I. Классический метод текстологии
Текстологический метод, широко применяющийся при издании произведений античной греческой и римской литературы, состоит из двух этапов - рецензии и эмендации. Рецензия - это изучение всего имеющегося в наличии текстуального материала с отбором наиболее достоверных свидетельств, для восстановления текста. Эмендация - это попытка исключить из текста ошибки, которые присутствуют даже в самых лучших рукописях [365].
Создание классического метода в текстологии относится к эпохе Возрождения и следующим за ним векам, когда общее внимание было привлечено к поддельным папским декреталиям. Встал вопрос о предполагаемых фальсификациях в церковной истории и о том, насколько достоверны грамоты об основании некоторых монашеских орденов. Жало научной критики было отточено также на большом числе подделок, которые начали появляться в тот период - так, некто Джованни Нанни (или Иоанн Анний, Joannes Annius 1432-1502), доминиканский монах из Витербо, сфабриковал семнадцать подложных произведений, которые он пытался выдать за труды античных писателей [366].
Более смелый подход к критическому изучению церковных документов нашел выражение в XVI в. в деятельности Матиаса Флация (Flacius) и группы лютеранских ученых, создавших известные «Магдебургские центурии». Они впервые описали историю церкви с протестантской точки зрения. В 1675 г. ученый-иезуит Даниэль Папеброх (Papebroch) навлек на себя гнев бенедиктинцев из-за того, что поставил под сомнение подлинность грамот об основании некоторых бенедиктинских монастырей. Образованные бенедиктинские монахи конгрегации св. Мавра приняли этот вызов, и, стремясь опровергнуть доводы Папеброха, основали новую науку - палеографию, которая датирует рукописи по манере письма и другим признакам. Первым трактатом, который систематизировал палеографию латинских официальных документов, стал монументальный труд мавриста Жана Мабильона (Jean Mabillon, 1632-1707) под названием De re diplomatica (Paris, 1681). Палеографическую разработку греческих рукописей начал другой бенедиктинец, Бернар де Монфокон (Bernard de Montfaucon, 1655-1741), издавший книгу Palaeographica graeca (Paris, 1708).
Начало применению новых критических методов в издании античных текстов положили трое немецких ученых: один из основателей классической филологии Фридрих Вольф (Friedrich Wolf, 1759-1824), Иммануил Беккер (Immanuel Bekker, 1785-1871) и Карл Лахманн (Karl Lachmann, 1793-1851). Беккер посвятил свою долгую жизнь подготовке критических изданий греческих текстов. Общественный переворот, вызванный Французской революцией, привел к тому, что в публичные библиотеки было передано множество рукописей, до того хранившихся в частных руках; это позволило создать обширные колляции манускриптов более древних, чем те, что ранее были доступны исследователям. Беккер сделал колляции около 400 рукописей, объединил существующие рукописи каждого автора в группы и семьи, показав происхождение более поздних кодексов от более ранних, и издал исправленные тексты греческих авторов в 60 томах. Как было сказано выше (см.), Лахманн в своих исследованиях продвинулся дальше Беккера и показал, каким образом можно сделать те или иные выводы об утраченных архетипах существующих рукописей, их состоянии и даже пагинации.
Основной принцип, лежащий в основе построения родословной рукописей, или стеммы, состоит в том, что за редким случайным исключением идентичность чтений в разных рукописях подразумевает идентичность их происхождения. Для наглядности представим, что имеется семь рукописей какой-либо древней книги и что в определенном месте в трех из них отсутствует предложение, которое, тем не менее, есть в других четырех. Имея в виду данное обстоятельство, мы можем предположить: либо источник, общий для трех рукописей, исключил это предложение, либо его прибавила рукопись, с которой были скопированы остальные четыре. Далее, предположим, мы обнаружили, что рукописи демонстрируют совпадение в одних и, наоборот, несовпадение в иных деталях, так что одна из семи рукописей (обозначим ее A) во многом отличается от других шести, тогда как B, C и D, с одной стороны, и E, F и G - с другой, очень похожи. Мы можем сказать, что B, C и D образуют семью с гипотетически общим предком, которого обозначим буквой X, а E, F и G образуют другую семью с гипотетическим общим источником Y. Чтения X, которые можно установить, сравнив чтения BCD, будут считаться более ранними и авторитетными, чем отдельно взятые чтения из B, C или D. То же будет справедливо и в отношении чтений Y, установленных из сравнения E, F и G. Однако, на самом деле, можно сделать шаг еще дальше в глубь традиции и сравнить чтения X и Y друг с другом, и каждого из них с A и, таким образом, выявить чтения еще более раннего источника (назовем его Z) - гипотетического архетипа всех имеющихся рукописей. Все вышесказанное можно представить в виде следующей схемы, называемой стеммой:
Из сказанного следует, что какое-либо общее чтение, присутствующее в B, C и D, нельзя счесть втрое более правильным, чем вариант из A. На самом деле, очевидно, что при прочих равных, вероятность, того, что чтение в B, C и D окажется правильным, составляет 50 на 50 - ведь совпадения B, C и D указывают на рукопись X, которая так же далеко отстоит от архетипа Z, как и рукопись A. Таким образом, вместо того, чтобы механически подсчитывать число рукописей, поддерживающих данное чтение, издатель должен оценить их значимость в соответствии с тем, как рукописи соотносятся между собой.
Однако зачастую построению стеммы препятствуют определенные трудности. Приведенный выше пример заведомо прост - линии передачи текста от более ранних рукописей к более поздним не смешиваются и не пересекаются. Но если писец работал с двумя или более рукописями, или если он переписывал рукопись с одного варианта, а затем правил ее по списку, относящемуся к другому изводу текста, простота стеммы исчезает. Чем более смешанным является происхождения текста в каждой конкретной рукописи, тем запутаннее становятся генеалогические связи между разными рукописями, и тем сложнее оказывается задача исследователя [367].
Среди тех филологов-классиков, кто занимался текстуальной критикой греческих и латинских текстов, разрабатывая методологию и исследуя ее применение на практике, особого внимания заслуживает Мартин Л. Уэст (West), член оксфордского Юниверсити-колледжа. Известное германское издательство Б. Г. Тойбнера, специализирующееся на издании классических текстов, пригласило Уэста, который к тому времени уже стал известен как издатель греческой поэзии, написать учебник текстологии для будущих филологов. Книга должна была на практике обучить будущих издателей азам профессии и заменить в этом старое пособие Мааса (см. прим. 365). Маас подчеркивал значение стеммы и ее построения как одного из важнейших аспектов текстологии и считал контаминацию - иными словами, присутствие в одной и той же рукописи разночтений, восходящих к двум или более ранним рукописям - весьма прискорбным отклонением, с которым, увы, бороться было невозможно. Пытаясь восстановить утраченный баланс, Уэст обсуждает контаминированные традиции в особых разделах своей книги, выбирая примеры из всех эпох и жанров, от Гесиода до Овидия и Апулея, и дает читателю советы о том, как следует решать различные текстологические проблемы [368].
Несколько других ученых внесли свой вклад в разработку классического метода текстологии. Э. Дж. Кенни, член кембриджского колледжа Питерхауз, в опубликованных им Сэзерских лекциях (Sather Lectures) дает ожидаемо широкий и разработанный взгляд на проблемы, связанные с эмендацией текста в том виде, в каком ее практиковали предыдущие поколения ученых [369]. Кенни ссылается на мнение А.-Л. фон Шлёцера (von Schlözer), который настаивал на том, что текстологическая методика не составляет собой всё содержание науки, и утверждал, что «в критике всегда есть нечто, неподвластное правилу, ибо в определенном смысле всякий случай исключителен» [370]. По мнению Кенни эти слова Шлёцера «заслуживают запоминания и повторения, поскольку в них заключен единственный универсальный и непреложный принцип текстологии, какой только был когда-либо сформулирован».
Роберт Ренехан в своей книге, которую он называет практическим руководством по текстуальной критике [371], выбирает из античных сочинений разного времени и жанра 82 отрывка, в которых «есть какая-то ошибка, которая должна быть исправлена критиком». Тем не менее, довольно часто Ренехану приходится признать, что добиться полной ясности невозможно, и ему остается лишь перечислить все возможные альтернативы среди рукописных разночтений и конъектур, предложенных филологами. Читатель довольно быстро понимает, что если один издатель счел какое-либо чтение производным от другого и в силу этого выбросил его из текста, то другой, проделав все те же манипуляции, счел производной ту или иную рукопись в целом.
