социальное давление обусловило эту ситуацию, мы, вероятно, никогда не узнаем.
Эти общие черты не позволяют забывать о глубоких различиях, существовавших между храмом и дворцом и между различными дворцами и храмами на протяжении тысячелетней истории как на широких просторах самой Месопотамии (от Ура и даже Эреду до Дур-Шаррукина), так и в районах, находившихся под месопотамским влиянием (от Суз до Алалаха). Специфические условия отправления культа в различных святилищах, размер владений, значение божеств, взаимоотношения с царем определяли деятельность храма. Царские дары и благоговейная щедрость верующих, особенно в более поздние периоды, значительно лучше обеспечивали поступление средств в храмы (жрецы использовали их для демонстрации богатства и могущества божества), чем доходы от сельского хозяйства. Величина владений, политическая и военная мощь царя непосредственно определялись размером его хозяйства.
Стремление каждого могущественного правителя построить новый дворец стало во все эпохи зеркалом творческих устремлении дворцовой архитектуры. Число придворных было показателем силы и мощи правителя, и если бы мы знали об этом больше, то могли бы воссоздать яркую картину политики внутри страны того времени. Однако нам кажется, что личные способности и успехи давали человеку больше возможностей маневрировать в обязательной иерархической организации двора, чем в храме, где положение и связанное с ним богатство зависело главным образом от происхождения, хотя личная инициатива, несомненно, тоже помогала успешно манипулировать унаследованным и приобретенным богатством.
Обсуждению функций дворца в Месопотамии как социально-экономического учреждения должно предшествовать выяснение роли и обязанностей царя. Если при изучении этой проблемы подтверждать каждое положение документальными данными, то такой труд по объему будет гораздо больше, чем эта книга. К тому же если мы займемся ее рассмотрением, то это помешает нам проследить все аспекты месопотамской цивилизации без особого упора на какой-либо один из них.
Жители Месопотамии признавали только одно учреждение в современном смысле этого слова царскую власть. Именно она прежде всего являлась признаком цивилизованной жизни и считалась поэтому божественного происхождения, что, однако, в Вавилонии и Ассирии выражалось по-разному. В Вавилонии со времен Саргона Аккадского и вплоть до периода Хаммурапи имя царя часто писалось с детерминативом DINGIR («бог»), которым обычно обозначались боги и различные предметы поклонения. Мы знаем также из текстов, относящихся к III династии Ура, и спорадически из более поздних документов, что скульптурным изображениям умерших царей клали подношения в храмах [28].
Святость царя подчеркивается (особенно в ассирийских текстах) сверхъестественным и внушающим страх сиянием (аурой), которое, судя по данным религиозной литературы, характерно для всех божеств и всех вещей божественного происхождения. Существует ряд терминов, относящихся к такому «сиянию»; среди них, по-видимому, еще дошумерский - melammu. Его следует переводить примерно так: «ужас вызывающее свечение». Термин этот употребляется чаще всего [29], в то время как другие подчеркивают свойство этого явления повергать людей в трепет (tremendum).
Царский ореол в среднеперсидских (сасанидских) текстах называется xuarena, в позднеклассических - aura; и соответствующий ореолу нимб всегда виден над изображением живого императора вплоть до раннехристианского времени. Это melammu отпугивает и подавляет врагов царя, но, как утверждают тексты, царь лишается его, если теряет поддержку бога. Царские одежды подчеркивают божественность царской власти: рогатая митра на голове Нарам-Суэна и одежда kusitu новоассирийских царей похожи на одеяния, в которые облекали статуи богов [30].
Близкая связь, которая, как утверждала царская пропаганда, существовала между царем и его богом, материализовалась в успехах этого правителя в войне и в процветании его страны в мирное время. Часто, особенно в шумерский период, эта связь представлялась в виде родственных отношений. Придворные писцы и художники любили льстиво развивать эту тему в гимнах в честь царей (почти исключительно шумерских) и панегирических царских надписях. Я не собираюсь подробно останавливаться на такой литературе, посвященной царю и его могуществу, а лучше обратимся к глубоким различиям между вавилонской и ассирийской концепциями царской власти. Из этого сравнения следует исключить Шумер, так как там отношения между царем (liigal) и высшим жрецом (en) слишком запутанны и значение обоих терминов до сих пор еще недостаточно определено, поэтому в кратком очерке эти вопросы осветить невозможно [31].
Главное в ассирийской концепции царской власти заключается в том, что он был высшим жрецом бога Ашшура. Как таковой, он совершал жертвоприношения и мог влиять как на храм, так и на культ. Вавилонский царь допускался в целлу Мардука лишь раз в год и то только после того, как снимал знаки своей царской власти. Ассирийский царь, насколько нам известно, короновался заново каждый год, причем эта церемония сопровождалась криками «Ашшур - царь!» Ассирийские цари весьма неохотно и, очевидно, только ради престижа принимали название шарру - «царь», которое было, возможно, чуждым словом для аккадского, подобно термину basileus - в греческом [32].
В Ассирии царь был эпонимом (limmu) не один, а вместе с высшими административными лицами царства. Годы в Ассирии не обозначались по времени царствования данного царя, подобие тому как это делалось в Вавилонии, а определялись по имени высшего официального лица, которое было эпонимом. Сам царь давал свое имя только первому году царствования, а официальные лица - в традиционной последовательности - давали название последующим годам, после чего царь мог снова быть эпонимом в течение одного года. Возможное объяснение этой традиции состоит в том, что царь первоначально был только первым среди равных (primus inter pares) в связанном узами амфиктионш союзе шейхов; мы знаем, что таково было положение царей в Хаш и, возможно, в Напри. Вполне вероятно, что ассирийские племенные вожди жили в ранний период около святилища бога Ашшура и выполняли свои царские и жреческие обязанности каждый в течение года. Теоретически, да, вероятно, и на практике, эпоним или правитель данного года, первоначально определялся жребием [33].
Такой жребий, с помощью которого был выбран эпоним 833 г. до н.э., дошел до нас. На нем имеется следующая надпись: «О великий властитель Ашшур! О великий властитель Адад! Это - жребий Яхали, главного управляющего Салманасара, царя Ассирии, [правителя] города Кипсуни, стран... начальника гавани; сделай обильным урожай Ассирии, и пусть он будет богатым при эпониме, [выбранном] по его жребию. Пусть его жребий выпадет»' Можно предположить, что первоначально то официальное лицо, чей жребий выпадал, считалось выбранным богом для того, чтобы быть его жрецом, или для того, чтобы выполнять какие либо жреческие обязанности, связанные с празднованием Нового года. Позднее чередование официальных лиц, вероятно, определялось рангом и традицией, а не с помощью жребия. Цари новоассирийского периода, видимо, отказались от этой традиции и не всегда занимали должность эпонима в указанной выше последовательности.
Ассирийский царь в качестве жреца был или действующим лицом, или объектом поклонения в многочисленных и сложных ритуалах, детально описанных в некоторых текстах. Его тщательно охраняли от болезней и особенно от вредных магических влияний, так как от его благополучия зависело процветание страны. Поэтому ассирийские цари, насколько нам известно из писем, сохранившихся в их архивах, окружались толпой предсказателей и лекарей.
Все знамения рассматривались и истолковывались прежде всего в связи с тем, какое влияние они окажут на особу царя. Существо вали сложные ритуалы - они помогали отвести от царя предсказанное зло. Известен по, крайней мере, один случай в Ассирии, когда для того, чтобы помешать исполнению предсказания о грозящей смерти царя, пошли на хитрость - другое лицо на сто дней объявили царем (его назвали «подменный царь»), затем убили и похоронили с почестями. Таким образом, предсказание вроде бы сбылось, а судьба же была обманута и настоящему царю сохранили жизнь [34].
Доступ к царю строго ограничивался даже для законного наследника. Его всячески оберегали от нежелательных встреч. В каждом ассирийском дворце была комната для ритуальных омовений. Она примыкала к тронному залу. После коронации ритуал предписывал, чтобы дворцовые чиновники складывали символы занимаемых ими должностей к ногам нового царя, и, покинув свое место, они присоединялись к свите царя, показывая таким образом, что слагают с себя свои должности, чтобы вновь быть назначенными новым царем [35].
В Вавилонии все было совершенно иначе. Мы располагаем списком всего состава придворных Навуходоносора II. Его окружали администраторы дворца и всего царства, чиновники и утратившие власть цари, жившие при его дворце, в то время как официальные лица ассирийского царя, по-видимому, были просто исполнителями повелений последнего. После средневавилонского периода у вавилонских и ассирийских царей часто были визири (соответствующий аккадский термин означает «глава канцелярии»), чьи имена перечисляются в царских списках; в Ассирии так было только в поздний период. Там обязанности главного администратора обычно выполнял царевич-наследник, а государство управлялось из «дворца администрации» [36].
В обеих странах проблема наследования считалась важной. Вавилонские исторические источники лишь изредка упоминают об узурпации власти; но многие предсказания, содержавшиеся в сборниках, доказывают, что восстания высших чиновников и царевичей были явлением нередким. События, происходившие после смерти Навуходоносора II, и узурпация трона Набонидом ярко иллюстрируют это, и есть письмо Самсуилуны, которое показывает, что он захватил трон до смерти своего больного отца Хаммурапи [37].
В Ассирии большое значение придавалось законности правителя, и длинные генеалогические списки часто появлялись в царских надписях, свидетельствуя о том, что цари гордились своими царственными предками. При наличии подобных надписей более чем странно, что некоторые ассирийские цари намеренно избегали упоминания о своих отцах и предках, как будто они не были царского происхождения, хотя из других источников известно, что это было именно так. Возникает впечатление, что в конце II и начале I тысячелетия до н.э. в Ассирии существовало два идеала правителя: один, который получал свою власть от охраняемых божеством предков, уходящих глубоко в прошлое Ассирии, и другой, считавший, что, став царем, он получит одобрение богов Ассирии, возвысивших его как человека, избранного для этой цели. Более интересным типом повелителя является второй (self-made man) («человек, который сам сделал свою карьеру»). Саргон Старший, который «был найден в тростниковой корзинке», стал самым знаменитым правителем Месопотамии, и ему приписывалось божественное происхождение. Захвативший царскую власть Идрими, правитель Алалаха, и Руса, который сам объявил себя царем Урарту, оба гордо говорят о себе как о героях [38].
Такое сосуществование противоположных идеалов еще раз подчеркивает сложность обстановки в Ассирии.
Во время войны месопотамский царь был главой армии. Очень немногие ассирийские цари доверяли армию высшему военачальнику - туртану, который командовал половиной всех военных сил. Даже победы туртану часто приписывались только царю. В мирное время царь в основном занимался внутренними долами страны. В исторический период только ассирийские цари несли многочисленные конкретные культовые обязанности, о чем мы знаем из разнообразного набора ритуальных текстов.
Они детально описывают роль царя в культовых церемониях, либо периодически повторяющихся, либо вызываемых какими-нибудь обстоятельствами. В древней титулатуре вавилонских царей тоже отразилась более ранняя стадия, на которой царь, как представитель общины, по-видимому, был обязан принимать участие в некоторых ритуальных действиях [39] (очевидно, гораздо более поздний обычай, требовавший участия вавилонского царя в празднике Нового года, отводит царю при этом довольно своеобразную роль).
Что касается социальных обязанностей царя, то считалось, что месопотамский правитель обязан охранять законом тех, кто не имеет привилегий. Предполагалось, что он должен творить суд и выслушивать жалобы. По традиции царь издавал законы и регулировал цены, дабы не допустить нарушений существующих обычаев. Он должен был заботиться о нуждах тех, против кого эти изменения направлены. Иногда царь вводил новые законы в защиту определенного слоя населения и указывал судьям на решение, которое необходимо принять. Роль царя как законодателя, однако, свелась на нет к концу старовавилонского периода. Тогда цари уже не пытались поднять общее благосостояние с помощью отмены некоторых долгов и регулирования размеров взимаемых процентов, заработной платы, платы за услуги, а также цен на основные товары [40].
Издание некоторых законов в тот период все еще, по-видимому, входило в компетенцию храмов. После «Темного периода» появление таких законов становится редкостью.
Конечно, налаживание контактов с другими странами в мирные времена также было привилегией царей. Дипломатические и торговые связи всегда осуществлялись правителем и должностными лицами, назначенными для этой цели.
Что касается взаимоотношений между царем и его подданными, то можно сказать, что подчинение властям, так же как и поклонение богам, рассматривалось жителями Месопотамии как основная и характерная черта цивилизации. При описании необычного образа жизни кочевников эти черты упоминаются вместе с некоторыми привычками, связанными с их питанием и погребальными обрядами. О них говорится как об особенностях, по которым можно отличить цивилизованные народы от нецивилизованных [41].
Трудно проследить юридические и практические последствия таких взаимоотношений. То, что цари освобождали от повинностей часть должностных лиц, поместья и даже города, позволяет нам составить некоторое представление о том бремени, которое царская служба могла накладывать на отдельных граждан и на общины. Существовали не только прямые налоги, характер и объем которых, к сожалению, совершенно неизвестен. Имели место также и натуральные повинности, о которых мы почти ничего не знаем, для дворца и должностных лиц. Нужно было ремонтировать дороги и каналы, нести службу в армии. Размер этих повинностей, должно быть, значительно менялся в зависимости от местных условий и способности властей добиться выполнения работ и поставок. В сборниках предсказаний можно найти довольно много материала об отношениях между царем и подданными; в них рисуется явно мрачная картина, причем действия дворца жестоки и несправедливы он конфискует имущество и заключает в тюрьму.
И все таки месопотамские цари не были восточными деспотами. Ассирийские цари, о которых мы знаем больше, чем о вавилонских, всегда стремились не наносить обид своим высшим чиновникам, чьей преданности им иногда приходилось добиваться клятвенными обязательствами и соглашениями, ибо не существовало иного пути, обеспечивающего передачу власти наследнику. Эти чиновники, если они не одобряли политику царя, всегда были готовы восстать против него.
Среди всех интриг и махинаций двора, о которых говорится в царской переписке Саргонидов, мы не встретим упоминаний о терроре или смертных приговорах. Значительные группы населения охранялись статусом граждан старых привилегированных городов от любых посягательств царя, и можно предположить, что подобные же соглашения существовали между правителями и подчиненными во всем царстве. Нет сведений о каких-либо народных возмущениях против царской администрации, намеки на которые прослеживаются в Ветхом завете (как на имевшие место в действительности, так и на политические стремления, проявившиеся в мессианских идеалах).
Что касается царя и его семьи, то прежде всего следует заметить, что словом «царица» пользовались, если речь шла о богинях и тех женщинах (это были только арабские царицы), которые действительно управляли страной. Главную супругу царя называли описательно: «Та, что во дворце». Она и наложницы царя жили, по крайней мере при ассирийском дворе, в гареме, охраняемом евнухами. Распорядок дня их тщательно регулировался эдиктами царя. Из большого числа писем, написанных при дворе в последний период Ассирийского царства, мы узнаем, что влияние супруги царя и его матери на политику временами было значительным [42].
Но всех ассирийских женщин затмила Семирамида, вдова Шамши-Адада V, возможно вавилонская принцесса, которая правила государством, пока ее сын Адад-перари III не достиг совершеннолетия, и даже позже она сохраняла титул царицы и ставила свое имя на памятниках рядом с именем сына, правящего царя [43]. У греческих авторов сохранилось множество рассказов о ней.
Царский дворец в составе месопотамского государства был «великой организацией», имевшей огромное экономическое значение. Туда стекались подати с подвластных народов (часто весьма отдаленных), урожаи из царских поместий и продукция царских мастерских. Из складов дворца должны были сообразно занимаемому положению кормиться и одеваться члены царской семьи, административный персонал страны и самого дворца, придворные, постоянная армия, а также множество зависимых людей, рабов и других лиц, чья жизнь была связана с дворцом.
Что касается происхождения дворцового хозяйства, то трудно определить, развилось ли оно исключительно из царских поместий, являлось ли ответвлением раннешумерской или даже дошумерской храмовой организации или было чуждым, немесопотамским явлением. Об управлении дворцом мы знаем немного. Все, чем мы располагаем, - это незначительное количество древнеаккадских административных документов, некоторые материалы средневавилонского периода из Ниппура и небольшое число новоассирийских текстов из Калаха и Ниневии.
Дополнением к этим трем основным источникам служат разрозненные старовавилонские документы и большая группа материалов, найденных в Чагар-Базаре, Алалахе, Угарите и Нузи. Их еще предстоит исследовать, чтобы получить информацию о дворцовом управлении.
В Вавилонии рост дворцового хозяйства, разумеется, неизбежно в какой-то степени приводил к конфликту этого хозяйства с храмовой организацией; однако ничего не известно о каких-либо столкновениях между ними. Храмовая организация, очевидно, после шумерского периода переживала медленный упадок, а дворцовая организация, богатея и усложняясь, все больше ее затмевала. Увеличение числа документов храмовой администрации нововавилонского Урука и Сиппара вовсе не обязательно свидетельствует о том, что эти храмовые организации приобрели значение, выходящее за местные рамки. Возможно, государственные административные документы дворца в то время писались чернилами на пергаменте и поэтому до нас не дошли.
Месопотамский дворец с точки зрения архитектуры и планировки обладал некоторыми своеобразными элементами: тронным залом, где царь принимал послов и других посетителей, большим внутренним двором и просторным залом, который, возможно, использовался для официальных приемов (на эту мысль наводит ассирийский текст, содержащий инструкции относительно проведения приемов, на которых присутствовали царь и знать). Жилые покой царя и его окружения, так же как и кладовые для хранения запасов, располагались вокруг главных помещений. К сожалению, сравнительного изучения раскопанных дворцов не велось, хотя это могло бы дать представление о местных различиях и вариантах планировки в разные эпохи. Строительство и перестройки дворца часто детально описываются в ассирийских источниках. Создается впечатление, что в каждом значительном городе был свой дворец, хотя он чаще служил резиденцией представителей центральной администрации, чем жилищем царя. В некоторых городах были дворцы, возведенные сменявшими друг друга правителями.
История храма как общественного учреждения, характерного для Месопотамии, освещена недостаточно, хотя у нас и нет недостатка в текстах, особенно для шумерского (в основном из Лагаша) и нововавилонского (из Урука и Сиппара) периодов [44]. К сожалению, эти документы связаны исключительно с низшим персоналом святилищ, работниками и ремесленниками, получавшими жалованье и продовольствие, и со счетами на материалы для изготовления определенных предметов. Храм - некая распределительная система с характерными для нее двумя аспектами: поступлением доходов и даров и выдачей жалованья и продовольствия. Доходы получали главным образом с земель, дарованных храму царями, и в меньшей степени от посвящения военной добычи, драгоценностей и прежде всего военнопленных.
Только нововавилонский период дает нам свидетельство, что почитатели божества опускали в ящик у входа в святилище небольшие дары серебром - обычай, о котором упоминается в Библии [45]. Мы имеем сведения об этом, потому что цари взимали налог с храмового дохода и даже держали при храме специального чиновника, защищающего их интересы. О более высоких лицах в храмовой администрации мы знаем мало. Создается впечатление, что возглавлял храмовую администрацию жрец-ишнгу (букв. «главный жрец»), тогда как жрец-эш должен был обращаться от имени храма и общины к божеству способами, которые в различных святилищах были разными.
Иерархия среди жрецов в обычном смысле этого слова нигде не засвидетельствована, и мы не знаем, что оказывалось решающим при их назначении - родство или знания - и какова была сама процедура этих назначений. Кроме лиц, необходимых для ведения храмового хозяйства, писцов и разного рода надсмотрщиков культовая сторона дела требовала наличия главного жреца и, возможно, его помощников, а также заклинателей и предсказателей, которые были нужны для нормального функционирования храма и дворца. В более крупных святилищах, возможно, имело место разделение труда; ритуалы и процессии, мы должны это допустить, значительно варьировались в зависимости от природы того божества, которое, как считали, обитало в каждом данном святилище. Писцы, обслуживающие храмовую администрацию, сохраняли традицию: они обучали своему ремеслу освященным веками способом, заставляя учеников переписывать древние тексты. Таким образом, храмы играли довольно значительную роль в поддержании литературной традиции, хотя они и не имели собственных библиотек.
Отношение храмов к общине, насколько это можно установить, было двойственным; определенная социальная ответственность лежала на святилище, и некоторые культовые обряды совершались для общины в целом, но вряд ли они выполнялись для отдельных лиц. Храм всячески пытался умиротворить неимущих. В старовавилонский период это достигалось установлением твердых весов и мер для того, чтобы богатые не могли обманывать бедных, определением максимальных процентов, колебания которых всегда пытались использовать кредиторы.
В общем, храм стремился быть образцом, устанавливая точные и справедливые нормы. Довольно часто в старовавилонский период, а иногда и в более поздние времена мы сталкиваемся с тем, что храмы дают небольшие беспроцентные займы, когда жители попадают в затруднительные обстоятельства [46].
Из административных документов Урука нововавилонского периода мы узнаем, что родители иногда посвящали детей в качестве «послушников» храму с целью спасти их во время голода, и есть указания, что это имело место и в более ранние периоды [47].
Храмы использовали «послушников» и их потомков, заставляя работать на себя и получая от них, как от рабов, доходы.
Какие именно культовые обряды совершались храмом для общины, на территории которой он находился, мы твердо не знаем.
В первую очередь следует сказать о принятии клятв и проведении «божьего суда», поскольку эта практика хорошо подтверждена, особенно в старовавилонский период. Мало вероятно, чтобы храм оказывал какую-либо культовую помощь частным лицам в определенный момент их жизни от рождения до похорон. Возможно, этим занимались предсказатели, заклинатели и другие профессионалы подобного рода, которых мы также привыкли называть жрецами.
Однако считалось, что божественная сила не была в них вложена храмом, с которым они находились или не находились в прямой связи, или какими-то вдохновляющими их храмовыми людьми. Только хорошее образование и личные способности обеспечивали им положение и авторитет. Мне кажется, что общине был нужен храм, потому что он связывал город с божеством. Храм предоставлял божеству постоянную обитель.
Дом, в котором обитало божество, надлежащим образом содержался, дабы обеспечить городу благополучие и процветание, которое, как полагали, гарантировалось присутствием там божества. Рядовому жителю предоставлялась возможность поклоняться издалека изображению, помещавшемуся в глубине святилища, в которое он не смел войти, во всяком случае в Вавилонии [48].
Иногда он оказывался зрителем, если изображения божеств участвовали в процессиях, демонстрировавших роскошь и блеск святилища, порой он участвовал в коллективных увеселениях на праздниках благодарения и в траурных церемониях. Единственным лицом в общине, которое имело право требовать при определенных обстоятельствах культовых отправлений от храма, был царь. Глубокая пропасть, подобная той, которая лежала между храмом и отдельным почитателем божества, отделяла царя от его подданных.
Строительство и содержание святилищ были прерогативой и обязанностью царя. От царей, одержавших победы, храм вправе был ждать часть трофеев, в особенности ценных вотивных приношений, которые выставлялись в честь божества в целле, а также военнопленных, чтобы увеличить рабочую силу храма. Под влиянием жрецов начиная со старовавилонского периода царям внушалось, что строительство все более крупных и роскошно украшенных святилищ и высоких храмовых башен - существенная часть их обязательств по отношению к богу, выражение благодарности и гарантия будущих успехов. Ассирийские цари выполняли свои обязанности в этом отношении гораздо активнее, чем цари Вавилонии. Многократно засвидетельствовано влияние, которое оказывали ассирийские цари па культ, например на создание новых идолов. Попытки Набонида ввести кое-какие изменения в культе - будь то украшение бога Солнца тиарой или попытка предпочтения культа Сипа в Харране привели к бурной реакции на нововведения [49].
Открытые конфликты подобного рода были чрезвычайно редким явлением, однако не следует думать, что введение царских представителей в административные советы наиболее прославленных храмов в нововавилонский период обошлось без столкновений интересов. В этих же советах (хотя явно только в тех случаях, когда они осуществляли судебные функции) появляются также представители народного собрания того города, на территории которого находилось святилище. Короче говоря, отношения между храмом, царем и городом были чрезвычайно сложны на протяжении тысячелетий, освещенных документальными свидетельствами, хотя в большинстве случаев наши документы не проливают света на этот существенный аспект месопотамской цивилизации.
Эти отношения, естественно, должны были развиваться на нескольких уровнях - политическом, экономическом и культовом (мы говорим только о наиболее очевидных аспектах). В то время как храм стремился к экономической независимости, обеспечиваемой земельной собственностью и достаточным количеством рабочей силы, царь также должен был увеличивать фиск для поддержания дворца, т.е. государства. Роль города в этой борьбе, т.е. собрания свободных граждан, ясна нам меньше. Народное собрание играло, вероятно, важную роль в поддержании противоречивых интересов в равновесии. Возможно, оно и выигрывало за счет существовавшей напряженности.
Город
В последние десятилетия все больший и больший интерес вызывают те социальные институты, которые возникают в обществе в результате урбанизации. Очевидно, такая цивилизация, как месопотамская, памятники которой уходят дальше, нежели какие-либо иные, в глубь веков, может стать прекрасным объектом исследования подобных институтов. Действительно, большое число клинописных текстов, прямо или косвенно касающихся вопроса урбанизации, находятся в нашем распоряжении.
Информация, которую содержит этот материал, если ее надлежащим образом интерпретировать, может быть дополнена тем, что дают Ветхий завет и греческие источники, особенно в той части, в которой говорится о начале урбанизации. Хотя Библия и греческие источники возникли гораздо позже, если руководствоваться абсолютной хронологией, они, как это ни странно, старше самых ранних шумерских документов, касающихся городов, если исходить из относительной хронологии, т.е. разбирать явление урбанизации по отношению к другим событиям истории.
Надо также затронуть важный, хотя и не вполне изученный факт, касающийся проблемы урбанизации, прежде чем займемся детальным изучением этого вопроса. Урбанизация далеко не единственный путь изменения политической и социальной структуры цивилизации, ведущей к появлению политических образований крупного масштаба и тех событий, которые мы называем политической историей. Как бы ни были важны рост и последствия урбанизации, значительную роль в развитии исторических событий этой части Азии играли и тенденции, направленные против урбанизации.
Антиурбанистические тенденции в самой стране и главным образом вокруг Месопотамии нельзя не считать важными социальными и политическими факторами той эпохи, так же как и желание многих жить в городах. Только так мы сумеем приблизиться к подлинному пониманию истории эпохи между первым появлением городов-государств и покорением Месопотамии арабами [50].
В непрерывной борьбе, характеризующейся резкими поворотами и постоянной нестабильностью политической власти, развитие событий в этом регионе определялось противоборством анти- и проурбанистических тенденций. В результате процесса урбанизации появились города, которые, становясь центрами политического притяжения, в то же время в определенных слоях населения порождали ответное стремление к децентрализации. Эти слои в силу традиции или основываясь на предшествующем опыте вполне определенно и часто успешно выступали не только против жизни в более крупных, чем деревни, поселениях, но и против власти (будь она политической, военной или налоговой), которую городской центр должен был осуществлять над ними.
Проследить процесс урбанизации, как таковой, в Месопотамии мы никак не можем. Города возникли очень рано, и их названия восходят к одному из языков, на которых там говорили до появления и шумеров и аккадцев. По причинам, нам неизвестным, центр урбанизации находился в Южной Месопотамии. Можно и даже следует сказать, хотя подкрепить это никакими удовлетворительными доказательствами нельзя, что только в этом районе Ближнего Востока урбанизация происходила спонтанно. Правда, тут и там города вырастали вокруг царских резиденций, торговых поселений (торговых портов), источников воды и некоторых святилищ, но нигде мы не находим в столь раннюю историческую эпоху такого скопления поселений городского типа, как в Южной Вавилонии.
В тот темный и отдаленный период выработалось отношение месопотамской цивилизации к городу как к социальному феномену. Оно определялось безусловным признанием города исключительной и единственной формой общественной организации. Здесь совсем нет того неприятия города, которое кое-где в Ветхом завете отдает кочевым прошлым и тоской по нему и идет рука об руку с неприятием того типа накопительного сельского хозяйства, которое лежит в основе системы дальнейшего перераспределения продуктов [51].
Нет в месопотамских городах следа и даже воспоминания о племенной организации, оставившей на мусульманских городах свой несомненный отпечаток. Более того, в клинописных источниках нельзя даже обнаружить антагонизма между жителями городов и сельской местности, столь характерного для многих городских цивилизаций. Только вторгавшихся кочевников и неотесанных жителей гор Загра иногда осуждали как людей, лишенных элементарных качеств, присущих цивилизованным народам, что проявлялось в их поведении, отсутствии заботы о мертвых и нежелании подчиняться организованным формам правления.
Ассирийцы тех врагов, которые жили в городах и которыми правили цари, всегда считали равными себе и никогда не называли «варварами» или «азиатами». О таком отношении ассирийцев свидетельствуют подробные и увлекательные описания стран и их достижений, встречающиеся в новоассирийских царских надписях (касающихся Урарту и Египта). В шумерском поэтическом тексте, посвященном восхвалению Ура, утверждается, что даже уроженец Мархаши (горной области Элама), живя в Уре, становится цивилизованным. Так уверены были жители Ура в том, что сумеют приобщить к культуре любого «варвара» [52].
В социальном плане единство месопотамского города нашло отражение в отсутствии каких бы то ни было сословий, а также этнических и племенных объединений. Составляющая народное собрание община граждан управляла городом под председательством какого-либо должностного лица [54], но это, как правило, касалось лишь общин древних богатых и привилегированных городов. Хотя прямых свидетельств об этом нет, можно допустить, что по крайней мере сначала собрание включало в свой состав всех глав семейств, причем старейшины играли особо важную роль. Довольно редко (например, в одном старовавилонском тексте) мы сталкиваемся с таким положением, когда город представляли только самые важные лица или когда в особо серьезном случае важные горожане Ашшура направляют письмо царю вместе с менее значительными горожанами [55].
Разумеется, в собрании подобного типа, которое вовсе не было «демократическим» в западном смысле этого часто неправильно употребляемого термина, не могли не проявиться олигархические тенденции. Это собрание скорее напоминало племенное собрание, в котором согласие достигалось выражением всеобщего одобрения при фактическом руководстве наиболее влиятельных, богатых и старых сограждан.
Это собрание (здесь уместно проследить его сложное и длительное развитие) направляет царю письма и получает ответные послания, борется за свои льготы и привилегии города и добивается их утверждения царем. Оно принимает судебные решения, ведает в пределах города продажей недвижимости, не принадлежащей частным лицам, и несет коллективную ответственность в случаях убийства и грабежа, совершенного даже вне города, в пределах установленного расстояния от него. Об этом мы знаем из инструкции (документ найден в Нузи), данной градоправителю, а также из хеттских законов и Второзакония (XXI, 1 и сл.).
Район за пределами городской стены, а возможно, и за пределами городской окраины обозначался различными терминами и, видимо, включал земли и владения, принадлежавшие жителям данного города.