II. Выступления против классического метода в текстологии
1. Жозеф Бедье
На протяжении XX столетия генеалогический метод в некоторых научных кругах подвергался критике; иные полностью от него отказывались, другие же резко сужали область его применения. К числу тех, кто не признавал метода как такового принадлежит Жозеф Бедье (Bédier), издатель нескольких средневековых документов. Во время подготовки очередного издания Le lai de l̕ombre par Jean Renart (Paris, 1913) Бедье объявил, что перестал доверять генеалогическому методу по следующим причинам. Во-первых, применение этого метода на практике почти всегда приводило к тому, что генеалогия источников образовывала генеалогическое древо с двумя ветвями (это обстоятельство вызывало у Бедье подозрение, что издатели просто втискивают данные в заданную модель). Во-вторых, одни и те же доводы в классификации рукописей позволяли с равной степенью уверенности обосновать совершенно разные стеммы. Собственный метод Бедье состоял в том, чтобы, исходя из критериев грамматической целостности, связности смысла, простой и правильной орфографии, выбрать рукопись, которая кажется наиболее достоверной, а затем эклектично привлекать другие рукописи для исправления тех или иных разрозненных чтений в так называемой основной рукописи [372].
Среди исследователей Нового Завета, которые разделили скептическое отношение Бедье к генеалогическому методу, можно выделить Леона Ваганэ и Эрнста Кэдмана Колуэлла. Первый утверждал, что «применительно к новозаветным текстам этот [генеалогический] метод бесполезен» [373]. Второй высказывался осторожнее:
генеалогический метод нельзя назвать наиболее важным в науке… При его помощи можно схематично выразить лишь историю передачи текстов в течение узкого периода на небольшой территории. Но в более широкой области, где ставятся более сложные вопросы, этому методу еще только предстоит доказать свою незаменимость для реконструкции подлинного текста греческого Нового Завета [374].
Оценивая справедливость критики Бедье, необходимо заметить, что существует вполне невинное объяснение того, почему почти все родословные образуют две ветви. Ведь с математической точки зрения, как заметил Маас, «нельзя забывать, что соотношение трех рукописей предполагает двадцать две возможные стеммы, из которых лишь одна образует три ветви» [375].
Второй довод Бедье против лахманновой методологии отдаленно напоминает справедливую критику лишь в том случае, мы сочтем, будто рукопись есть раз и навсегда зафиксированная сущность, неизменная как отпечатанная книга. Но выйдя из-под пера писца, она, напротив, продолжает жить и подвергаться изменениям - об этом свидетельствуют многочисленные вычеркивания, исправления, добавления, глоссы и читательские замечания на полях [376]. Следовательно, необходимо принимать во внимание то, что может быть названо последовательными «этапами образования рукописи» [377], а равно нельзя исключать и смешанное происхождения текста из нескольких источников.
Дезориентирующая неясность, которая возникает из-за того, что классификация одного и того же набора рукописей может оказаться разной, но все варианты будут одинаково убедительными, не может стать причиной для полного отказа от разработанного Лахманном метода. Учитывая, что некоторые рукописи имеют более одного предка, текстолог вправе, не впадая ни в одну из крайностей, сочетать в своей работе элементы и эклектического метода Бедье, и генеалогического подхода классической текстологии. Предположим, что существует пять рукописей A, B, C, D и E, происхождение которых неясно. Мы не можем сказать, например, что A B C образуют одну семью с общим предком, a D E - другую семью. Сравнительный анализ покажет, тем не менее существуют определенные характерные чтения, обще для группы A B C, но отсутствующие в D и E. Результаты анализа показывают, что в той степени, в какой речь идет об этих чтениях, можно говорить о некоей рукописи с такими чтениями, которая была одним из предков для рукописей A, B и C в их общей родословной, хотя в остальных отношениях их происхождение может быть смешанным.
Следовательно, можно сделать вывод: несмотря на то, что новозаветные рукописи имеют во многом смешанное происхождение, предпочтительной задачей текстолога станет выявление среди рукописей более или менее близких групп [378]. Такая процедура ясно показывает, что тип текста Нового Завета, который носит название византийского текста или койне, является вторичным и характеризуется теми признаками, которые с классической наглядностью выделил Хорт (см. выше). Более того, наличие общих для меньших групп аномалий в расположении отрывков доказывают и существование таких групп, и из общее происхождение от общего архетипа, который на определенном этапе пережил подобное перемещение текста - например, расположение pericope de adultera после Лк 21:38 в сем. 13 [379].
2. Альберт К. Кларк
Одна из аксиом классической текстологии формулируется так: brevior lectio potior, иными словами, из двух разночтений оригинальным с большей вероятностью окажется более короткое. Это правило, равно признававшееся и филологами-классиками и библеистами, оспорил в 1914 г. в своей инаугурационной лекции Альберт Кёртис Кларк, профессор латинского языка оксфордского колледжа Корпус Кристи [380]. Изучение рукописей, содержащих речи Цицерона, привели Кларка к мысли о том, что случайные потери текста при переписке были гораздо более распространены, нежели сознательные интерполяции. Четыре года спустя Кларк опубликовал обширное исследование о происхождении рукописей (The Descent of Manuscripts. Oxford, 1918), в котором показал, что многие пропуски в классических текстах кратны числу букв, помещавшихся в строке средней длины. В ситуации, когда имеется два варианта, более длинный и более короткий, появление второго почти всегда можно объяснить тем, что писец пропустил одну строку или несколько из экземпляра, с которого переписывал. Как объясняет Кларк, «текст подобен путешественнику, который переезжает с одного постоялого двора на другой, теряя при каждой стоянке что-нибудь из поклажи» [381].
Кларк применял сформулированный им принцип longior lectio potior («более длинное чтение вероятнее») к тексту Евангелий и Деяний Апостолов [382]. В результате более длинная западная форма текста, заняла гораздо более важное место, нежели ей отводилось Весткоттом и Хортом. Если Хорт не видел никакой пользы в западном тексте, то для Кларка достоинств был лишен нейтральный текст как появившийся, по мнению ученого, в результате случайных пропусков многих строк средней длины.
Теорию Кларка о случайных допущенных писцами пропусках обильно критиковали многие известные текстологи, такие как Сэнди (Sanday), Сутер (Souter) и Кеньон [383], который, в частности, указывал, на несколько обстоятельств. Во-первых, вариативность в длине строк разных рукописей делает метод подсчета букв надежным лишь в очень коротких отрывках; во-вторых, тезис о случайных пропусках не принимает во внимание, что такие пропуски обычно приводили бы к нарушению смысла текста; в-третьих, большинство текстуальных вариантов подразумевает не пропуски, а различные формулировки одной и той же мысли; и наконец, очень узкие столбцы текста, которые являются необходимым условием для теории Кларка, крайне редко встречаются в ранних папирусах (этот аргумент приобретает все больший вес по мере того, как в оборот вводится все больше и больше папирусов с относительно широкими столбцами столбцах). Более того, условия передачи евангельских повествований во многом отличались от того, как и кем переписывались цицероновы речи против Верреса. Церковь сохранила много преданий о делах и высказываниях Христа, которые не получили отражения в Евангелиях (ср. Ин 21:25). Не стоит удивляться, что подобные тексты проникали в Евангелия двумя путями - либо в том случае, когда переписчик вносил в основной текст пометы на полях более старых рукописей, либо из устного церковного предания.
В изданной позднее книге о западном типе текста Деяний Кларк вновь вернулся к этому спору [384]. На сей раз он практически отказался от теории случайных пропусков и возродил в науке гипотезу выдвинутую еще в XVII в. Жаном Леклерком (Leclerc), о том, что сам Лука был автором двух вариантов Деяний Апостолов. Эта гипотеза поднимает проблему на уровень соотношения двух авторских редакций, выводя ее из области простой передачи текста, и проверка данного предположения базируется на ином основании, нежели принципы текстологической науки. Единственное, о чем здесь следует сказать: для текстолога-новозаветника будет весьма поучительно сравнить тенденции в развитии текстологии «Илиады» и «Махабхараты», двух великих национальных эпосов древности, чья текстуальная передача позволяет провести определенные параллели с передачей Евангелий. Текстологи, изучающие оба литературных корпуса, имевших почти религиозное значение, убеждены, что обе поэмы являются непрерывно растущими текстами, и ни один из писцов не стал бы сознательно вычеркивать сколько-нибудь значимую часть текста [385].
Относительно недавно тезис brevior lectio potior был вновь оспорен, по крайней мере, в том, что касается древнейших рукописей Нового Завета. Тщательно исследовав папирусы, Джеймс Ройс пришел к выводу о том, что на самом раннем этапе передачи текста действовала иная тенденция поведения писцов, иными словами, переписчики дошедших до нас папирусов с большей вероятностью выбрасывали часть текста, нежели дополняли его [386].
III. Местные тексты и древние издания: Бёрнетт Хиллман Стритер
Ученым-новозаветником, который в полной мере использовал методы классической текстологии, был Б. X. Стритер (Streeter), выпустивший в 1924 г. книгу «Четвероевангелие: исследование его происхождения» (The Four Gospels, A Study of Origins), в которой прекрасно сочетаются основательность знаний, богатое воображение и изящный литературный стиль. Взяв за основу классический труд Весткотта и Хорта, Стритер усовершенствовал их методологию, опираясь на рукописные данные, введенные в оборот после 1881 г. Восприняв идею, впервые провозглашенную Й.-Л. Гугом (Hug), Стритер сделал акцент на том, сколь важно изолировать формы текста, бытовавшие в крупных центрах раннего христианства. Используя сведения, взятые из цитат в произведениях отцов церкви, он разграничил и идентифицировал характерные формы новозаветного текста, которые установились при основных епископских кафедрах древней церкви. Примерно к 200 г. эти местные тексты, как считал Стритер, далее всего отошли друг от друга и их различия отразились в древнейших версиях сирийского, латинского и коптского перевода. Весьма вероятно, что наиболее древние формы этих трех текстов были сделаны с греческих текстов, которыми пользовались, соответственно, в Антиохии, в Риме и в Александрии.
Помимо данных трех форм текста, анализ данных из кодекса Коридети (Θ) и некоторых произведений Оригена и Евсевия привел Стритера к необходимости постулировать существование так называемого кесарийского типа текста Евангелий, к которому также принадлежат семьи 1 и 13. Рукописи, которые Весткотт и Хорт относили к нейтральной и александрийской группе, Стритер объединил в один тип, назвав его александрийским. Переименовав сирийский тип текста в византийский, Стритер согласился с выводом Весткотта и Хорта о том, что этот извод появился в IV в. благодаря трудам Лукиана Антиохийского по проведению рецензии текста и был принят в Константинополе примерно около 380 г.; именно он стал основным Новым Заветом грекоязычных церквей и впоследствии лег в основу Textus Receptus. Следовательно, доказывал Стритер, можно пренебречь чтениями, появившимися позднее V в. практически во всех случаях, кроме тех, когда они отличаются от господствующего текста византийского типа. С другой стороны, поскольку древняя форма текста могла сохраняться даже до сравнительно позднего времени в местностях, отрезанных от остального христианского мира, приоритет в выборе рукописей зависит не столько от их возраста, сколько от происхождения.
Схема 1. Стемма, иллюстрирующая теорию местных текстов Стритера (приводится по книге Streeter B. H., The Four Gospels, ρ. 26).
Отношения между местными текстами, употреблявшимися в пяти церквах: в Александрии, Кесарии, Антиохии, Италии и Галлии, а также Карфагене, могут быть представлены в виде ступенчатой схемы, организованной по принципу географической близости текстов в рамках восточного Средиземноморья. Стритер формулирует этот принцип следующим образом:
Каждая рукопись, входящая в ту или иную последовательность, содержит чтения, характерные для нее одной, однако каждая рукопись при этом демонстрирует куда большую близость к своим непосредственным соседям, нежели к более отдаленным. Поэтому B (Александрия) имеет много общего с семьей (Θ) (Кесария); семья (Θ) имеет много общих характерных чтений с Syr. S. (Антиохия); Syr. S., в свою очередь, имеет определенную связь с D b а (Италия и Галлия); и наконец, возвращаясь обратно по кругу, мы видим, что к (Карфаген) в определенном смысле является промежуточным звеном между D b а и B (вновь Александрия)[387].
На схемах 1 и 2 буквально воспроизведены заимствованные из книги Стритера стемма и таблица, которые, соответственно, показывают соотношения между несколькими местными текстами и важнейшие источники каждого из этих типов. Некоторые практические выводы, которые вытекают из теории местных текстов Стритера, сам ученый формулировал так:
1. Текстолог, оценивая количество внешних данных для принятия того или иного разночтения, должен в первую очередь учитывать не количество или возраст рукописей, содержащих данный вариант, а количество и географическое распределение древних местных текстов, в которых он может прослеживаться.
Александрия Антиохия Кессария Италия и Галлия Карфаген Свидетельства первостепенного значения B Syr. S. Θ565Mk D kMk, Mt Свидетельства второстепенного значения א L Sah. Boh. Syr. C. 1 &c. 13 &c. 28 700(WMk.) Old Georgian b а (WMk) e Свидетельства третьестепенного значения C, 33, WLk Jn ΔМк ΨMk Frags.: TLk Jn ZMt ΞLk Syr. Pesh. (Arm.) 1424 &c. 544 Ν-Σ-Ο Ф 157 ff2 bMt i r c Mt, Jn Frag.: n (cf. а) cMk, Lk Дополнительные свидетельства 579Mk Lk Jn 892 1241X Syr. Hcl.Syr. Hier. U Λ 1071 1604Old Arm. ff, g, l, q(?) f m Патристические свидетельства Ориген 230 Кирилл Александр. 430 Ориген 240 Евсевий 325 Татиан 170 Ириней 185 Киприан 250 1 &c. = 1-22-118-131-209-872Mk-1278-1582-3193. 13 &c. = 13-69-124-230-346-543-788-826-828-983-1689-1709. 1424 &c. = 28 MSS., including M, cited by Soden as ΙФ. Byzantine Text: S V Ω; E F G H; (A, K П, Y); (Г); (WMt). Mixed Frags. P Q RLk N.B. - 1 &c. = fam. 1 = Sod. Iη; 13 &c. = fam. 13 = Sod. Ib, Sod. Ia misleadingly includes D with Θ, 28, 544, 565, 700.
Сегодня мало кто из критиков следует предложенному Стритером методу во всем. Большинство признает, например, что невозможно ни с уверенностью доказать существование кесарийского текста (см.), ни выделить ясно очерченные текстуальные семьи, соотносящиеся с какими-либо центрами раннего христианства, кроме Александрии. В то же самое время, необходимо помнить, что Стритер сослужил науке ценную службу, показав, как классический метод классификации рукописей может быть использован для того, чтобы установить историю передачи текста - ибо выделить древнейшие формы текста можно только зная его историю.
IV. Альтернативные методы текстологии
1. Текст большинства
Конец двадцатого века принес с собой оживление интереса к византийскому типу текста. Его выказывали те, кто верил, что оригинальный текст лучше всего сохранен средневековыми рукописями, составляющими большинство всех дошедших до нас текстуальных источников [390]. Подобные взгляды есть отличительная черта небольшой, но весьма шумной группы критиков, которые, как и Дж. В. Бёргон столетием ранее (см.), отдают предпочтение «тексту большинства», отвергая мнение Хорта о том, что сирийский (или, иначе, византийский) тип текста представляет собой позднейшую рецензию, характеризующуюся менее ценными, вторичными чтениями, но напротив - веря в то, что Бог сохранил необходимую чистоту того типа текста, который стоит за Библией короля Иакова. Хиллс (Hills) пытался отстаивать даже подлинность Comma Johanneum (1 Ин 5:7-8) [391].
Другая группа ученых, также предпочитающих византийский текст, но признающих, что Textos Receptos представляет собой один из многих конкурирующих вариантов византийского текста, приводят аргументы на вид более утонченные [392]. Так, например, Морис Робинсон (Robinson) и Уильям Пирпонт (Pierpont) в своем издании «Новый Завет в его греческом оригинале согласно византийскому тексту или "Тексту большинства"» (The New Testament in the Original Greek According to the Byzantine/Majority Textform) провозглашают мнение, согласно которому «с точки зрения передачи текста, в отсутствии каких-либо радикальных и надежно зафиксированных сдвигов рукописной традиции, единая текстуальная форма должна была, как ожидается, господствовать в подавляющем большинстве рукописей» [393]. Отсюда они с уверенностью выводят, что с большей долей вероятности исходный текст должен был сохраниться именно в большинстве рукописей - а именно тех, которые «демонстрируют высокий уровень текстуального единообразия» [394].