Как известно, в стенах города находилась не только община граждан, по также храм и дворец. Ответ на вопрос о том, как два таких, казалось бы, несовместимых социально-экономических образования (город - храм-дворец) могли развиваться в одной и той же экологической среде и даже создавать симбиоз, оказавшийся чрезвычайно прочным и удачным, подведет нас гораздо ближе к пониманию первоначальных сил, которые влияли на возникновение и развитие процесса урбанизации.
Напрашивается ряд предположений, и о них стоит здесь кратко сказать, чтобы что-то не осталось неупомянутым. Определенный стимул могли создать напряженные отношения между селениями оседлых рыбаков и жителей, занимавшихся мотыжным земледелием и разводивших скот на мясо - коз, овец и свиней, с одной стороны, и полукочевниками, которые перемещались вдоль рек, разводили крупный рогатый скот и лишь изредка выращивали злаковые, - с другой. Приходит также мысль о «священных территориях», которые служили местом встреч жито-лей района, населенного полукочевниками. Такими были в начале старовавилонского периода Сиппар или (что менее определенно) древнейший Ниппур в Средней Вавилонии.
Росту городов способствовали увеличение сельскохозяйственной продукции благодаря систематической обработке почвы, развитие укрепленных центров власти и рост контактов между поселениями и племенными районами. Это только некоторые из возможных факторов. Особенно поражает этот расцвет тем, что появляется не один город и не несколько расположенных на большом друг от друга расстоянии центров, а целый агломерат городов. Такие важные города, как Эреду, Ур, Ларса и Урук, находились очень близко друг от друга, и между ними не было естественных границ, их разделявших.
Имея в виду смешанный характер месопотамского города, природу самой общины и особые взаимоотношения между внутри- и внегородскими экономическими объединениями, я рискну предложить другую гипотезу. Община горожан первоначально сложилась из владельцев земельной собственности, нолей, садов и участков, расположенных вдоль естественных каналов и низин, которые легко можно было орошать при помощи простейшей ирригационной системы и где труд членов семьи, рабов и других зависимых людей приносил достаточное количество продуктов питания и предметов первой необходимости для обеспечения хозяина, его семьи и слуг.
С ростом благосостояния, а также ради престижа землевладельцы стали содержать «'городские дома» на находящихся вблизи святилищ участках и, в конце концов, переносили свою основную резиденцию к тому скоплению жилищ, которое вырастало вокруг храмового комплекса. Такой довольно естественный процесс мог ускоряться давлением, которое оказывалось врагом, или истощением почвы. Это приводило к возникновению общины, состоящей из людей одинакового статуса, живущих в симбиозе с религиозным центром, а позже также и со все усиливающимся центром политической власти - с дворцом царя. Новые жители города были тесно связаны со своими сельскими владениями, откуда они получали продукты питания и сырье.
Таким образом, рынок как средство экономической интеграции развивался чрезвычайно медленно и не получил в Месопотамии большого значения, так как каждая семья обеспечивала свои собственные нужды сама. Заниматься производством товаров для продажи другим таким же хозяйствам было невыгодно, поэтому число рабов оставалось незначительным. Имея одинаковое социальное положение и различаясь лишь по своему благосостоянию, жители города довольно легко выработали определенный modus vivendi в ведении дел, которые затрагивали общинные интересы.
Коммерческая деятельность горожан сосредоточивалась вокруг их земельных владений, а если в распоряжении оказывался капитал (либо образовавшийся в результате объединения партнеров, либо взятый в долг у храмов), то они обращались к внешней (межгородской) торговле, центром которой становилась, что тоже достаточно любопытно, гавань, находившаяся за пределами самого города.
Создается впечатление, что либо по соображениям престижа, либо чтобы сохранить определенный экономический и социальный «климат» в обществе между внутригородской и межгородской экономикой сохранялось четкое различие. Последнее следует отметить особо, так как такое положение резко отличается от обстановки жестокой конкуренции, царившей в греческом городе, где необходимо было вводить все расширяющийся набор сложных и хитроумных правил, для того чтобы дать возможность правительству функционировать вопреки честолюбию некоторых лиц, стремившихся захватить контроль и оказывать давление на своих сограждан.
Именно наличие «великих организаций» в месопотамском городе, по-видимому, создало то равновесие сил и общую гармонию, наделившую город долголетием, которого греческий полис не мог достигнуть.
Теперь надо пояснить, что предложенная мною гипотеза в значительной мере основывается на параллелях, известных из истории греческих городов V - IV вв. до н.э., и на некоторых аспектах развития городов раннего Ренессанса. Подобные параллели не только возможны, но, как мне кажется, даже невольно приходят на ум при рассмотрении приведенных выше свидетельств.
Среди многих проблем и вопросов, на которые, вероятно, никогда не будет дан ответ, одна проблема, безусловно, привлекает особое внимание: точно так же, как нам приходится рассматривать греческий полис как уникальное явление среди городов, созданных процессом урбанизации, так и месопотамский uru полностью заслуживает того, чтобы историки цивилизации рассматривали его как город sui generis .
В шумерской и аккадской терминологии не делается никакого различия в словах, определяющих поселения различного размера; селение и город называются одинаково (uru - по-шумерски и alu - по-аккадски). Эти термины применяются к любому постоянному поселению, состоящему из домов, построенных из необожженного кирпича, а иногда даже и к скоплению хижин и других видов жилищ, образующих административную единицу. Только поместья и некоторые трудно определяемые сельские поселения обозначаются отлично от этих «городов». Окружающая город стена, как правило, существовала, но не была обязательной. В этом uru имел сходство с полисом, который тоже не обязательно окружался стеной.
Нам еще придется объяснять, что означают эти оборонительные сооружения. Поселения могли существовать только у воды. Вот почему любое изменение русла реки имело фатальные последствия для города, если жителям не удавалось вернуть реку в прежнее русло. За пределами стен некоторых городов, но явно принадлежа к ним, по неясным причинам часто располагались особого типа святилища, называемые «новогодними храмами». Раз в год изображение главного божества этого поселения, сопровождаемое толпами верующих, проносили в процессии к этому святилищу. В некоторых случаях «священная дорога» через специальные ворота соединяла это расположенное вне города святилище с городским храмом. Несомненно, мы получили бы важное представление о предыстории города типа uru , если бы могли понять, почему этот храм помещали за пределами городских стен.
Типично шумерский город и, вероятно, большинство городов, созданных в позднейший период, состоял из трех частей. Прежде всего - из самого города, часто называемого по-аккадски libbi ali или qabalti ali - термины, которые в некоторых случаях относятся только к самой старой части города. Это была окруженная стеной территория, на которой находились храм или храмы, дворец с резиденциями придворных и жилища горожан. Центр управления городом находился у «ворот» (в больших городах их было несколько), где происходили собрания горожан или собрания жителей данного квартала и отправлял свои обязанности градоправитель. К каждым «воротам» был приписан определенный квартал города. Далее шел «пригород», по-шумерски «внешний город», где находились дома, пастбища, поля и сады, обеспечивавшие город продуктами питания и сырьем.
Мы не знаем, насколько далеко распространялись эти окраины, защищались ли они какими-нибудь вторыми стенами или только укрепленными аванпостами, упоминания о которых мы встречаем в нововавилонский период. Когда в Ветхом завете говорится о трех днях, которые потребовались, чтобы пересечь город Ниневию (Кн. Ноны III, 3), то это расстояние могло захватывать и зеленые просторы «внешнего города». Третьей частью города был район пристани (kar в шумерском и karu в аккадском). Он являлся центром комме p ческой деятельности, в особенности той, которая была связана с внешней торговлей. Таким образом, кару соответствовал не только по функции, но и по названию порту (portus) раннего средневековья. Кару был административно независим и имел собственный юридический статус, что было важно для горожан, которые вели там дела. В кару жили чужеземные торговцы; у них были свои лавки, а питались они в портовой таверне.
Это снова показывает различие между городом типа uru и, например, сирийскими и палестинскими городами, где (в Дамаске или Самарин) у чужеземных торговцев были свои «фактории» в пределах города. Мы судим о жизни кару по табличкам, найденным в Уре, в кару города Каниша и в ряде других городов Анатолии. Таблички из Ура дают представление о кару месопотамского города, а те, что найдены в Анатолии, рассказывают об ассирийских торговцах в чужеземных городах.
Конечно, деление города на три части нельзя проследить везде; мы должны учитывать индивидуальные различия, создаваемые особыми обстоятельствами и поворотами истории. Заслуживает внимания город Сиппар, находящийся на окраине зоны урбанизации и почитавшийся старейшим из вавилонских городов; он, вероятно, служил торговыми «воротами», через которые кочевники - овцеводы из пустынь общались с жителями урбанизированного района, расположенного вдоль Евфрата. Кажется, наиболее важные кочевые племена имели постоянные стоянки возле Сиппара, а возможно, и сам город состоял первоначально из нескольких именно таких стоянок - «факторий». Сиппар, по-видимому, следовал скорее западному типу городской агломерации, на что указывает тот факт, что там «фактория» торговцев из Исина находилась в пределах самого города [57].
Нетипичным был и Ниппур в центре Вавилонии, который, подобно Сиппару, никогда не считался резиденцией какой-либо династии и не имел сколько-нибудь значительного правителя. Оба города, по-видимому, играли заметную роль в торговле: Сиппар в старовавилонской, а Ниппур - в поздневавилонский период; оба они очень древние, а Ниппур, особенно в ранний период, считался священным городом.
Хотя уровень благосостояния в обычном городе и был несколько выше прожиточного минимума, настоящее благополучие приходило в месопотамский город лишь тогда, когда там находился дворец победоносного царя. Тогда военные трофеи, подати от побежденных городов и дары покоренных соседей добавлялись к запасам правителя и распределялись среди военачальников и бюрократии, поднимая вместе с тем жизненный уровень всего населения. Святилища богатели, обильно украшались и получали в дар земли и работников. Работы по украшению дворца и храма привлекали торговцев, которые везли в город не только традиционный импорт (металл, лес, драгоценные камни), но также предметы роскоши (некоторые виды специй, благовония, вина, дорогие одежды, редких животных).
Лишь несколько вавилонских городов пережили больше, чем один-два недолгих периода такого интенсивного расцвета; у многих же их вообще не было. После краткого периода изобилия наступали унылые времена. Люди жили среди руин, святилища разрушались, стены городов разваливались. Обремененные долгами, в когтях алчных чиновников, жители городов становились легкой добычей в случае вторжения врага или набегов кочевников.
Тексты, найденные в Уре, прекрасно иллюстрируют переход от периода богатства в эпоху III династии Ура к провинциальной бедности средне и поздневавилонского периодов. Однако даже после того, как город приходил в полный упадок, оставшиеся в нем жители старались не покидать руины и пронести имя своего города через тысячелетия, как это было с Ниппуром (совр. Ниффер). Да и жители Вавилона не покидали город в течение целого тысячелетия после его последнего разрушения.
Другие столицы - Ур, Ларса и Ашшур - исчезли. Аккад, будучи столицей первой месопотамской империи, пережил в древности короткий период расцвета. Однако вскоре он потерял свое значение. В нововавилонский период город уже лежал в руинах. Об этом мы узнаем из замечания писца, интересовавшегося древностями, который скопировал надпись, найденную им на кирпиче среди руин Аккада. Местонахождение Аккада не определено но сей день.
В Месопотамии новые города, созданные по царскому повелению и по различным политическим или военным соображениям, появляются в Ассирии или там, где распространяется власть ассирийских царей. В самой Вавилонии мы встречаем только маленькие крепости, построенные царями, чтобы сдержать возможные нападения врагов, или укрепленные резиденции правителей (Хармал). Для того чтобы в Вавилонии появились новые города, такие, как Селевкия и Вологезия, стране пришлось ждать падения своего национального суверенитета.
Вплоть до римского периода одной из основных целей царской политики на всем Ближнем Востоке была полная урбанизация. Эта политика ускорила переход от городов государств к территориальным государствам и способствовала возвышению столиц за счет других городов. Насильственная урбанизация окружающих территорий приводила к умиротворению страны, создавала безопасные условия для передвижения торговых караванов, помогала нейтрализовать кочевников, установив контроль над ними и защитив уже урбанизированные зоны от их вторжений или инфильтрации. Более того, то, что мы назвали бы «внутренней» и «пограничной» колонизацией, увеличило сельскохозяйственную продукцию и обеспечило администрацию доходами от налогов, бесплатными работниками и воинами. Эллинистические, а позднее римские города вдоль торговых маршрутов из Аравии к Каспийскому морю и дальше на восток к Пенджабу свидетельствуют о размерах и результатах подобной политики планируемой урбанизации.
Прежде чем вернуть жителей к оседлой жизни в ранее покинутые деревни или поселить их во вновь создаваемых крепостях, в Вавилонии сначала перекапывали и очищали старые и строили новые каналы. В Ассирии цари часто основывали новые столицы на необжитых землях (Кар-Тукульти-Нинурта, Кар-Шульманаша-риду, Дур-Шаррукин) и заселяли их своими слугами, чиновниками и ремесленниками, взятыми в плен во время войн. Цари перестраивали захваченные города, меняли их старые названия и заселяли пленниками или переселенными народами, с тем чтобы укрепить власть Ассирии на новой территории.
Тонкие ниточки путей тянулись через пустыни от одного торгового центра к другому. Если торговые пути зарастали травой, то это был бесспорный признак экономического упадка (с этим образом мы неоднократно встречались в Библии) [58].
Строительство дорог в военных целях (например, для замирения восставших районов) практиковалось только новоассирийскими царями. Для поддержания дорог в порядке, что находилось в ведении царя, сгоняли на работы жителей близлежащих деревень. В шумерском царском гимне рассказывается о постах, воздвигаемых вдоль таких дорог; о них же упоминают новоассирийские итинерарии [59].
Для мелких поселков существовали в различных районах и в разные периоды особые наименования, связанные с тем или иным типом поселения. Что касается поместий, принадлежащих одному лицу или целому роду, то их, особенно в старовавилонский период, легко узнать по характерным названиям типа «дом (поместье) такого-то». Страна буквально была усеяна холмами («теллями»), под которыми покоились развалины покинутых городов, относящихся к различным периодам, начиная с самых древних.
Они - свидетельства набегов, экономических сдвигов, упадка ирригационной системы или ее естественного конца, вызванного обычно засолением почвы или заиливанием водных протоков. Названия крепостей, построенных в отдаленных или непокорных районах, часто образуются по типу «крепость царя такого-то» или «стена царя такого-то». Иногда на опасном участке границы строили стену довольно большой протяженности. Такой стеной, например, отгородился шумерский царь III династии Ура Шу-Суэн от вторгавшихся аморейских племен.
Много позднее из тех же соображений была построена стена от мидийцев, перегородившая перешеек между Тигром и Евфратом. По дорогам Месопотамии двигались военные отряды, караваны, чужеземные послы, сопровождаемые военной охраной, или царские гонцы. Другого движения почти не наблюдалось.
Путешествовать по дорогам было опасно из-за мародерствующих дезертиров, бродяг, беглых рабов и диких животных. Редко, видимо, наступали времена, когда частные письма пересылались из города в город (как это было в старовавилонский период),"а люди могли свободно путешествовать.
В месопотамских городах возникало понятие гражданства, которое было либо результатом, либо движущей силой процесса урбанизации. Юридическое оформление образа жизни в городах такого типа имеет все основания для того, чтобы привлечь наше внимание к нему как к специфической особенности месопотамской цивилизации. Клинописные документы конца II тысячелетия и первой половины I тысячелетия до п. э. содержат ряд отдельных сведений, которые, если рассматривать их в совокупности, показывают, что некоторые самые древние и важные города пользовались определенными привилегиями и были освобождены от ряда царских повинностей. Эти города, очевидно, имели юридический статус, который существенно отличался от статуса любой другой общины.