Похожую позицию отстаивают Зейн Ходжес и Артур Фарстад, издатели «Греческого Нового Завета согласно тексту большинства». Аргументация их базируется на весьма схожих исходных теоретических предпосылках: «В любой [рукописной] традиции, которая не знала резких разрывов континуитета, индивидуальное чтение, возникшее ранее всего, скорее всего и окажется представленным в большинстве рукописей» [395].
Реальная история новозаветной рукописной традиции, однако же, была далека от нарисованной картины «непрерывной и ничем не потревоженной передачи текста». Во времена гонений на христиан императорскими указами прямо предписывалось отбирать и сжигать рукописи Нового Завета. К счастью, некоторые книжные собрания пережили диоклетиановы попытки уничтожить христианскую литературу как таковую. Одним из таких собраний была богатейшая Кесарийская библиотека, которой пользовались Ориген, Евсевий и даже Иероним. Но и она была уничтожена мусульманами в 638 году. Дальнейшее распространение ислама в VII веке привело к тому, что под мусульманским господством оказались три из пяти древних патриархатов - Александрийский, Иерусалимский и Антиохийский. Христианское население Северной Африки, Египта, Палестины, Сирии и Месопотамии резко сократилось. Все это, естественно, отразилось и на судьбе уже существующих и изготовлении новых библейских рукописей в данных регионах. Более того, хотя греческий язык и был некогда lingua franca Римской Империи, однако к шестому веку его едва понимали за пределами Византии. В силу этого верный вывод о том, что 90 % новозаветных рукописей содержат текст византийского извода, следует дополнять и другим, столь же верным - что созданы они были уже после того, как сфера употребления греческого языка сжалась до границ византийского государства.
Но и это еще не все. Существует эмпирическое доказательство того, что в новозаветной текстуальной традиции действительно происходили крупные переломы. Как было отмечено выше (см.), во многих случаях можно заметить, что отцы церкви цитируют варианты текста, которые некогда были весьма распространены, но до настоящего времени дошли в единичных рукописях или же полностью утрачены [396]. Подобное состояние дел совершенно исключает возможность решения текстологической проблемы простым перечислением количества рукописей, поддерживающих то или иное вариантное чтение. Вывод из всего сказанного таков: пусть даже и следует поблагодарить Пирпонта и Робинсона, с одной стороны, и Ходжеса и Фарстада, с другой, за то, что и те, и другие издали текст большинства в той его форме, какая гораздо более, нежели Textos Receptos, приближается к Новому Завету, которым по преимуществу пользовалась византийская церковь, [397] но их издания весьма далеки от того, чтобы воспроизвести оригинальный текст Нового Завета [398].
Промежуточную позицию в продолжающемся споре о византийском тексте занимает ныне покойный Гарри А. Стурз [399]. Этот ученый в своей книге отстаивал точку зрения, согласно которой византийский текст не является ни оригинальным, ни всецело вторичным; это ранняя независимая редакция, заслуживающая внимания и уважения в той же мере, что и александрийский или западный тип текста. Примерно треть книги Стурза представляет собой длинные списки, таблицы и схемы, позволяющие читателю проследить за тем, как в полутораста отрывках, взятых из всех книг Нового Завета, типично византийские чтения поддерживаются одним ранним папирусом или несколькими. Опираясь на подобные наблюдения, Стурз приходит к выводу о том, что византийский текст возникает как минимум во втором веке и представляет собой независимую текстуальную традицию.
К сожалению, среди примерно ста пятидесяти вариантов, приведенных Стурзом, весьма мало типично византийских. Большинство из них встречается и в невизантийских источниках текста. Далее, следует спросить себя: доказывает ли присутствие того или другого византийского чтения, что византийский текст существовал как текстуальный тип? Ведь последний подразумевает соединение определенных чтений в определенной характерной последовательности, в то время как ни об одном из изученных Стурзом папирусов нельзя сказать, что он содержит византийский текст как таковой. Существуют и другие серьезные доводы - например, почему каких-либо следов знакомства с данным текстуальным типом не выказывает никто из отцов ранее Василия Великого и Иоанна Златоуста. Словом, вывод очевиден: Стурзу не удалось доказать, что византийский текст возник ранее IV века.
2. Последовательный эклектизм
Разочаровавшись в тех результатах, которые приносит в оценке разночтений опора на внешние свидетельства - поддержку со стороны отдельных рукописей, семейств рукописей и локальных текстов, - некоторые исследователи обратили свой взгляд на разночтения как таковые, надеясь отыскать среди каждого набора вариантов то чтение, из которого наиболее убедительным образом можно было бы объяснить появление всех прочих [400]. Для такого подхода придумывали разные определения, иногда называли «рациональной критикой» [401]. Прилагательное «рациональный» в данном контексте указывает не на иррационализм всех остальных подходов, а на то обстоятельство, что критик, пользующийся данным методом, занят по большей части отысканием рациональных причин, основанных на внутреннем значении каждого чтения, которые позволили бы доказать оригинальность одного чтения и вторичность всех остальных. Чаще такой подход назвали эклектичным [402], поскольку применяя его, текстолог уделяет меньше внимания тому, чтобы датировать рукопись и отнести ее к той или иной семье, вместо этого сосредотачиваясь на внутренних, или контекстуальных вопросах. Таким образом, издатель текста следует то одному, то другому набору свидетельств в соответствии с тем, что признается авторским стилем или случайностями переписывания. Доведенное до крайности пренебрежение внешними данными разночтений отчетливо проступает в осуществленных Полем Мазоном (Mazon) изданиях греческих классиков, где в аппарат включаются только разночтения сами по себе, без упоминания источников, из которых они заимствованы [403].
Ныне этот метод обычно называют «последовательным эклектизмом» для того, чтобы отличать от «мотивированного эклектизма» - наиболее распространенного метода текстологии, который предписывает выбирать наилучшее чтение, опираясь как на внешние, так и внутренние свидетельства. Последовательный эклектизм, напротив, всецело озабочен авторским стилем и требованиями контекста. Такого метода, к примеру, придерживался Бернард Вайсс, готовя свое издание Нового Завета (см.). Сходным образом и К. Г. Тёрнер тщательно изучил словоупотребление Евангелия от Марка и реконструировал греческий текст 1 главы, исходя из стилистических признаков [404]. Среди прочего Тёрнер в результате своих исследований пришел к выводы о необходимости обращать больше внимания на чтения западной группы, даже в том случае, когда их поддерживают лишь немногие источники (например, D или одна из трех ведущих старолатинских рукописей, к, e или a) [405].
Некоторые ученые предпринимали схожие попытки проанализировать другие новозаветные книги с позиции последовательного эклектицизма. В том, что касается текстологии Павловых посланий, в особенности 1 Кор и Евр, интересующийся читатель многое может почерпнуть из фундаментальных, и вместе с тем ясно изложенных Швайхских лекций (Schweich Lectures) Гюнтера Цунца за 1946 год [406]. В отношении же Откр одним из наиболее ценных разделов объемистой монографии Йозефа Шмида об истории греческого текста Апокалипсиса, является глава, которая рассматривает влияние особенностей его языка на текстологическую оценку разночтений [407].
Стилистический критерий, на который Тёрнер опирался, решая текстологические проблемы, получил новое признание в трудах Джорджа Д. Килпатрика, члена оксфордского Квинс-колледжа, и его ученика Дж. Кейта Эллиотта, преподавателя университета Лидса. Исследования Килпатрика по лексике и грамматике новозаветных книг были опубликованы частями в нескольких журналах [408], а его текстологические выводы нашли выражение в выпусках «Греко-английской двуязычной Библии для переводчика» (A Greek-English Diglot for the Use of Translators), выпущенной для частного использования Британским и Иностранным библейским обществом (Mark, 1958; Matthew, 1959; John, 1960; The General Letters, 1961; Luke, 1962; The Pastoral Letters and Hebrews, 1963; Romans and 1 and 2 Corinthians, 1964). Из двух или более разночтений Килпатрик обычно выбирал более соответствующее тому, что принято считать авторским стилем той или иной книги Нового Завета, независимо от датировки и характера внешних данных, поддерживающих данное чтение. В случае, когда об авторском стиле нельзя было сказать ничего определенного, ученый апеллировал к критерию аттицизма, ставшего одним из главных направлений в литературных кругах II в. Килпатрик утверждает, что переписчики во II в. внесли большое количество аттицизмов в новозаветный текст [409]. Следовательно, из двух чтений, одно из которых соответствует аттическим канонам, а другое - нет, Килпатрик был склонен предпочесть последнее, даже если в его пользу не было иных свидетельств. Чтобы обосновать свое безразличие к возрасту рукописи и другим внешним данным, Килпатрик заявлял, что примерно к 200 г. в текст было внесено значительное число сознательных изменений, а затем сформировавшиеся варианты текста воспроизводились переписчиками с большой точностью. Поэтому даже если какое-либо чтение сохраняется только в поздней минускульной рукописи, но соответствует авторскому стилю и не содержит аттицизма, Килпатрик был склонен признать его подлинным [410].