В Вавилонии это были Ниппур, Вавилон и Сиппар; в Ассирии древняя столица Ашшур, а позже Харран в Верхней Месопотамии. В принципе обитатели этих «свободных городов» претендовали с большим или меньшим успехом, в зависимости от политической ситуации, на освобождение от трудовой повинности, военной службы (или, возможно, только от некоторых видов последней), так же как и на освобождение от налогов. Эти привилегии не были ни новыми, ни исключительными. Даже некоторые лица с ограниченной свободой [60], упоминавшиеся в административных текстах шумерской империи III династии Ура, освобождались от земляных работ, а название года в правление царя Ишме-агана из Исина отмечает как особое достижение освобождение обитателей Ниппура от военной службы и от выплаты дани (гу) серебром и золотом [61].
Значит, сопротивление подданных некоторым требованиям центральной власти характерно не только для неурбанизированной части населения (ср. предупреждения Самуила в Первой книге Самуила VIII, II и сл.), но также и для жителей городов [62]. Мы еще вернемся к этому вопросу, когда пойдет речь об освобождении от налогов.
Привилегии жителей этих городов находились под защитой божества. Их юридический статус обозначался названием kidinnutu («находящийся под защитой kidinnu» - вероятно, какой-то род штандарта, символа божества), а сами жители назывались «людьми kidinnu». В обоих случаях слово kidinnu имеет религиозное и юридическое значение и обозначает объект, помещенный у ворот такого города как символ божественного одобрения и покровительства, который охраняет статус граждан.
Наша информация об этом получена из текста, известного под названием «Зерцало государя», и из упоминаний в новоассирийских царских надписях, которые описывают военную и политическую ситуацию во время конфликта между Ассирией и националистически настроенной Южной Вавилонией. Мы располагаем весьма фрагментарной «Хартией Ашшура», единственным дошедшим документом подобного рода, в котором ассирийский царь, в данном случае Саргон II, подтверждает привилегии этого города после окончания восстания и гражданской войны. «Зерцало государя» перечисляет привилегии обитателей Ниппура, Вавилона и Сиппара в случае судебного преследования. Царь не может отправлять в тюрьму, налагать штрафы или отказывать им в праве возбуждать иски.
Более того, они защищены от привлечения к трудовой повинности, их не могут заставить подносить кирпич и использовать на других работах даже в тех случаях, когда на них созывается все население страны. Царь не смеет отбирать их тягловый скот, облагать налогами стада. В их обязанность также не входит поставлять корм для царских лошадей. В исторических надписях часто поднимается вопрос о статусе kidinnu вавилонских городов, вопрос, который от Саргона II до Ашшурбанапала имел первостепенное значение для Ассирии в ее борьбе за эффективный контроль над Вавилонией.
Большая часть нашей информации относится к фискальным и личным привилегиям жителей городов, но не показывает фактического положения горожан и особенно тех исторических изменений, которые происходили. Нам известно, что только уроженцы города могли претендовать на kidinnutu. Однако есть письмо, написанное обитателями Вавилона Ашшурбанапалу, в котором утверждается, что даже собака свободна, когда она входит в Вавилон. Этот аргумент, по-видимому, был выдвинут в пылу дискуссии, и не следует считать, что он означает, будто сам воздух города делает тех, кто им дышит, свободными (как говорили в средневековых европейских городах).
Статус жителей привилегированных городов раскрывается в одном отрывке ритуальных текстов, описывающих церемонии, совершавшиеся во время празднования Нового года в Вавилоне. В этот день царю разрешалось войти в святая святых святилища, но сделать это он мог только после того, как верховный жрец отбирал у него все знаки царской власти и унижал, надавав пощечин и подергав за уши. Затем царю следовало припасть к земле и в установленной молитве заверить Бела, бога города, что он в течение года не совершил никакого греха, не был невнимательным к священному городу и его святилищу и, более того, не оскорбил ударом по лицу никого, кто пользовался статусом kidinnu .
В перечне основных политических грехов царя это ошеломляющее заявление показывает, какое необычное не только для древнего Ближнего Востока, но и для древних цивилизаций Запада значение придавалось человеческому достоинству. Граждане Вавилона и других месопотамских городов, по-видимому, таким образом превратились в особый класс, поставленный выше остального населения не по этническим или экономическим причинам, а только потому, что были уроженцами привилегированных городов.
Помимо привилегий у граждан этих городов были также обязательства, но о последних мы узнаем только случайно. Когда Асархаддон, царь Ассирии, рассказывает о событиях, приведших его на ассирийский престол, он жалуется, что его братья-соперники сражались между собой за трон и «даже вынули меч в пределах города Ниневии, что было святотатством» [66].
Исходя из этой фразы можно полагать, что в великих городах Месопотамии существовало запрещение применять оружие в пределах привилегированного поселения. Такой запрет охранялся божеством (на европейском Западе аналогичное явление носило название Burgfriede).
Чрезвычайно трудно ответить на естественный вопрос, касающийся особых условий и причин, которые породили и способствовали развитию такой социальной ситуации. Основные ее особенности, а именно фискальные и личные привилегии жителей месопотамских городов, не уникальны. Мы уже приводили исторические параллели из отдельных периодов шумерской истории и указывали, что освобождение от налогов и особые привилегии в отношении мобилизации людей для трудовой повинности и на военную службу давались также вавилонскими царями второй половины II тысячелетия до н.э. некоторым землевладельцам, вождям племен и святилищам.
Мы знаем об этом из ряда надписей на каменных монументах, так называемых kudurru («пограничный камень»); в них перечисляются привилегии, сходные с привилегиями городов, которые вавилонский царь давал своим верным слугам и храмам либо по религиозным соображениям, либо вследствие политической необходимости. На камнях имеются также высеченные изображения священных предметов; таким способом территория, на которой они были воздвигнуты, и ее привилегии как бы отдавались под божественную волю и защиту.
Тем, чем был для города воздвигнутый у ворот kidinnu, для сельских владений был kudurru. Оба термина появляются только после «Темного периода». Ослабленная центральная власть средневавилонского периода, очевидно, была готова уступить лицам определенного положения и святилищам свое право собирать налоги, набирать солдат и работников или как-то иначе использовать своих подданных. Когда это случалось, то те, кто нес это бремя, лишь меняли хозяина, но если такие привилегии давались городам, то жители города выигрывали. Поэтому всякая попытка уравнять статус kidinnu и kudurru оказывается неубедительной. Особый статус упомянутых городов надо связывать с самым началом их возникновения, но эту мысль невозможно доказать, так как мы не располагаем по этому периоду письменными памятниками.
Разумеется, горожане не всегда одинаково успешно могли реализовать свои права. Большая часть того, что мы знаем о kidinnutu, относится к периодам, когда либо внутренняя политическая ситуация была неблагоприятной для царя, либо же эти города занимали ключевую позицию в международном конфликте. Содержание «Зерцала государя» иллюстрирует первую, а борьба Ассирии против националистической Вавилонии - вторую ситуацию. Города Вавилонии готовы были признать ассирийское политическое господство в стране; при этом они могли безопасно вести широкую коммерческую деятельность и сохранить привилегии горожан в виде платы за свое сотрудничество.
Степная Вавилония, населенная главным образом арамейскими племенами, обладавшими более воинственным характером, халдеи и жрецы основных святилищ были настроены крайне националистически и аитиассирийски. Все же гордая независимость месопотамских городов, полная достоинства и уверенности, как это показывают документы того периода, не могла быть результатом только временной политической ситуации. Истоки ее коренились в глубокой уверенности горожан в своем положении, которая разделялась всеми жителями. Мы видим это и в Ашшуре, и даже в Харране - городах, история которых была совершенно отличной от истории вавилонских городов.
У нас есть свидетельства, что города финикийского побережья развили тот тип внутренней социальной организации, который в греческой политической терминологии был бы назван аристократией. Так же как и в некоторых текстах, относящихся к жителям Ашшура, мы сталкиваемся там с концепцией правящего городского патрициата, концепцией, далекой от общепринятых представлений, согласно которым город находился под властью царя. Мы не беремся устанавливать зависимость между статусом kidinnutu вавилонских городов и концепцией этого «западного» города.
Не можем мы и сказать, каково было отношение к царской власти древних укрепленных городов дельты Нила до того, как произошло объединение Египта; укажем лишь на один знаменательный факт того периода. Рисунок на шиферной палетке изображает царя в виде сокола, птицы бога Гора, разрушающего несколько укрепленных городов. Здесь показан извечный конфликт между городом и царем, который, по-видимому, был весьма бурным по берегам Средиземного моря, хотя почему-то отсутствовал в Южной Месопотамии. Сирийские противники перестройки Иерусалима характеризовали свое отрицательное отношение к городам хорошо сформулированной фразой (Кн. Ездры IV, 13), когда они писали Артаксерксу, царю Персии, что окруженный стеной город «ни подати, ни налога, ни пошлины не будет давать, и царской казне сделан будет ущерб».
Компенсируя потери в поступлениях от городов, которые могли отстаивать свои привилегии, ассирийские цари стали строить новые города, либо делая их столицами, либо размещая их в стратегически важных районах. Согласно легенде, Саргон Аккадский в Вавилонии пришел к этой политике более чем на тысячу лет раньше, чем Ассирия, когда построил новый город, фактически своего рода «новый Вавилон», как свою столицу. Этим он вызвал гнев Мардука, бога настоящего Вавилона, и тот наложил на Саргона страшное проклятие. Ясно, что эта история недостоверна; цель ее - показать, что Саргон первым из месопотамских царей стал осуществлять ту политику, которая впоследствии сделала Ассирию великой.
Он не только основал новую столицу, но и создал огромный дворцовый аппарат (насчитывавший до пяти тысяч человек), поручил уроженцам своего города управлять провинциями, воздвигнул стелы в завоеванных районах, короче говоря, создал тот образец царской политики, которому позже следовали все среднеассирийские цари (но в Вавилонии в то время такая политика была неприемлемой). Не один ассирийский царь принял имя «Саргон», и это едва ли случайно. Возможно, что та ситуация, которая существовала в Вавилонии во времена Саргона Аккадского, была идентична отношениям, возникшим позже в Месопотамии между Вавилонией и Ассирией; шумероязычный сельскохозяйственный юг с его городами-государствами противостоял Северной Вавилонии (Кишу, Аккаду и, возможно, Сиппару), которую занимали говорившие по-аккадски воинственные пришельцы из пустынь.
Урбанизация
В каждой цивилизации урбанизация, как социальное явление, воплощаясь, порождает характерный для этой цивилизации тип городского поселения. Расположение частных и общественных зданий, направление внутригородских линий сообщения и укрепления отражают потребности и стремления общины, осуществление которых происходит в пределах существующих экологических и технологических условий данного периода и района. Было бы интересно проследить зависимость общих для всех городов данной цивилизации характерных черт от социальных, экономических и религиозных особенностей их созидателей. При этом не следует брать в расчет типы чужеземных городов, которым порой подражали по каким-либо причинам. Так, например, получил повсеместное распространение тип города с пересекающимися под прямым углом улицами.
Хотя установить эту связь нам никогда не удастся, все же не следует забывать о существовании такой зависимости. Нам очень мешает недостаток найденных в Месопотамии письменных документов, относящихся к разбираемому вопросу. Сколько-нибудь удовлетворительно изучить процесс урбанизации можно лишь там, где археологические данные подкрепляются письменными источниками, причем и те и другие имеются в достаточном количестве. Для древнего периода человечества к этим идеальным условиям ближе всего подходит история греческого города, или, точнее, история того уникального феномена, который мы называем «полисом».
Только там мы можем проследить характерные стадии процесса урбанизации: возникновение города, воспринимаемое как синойкизм и обозначаемый этим термином, краткий, но блестящий расцвет полиса, его политическое банкротство и длительный период окаменения, при котором, однако, для более поздних эпох сохраняется семя городской цивилизации. Мы располагаем этими сведениями потому, что люди, которые жили в городах Греции, были достаточно образованны, чтобы осмыслить, описать и истолковать происходящие события. Более того, они сумели установить ту же закономерность, о которой мы говорим здесь: зависимость между внешним обликом города и образом жизни и идеологией его обитателей.
Именно Аристотель сформулировал эту закономерность с удивительной точностью: «Наличность акрополя подходит для олигархических и монархических государств, одинаковая укрепленность всех пунктов - для демократических, для аристократических ни то ни другое, но скорее, когда имеется несколько укрепленных пунктов» (Аристотель. Политика 1330 в. 19 cл. Перев. С. А. Жебелева. М., 1911, с. 325). Нигде в литературных памятниках Месопотамии мы не найдем такого понимания и стремления понять пути собственного развития.
Даже если отвлечься от этого недостатка, в Месопотамии не хватает и необходимых археологических данных. Многие древние города в этом районе все еще населены, например Алеппо- Халеб или Эрбиль. Руины покинутых городов (Вавилона, Сиппара и Ниппура) отпугивают своими размерами и количеством нанесенного песка даже прекрасно оснащенные экспедиции. Археологи предпочитают откапывать интересные памятники, а не тратить время на расчистку бесконечных стен городов или на распутывание сети кривых улиц жилых кварталов. Все же в Месопотамии мы находимся в гораздо лучшем положении, чем египтологи, которым удалось раскопать только один явно нетипичный город, Ахетатон (современную Амарну); все другие города полностью исчезли.
Остается сделать последнее, но важное предупреждение: на древнем Ближнем Востоке мы сталкиваемся, как уже неоднократно отмечалось, с удивительным разнообразием цивилизаций, каждая из которых создала свои, характерные для нее черты города. Они стирались или искажались из-за многократных набегов и более важных, хотя и менее ощутимых влияний внутренних социальных и экономических потрясений, воздействия моды и вкусов царей. Количество и значение этих изменений часто даже невозможно уточнить, поэтому делать какие-либо выводы чрезвычайно рискованно.
Далее я буду говорить об особенностях месопотамского города и попытаюсь связать их с идеологическими взглядами, которые эти особенности, возможно, отражали. Этот подход позволяет полностью использовать существующие данные, несмотря на имеющиеся препятствия, о которых я только что писал.
С III тысячелетия до н.э. отличительной особенностью ближневосточного города (за исключением, пожалуй, Египта) становится наличие укреплений. В обязанности царя входило поддержание городских стен в хорошем состоянии и соответственно их разрушение в завоевываемых городах. Возникает вопрос: являлся ли укрепленный город, отличающийся от крепости, возведенной по военным соображениям, характерной особенностью этого района и цивилизации или это было результатом заимствования? Обширные укрепления отнюдь не обязательная принадлежность городов.
Греческий полис подозрительно мало полагался на укрепления в противоположность впечатляющим циклопическим стенам и замкам микенского периода. Минойские города на Крите, по-видимому, были лишены стен и башен в период расцвета этой цивилизации. В тех случаях, когда незнакомые с городской жизнью племена завоевывали городскую цивилизацию, существовало явное предубеждение против укрепленных городов; мы видим, например, что царь, изображаемый на египетских шиферных плитках периода объединения страны в виде быка или сокола, рушит укрепленные города в дельте Нила.
Подобным же примером может служить уничтожение городов долины Инда ведийскими индийцами под предводительством бога Индры, которому они дали эпитет puram-dara - «разрушитель крепостей», термин, соответствующий греческому poUorketes . Ничего подобного мы не встречаем в древних месопотамских источниках. Так как членение шумерского города на собственно город, пригород и лежащую вне его гавань или торговый порт отражает существование четкой пограничной линии между самим городом и тем, что находится за его пределами, можно предположить, что окружение шумерских городов стенами было типичным явлением.
Однако были и нетипичные города, такие, как Сиппар или на юге - Лагаш, которые представляли собой скопление поселений, где ядро города включало понемногу окружающие поселения. Какую роль в этом сложном развитии, приводившем поселения на юге к урбанизации, играло строительство укреплений, я не знаю.
Стены городов на древнем Ближнем Востоке были не только демаркационной линией между городом и открытым пространством или заранее подготовленной линией обороны - ими определялся весь характер городской архитектуры. Высота, длина и расположение стен свидетельствовали о значении и могуществе города, а монументальность ворот демонстрировала его богатство. Размеры сооружений должны были производить большое впечатление на посетителя и внушать страх врагам. Тщательно ремонтируемые стены отдавались под защиту божества, и им давались длинные, призывающие божественную помощь названия [67].
Монументальная конструкция ворот была связана также с тем, что возле них находился как бы «гражданский центр». Здесь, вероятно на примыкавшей к воротам изнутри города площади, собиралось и принимало решения собрание, а градоправитель управлял городом, или по крайней мере той его частью, к которой примыкали ворота. На этом месте победоносный завоеватель обычно ставил свою статую, для того чтобы все помнили о необходимости хранить ему лояльность.
Здесь же он размещал и свой гарнизон. Из бытовавших в живой речи названий этих ворот, а не из длинных официальных наименований, мы узнаем кое-что о части города, к которой они примыкали. Примерами могут служить «Ворота металлистов» в Ашшуре, «Овечьи и козьи ворота» в Ашшуре и Иерусалиме (Кн. Неемии III, 1), а также «Навозные ворота» и «Ворота Источника» в Иерусалиме (Кн. Неемии III, 14-15). Следует обратить внимание на «Рыбные ворота» в Иерусалиме, куда обитатели Тира обычно привозили продавать свою рыбу и «всякий товар» (Кн. Неемии, XIII, 16). В некоторых случаях площадь у ворот играет ту же роль, что и греческая агора.
Нелегко решить важный вопрос о том, как обитатели таких городов снабжались продуктами питания и другими предметами потребления. Упоминания о рынках встречаются редко, но можно установить определенную закономерность, показывающую, в какие периоды и в каких местах они были. Так, мы узнаем, что существовали «Рыночные ворота» в анатолийском Канише в начале II тысячелетия до н.э.; упоминаются «Рыночные ворота» и гораздо позже, в нововавилонских табличках, но скорее как простое обозначение места. Столь же редко встречаются упоминания о рынке вроде того, что содержится в древней надписи из Суз, где указывается, что там был выставлен тариф цен [68].
Конкретное свидетельство о том, что возле «Рыночных ворот» производилась купля и продажа, находим лишь один раз, в поздней надписи Ашшурбанапала [69].
Из Сиппара старовавилонского периода до нас дошел термин bit mahirirn, обозначающий, по-видимому, маленькую лавку для продажи предметов роскоши [70].
Возникает впечатление, что рынок, как таковой, был распространен скорее за пределами Месопотамии, в Эламе и в Анатолии. Характерно, что хеттское слово happira («город») этимологически связано со словом, означающим «рынок». В Месопотамии рынок, по-видимому, представляет собой позднее явление, вызванное большими размерами городов, сделавшими необходимым как-то наладить торговлю продуктами питания.
Таким образом, рынки, которые должны были связать сельских жителей с горожанами для обмена продуктами питания, сырьем и ремесленными товарами, имели лишь ограниченное значение. Вот еще одна особенность Месопотамии с ее большим числом городов, корни которой следует искать в генезисе самого города. Это в некоторой степени подтверждает то, о чем уже говорилось выше, - городские жители были тесно связаны с пахотной землей вокруг города.
В определенные периоды и в некоторых районах Месопотамии административный центр государства, дворец царя и храмы являлись частью оборонительной линии. Я предлагаю рассматривать такое расположение как существенный вариант структуры города, который, возможно, раскрывает лежащие в его основе идеологические установки и проливает некоторый свет на процесс урбанизации. Можно сказать, что в Месопотамии мы не сталкиваемся с тем, чтобы центру города придавалось особое значение. Какую бы геометрическую форму ни получали окружающие укрепления, никакого городского центра, образованного дворцом, храмом или рыночной площадью, обычно не наблюдается.
В древних городах, выросших на аллювиальной равнине, за исключением Вавилона халдейского периода, прослеживается тщательное разграничение территории между храмом, дворцом и воротами (одними или несколькими). Главное святилище с его храмовой башней, дворами, пропилеями, молельнями, зернохранилищами, складами, а также с жилыми помещениями для служителей окружено стеной или оградой и находилось на некотором расстоянии как от дворца, так и от главной стены. Лучшим примером может служить известный город Ур старовавилонского периода, в котором храм и дворец были окружены жилыми кварталами, перерезанными множеством кривых улочек.
Если оставить аллювиальную равнину и, поднимаясь вверх по реке, оказаться в Верхней Месопотамии, Сирии, Малой Азии и Палестине, то можно заметить, что разделенность храма и дворца исчезла. Храм и дворец окажутся рядом и будут часто представлять некое единство, то занимая центральное положение в городе, то являясь частью оборонительной линии. Там, где храм и дворец находятся близко друг от друга, единое укрепление, которое окружает их самих и связанные с ними сооружения - казначейство или казармы царской охраны, бесспорно, свидетельствуют об их отношении друг к другу и к внешнему миру. Жителей, поселившихся за пределами ограды, как правило, охраняла вторая линия стен. Этот образец города можно назвать городом-цитаделью.
Нужно подчеркнуть, что такое расположение могло быть результатом особого развития, которое следует рассмотреть, если этот тип города считать выражением определенных идеологических воззрений. Город цитадель, например, мог возникнуть в результате разрастания маленького поселения. Внутренний город с дворцом и храмом когда-то, возможно, вмещал всех жителей, в то время как внешний город мог быть построен тогда, когда выросло население и возникла необходимость увеличить размеры самого города и даже включить в него пригороды. В соответствии с нарастанием культурных слоев внутренний город становился верхним, а внешний, более новый, - нижним, как это случилось, например, с Ашшуром и Хаттусасом. Большие отложения строительного мусора в старой (внутренней) части города создавали холм, и поздний (внешний) город оказывался, таким образом, на более низком уровне, как это произошло с Каркемишем.
Кроме того, в некоторых областях жители предпочитали селиться на вершинах холмов, даже если поблизости были равнинные участки земли. Такое предпочтение следует рассматривать как характерную черту культуры, причем оно могло быть, а могло и не быть связано с требованиями культа. В одних районах такие города иногда были единственным типом городских поселений; в других встречались в сочетании с городами, построенными на равнинных участках (например, в Палестине), где «города, лежащие на возвышенности» упоминаются рядом с «городами равнин» (Кн. Иисуса Навина XI, 13).
Зенджирли, «новый город» Северной Сирии, располагался на равнинном участке, причем его строители, очевидно, пренебрегли прилегающими к этому месту холмистыми районами, хотя с точки зрения обороны они для этого подходили больше. В Месопотамии Ашшур, возвышающийся на скале, нависающей над Тигром, был, по-видимому, самым южным городом, выросшим из святилища, первоначально расположенного на вершине холма, и прилегающего к нему селения. Вверх по реке, севернее Ашшура, у подножия гор Загра и на северо-запад города, по-видимому, были расположены так же. Это подтверждает хеттская иероглифическая пиктограмма, обозначающая «город», на которой изображен крутой холм.
Город на холме мог расти, включая в свою территорию расположенные внизу поселения, и не обязательно превращаться при этом в так называемый город-цитадель; не следует также уподоблять этот процесс тому, который происходил с греческими городами. Типичный акрополь греческого города содержит древнейшие святилища, которые в нижнем городе были позже заменены новыми храмами, часто превосходившими своим великолепием древние и имевшие даже большее культовое значение. Сам акрополь, как центр общины, терял тогда свое значение и становился лишь частью, хотя и важной, городской системы укреплений. Подобное явление было невозможно на древнем Ближнем Востоке, где присутствие божества в храме ощущалось столь конкретно, что святилища навсегда оставались на одном и том же месте.
Значительное различие между городом на холме и городом-цитаделью заключалось в существовании стены, которая окружала храм и дворец, образуя город внутри города и отгораживая их от жилищ простых горожан. Этот внутренний, или священный город сохранился как особый образец городского поселения в Евразии вплоть до наших дней. Таковым является московский Кремль и «запретный город» Пекина.
Термин kirhu, которым обозначают этот своеобразный тип города в Месопотамии, не является по происхождению ни аккадским, ни семитским, и, таким образом, он явно указывает, что город-цитадель возник в результате чужеземного влияния. Им называют часть города в текстах из Мари, Чагар-Базара и Нузи, этот же термин применяется и к городам Армении; еще раньше мы встречаем его на победном обелиске, воздвигнутом вавилонским царем. Он описывает завоевание Аррапхи словами: «Я вошел в его kirhu и поцеловал ступни бога Адада. Я преобразовал эту страну».
Это доказывает, что в kirhu Аррапхи был храм и, вероятно, также и дворец. О священном характере внутренней части Каркемиша свидетельствуют сообщения хеттского царя, повествующие об осаде и завоевании этого города. Он прямо заявляет, что он ограбил и разрушил нижний город, но пощадил «верхний город» (так он называет по-хеттски эту часть города) и совершил в нем богослужение в честь богов [71].
Какое значение имело объединение храма и дворца в единое целое в городах-цитаделях в сравнении с их разделением в городах, возникших в аллювиальных долинах? Можно ли считать, что это слияние отразило роль царя как верховного жреца в культе главного божества народа? Мы встречаемся с этим явлением во всех столицах Ассирии, а соответствующие ритуальные тексты убедительно показывают нам культовое значение царя и верховного жреца. Такое же положение мы видим в Хаттусасе, цитадель которого вмещает и дворец, и храм, где царь и царица активно участвовали во всех видах отправления общественного культа [72].
В самой Вавилонии можно наблюдать следы подобного же явления, но они обнаруживаются лишь в ранний шумерский период, когда правитель воспринимался как жрец городского божества. По мере секуляризации царской власти резиденция царя отделилась от храмового комплекса. Позднее, как уже отмечалось, царю разрешалось входить во внутреннее святилище только раз в году, во время празднования Нового года.
Если мы обратим внимание на положение цитадели по отношению к укреплениям города, то обнаружим определенную двойственность: в более старых городах цитадель находится в центре, а в новых, особенно в городах Калах, Ниневия и Дур-Шаррукин (Хорсабад), построенных ассирийскими царями в качестве новых столиц, весь комплекс цитадели расположен таким образом, что он как бы «оседлывает» оборонительные стены. При таком расположении дворец и храм часто возвышались над равниной, поднявшись на террасе, высота которой достигала высоты окружающей город прямоугольной стены.
Для этой новой городской планировки характерны три черты: 1) наличие цитадели; 2) расположение цитадели у стены; 3) прямоугольная форма укреплений. Каждая из этих черт требует комментария, равно как и их совокупность, так как она демонстрирует весьма ранний пример городского планирования и появление нового в развитии городов Месопотамии. Мы уже говорили о причинах возникновения цитадели, однако следует добавить, что ассирийские цари, вероятно, рассматривали цитадель как выражение концепции царской власти. Они возводили ее в каждом новом городе, который строили как свою резиденцию. Дворец и храм цари отделяли от подданных не только стеной, окружающей цитадель; они также поднимали уровень участка земли, на котором строилась крепость. Цитадель становится существенной частью стены, к которой она примыкает. Как это ни странно, но вход в цитадель делался всегда из нижнего города; царь не мог покинуть дворец, минуя город.
Прежде чем давать объяснение этой удивительной планировке ассирийских городов, следует сказать несколько слов о Вавилоне. Там царский дворец входил в систему укреплений, что являлось отклонением от вавилонского образца города. Произошло это, по-видимому, потому, что Навуходоносор II, построивший этот дворец, придерживался ассирийского прототипа. Вавилония в то время господствовала над древним Ближним Востоком и считала себя наследницей и преемницей Ассирии. В одном существенном вопросе, однако, Навуходоносор II не следовал примеру Ассирии: его дворец не соприкасался с храмом. Святилище Мардука было расположено вблизи центра города; только дворец царя входил в систему укреплений.
Обычно стены месопотамского города состояли из закругленных или прямых линий, образовывали четырехугольник, чаще всего симметричный. В южных городах - Уре, Уруке, а также в Арслан-таше в Северной Сирии стены имели овальную форму; город Дёр окружала треугольная стена; стена Вавилона в позднем периоде, возможно, была многогранной, но она еще не полностью раскопана. Встречаются и неправильные прямоугольники, например в Гузане (Телль-алаф) и в Сиппаре, а в Ниневии стена имела форму трапеции. Из квадратных городов Месопотамии мы можем назвать Дур-Шаррукин и Калах. Неправильный контур Ниппура мы можем увидеть на единственной дошедшей до нашего времени карте месопотамского города, сохранившейся на глиняной табличке.
Квадратные, прямоугольные и круглые формы типичны для новых городов: такого рода геометрические абстракции свойственны только планируемым городам. У нас есть всего один пример круглого города, построенного, бесспорно, но заранее намеченному плану: это Зенджирли (Сам'ал) в Северной Сирии, датируемый концом II тысячелетия до п. э. Внешняя стена образует почти правильный круг, украшенный ровно сотней башен. Внутренний город также круглый, он включает дворец, храм, казармы и т.п. Все носит отпечаток явно амбициозного городского планирования, так как никаких следов населения не было найдено в районах внешнего города. После падения Вавилонской и Селевкидской империй круглые города строились часто. Таким был парфянский город Хатра, последнее убежище ассирийских богов, с квадратным внутренним городом; Ктесифон и, наконец, круглый город халифа Мансура - Багдад [73].
В Багдаде мы видим естественное для круглого города радиальное расположение улиц. Больше примеров можно найти в Иране, одном из последних районов древнего Ближнего Востока, где урбанизация происходила систематически. Не говоря уж об описанном Геродотом мифическом двенадцатистенном городе Экбатаны, можно назвать столицу Сасанидов Фирузабад и такие крупные города, как Дарабжирд (с радиальными улицами), Герат, Исфахан и др.
Неоднократно высказывалась мысль, что прототипом как прямоугольной, так и круглой планировки городов были военные лагеря, подобные тем, которые изображены на ассирийских рельефах. Укрепления этих лагерей образуют либо круг, либо вытянутый прямоугольник с закругленными краями. Действительно, передвигающиеся племена или армии, располагаясь лагерем, обычно предпочитали ставить ограждение симметрично, так, чтобы оно образовывало простые геометрические фигуры.
Лагерь «Двенадцати племен» и campus римской армии - наиболее известные примеры. Изображения ассирийских военных лагерей, прямоугольных или круглых, показывают, что царская палатка вместе со священными штандартами помещалась не в центре, а совсем близко к ограждению, окружающему ряды палаток. Местонахождение царской цитадели с ее дворцом и храмом в построенном по плану ассирийском городе очень похоже на это расположение и отличается только соединением цитадели со стеной и поднятием уровня площадки, на которой она сооружалась.
В отличие от римского лагеря, где палатка командующего находилась в самом центре, распределение места в ассирийском лагере, по-видимому, соответствовало тому, которое было типично для частных домов в Месопотамии. Характерным для него было то, что жилые апартаменты владельца занимали южную сторону квадратного двора; на прилегающих сторонах квадрата находились склады, а выход на улицу был расположен как можно дальше от жилых помещений.