До какой степени Килпатрик был готов дойти в принятии чтений, внешние свидетельства в поддержку которых были весьма скудны, но в истинности которых ученый тем не менее не сомневался, поскольку считал, что их требуют внутренние причины, хорошо показывают следующие примеры из его греко-английского пособия для переводчиков Библии:
Мф 20:30 ἔκραζον подтверждается 118, 209, Syrc pal.
Мф 22:1 опущено εἶπεν по E, Syrp.
Мф 22:7 ἀκούσας δὲ ὁ βασιλεὺς ἐκεῖνος поддерживается 33.
Μκ 5:11 τὰ ὅρη поддерживается 372, 485, Syrs.
Μκ 9:17 ἀποκριθεὶς αὐτῷ поддерживается C.
Μκ 14:6 εἰς ἐμέ поддерживается 517, 579, l251, Syrs,p, Eth.
Μκ 14:31 ἐλάλει μᾶλλον поддерживается 574 и k.
Лк 9:51 ἐστήριζεν поддерживается 1241.
Ин 19:35 ἀληθής поддерживается ,124, Chr.
Иак 2:18 ἔργων τὴν πίστιν μου поддерживается Syrh.
1 Петр 2:11 ἀπέχεσθαι ὑμᾶς поддерживается Vulg, Сур.
2 Ин, стих 8 πλήρης поддерживается L, Dam.
Не вдаваясь в подробности можно сказать, что существует много доводов в поддержку благоразумного эклектицизма при занятиях текстологией, коль скоро ни одна рукопись и ни одна семья рукописей не сохранила оригинальный текст во всей его полноте. Бесспорно, текстолог должен обращать внимание на то, совпадает ли форма повествования со стилем данного автора или нет, поскольку, как однажды метко заметил Хаусмен: «Тот, кто влюбляется в одну рукопись и пренебрегает другой, со временем заражается безразличием к самому их автору» [411]. Вместе с тем нельзя проигнорировать неотъемлемые слабые стороны этого метода. Статистические данные, которые фиксируют особенности авторского стиля, иногда заимствуются из конкордансов, основанных на таких изданиях греческого Нового Завета, где правомерность многих чтений не выдерживает критики. Более того, даже если сведения об авторском стиле были изучены со всей научной основательностью, судить об их значимости для конкретного отрывка можно лишь с учетом того, что автор мог отступать от своего характерного стиля, а переписчик, знакомый с этим стилем - изменять отклоняющееся чтение, чтобы гармонизировать его с остальным текстом этого же писателя.
Вывод из сказанного выше будет таким: хотя текстологу может принести немало пользы рассмотрение особенностей литературного стиля у каждого из новозаветных авторов, стилистические критерии нельзя брать за основу оценки текстуальных разночтений, пренебрегая при этом внешними свидетельствами. Кроме того, придавать чрезмерное значение возрождению аттицизма в первые века нашей эры - значит, недооценивать то, как на койне этого периода влияли другие литературные и стилистические направления, некоторые из которых сознательно противопоставляли себя аттицизму [412].
V. Конъектурные исправления
Как мы уже говорили в начале главы, классический метод текстологии часто подразумевает применение в тексте конъектурных исправлений. Если имеющееся в нашем распоряжении единственное текстуальное чтение, или все те варианты, что дошли до нас в рукописной традиции, являются невозможными с той или иной точки зрения или дают неприемлемый смысл, то издателю остается лишь строить предположения о том, каким мог быть первоначальный текст. Такие предположения называются конъектурами.
Как правило, конъектура устраняет аномалию в тексте, но не надо забывать, что хотя одни аномалии появились в результате ошибок и искажений при рукописной передаче, а другие автор мог внести в текст намеренно или махнуть на них рукой [413]. Перед тем, как приступить к конъектурной правке, текстолог должен самым тщательным образом изучить стиль и образ мысли автора, чтобы выделить те из аномалий, которые совершенно чужды авторскому замыслу.
Конъектурное исправление текста временами доходило до абсурда. В одной из своих поздних работ Ричард Бентли, например, почти полностью отвергал значение рукописных свидетельств при выборе чтений, полагаясь в основном на собственную интуицию, которая должна была подсказать ему, что в данном месте должен был написать автор. Свой метод он сформулировал так: nobis et ratio et res ipsa centum codicibus potiores sunt, что в переводе означает: «для меня и здравый смысл, и самый предмет изучения значат больше, чем сто рукописей». Следуя этому дерзкому принципу, Бентли внес немало поспешных исправлений, не выдерживающих никакой критики, но, с другой стороны, предложил немало ярких и убедительных конъектур. Reductio ad absurdum этого субъективного подхода можно найти в подготовленном Бентли издании мильтоновского «Потерянного рая», куда было внесено более 800 исправлений. Всякий раз Бентли был уверен: он восстанавливает то, что Мильтон на самом деле говорил (или намеревался сказать) когда диктовал поэму своим дочерям [414].
Чтобы конъектуру можно было признать хотя бы имеющей право на существование, она должна прежде выдержать двойную проверку, суть которой сходна с тем, как текстолог оценивает текстуальные разночтения в рукописях. Конъектура должна, во-первых, по своему внутреннему содержанию соответствовать контексту, а, во-вторых, должна объяснять появление неправильных или испорченных рукописных чтений в данном месте. Тем не менее, процедура оценки разночтений существенно отличается от оценки конъектур: из дошедших до нас вариантов мы выбираем тот, что лучше других выдерживает проверку, а от конъектуры требуется полностью соответствовать заявленным выше требованиям. Конъектура не поднимется выше определенного уровня правдоподобия («счастливая догадка»), не станет возможной или вероятно возможной, если она хотя бы немного не удовлетворяет требуемым условиям. Единственный критерий, по которому можно судить об удачной конъектуре состоит в том, что ее подтверждает только невозможность предложить никакой другой вариант исправления текста. Однако, если конъектура не является единственно возможной, она остается сомнительной.
Хорошей иллюстрацией того, насколько разной степенью правдоподобия могут обладать предложенные конъектуры к одному и тому же тексту, послужит нижеследующий пример из английской литературы [415]. Поскольку первыми печатниками в Англии зачастую были иностранцы, которые допускали в процессе своей работы иногда столь же грубые ошибки, как и их предшественники переписчики, по количеству трудных мест в своих сочинениях Шекспир вполне может конкурировать с Эсхилом. Издания in folio исторической драмы «Генрих V» (2 акт, 3 сцена) содержат такие слова хозяйки об умирающем Фальстафе: «his nose was as sharp as a pen and a table of Green Fields» («его нос был таким же острым, как перо и стол из Зеленых Полей»). Слова «стол из Зеленых Полей» («а table of Green Fields»), которые печатались с незначительной разницей в орфографии в изданиях инфолио, но были выброшены в изданиях in quarto, стали предметом многочисленных конъектурных исправлений. Поуп (Pope) предположил, возможно, с иронией, что это была сценическая ремарка, требующая принести один из столов Гринфилда (Greenfield), а сам Гринфилд был продавцом мебели, поставлявшим реквизит шекспировскому театру. Коллиер (Collier) предложил свой вариант: «on a table of green frieze» («на столе из зеленой ворсистой ткани»). Другой текстолог подумал, что самым подходящим вариантом будет - «as stubble on shorn fields» («как стерня на сжатых полях»). На сегодняшний день в изданиях принята конъектура «and a' babbled of green fields» («шум зеленых полей»), которая, в свою очередь, является видоизменением предложенной Теобальдом (Theobald) очень удачной конъектуры, предложенной неизвестным комментатором, который вместо слова «table» («стол») написал «talked» («говорил») [416].