В месопотамской храмовой архитектуре стоит отметить отсутствие какого бы то ни было пространства, которое отделяло бы святилище, «дом бога», от стен храмового участка; там также избегали располагать храм в центре. Подобным же образом и царю тоже отводили самое защищенное место внутри лагеря. В городе ограждение превратилось в стены с башнями, царская палатка и переносное святилище стали дворцом и храмом, а дома чиновников, ремесленников и работников заполняли квадрат, образованный стенами нового города.
Телль-Хармал (древний Шадуппум) под Багдадом - единственный пример нового, хотя и небольшого укрепленного города, существовавшего еще со старовавилонского периода. Тот факт, что в этом городе был только один вход, возле которого, по-видимому, группировались основные здания, свидетельствует о том, что он представлял собой нечто вроде укрепленного лагеря правителя, может быть завоевателя [74].
В новых городах Ассирии, планировка которых осуществлялась по образцу военных лагерей, впервые отмечается влияние, которое фортификационное искусство оказывало везде на развитие новых городов, строившихся в военных целях. Влияние военных комплексов на планировку городов остается доминирующим фактором в развитии градостроительства во всех тех районах Западного мира, которые некогда завоевывались или оккупировались римскими армиями.
По образцу римского военного лагеря организовано внутреннее пространство в бесчисленных городах Запад ной и Южной Европы, Ближнего Востока и Северной Африки. Это влияние особенно ярко прослеживается в тех случаях, если город вырастал непосредственно на месте некогда существовавшего лагеря, или чувствуется косвенно, если города возводили в средние века европейские короли по заранее намеченному плану. Более того, можно сказать, что города проектировали по военным образцам даже тогда, когда они должны были стать местом осуществления хилиастических утопических чаяний западного человека. Несколько параллельных путей западной традиции возникли из этого направления: от лагеря вокруг скинии израильтян в блеске и славе небесного Иерусалима, идеального города Платона, до утопических проектов городов последних двух или трех веков. Развитие ускорила концепция «воинствующей» церкви, которая, в конце концов, привела к созданию «Города Солнца» Кампанеллы, «Христианополису» Андреа и сочинениям их последователей.
Экспансия, связанная с колонизацией, способствовала материализации амбициозных урбанистических проектов. Можно сослаться на греческие колонии V-IV вв. до н.э., римские колонии III в. н.э. и более поздние, немецкие колонии у границ славянских земель, новые города bastides во Франции и Англии в XIII в. н.э. и на внезапный «взрыв» западной колонизации, приведший в течение тридцати лет к возникновению на основе сходных градостроительных планов Батавии в дальней Ост-Индии (1652 г.) и Филадельфии в Новом Свете (1682 г.).
Теперь обратим свое внимание на другую весьма существенную особенность города (при этом не имеет значения, строился ли он по плану или вырос стихийно), а именно на расположение улиц, внутренние коммуникации. Улицы соединяли различные центры города с воротами и обеспечивали доступ к жилищам обитателей. Минойские города Крита и построенные по образцу римского военного лагеря города резко отличались друг от друга по расположению улиц.
Для минойского города были характерны (кроме отсутствия стен) беспорядочное расположение домов, лепящихся друг к другу, и причудливо извивающиеся улочки с постоянно меняющейся шириной. На наш взгляд, подобные города росли, как разрастаются клетки, стихийно, без учета будущих потребностей и последствий такого роста. Хотя перед дворцами, представлявшими собой сложные лабиринты, имелось открытое пространство прямоугольной формы, они, по-видимому, не связывались с коммуникационными артериями города.
Прямой противоположностью критским городам была строгая симметрия города, построенного по образцу римского лагеря, где две основные дороги пересекались под прямым углом в административном центре и главные улицы вели к четырем воротам, расположенным по двое на общей оси. Эта стройность влияла также и на второстепенные улицы города. В греческом градостроительстве к планированию обратились с IV в. до н.э. при восстановлении разрушений, причиненных войнами, и при строительстве новых колоний. Греки, таким образом, получили уникальную возможность воплощать в жизнь свои градостроительные проекты. Это они являются авторами плана города с пересекающимися, словно сеть, улицами, плана, который традиция приписывает Гипподаму из Милета (в Малой Азии).
Сеть улиц разбивалась без учета направления движения, создаваемого естественным потоком транспорта; при этом не ставилось и цели распределить загрузку улиц. Созданная таким образом, сеть, которую к тому же отличало полное пренебрежение к рельефу местности в пределах города, оказывалась в известной мере бессмысленной. Вокруг шла мощная, по неровная линия каменных укреплений; однако ни стены, ни ворота также не были связаны с расположением улиц.
У нас слишком мало археологических данных, чтобы судить о том, как располагались и как связывались с воротами улицы в месопотамских городах. Был раскопан небольшой участок города Адаба, но работы проводились весьма небрежно. Ограниченная часть Ура, где были обнаружены улицы и жилые здания, - вот весь материал, которым располагает исследователь.
Судя по этому материалу, при строительстве улиц стремились к тому, чтобы их ширина была всюду одинаковой, а перекрестки прямоугольными. То там, то здесь улицы неожиданно делают поворот, но, возможно, первоначально здесь шли дороги, которые когда-то петляли, проходя по неиспользованным землям, разрушенным участкам, иногда даже по полям и садам. Такие пустыри часто возникали в больших городах древнего Ближнего Востока, так как вследствие колебании численности населения жилые кварталы на протяжении веков меняли свое положение, занимая то большую, то меньшую площадь.
Сходная тенденция как-то упорядочить сеть улиц заметна и в больших городах, раскопанных в долине Инда, в Мохенджо-Даро и Хараппе. Там, однако, ширина улиц была более дифференцирована. Нельзя не учитывать, что использование в Месопотамии и в долине Инда кирпича при строительстве, естественно, вело к появлению прямоугольных зданий, в то время как, применяя такие строительные материалы, как ил и обломки кирпича и камня, лишь с трудом можно получить прямые углы.
Интересно, была ли прямоугольной планировка новых городов ассирийских царей? К сожалению, кварталы частных домов в Дур-Шаррукине, Кар Тукульти-Нинурте или Калахе раскопаны недостаточно полно, чтобы дать ответ на этот вопрос. Существует ряд соображений, которые свидетельствуют о том, что, вероятно, улицы там перекрещивались наподобие сети. При разумном проектировании лагерь должен быть устроен так, чтобы солдаты или работники размещались в одинаково расположенных казармах, на одинаковых участках; именно так и строились, например, кварталы для работников в Кахуне во времена Сенусерта III и в Амарне в эпоху Аменхотепа IV или казармы для работников в цитадели Хараппы.
Такая планировка естественна там, где лагерный порядок (а это был важный этап социального опыта до появления городов) требовал, чтобы вождь распределял участки для палаток беспристрастно, но при этом учитывал ранг каждого. Военные и дворцовые правила предусматривали строгую последовательность, как в боевых порядках, так и в порядке следования приближенных царя. То же самое наблюдалось и при сооружении некрополя, например, в Египте, где могильные памятники придворных устанавливались аккуратными прямоугольными рядами.
Асимметричное расположение ворот в оборонительной стене Дур-Шаррукина, где по двое ворот находились на трех сторонах квадрата, а одни - на четвертой, со стороны цитадели, не опровергает возможности регулярной планировки улиц, потому что, как мы уже отмечали, даже в греческих городах, построенных по системе Гипподама, улицы не связывали с воротами.
Серьезным аргументом в пользу существования системы перекрещивающихся улиц служат данные раскопок в Урарту, в районе озера Ван. Там был обнаружен город, построенный по плану [76]. Хотя раскопки еще не закончены, уже ясно, что город имел квадратную планировку; каждая улица была шириной в пять метров, за исключением главной (ее ширина - семь метров). Каменные стены слишком низки, чтобы можно было обнаружить следы ворот. Все дома строились одновременно и имели стандартные размеры; стены возвышаются сейчас только на один ряд кладки, и не было пока найдено никаких обломков посуды. Строительство города явно было приостановлено на начальной стадии.
Этот город, по-видимому более древний, чем Дур-Шаррукин, показывает, как строились города подобного рода в Месопотамии, хотя, впрочем, нельзя быть полностью уверенным, что урартские цари в этом случае подражали ассирийцам.
Невозможно также решить вопрос, повлияли ли урартийцы или их преемники и подражатели на появление квадратной планировки городов, возникшей в IV в. до н.э. в ионийских городах Малой Азии. Как показывает пример итальянских городов культуры террамар, независимое происхождение такой системы вполне возможно [77].
Вопрос о системе городских улиц заставляет нас вновь обратиться к «священной дороге», поскольку она тоже проходила в пределах городских стен. Остатки такой дороги для торжественных процессий были раскопаны в Вавилоне, Ашшуре и Хаттусасе. Из литературных источников нам известно, что она существовала и в Уруке.
В хеттской столице эта дорога соединяла храм, дворец и расположенное вне города святилище, но в самой Месопотамии ее строили для шествия, совершавшегося в Новый год от главного храма города к специальному святилищу, находившемуся за его пределами. «Священная дорога» была тщательно вымощена, а в Вавилоне украшена к тому же великолепными сооружениями по всему пути до знаменитых Ворот богини Иштар, через которые она проходила. Нельзя не заметить, что все оформление «священной дороги'», несмотря на его роскошную монументальность, свидетельствует об удивительном отсутствии интереса к перспективе.
В Вавилоне, так же как в Хаттусасе, дорога делает поворот на девяносто градусов - разительный контраст египетской «аллее сфинксов» с ее величественной перспективой или прямой «священной дороге» Пекина, ведущей от «запретного города» к «алтарю небес». Можно даже утверждать, что для монументальной архитектуры Месопотамии было характерно стремление избегать прямой перспективы, что проявляется, например, в расположении дверных проемов в шахматном порядке и в отсутствии желания сохранить единую ось в расположении помещений, когда это не вызывалось утилитарными соображениями.
Эта характерная черта месопотамской архитектуры того периода отличает ее от архитектуры Египта. Интерес к перспективе, образуемой длинными проспектами с симметрично расположенными зданиями и промежутками между ними, стал наглядно проявляться в архитектуре Месопотамии, да и по всему древнему Ближнему Востоку лишь под влиянием греческих и в особенности римских принципов градостроительства.
Следует упомянуть, наконец, отрывок из надписи ассирийского царя Синаххериба, который показывает, насколько заинтересованы были некоторые правители в украшении своих городов. Синаххериб с гордостью рассказывает о том, как он сделал улицы Ниневии прямыми и расширил площадь возле ворот города. В нашем распоряжении есть две стелы из Ниневии с надписями, в которых говорится, что он расширил одну из узких улиц города, чтобы превратить ее в «царскую дорогу»; уменьшать ширину этой улицы при строительстве новых домов было под страхом смерти запрещено. Специальные стелы с надписями были установлены для того, чтобы отмечать ширину новой улицы, которая устанавливалась в шестьдесят два локтя [78].
Можно предположить, что новая «царская дорога» вела из цитадели к одним из городских ворот, которые, как гласит надпись, были перестроены, вероятно для того, чтобы скоординировать направление и ширину дороги и ворот. По этой via trium.phaUs (триумфальной дороге) царь должен был въезжать в свой дворец, возвращаясь после ежегодных (и всегда победоносных) кампаний.
Несколько слов надо сказать о величине и внешнем виде месопотамских городов. Следует дать надежные сведения о занимаемой ими площади, а не тратить времени на предположения о возможном количестве их жителей. В халдейский период самым крупным городом был, несомненно, Вавилон. Его площадь - 2500 акров, затем идет Ниневия - 1850 акров и Урук, занимавший несколько меньшую площадь - около 1110 акров.
Другие города были гораздо меньше: хеттская столица Хаттусас занимала 450 акров, в то время как Ашшур - только 150. Из царских городов Дур-Шаррукин располагался на площади в 600, а Калах в 800 акров. Во времена Фемистокла Афины занимали 550 акров; следует учитывать, что по сравнению с остальными греческими городами это был очень большой и густонаселенный город. Аристотель (Политика 1276-а, III, 3) приводит рассказ о поразительных размерах Вавилона: «...уже три дня прошло, как Вавилон был взят, а часть жителей города ничего еще об этом не знала».
Это высказывание Аристотеля показывает скрытое критическое отношение к большим городам, которое мы встречаем и в Кн. Ионы (III, 3): «Ниневия же была город великий у Бога, на три дня ходьбы». Отрицательное отношение греков и Библии к большим городам имело различные корни: греческие политические деятели прекрасно понимали, что их тип демократического правления не пригоден для городов свыше определенного размера, а в Ветхом завете везде чувствуется скрытое порицание городской жизни, особенно в многонаселенных городах.
Огромные размеры таких столиц, как Вавилон и Ниневия, могли быть следствием вторичного развития, вызванного необычным и атипичным ростом населения этих городов. Это особая фаза истории месопотамского города, о которой мы мало знаем.
Немного можно сказать также о внешнем виде и архитектур ном рельефе месопотамского города. Сохранилось мало изображений конкретных, поддающихся идентификации городов; большинство их на ассирийских рельефах безнадежно схематизировано и дает слишком мало материала. Но даже там прослеживается разница между городом, окруженным стеной, и более низкими домами пригорода; можно разглядеть монументальные ворота, стены с башнями и зубцами, часто образующими двойную систему укреплений; можно заметить, как использовали в военных целях источники воды, особенности рельефа и т.д.
В редчайших случаях мы видим, что особенности конкретного города воспроизводятся с ценными деталями, как, например, на рельефе, где изображен Мусасир, завоеванная столица Урарту, с его необыкновенным многоколонным храмом и многоэтажными зданиями [79].
На поврежденной плите мы видим любопытную перспективу Вавилона, которая на многое пролила бы свет, если бы не отсутствие верхней ее части [80].
Немногие города Месопотамии имеют яркие топографические отличия, такие, как, например, Ашшур, находившийся на скале, на которую приходилось подниматься по монументальной лестнице, или Борсиппа, расположенная по обе стороны озера, и, наконец, Вавилон, выделявшийся своими размерами, мостом, перекинутым через Евфрат, и высотой своей знаменитой башни.
Города, расположенные на равнине, и новые города с их одно- или двухэтажными домами, без окон, под плоскими крышами, с храмовыми башнями, верх которых покрывался голубой глазурью, и бесконечными кирпичными стенами, усеянными зубцами и башнями, коренным образом отличались от городов-цитаделей предгорных и горных районов, размещавшихся на вершинах холмов и окруженных сложными оборонительными сооружениями, строившимися на высоких фундаментах и укрепленных высокими башнями.
Лабиринт улиц, переулков и тупиков внутри оборонительных стен был полон «делового жужжания людей». Здесь сновали уличные торговцы (нищих, однако, не было) [81], можно было встретить домашних животных, калек, проституток [82]. Шум и оживление городского дня, непрерывное движение вечно спешащих людей давали поэтам возможность эффектно сравнивать дневную суету с тихими ночами, когда город погружался в сон за запертыми воротами под звездным небом [83]. Только ночные сторожа обходили улицы. Но мы не знаем, звучали ли в пустых улицах слова их песни, как в Иерусалиме, когда они отвечали на вопрос тех, кто не спал: «Сторож! Сколько ночи?» (Кн. Исаии. XXI, 11).
Примечания. Глава 2
[1]. На лбу у такого раба должно было быть клеймо со словами: ''Беглый - хватай его!'' (Ai II, IV, 13).
[2]. См. текст VAT 8722, опубликованный в AfO (13,1939-1941, табл. 7), касающийся продажи рабыни: ''рожденная свободной, родной язык - ассирийский''.
[3]. См. Dandamayev M. A. The Economic and Legal Character of the Slaves' Peculium in the Neo-Babylonian and Achaemenid Periods. - Gesellschaftsklassen im Alten Zweistromland und in den angrenzenden Gebieten. Ed. D. 0. Edzard. XVIII" Rencontre Assyriologique Internationale. Bayerische Akademie der Wissenschaften, phil.-hist. Klasse, Abhandlungen. N. F. 75, Mьnchen, 1972, с. 35-39.
[4]. О фамилиях см.: Ungnad A. Babylonische Familiennamen. - Analecta Ori-entalia. 12, 1935, с. 319-326; он же. Das Haus Egibi. - AfO. 14, 1941-1944, с. 57-64.
[5]. Ассирийским торговцам в Малой Азии разрешалось иметь жену в Анатолии в дополнение к основной в Ашшуре, см.: Lewy J. - HUCA. 27, 1956, с. 3-10.
[6]. О подобном типе усыновления см.: Koschaker P. Fratriarchat, Hausgemeinschaft und Mutterrecht in Keilschriftrechten. - ZA. 41, 1933, с. 1-89.
[7]. О связанных с этим проблемах см.: Liverani M. Il fuoruscitismo in Siria nella tarda etа del bronzo. - Rivista Storica Italiana. 77, 1965, с. 315-336, а также: Renger l. Flucht als soziales Problem in der altbabylonischen Gesellschaft. - Gesellschaftsklassen im Alten Zweistromland.., c. 167-182.
[8]. Проблеме чужеземцев в социальном контексте Месопотамии уделялось мало внимания. Чужеземцев либо называли в соответствии с их положением и занятиями (amu.rrщ, sutu, hattщ, gutщ, marhasщ, hаpiru, humaja), либо именовала их презрительными терминами, подчеркивая, что они чужаки (ahn, nakru), беженцы (ти.ппагЬи., типпаЪШ - см. примеч. 7), военнопленные или переселенцы (nasihv., alanщ). Из работ последних лет см.: Limet H. L'йtranger dans la sociйtй sumйrienne. - Gesellschaftsklassen im Alten Zweistromland.., с 123-138.
[9]. См.: MRS. 9, с. 159; RS. 18, 115, с. 22.
[10]. О культовых объединениях в Угарите (mrоh по-угаритски) см.: Eissfeldt О. Kultvereine in Ugarit. - Ugaritica. Vol. 6. P., 1969, с. 187-195; Miller P. D. Jr. - The Claremont Ras Shamra Tablets. Ed. L. R. Fisher. Rome, 1971, с. 37-48. См. также: Schьler E. von. Hethitische Kultbrдuche in dem Brief eines ugaritischen Gesandten. - Revue Hittite et Asiatique. Fase. 72, 1963, с. 43-46.
[11]. О роли купцов см.: Leemans W. F. The Old-Baby Ionian Merchant, His Business and His Social Position. Leiden, 1950. Эта работа ограничена определенными временными и пространственными рамками. Роль и деятельность купцов в древних цивилизациях Ближнего Востока объективно еще далеко не изучены. До сих пор существуют диаметрально противоположные и предвзятые мнения по этому вопросу, восходящие еще к ветхозаветной традиции, ее преломлению в марксистском духе и реакциям на то и другое. Достаточно сопоставить хотя бы две статьи: Speiser E. A. The Word SHR in Genesis and Early Hebrew Movements и Albright W. F. Some Remarks on the Meaning of the Word SHR in Genesis. - BASOR. 164, 1961, с. 23- 28. См. также: Saggs W. F. - Iraq. 22, 1960, с. 202 и сл. Нижеследующие работы посвящены торговцам и их деятельности в самой Месопотамии и прилегающих к ней областях: Curtis J. В., Hallo W. W. Money and Merchants in Ur III. - HUCA. 30, 1959, с. 103-139; Leemans W. F. Foreign Trade in Old Babylonian Period as Revealed by Texts from Southern Babylonia. Leiden, 1960; он же. Old Babylonian Letters and Economic History. A Review Article with a Digression on Foreign Trade. - JESHO. 11, 1968, с. 171-226; Oppenheim. A. L. Trade in the Ancient Near East (доклад был подготовлен для V Международного конгресса по экономической истории. Л., 10-14 августа 1970); Dandamayev M. A. Die Rolle des tamkarum in Babylonien im 2. und l. Jahrtausend v. u. Z. -Beitrдge zur sozialen Struktur des alten Vorderasiens. Ed. H. Klengel. Berlin, 1971, с. 69-78; Nakata 1. Mesopota-mian Merchants and Their Ethos. - ANES. 3/2, 1971, с. 90-101; Adams R. McC. Anthropological Perspectives on Ancient Trade. - Current Anthropology. 15, 1974, с. 239-258. Литературу о сухопутной и морской торговле см. ниже, примеч. 22 к этой главе.
[12]. О ''государственном капитализме'' см. важное исследование: Schneider Anna. Die Anfдnge der Kulturwirtschaft: Die suraerische Tempelstadt. Essen a. d. Ruhr, 1920, и итоговую работу: Falkenstein A. La citй-temple sumйrienne. - Journal of World History. I, 1953/54, с. 784-814; Kraus F. R. Le rфle des temples depuis la troisiиme dynastie d'Ur jusqu'а la premiиre dynastie de Babylone. - Там же, с. 522-536.
[13]. Об этом ''банковском доме'' см.: Cardascia G. Les archives des Murasu, une famille d'hommes d'affaires babyloniens a l'йpoque perse (455-403 av. J.-C.). P., 1951. Здесь следует упомянуть еще одну работу: Bogaert R. Les origines antiques de la banque de dйpфt: Une mise au point accompagnйe d'une esquisse des opйrations de banque en Mйsopotamie. Leiden, 1966, a также предостережение, высказанное в моем обзоре в JESHO (12, 1969, с. 198-199).
[14]. Все опубликованные тексты из числа найденных в Ниппуре рассматривались и обсуждались в работе: Torczyner H. Altbabylonische Tempelrechnungen aus Nippur. Vienna, 1913, однако большое количество неопубликованных текстов хранится в Археологическом музее Стамбула и в музее Пенсильванского университета. Для того чтобы оценить важность этого материала, необходимо полное повторное исследование всех архивов, которое осуществляется в настоящее время Дж. А. Бринкманом. Он собирает тексты в единый обширный корпус и изучает с точки зрения их исторической и социально-экономической важности. Небольшая группа сходных текстов из Ура опубликована Герни (О. R. Gurney) в серии UET (Vol. 7).
[15]. См. CAD под istatirru. Некоторые тексты даже упоминают об изображении слона, которое выбивалось на монетах Селевкидов. Ср. СТ. 49, 105, с. 1 и сл.; 106, с. 1 и сл.
[16]. См. CAD под ze'pu.
[17]. Письмо опубликовано: Nougayrol 1. - MRS. 6, с. 19: 15, 11, c. 23.
[18]. Отметим также замечания, направленные против Тира и Сидона, в Кн. Исайи XXIII, 3 (в Кн. Наума III, 16 фраза относительно купцов, которых ''стало более, нежели звезд на небе'', направлена против Ассирии); ср. также упоминания о ''мадиамских купцах'' и исмаильтянах в Кн. Бытия XXXVII, 25 и 28 и т.д.; там упоминается и о ханаанеянах, но в другом контексте, связанном с чоппиппи и ппяничнпи тппггпшвй. См также оскопбительное упоминание об Ишби-Ирре как о торговце специями nuluhha', ср.: Edzard D. O. Die ''zweite Zwischenzeit'' Babyloniens. Wiesbaden, 1957, примеч. 275 (Falkenstein A. - ZA. 49, 1950, 61: 18). Ранние упоминания в шумерских текстах об уличных продавцах съестного рассматривались мною в докладе о торговле на древнем Ближнем Востоке (см. примеч. 11 к этой главе). Я цитировал там отрывки о торговцах жареным ячменем (lu. se. sa. sa), на которых смотрели с пренебрежением, и о пивоваре, который доставлял пиво крестьянам, занятым на уборке урожая. В ранних династических списках говорится о торговцах солью и щелочью (заменителем мыла); ср.: MSL. 12, 19, с. 179 и сл. Аналогичная практика отмечается и в текстах I тысячелетия до н.э. - существовали разносчики соли, специй, хвороста, называемые so tдbtisu, sa gassдtesu и т.д. См. также: Landsberger B. Akkadisch-hebrдische Wortgleichungen. - Festschrift zum 80. Geburtstag von Walter Baumgartner. Leiden, 1907, с. 179, примеч. 1.
[19]. Кроме Кюль-тепе такие таблички найдены в Алишаре (см.: Gelb I. 1. Inscriptions from Alishar and Vicinity. Chicago, 1935, с дискуссией на с. 7 и сл.) и в Богазкёйе (Otten H. Die altassyrischen Texte aus Bogazkцy. - MDOG. 89, 1957, с. 68-80). Помимо Малой Азии тексты найдены также в Гасуре (Нузи) (см.: Meek Т.). Old Akkadian, Sumerian and Cappadocian Texts from Nuzi. - HSS. 10. Cambridge, Mass., 1935, № 223-227) и в Телль-эд-ейре (см. IM 46309; Leemans W. F. Foreign Trade in the Old Babylonian Period. Leiden, 1960, с. 101). Отметим также: Gelb I. f. - INES. 1, 1942, с. 219-226; Gelb I.)., Sollberger E. - JNES. 16, 1957, с. 163-175.
[20]. Термин mandattu, который в этом смысле употребляется только в аккадских текстах из Угарита (см. CAD под mandattu, знач. 3), мог относиться к капиталу, который был доверен купцу (в самой Месопотамии этому соответствует harranii). О проблемах торговли в Угарите и двух ее основных видах - морской и сухопутной - см. следующие работы: Rainey A. P. Business Agents at Ugarit. - IEJ. 13, 1964, с. 313-321; Sasson J. M. A. Sketch of North Syrian Economic Relations in the Middle Bronze Age. - JESHO. 9, 1966, с. 161-181; он же. Canaanite Maritime Involvement in the Second Millennium B. C. - JAOS. 86, 1966, с. 126-138; Fensham F. C. Shipwreck in Ugarit and Ancient Near Eastern Law Codes. - Oriens Antiquus. 6, 1967, с. 221-224; Barnett R. D. Ezekiel and Tyre. - Eretz Israel. 9. 1969, с. 6-13; Heick R. W. Ein Indiz frьher Kauffahrten syrischer Kaufleute. - UF. 2, 1970, с. 35- 37; AstourM. C. Ma'hadu, the Harbour of Ugarit. - JESHO. 13, 1970, с. 113-127; он же. The Merchant Class of Ugarit. - Gesellschaftsklassen im Alten Zweistromland.., с. 11-26; Kestemont G. Le commerce phйnicien et l'expansion assyrienne du IXe- VIIIe siиcle. - Oriets Antiquus. 11, 1972. с. 137-144.
[21]. О купцах, убитых на дорогах, согласно хеттским текстам, см.: Goetze A. Kleinasien. Mьnchen, 1957, с. 114 и сл.; Hoffner H. A., Jr. A Hittite Text in Epic Style about Merchants. - JCS. 22, 1968, с. 34-45; о случае бойкота по политическим причинам см.: Sommer F. Die Ahhijavд Urkunden. Mьnchen, 1932, с. 325-327.
[22]. Возрастающая роль Ассирии в торговле тканями отражена в тексте средне-вавилонского периода из Дур-Куригальзу, на который обратил мое внимание профессор Джон А. Бринкман. Там говорится о приготовлениях к предполагаемому приезду в Вавилонию ассирийских купцов, которые должны забрать товар - ткани и перепродать их жителям своей империи, как поступали в свое время купцы древней Ассирии, торговавшие ''аккадской'' одеждой. Данные о сухопутной торговле в I тысячелетии до н.э. собраны в моей статье - Oppenheim A. Leo. Essay on Overland Trade in the First Millennium B. C. - JCS. 21, 1969, с. 236-254.
[23]. См.: Gadd С. J. - Iraq. 16, 1954, с. 179.
[24]. О более ранних (и сомнительных) торговых связях между Египтом и Месопотамией см.: Edzard D. О. Die Beziehungen Babyloniens und Дgyptens in der mittelbabylonischen Zeit und der Gold. - JESHO. 3, 1960, с. 38-55; Leemans W. F. The Trade Relations of Babylonia and the Question of Relations with Egypt in tho Old Babylonian Period. - Там же, с. 21-37.
[25]. См.: Borger R. Die Inschriften Asarhaddons, Kцnigs von Assyrien. Graz, 1956, с. 25 и сл.
[26]. См.: Ungar E. Babylon, die heilige Stadt. B. und Lpz., 1931, с. 290. Из неопубликованных табличек, хранящихся в архиве храма Шамаша в Сиппаре, мы можем узнать имя царского купца (он носил благородное аккадское имя Sin-aba-iddin) и имя его отца - I-ni-da-a-a' (82-7-14, 1357 и 1694) или In-nu-da-i-na' (82-7-14, 83). Все тексты относятся к, торговле ячменем; два первых называют ячмень sa harrдn PN. По-видимому, это значит, что его ввозили из-за границы.
[27]. Эти люди получали содержание натурой (см.: Gelb I. J. The Ancient Mesopo-tamian Ration System. - JNES. 24, 1965, с, 240-243). Остается спорным, располагали ли они дополнительными средствами к существованию (земельными наделами и т.д.). В связи с этим см.: Gelb I. 1. - Gesellschaftsklassen im Alten Zweistromland.., c. 41-52; Diakonoff I. M. - Там же, с. 81-92.
[28]. См.: Limet H. - Actes de la XVII° Rencontre Assyriologique Internationale. Ed. A. Finet. Ham-sur-Heure, 1970, с. 68: Wilhelm G. Eine neusumerische Urkunde zur Beopferung verstorbener Kцnige. - JCS. 24, 1972, с. 83. Поразительный пример традиционализма мы видим в тех отрывках нововавилонских текстов, где говорится о почитании, которым было окружено изображение Саргона Аккадского (см.: Strassmaier Су г. 256: 9 и Camb. 150: 4).
[29]. На тему melammu см. частично устаревшее изложение А. Л. Оппенхейма (Oppenheim A. Leo. Akkadian pul(u)h(t)u and melammu. - JAOS. 63, 1943, с. 31- 34), а также: Cassin Elena. La splendeur divine: Introduction а l'йtude de la mentalitй mйsopotamienne. P., 1968.
[30]. См.: Oppenheim A. Leo. The Golden Garments of the Gods. - JNES. 8, 1949.
[31]. См.: Falkenstein A. - Journal of World History. I, 1953-1954, с. 796 и сл.; Jacobsen T. - JNES. 12, 1953, с. 179, примеч. 41, и ZA. 52, 1957, с. 107, примеч. 32.
[32]. См.: Thureau-Dangin F. - Syria. 12, 1931, с. 254, примеч. l; Ginsberg H. L., Maisler B. - JPOS. 14, 1934, с. 250 и сл.; Guterbock H. G. - ZA. 44, 1938, с. 82 и сл.; Brandenstein W. von. - MO. 13, 1939-1941, с. 58; ZDMG. 91, 1937, с. 572, примеч. l.
[33]. О надписи на игральных костях YOS 9 73, см.: Weidner E. F. - AfO. 13, 1939-1941, с. 308.
[34]. См.: Labat R. Le sort des substituts royaux en Assyrie au temps des sargoni-des. - RA. 40, 1945, с. 123-142; Soden W. von. Beitrдge zum Verstдndnis der neuassyrischen Briefe ьber die Ersatzkцnigsriten. - Christian Festschrift. Vienna, 1956, с. 100-107; Lambert W. G. A Part of the Ritual for the Substitute King. - AfO. 18, 1957-1958, с. 109-112; Kьmmel H. U. Ersatzrituale fьr den hethitischen Kцnig. - Studien zu den Bogazkцy-Texten. Heft 3. Wiesbaden, 1967. Небесные предзнаменования иногда гласят: ''Будет в Вавилонии царь, и будет он править сто дней'' (см., например: Thompson R. С. The Reports of the Magicians and Astrologers of Nineveh and Babylon in the British Museum. 2 vols. L., 1900, № 269).