Делая конъектурное исправление, исследователи чаще всего грешат поспешностью. Наличие порченого текста у многих греческих и латинских классиков (а равно и в Новом Завете) часто постулировали, не имея для этого достаточных оснований, словно бы просто для того, чтобы очередной филолог мог блеснуть умом, предложив альтернативное чтение. Эта «жажда к исправлению» (pruritus emendandi) привела к тому, что текст Нового Завета было предложено изменить в буквальном смысле слова тысячами конъектур. Собранная Уильямом Бойером в XVIII в. коллекция таких исправлений (см.) во второй половине XIX в. была значительно пополнена целым потоком новых конъектур, которые в своих статьях и книгах обосновывали голландские ученые - В.-Х. ван Манен (van Manen), В.-Х. ван дер Санде Бакхёйзен (van der Sande Bakhuyzen), Д. Хартинг (Harting), С.-С. де Ку (de Кое), X. Франссен (Franssen), Й.-М.-С. Бальон (Baljon), Й.-Х.-А. Михельсен (Michelsen), И. Крамер (Cramer) и другие [417].
В своем греческом тексте Нового Завета Весткотт и Хорт отметили около 60 мест, в которых оба издателя или один из них подозревали наличие «изначальной ошибки» («primitive error»), иными словами, ошибки, возраст которой превышает возраст сохранившихся источников; чтобы устранить ее, необходимо прибегнуть к конъектурному исправлению [418]. Как указывает Шмидель (Schmiedel) [419], издания Трегелльса, Тишендорфа и Вайсса содержат всего лишь по одному конъектурному исправлению: у Трегелльса в 1 Петр 3:7 на полях; у Тишендорфа в Евр 11:37; у Вайсса в Откр 18:14. Аппарат 24-го издания Греческого Нового Завета Нестле включает около 200 конъектур из различных источников, 90 из которых названы по имени ученых, первыми их предложивших. В 27-м издании присутствует 129 конъектур, из которых только одна не названа именем ученого, который ее предложил [420].
Следует признать теоретически правомерным применение по отношению к Новому Завету того метода, который многократно доказал свою необходимость для восстановления первоначального текста классических авторов. С другой стороны, количество данных для новозаветного текста - будь то рукописи, ранние переводы или цитаты из отцов церкви - настолько превосходит объем сведений о любом древнем авторе, что необходимость использования конъектурных исправлений сокращается до ничтожно малых величин [421]. Поэтому, хоть некоторые ученые на протяжении XVIII и XIX вв. и проводили время, изобретая тысячи возможных исправлений для различных мест Нового Завета, в современный период возобладала крайняя осторожность как в создании новых конъектур, так и в принятии уже имеющихся [422]. В самом деле, из всех предложенных разными учеными конъектур, содержащихся в издании Нестле-Аланда, лишь весьма немногие получили отражение в тексте или примечаниях к тексту различных современных новозаветных переводов и версий на английском, французском и немецком языках [423].
VI. Способы определить родственные отношения между рукописями [424]
С 1725 года, когда Иоганн-Альбрехт Бенгель впервые предположил, что существующие рукописи Нового Завета могут быть классифицированы «по сообществам, семьям, племенам и народам» (см.), ученые признают необходимость установления родственных связей между дошедшими до нас рукописями. Во-первых, в ситуации, когда нам нужно сравнить несколько разночтений и определить древнейшее, совершенно невозможно исследовать каждую из тысяч имеющихся рукописей. Но делать этого и не нужно: поскольку рукописи объединяются в группы, можно сравнить лишь основных представителей каждой группы, чтобы установить, какое именно чтение будет общим для всех представителей этой семьи. Во-вторых, коль скоро мы объединяем рукописи в группы, исходя из их текста, возникает возможность сравнивать сами эти группы между собой в том случае, если чтение, общее для какой-либо одной группы, отличается от чтения, содержащегося в рукописях других групп. Опираясь на эти сопоставления, можно сделать вывод о том, что та или иная группа стоит ближе к оригинальному тексту, нежели другие. Так, например, если одна группа обычно содержит чтения, которые гармонизированы с параллельными местами или же является результатом конфляции разных других ветвей текстуальной традиции, то ценность такого семейства для установления оригинального текста будет, как правило, невелика. Поэтому, с точки зрения традиционного подхода к классификации, с того момента, как мы устанавливаем категории рукописей на основе их текстуального родства, эти группы могут уже учитываться и оцениваться как самостоятельные единицы и в этом качестве использоваться для принятия текстуальных решений.
Другой метод, которым пользуются текстуальные критики в работе с группами рукописей, состоит в том, чтобы рассматривать не превосходство одной группы над другой, а устанавливать то, в каком сочетании группы поддерживают или, напротив, отвергают какое-либо чтение. Например, вариация, присутствующая только в ранних александрийском и западном типах текста, обычно признается подлинной, поскольку эти две текстуальные группы относятся к раннему времени и не зависят друг от друга.
Хотя ученые широко признают, сколь ценным оказывается установление групповых связей между рукописями, научные критерии методы для данного разделения были установлены относительно недавно. В период, когда текстология только зарождалась, ученые устанавливали для рукописей классификацию ad hoc, сравнивая несколько ключевых чтений той или иной рукописи с чтениями отдельных других текстуальных свидетелей, которые, как считалось, представляли другие семейства или типы текста. Гораздо чаще колляции для той или иной рукописи были основаны на противопоставлении ее Textus Receptus; полученные разночтения затем сравнивались с другими рукописями, разночтения которых попали в различные apparatus critici. Подобная процедура была осмыслена для тех ученых, кто считал Textus Receptus оригинальным новозаветным текстом, ибо в этом случае все отступления от него окажутся «согласием в ошибке» и будут указывать на генеалогические связи между рукописями, в которых подобные отступления встречаются. После низвержения Textus Receptus в конце XIX века метод не утратил своего смысла. Ведь теперь вариации стали восприниматься как свидетельства о более древних формах текста, и рукописи стало можно группировать, опираясь на присутствующие в них разночтения.
В итоге же ученым пришлось признать, что подобная классификация рукописей изначально порочна, так как она не рассматривает большую часть доступной информации, оставляет вне поля рассмотрения значительную часть информации. Для исследователя было бы весьма обманчиво знать, что в одной из глав данная рукопись, допустим, в десяти местах отличается от Textus Receptus, совпадая с B и א; ибо в в том случае, если B и א в той же самой главе отступают от Textus Receptus еще в 90 местах, то рассматриваемая нами рукопись будет демонстрировать весьма и весьма слабое сходство с александрийским типом.
Для того, чтобы ввести более точный метод анализа рукописей, Эдвард Хаттон в 1911 г. предложил опираться на то, что он назвал «тройными чтениями» [425]. Отобрав список вариантов, в которых расходятся рукописи трех типов текста - александрийского, западного и сирийского (византийского), Хаттон настаивал на том, чтобы впредь в основу анализа всех рукописей было положено выявление количества совпадений с каждым из этих трех типов текста.
С увеличением числа идентифицируемых групп текста исследователи пожелали достичь большей точности, нежели позволял им метод Хаттона. Э. К. Колуэлл при помощи Μ. М. Парвиса (Parvis) разработал свою собственную методику для определения отношений между рукописями, которая получила название метода множественных чтений. Множественное чтение определяется как такое чтение, у которого каждый из самое меньшее трех вариантов текста опирается как минимум на одну из главных ветвей традиции, либо на одну из ранее установленных групп (такой как семья 1, семья π, группа Феррара, Кl, Ki, Кr), либо на один из древних переводов (таких как af, it, sys, syc, bo или sa), или же на отдельную рукопись, которая по общему признанию, стоит особняком среди других (например, D) [426].
Колуэлл применил данные характеристики множественного чтения к пробному отрывку текста (Ин 1:1-4:40) и обнаружил 22 примера таких множественных чтений. Сводя в одну таблицу все примеры, в которых мы делаем колляцию вновь найденной рукописи с другими источниками в местах, содержащих множественные чтения, можно многое узнать о степени сложности данной рукописи в текстологическом отношении.
Ограниченность этого метода (по крайней мере, если взять названный выше отрывок из Евангелия от Иоанна), состоит в том, что число исследованных примеров относительно невелико по сравнению с объемом изучаемого текста. Вполне вероятно, что та или иная рукопись может последовательно согласовываться с тем или иным типом текста в большинстве из 22 отрывков, взятых из 152 стихов Ин 1:1-4:40, но ничто не мешает ей отклоняться от него в куда большем числе мест из оставшихся 130 стихов, которые не представлены множественными чтениями.