[35]. О некоторых из многочисленных ассирийских царских ритуалов см.: Mьller К. F. Das assyrische Ritual. Teil I, Texte zum assyrischen Kцnigsritual. Lpz., 1937 (=MVAG 41/3); Frankena R. Takultu de sacrale maaltijd in het assyrische ritueel. Leiden, 1954; он же. - BiOr. 18, 1961, с. 199-207.
[36]. См. примеч. 4 к гл. III о rab ummвm.
[37]. TCL 17 76.
[38]. См.: Oppenheim A. Leo. The City of Assur in 714 В. С. - JNES. 19, 1960, с. 133-147. Об Идрими см.: Liverani M. Partire sul carro, per il deserto. - Annali dell'Istituto Orientale di Napoli. 32 (n. s. 22), 1972, с. 403-415.
[39]. Это ссылка на запутанную проблему ранних упоминаний о ритуале hieros gamos. См.: Falkenstein A., Soden W. von. Sumerische und akkadische Hymnen und Gebete. Zьrich, Stuttgart, 1953, с. 90 и сл., № 18; Kramer S. N. The Sumerian Sacred Marriage Texts. - Proceedings of the American Philosophical Society. 107, 1963, с. 485-527; он же. The Sacred Marriage Rite: Aspects of Faith, Myth, and Ritual in Ancient Sumer. Bloomington, 1969.
[40]. Регулирование цен появляется в законах (Кодекс Хаммурапи, законы из Эшнунны, законы хеттов), в исторических надписях - Шамши-Адад I, Син-кашид и Ашшурбанапал (Piepkorn. -AS № 5, с. 30 и сл.), на поздней стеле (BBSt. X'' 37), в письме новоассирийского периода (Iraq. 21, 1959, с. 162, №52) и в молитве Ашшурбанапала (LKA 31; см.: Weidner E. F. - AfO. 13, 1939-1941, с. 210 и сл.). Отметим также хеттские инструкции надзирателю над рынком в KUB 29 39 (сообщение X. Г. Гютербока). О ценах см.: LBAT 1487, col. iii'; Sacks A. A Classification of the Babylonian Astronomical Tablets of the Seleucid Period. - JCS. 2, 1948, с. 286; см. также: Meissner В. Warenpreise in Babylonien. В., 1936; Dubberstein W. H. Comparative Prices in Later Babylonia (625-400). -American Journal of Semitic Languages and Literatures. 56, 1938, с. 21-72. О прощении долгов по царскому эдикту см.: Kraus F. R. Ein Edikt des Kцnigs Ammi-Saduqa von Babylon. Leiden, 1958; он же. - BiOr. 16, 1959, с. 96-97.
[41]. См. отрывки в кн.: Edzard D. 0. Zwischenzeit, с. 31 и сл., в которых говорится о людях MAR. TU, упоминаемых в царских надписях Саргона II и других новоассирийских царей, где речь идет о нецивилизованных племенах. Похожие замечания о кочевниках встречаются в ''Наставлениях царю Мерикару'' (см.: Wilson LA.- ANET2, с. 416: 93 и сл.).
42]. Наиболее достоверные примеры исходят из Ветхого завета и хеттских летописей.(см.: Donner H. Art und Herkunft des Amtes der Kцniginmutter im Alten Testament. - J. Friendrich Festschrift, c. 104-145). Вполне возможно, что в данном случае мы имеем дело с ''западным'' обычаем при дворе ассирийского царя.
[43]. Упоминание о царице Стратопине в надписи Антиоха Сотера (280- 262/1 гг. до н.э.), одной -из позднейших исторических клинописных надписей,. и датировка еще намного более поздней астрономической таблички ACT 194" (см.: Neugebauer О. - ACT 1, 23, под Zkc) по царю Аршаку и его жене, царице Пириу-стане (68/67 г. до н.э., см.: ACT 1, 182), нетипичны и отражают чуждые для Месопотамии обычаи. Еще одно датированное упоминание об Аршаке и его матери см.: BRM. 2 53: 28. О Семирамиде см.: Goossens H: La reine Sйmiramis. De l'histoire а la lйgende (Mededeelingen. - Ex Oriente Lux. № 13. Leiden, 1947); Eilers W. Sйmiramis: Entstehung und Nachhall einer altorientalischen Sage. Wien, 1971.
[44]. О связанных с этим проблемах см.: Kraus F. R. Le rфle des temples depuis la troisiиme dynastie d'Ur jusqu'а la premiиre dynastie de Babylone. - Journal of World History. 1, 1953-1954, с. 518-545; Gelb l.). On the Alleged Temple and State Economies in Ancient Mesopotamia. - Studi in onore di Edoardo Volterra. Vol. 6. Milan, 1971, с. 137-154; Postgate l. N. The Role of the Temple in the Mesopotamian Secular Community. - Man, Settlement and Urbanism.. Ed. P. J. Ucko, R. Tringham, G. M. Dimbledy. L., 1972, с. 811-825.
[45]. См.: Oppenheim A. Leo. A Fiscal Practice in the Ancient Near East. - JNES. 6, 1947, с. 116-120.
[46]. См.: Harris Rivkah. Old Babylonian Temple Loans. - JCS. 14, 1960, с. 126- 137.
[47]. CM. YOS 6 154; о документах, относящихся к особым обстоятельствам, см. также: Oppenheim A. Leo. Siege Documents from Nippur. - Iraq. 17, 1955, с. 71 и сл.
[48]. BA 6/1, с. 136 v 4 и сл.
[49]. VAB 4, с. 263 и сл. (Nabonidus, № 7).
[50]. Ср.: Weslerman W. L. Concerning Urbanism and Anti-Urbanism in Antiquity. - Bulletin of the Faculty of Arts. 5. Farouk I University. Cairo, 1949, с. 81-96.
[51]. О рехавитах в Ветхом завете см.: Jeremia W. R. Handbuch zum Alten Testament 1/12. Tьbingen, 1958, с. 207 и сл.; Ben-gavriel M. Y. Das nomadische Ideal in der Bibel. - Stimmen der Zeit. 88/171, 1962-1963, с. 253-263.
[52]. См.: Oppenheim A. Leo. - JNES. 19, 1960, с. 146 и сл.
[53]. См.: TCL. 16, 64 (перевод X. Г. Гютербока). - ZA. 42, 1934, с. 28 и сл.
[54]. О народном собрании в Месопотамии и о скудных сведениях по этому вопросу см.: Oppenheim A. Leo. - Orientalia. N. s. 5, 1936, с. 224-228; Jacob-sen T. Primitive Democracy in Ancient Mesopotamia. - JNES. 2, 1943, с. 159- 172; Evans G. Ancient Mesopotamian Assemblies. - JAOS. 78, 1958, с. 1-11; Addendum. - Там же, с. 114-115; Szlechter E. Les assemblйes en Mйsopotamie ancienne. - Liber Memorialis Georges de Lagarde. Louvain, P., 1970, с. 3-21. Изучая западные области, можно найти указания на то, что социальная структура города заметно отличалась от социальной структуры собственно Месопотамии. Согласно цилиндру Синаххериба (OIP. 2, с. 31 и сл., ii 73 и iii 8), жители Экррна в Палестине подразделялись на два или даже на три класса: военачальники (Sak-kanakke), благородные (rube) и простонародье (nisй или mare au). Даже тексты I тысячелетия до н.э. из Ашшура свидетельствуют о подобных различиях (ср. ABL. 1238; см. также ABL. 815). В связи с этим см.: Wilson J. A. The Assembly of a Phoenician City. - JNES. 4, 1945, с. 245; Reviv H. On Urban Representative Institutions and Self-government in Syria-Palestine in the Second Half of the Second Millennium B. C. - JESHO. 12, 1969, с. 283-297.
[55]. Эта группа людей называлась по-разному: alum, puhrum, sоbщtum. Их взаимоотношения еще нуждаются в уточнении.
[56]. См.: Posteate J. N. - AfO. 24. 1973. с- 77.
[57]. SIL.DAGAL LU MES i-si-in-na'". - BE. 6/1, 105: 10.
[58]. Ср. отрывок из надписи Утухенгаля (RA. 9, 1912, с. Ill и сл.; ii. 14-15): kaskal.kalam.ma.ke4Ы.gid.da bi. in.mu - ''высокая трава росла на дорогах страны'', и параллельно: gщ.mв.[gоd. da-ip-da. ba u.gid. da ba.an.mы har. ra. an gis.gi-gir. га ba.gar.ra.ba. u.a. nir ba.an.mы - ''на ее берегах, по которым тянули на веревках лодки, росла высокая трава; на ее дорогах, предназначенных для колесниц... росла''. См.: Falkenstein A. Fluch ьber Akkade. - ZA. 57, 1956, с. 64, стк. 275-276, а также его замечания на с. 122. Аналогичное место о развалинах храма, поросших травой, см. YOS 1 45 (особенно кол. i; стк. 39-42), а также надпись на стеле Тутанхамона (Gardiner A. The Egypt of the Pharaohs. Oxford, 1961, c. 236 и сл.).
[59]. См.: Falkenstein A. - ZA. 50, 1952, с. 64, 80 и сл.; Edzard D. 0. Zwischenzait, примеч. 250 и 492.
[60]. О проблемах, связанных со статусом и функциями таких людей, см.: Gelb I. I. From Freedom to Slavery. - Gesellschaftsklassen im Alten Zweistromland.., c. 81-92 (особенно с. 87). О древневавилонском периоде см. недавнее исследование о людях, именовавшихся muskenu: Soden W. von. muskenum und die Mawдli des frьhen Islam. - ZA. 56, 1964, с. 133-141; Wohl H. Towards a Definition of muskenum. - ANES. 1/1, 1968, с. 5-10; Keinast B. Zu nоMsfeлriam == твий. - Gesellschaftsklassen im Alten Zweistroinland.., c. 99-103. О хеттских источниках см.: Gыterbock H. G. Bemerkungen zu den Ausdrьcken ellum, wardam und asоrum in hethitischen Texten. - Там же, с. 93-97.
[61]. См.: Edzard D. 0. Zwischenzeit, с. 80 и сл.
[62]. Ср.: Mendelsohn I. Samuel's Denunciation of Kingship in the Light of the Akkadian Documents from Ugarit. - BASOR. 143, 1956, с. 17-22; Astour M. C. The Amarna Age Forerunners of Biblical Anti-Royalism. - For Max Weinreich on His Seventieth Birthday. The Hague, 1964, c. 6-17.
[63]. Ср.: Leemans W. F. Kidinnu, un symbole de droit divin babylonien. Van Oven Festschrift, c. 39-61.
[64]. ABL 878:9 и сл.
[65]. См.: Thureau-Dangin F. Rituels accadiens. P., 1921, с. 144.
[66]. См.: Borger Д. Esarh.., с. 42, i 43.
[76]. См. надпись Салманасара III из Калаха, опубликованную: Layard 76 и сл., 1 и 8.
[68]. Кирпич, обнаруженный в Сузах (MDP. 28, с. 5, №3) ив свое время находившийся, по-видимому, в основании стелы, содержит упоминание о надписи, которая выставлялась на базарной площади и сообщала о ''справедливых ценах''.
[69]. Streck Asb. 75 ix 49 и параллельные места.
[70]. Термин bit mahпrim в старовавилонский период означал магазин или лавку (главным образом в текстах из Сиппара и даже в более ранних; см.: Falkenstein А. Gerichtsurkunden. 2, с. 110). См. также CAD под mahоru в bit mahiri. Несмотря на утверждения археологов, в Месопотамии не подтверждается наличие параллелей арабскому suq ''рынок''; в нововавилонских текстах встречается только suqu ''улица''; об этимологической связи между этими двумя словами см.: Landsberger В. Hebrдische Wortforschung. - Festschrift zum 80. Geburtstag von Walter Baum-gartner. Leiden, 1967, c. 184 и сл.
[71]. Здесь дана ссылка на надпись: RA. 7, 1910, pi. 5 и сл. (см.: Soden W. von. Orientalia. N. s. 22, 1953, с. 257), и на завоевание Каркемиша Суппилулиумасом I. О крепости в Мари см.: Dossin G. Adassum et kirhum dans les textes de Mari. - RA. 66,1972, с. 111-130. Хеттское название крепости см.: Goetze А. - BASOR. 79, 1940 с. 33.
[72]. Из Ветхого завета мы знаем, что цари настаивали на своем участии в использовании храмов. Пророки это требование энергично (и успешно) отвергали.
[73]. По поводу арамейских надписей, в которых упоминаются такие ассирийские и вавилонские боги, как Ашшур, Бел, Шеруа, Набу, Нергал, Наная и Нанси, см.: Andrae W., Jensen P. Aramдische Inschriften aus Assur und Hatra aus der Partherzeit. - MDOG. 60, 1920, с. 1-51; Caquot A. - Syria. 29, 1952, с. 89-118, а также (passim): Syria. 30,31 и 32; Ingholt Н. Parthian Sculptures from Hatra. - Memoirs of the Connecticut Academy of Arts and Sciences. 12, 1954.
[74]. См.: Baqir Taha. Teil Harmal, a Preliminary Report. - Sumer. 11, 1946, с. 22-30 (с картой).
[75]. См.: Schmidt J. Strassen in altorientalischen Wohngebieten. Eine Studie zur Geschichte des Stдdtebaues in Mesopotamien und Syrien. - Baghdader Mitteilungen. 3, 1964, с. 125-147. О планировке жилых кварталов см. также: Parrot A. Temple d'Ishtar. P., 1956, табл. IX; Wein E. I., Opificius R. 7000 Jahre Byblos. Nьrnberg, 1963, план D.
[76]. См.: Burney С. A. Urartian Fortresses and Towns in the Van Region. - AnSt. 7, 1957, с. 37-53. См. также: Loon M. N. van. Urartian Art, Its Distinctive Traits in the Light of New Excavations. Istanbul, 1966, с. 59.
[77]. См.: Stanislawski D. The Origin and Spread of the Grid-Pattern Town. - The Geographical Review. 36, 1946, с. 103-120.
[78]. См.: Luckenbill D. D. - OIP. 2, с. 152 и сл.; о пограничных стелах из Египта (амарнского периода): Daressy G. - RT. 15, 1893, с. 50-62.
[79]. См.: Bessert H. r-Altanatolien. В., 1942, № 115: 2-4; относительно Египта: Engelbach A-Annales du service des Antiquitйs. 31, с. 129-131 и табл. 3; Kren-ker D. - Forschungen und Fortschritte. 12, 1936, с. 29-30.
[80]. Замечательное воспроизведение см.: Strommenger Eva. Fьnf Jahrtausende Mesopotamien. Mьnchen, 1962, табл. 236 (с другой подписью).
[81]. Отсутствие упоминаний о нищих в клинописных текстах - факт весьма примечательный; термин pisnuqu - чисто литературный, редкий и не означает просто ''нищий''.
[82]. О проститутках, высовывающихся из окон, см.: Zimmern H. Die babylonische Gцttin im Fenster. - OLZ. 31, 1928, с. 1-3; НегЫг R. Aphrodite Parakyptusa - OLZ. 30, 1927, с. 917-922.
[83]. См.: Oppenheim. A. Leo. A New Prayer to the "Gods of the Night". - Analecta Biblica. 12, 1959, с. 282-301, особенно с. 289 и сл.