В конечном счете, более продуктивным в деле классификации рукописей оказался другой вариант решения этой задачи, также сформулированный Колуэллом и получивший название «квантитативный метод текстуального анализа» [427]. Колуэлл указывал, что классификация новозаветных рукописей по признаку того, насколько далеко они отходят от Textus Receptus, явно однобока, ибо она не учитывает тех примеров, в которых рукописи согласуются друг с другом в чтениях, не отклоняясь при этом от Textus Receptus. Ученый утверждал, что «текстуальные типы» (т. е., текстуальные группы в широком смысле слова) можно установить, сопоставив рукописи с каким-либо базовым текстом (им мог быть и Textus Receptus, и любой другой) и затем сравнив, сколько раз каждая конкретная рукопись совпадает или не совпадает с остальными в генетически важных местах, т. е. тех, которые признаются ключевыми для отнесения того или иного источника к конкретному текстуальному типу (иными словами, из полученного результата надо исключить такие несущественные детали, как подвижное v или замена ουτω на ουτως и наоборот). По мнению Колуэлла, для того, чтобы группа источников была признана текстуальным типом, они должны были совпадать примерно в 70 % генетически важных вариаций; один тип от другого при этом отделяет граница из примерно 10 % несовпадений в тех же генетически важных местах.
Для того, чтобы решить связанный с этим вопрос о том, по каким критериям следует отнести новооткрытую рукопись к одной из уже известных текстуальных семей, Колуэлл предложил сходную процедуру. Следует произвести полную колляцию нового источника с набором старых рукописей, групповая принадлежность которых уже известна. Учет всех совпадений и расхождений позволит причислить вновь открытую рукопись к той семье, с текстом которой она выказывает признаки наибольшего сходства.
Таким образом можно идентифицировать текстуальные группы и находить внутри них место для отдельных рукописей, опираясь на то, как последние соотносятся друг с другом, а не с неким установленным внешним образцом (например, Textus Receptus). Квантитативный метод также многократно доказал свою полезность в исследованиях второй половины XX века, когда исследователи, применявшие его, добивались замечательных результатов [428].
В дополнение к квантитативному методу Колуэлла [429] учеными, которых интересовала классификация новозаветные рукописей, были разработаны три других метода [430]. Каждый из них имеет свою отдельную сферу применения, так что они скорее дополняют друг друга, нежели конкурируют между собой.
1. Клермонтский метод профиля
Клермонтский метод профиля (Claremont profile method) был разработан в Университете Клермонта (штат Калифорния) двумя учениками Колуэлла, Полом Мак-Рейнольдсом (McReynolds) и Фредриком Виссе [431]. Они были сотрудниками Международного проекта греческого Нового Завета (International Greek New Testament Project), получившими задачу подготовить аппарат для Евангелия от Луки. Мак-Рейнольдсу и Виссе предстояло классифицировать приблизительно 1400 рукописей Лк, чтобы установить, ссылки на какие именно текстуальные свидетельства более всего были уместны в аппарате при цитировании разночтений - работа, поистине достойная Гаргантюа. Выполнить ее с опорой на квантитативный метод, который требовал провести полные колляции и детальные сравнения рукописей, было невозможно. Более того, коль скоро подавляющее большинство рукописей заведомо принадлежало к византийскому типу (группа k по классификации фон Зодена), то полные колляции подтвердили бы высокую степень совпадения текста этих рукописей, показывая общую близость разных источников, но не выявляя подгруппы византийского текста, которые нужно было установить для того, чтобы процитировать по важнейшему представителю от каждой.
В процессе производства колляций Мак-Рейнольдс и Виссе все чаще замечали, что византийские рукописи содержат общие чтения в определенных комбинациях, иными словами, в распределении засвидетельствованных чтений появляются отчетливо различимые схемы, которые вполне могут быть представлены графически. Ученые предположили, что соотношение подгрупп может быть установлено по установлению того, какой профиль чтений обычно поддерживается данной группой, т. е., какие из рассматриваемых чтений присутствуют в двух третях рукописей данной группы. Как только для каждой подгруппы устанавливается своя схема распределения засвидетельствованных чтений, уже нет нужды сравнивать рукописи in toto, отныне достаточно лишь сопоставить лишь те чтения, по которым определяется принадлежность к той или иной подгруппе. Если же впервые исследуемый текстуальный свидетель согласен с профилем чтений той или иной установленной подгруппы, его можно отнести к ней.
Без сомнения, клермонтский метод профиля позволяет ускорить долгий и трудный процесс классификации новозаветных рукописей. Виссе утверждал, что с помощью этого метода он мог классифицировать ранее неизученную рукопись Лк всего за 30 минут. Однако нельзя забывать, что данный метод не является заменой для полного квантитативного анализа. Лучшей областью для его применения остается та, для которой он и был исходно разработан - а именно, быстрая черновая классификация подгрупп византийского текста.
2. Аланды и использование «проверочных отрывков» (Teststellen)
Совершенно иной подход к классификации рукописей Нового Завета был разработан в мюнстерском Институте новозаветной текстологии (Institut für neutestamentliche Textforschung) Куртом и Барбарой Аланд. В отличие от квантитативного метода, он не ставит своей целью создание окончательной и однозначной классификации новозаветных рукописей, построенной на их текстуальной близости; в отличие от клермонтского метода профиля он не предназначен для выявления подгрупп внутри византийской традиции. Этот метод был создан для того, чтобы установить, какие именно рукописи наиболее важны для реконструкции новозаветного текста, какие - для истории его передачи, и наконец, какие именно рукописи, не относящиеся ни к одной из двух названных выше категорий можно с уверенностью отнести к текстуальным семьям (западной или византийской). Метод основывается на колляции определенных «проверочных отрывков» (Teststellen), отобранных Куртом Аландом на всем протяжении Нового Завета. Рукопись исследуется в каждом из проверочных мест с тем, чтобы установить:
1) насколько она совпадает с тем, что, по мнению Аланда, является «оригинальным текстом»;
2) насколько она совпадает с византийским типом текста;
3) насколько она совпадает с византийским текстом в тех случаях, когда он не отличается от так называемого «оригинального»;
4) присутствуют ли в ней какие-либо иные разночтения;
5) наконец, совпадает ли она с текстом D, обычно называемым «западным».
В результате проведенных колляций, рукопись относят к одной из пяти категорий:
I. свидетели, содержащие по преимуществу «оригинальный текст»;
II. свидетели, в тенденции содержащие «оригинальный текст»;
III. свидетели, важные для истории текста;
IV. свидетели текста D;
V. свидетели византийского текста [432].
Очевидно, что первые три категории не основаны на какой-либо строгой текстологической общности. В группу III, скажем, рукописи попадают не потому, что демонстрируют систематическое совпадение разночтений, но потому лишь, что Аланды находят их текст, отличающийся от византийского, западного и «оригинального», важным для восстановления текстуальной традиции. Поэтому выделенные выше пять групп не помогают исследователям понять, какие же именно категории были установлены на основе изучения Textstellen. Более того, сама логика подобного разделения идет по замкнутому кругу: если классификация совершается, в том числе, ради того, чтобы, использовать ее результаты, для восстановления оригинального текста, то не забегает ли вперед положенное в основу классификации суждение о том, насколько хорошо те или иные рукописи сохранили оригинальное чтение? Предложенный Аландами метод вполне успешен для достижения именно тех целей, ради которых он создан - а именно, для того, чтобы определить, какие рукописи можно с уверенностью отставить в сторону как представителей византийского текста и какие рукописи других типов должны цитироваться в аппарате всякий раз, как они дают какое-либо разночтение [433].
3. Метод полного профиля
В то время как клермонтский метод профиля предназначен для для выявления подгрупп внутри византийской традиции, а аландовский метод «проверочных отрывков» определяет рукописи, которые необходимо упомянуть в текстуальном аппарате, третий подход к решению проблемы, получивший название «метод полного профиля» (Comprehensive Profile Method), стремится выполнить программу Колуэлла и классифицировать рукописи по группам и семьям, опираясь на их текстуальную близость [434]. В отличие от клермонтского метода профиля, рассматривающего лишь те чтения, которые широко представлены в рукописях одного семейства (вне зависимости от того, поддерживают их рукописи какой-либо другой группы или нет), метод полного профиля рассматривает весь спектр разночтений - как те, что часто или всегда присутствуют в одной группе (не обращая внимания на то, где они могут встречаться еще), так и те, что исключительно или преимущественно появляются в одной группе и отсутствуют в других.
Этот подход работает особенно хорошо после применения более старого метода квантитативного анализа и призван исправить один из его ключевых недостатков: любой член текстуальной группы должен содержать не только высокий процент общих для группы чтений в тех местах, где присутствует принципиальное для группы разночтение, но также и те чтения, которыми группа характеризуется либо потому, что при прочих равных они присутствуют в большинстве ее членов (или даже во всех), либо же потому, что отмечаются некоторыми (или всеми) рукописями данной группы, но отсутствуют в других.
Метод полного профиля предлагает для уточнения результатов квантитативного анализа прибегнуть к использованию трех базовых профилей. Первый («межгрупповой», intergroup) определяет, в какой мере вновь найденный свидетель содержит чтения, присутствующие только (или исключительно) в рукописях какой-либо одной группы. Второй («внутригрупповой», intra-group) устанавливает, в какой степени свидетель содержит чтения, встречающиеся во всех остальных рукописях данной группы или среди большинства ее членов (вне зависимости от того, поддерживают ли это чтение рукописи других групп). Третий профиль соединяет сведения, полученные из первых двух, и показывает, в какой мере вновь исследуемая рукопись содержит чтения, которые присутствуют во всех или во многих рукописях какой-либо одной группы, но не других.
Выполнив подобную полную оценку разночтений группы, можно перейти к уточнению результатов колуэлловского квантитативного анализа и сделать итоговые выводы о текстуальных связях изучаемой рукописи. Этим методом в особенности успешно пользовались при исследовании важнейших патристических источников [435].
VII. Использование компьютеров в новозаветной текстологии
Компьютер начинает революционизировать поле новозаветной науки. С одной стороны, в то время как тексты Нового Завета на протяжении полутора тысячелетий передавались рукописным путем, а затем без малого пять веков зависели от печатного станка, ныне они оказываются всё более доступны в электронном формате [436]. С другой стороны, гораздо более важный вклад компьютерная техника внесла в углубление традиционных задач текстологии, в установление оригинального новозаветного текста и создание истории его передачи. В особенности же следует сказать о том, что формы и способы поиска, сохранения и обработки данных, немыслимые еще полвека назад, в наши дни стали обыденными и привычными.
Текстологи медленно и неохотно признали важность использования компьютеров в своей дисциплине [437]. Некоторых, вероятно, пугали новые технологии; другие с пренебрежением относились к самой идее того, что вычислительная машина станет выносить решение об «оригинальном» чтении на месте вариации, - ведь в их представлении подобные суждения требовали человеческой мысли и человеческой же логики. Однако многие из подготовительных задач, решением которых текстологи занимаются до вынесения вердикта о подлинности тех или иных разночтений, подразумевают сбор и сопоставление информации. В силу этого критикам не оставалось ничего иного, кроме как со временем признать огромный потенциал компьютеров для текстологической работы, причем не в качестве замены для человеческой интуиции и логики, но лишь в качестве вспомогательного инструмента, облегчающему выполнение основной задачи.
Первые попытки поставить вычислительную технику на службу текстологии относятся к 1950-м гг. и присутствуют в гарвардской диссертации Джона Эллисона (Ellison) [438]. Систематические же шаги в этом направлении были предприняты лишь в 1970-е гг. в мюнстерском Институте новозаветной текстологии под руководством Вильгельма Отта и бейренском проекте Старолатинской Библии (Vetus Latina project) под руководством Бонифация Фишера (Fischer) [439]. Это были времена перфокарт и магнитной ленты, и все тогдашние достижения оказались не более чем подготовкой к следующему этапу, который начался в 1980-1990-х гг. и был вызван взрывообразным развитием технологии.
Но даже после того, как компьютер стал привычным рабочим инструментом для ученого-гуманитария, использование компьютерных технологий в 1990-е гг. получило признание далеко не сразу. Об этом свидетельствует статья «о текущем положении дел», написанная в 1995 г. Робертом Крафтом (Kraft), одним из ведущих специалистов в этой области, который жаловался на общий застой и отсутствие развития [440]. Однако вполне понятный пессимистический тон Крафта устарел почти сразу же после выхода его статьи из печати, поскольку вскоре широкое распространение и применение получило несколько компьютерных инициатив (в особенности, в области программного обеспечения), а ныне всякий большой проект, подразумевающий текстологическое исследование - например, Международный проект греческого нового Завета (International Greek New Testament Project, IGNTP) и уже упоминавшийся выше Институт новозаветной текстологии (INTF) широко использует достижения компьютерной техники, добиваясь при этом впечатляющих результатов [441].
Среди новых методов и путей подобной работы два заслуживают особого внимания. Они включают в себя те элементы научной работы, которые необходимы в той же степени, в какой и трудоемки - колляцию рукописей и анализ результатов колляции.
Первым достижением на этом пути является программа COLLATE, разработанная Питером Робинсоном (Robinson) для его исследования по текстуальной традиции Чосера. Эта программа позволяет колляторам вводить данные отдельных источников (т. е., разночтения) таким образом, что текст каждой рукописи физически сохраняется в базе данных, что позволяет компьютеру рассчитать место каждого разночтения в текстуальной традиции. Программа позволяет работать одновременно с сотней рукописей. Будучи адаптированной к нуждам новозаветной науки, эта программа существенно ускорила работу как IGNTP, так и INTF.
Вторым достижением следует считать программу, разработанную для IGNTP Джерри Льюисом (Lewis) и Брюсом Морриллом (Morrill) - последний при этом являлся североамериканским участником проекта. Эта программа была специально создана для того, чтобы облегчить колляцию рукописей Ин. Она позволяет вносить разночтения каждой рукописи непосредственно в существующую базу данных, которая включает в себя базовый текст и многочисленные случаи ранее замеченных расхождений. Затем компьютер просчитывает все различия между всеми рукописями и суммирует результат своей работы в той форме, какую сочтет необходимой пользователь.
Едва ли стоит здесь подробно останавливаться на том, как работает та и другая программа. Обе они постоянно развиваются и скоро, вне всякого сомнения, будут вытеснены новыми, более совершенными программными продуктами. В силу этого разумнее будет обсудить вопрос о том, чем и как компьютерные программы могут помочь текстологу [442]. Можно выделить четыре тесно связанных и взаимодополняющих сюжета.
1. Сбор, запись и хранение информации
До пришествия компьютеров текстологу приходилось собирать и записывать информацию вручную. Если возникала необходимость сделать колляцию, рукопись тщательно сравнивалась, буква за буквой, с другой рукописью или базовым текстом (например, Textus Receptus), всякое расхождение, как важное, так и пустяковое, записывалось на листе бумаги. Колляция затем публиковалась в виде списка текстуальных вариаций по отношению к базовому тексту. Если ученый предполагал затем использовать ее для текстуального аппарата, то ему нужно было конвертировать эту колляцию - иными словами, отступлениям от одного текста (скажем, базового Textus Receptus) требовалось придать тот вид, который требовался для сопоставления его с другим изданием (например, готовящимся критическим). На каждом этапе процесса - при чтении рукописи, при переписывании от руки ее разночтений, при конвертации полученных данных в разночтения к другому базовому тексту, при создании аппарата - открывались широкие возможности для ошибок.
С появлением новых компьютерных программ, таких, как MANUSCRIPT и COLLATE, методика сбора и сохранения данных видоизменилась. В базе данных уже содержится и базовый текст, и все те разночтения, что были учтены в более ранних колляциях. Ученый движется, буква за буквой, по исследуемой рукописи, и вводит в программу всякое найденное разночтение. Если обнаруженная вариация уже была ранее известна, то пользователь добавляет свидетельство новой рукописи к списку свидетелей, поддерживающих данное чтение. Если же вариация отмечается впервые, коллятор вносит ее в базу данных, отмечая сиглу той рукописи, которая ее содержит.
Такой метод сопоставления рукописей позволяет добиться нескольких основных улучшений.
1. Гораздо проще стало проверять аккуратность колляций. Если двое ученых независимо друг от друга делали колляцию одной и той же рукописи с использованием этой программы, то компьютер может сравнить полученные ими результаты, и в случае несходства двух вариантов (допустим, там, где один исследователь видит разночтение, а другой нет) можно вернуться обратно к рукописи и проверить точность колляции.
2. Результат работы коллятора отныне не выглядит как список отклонений от базового текста; программа позволяет воссоздать текст каждой рукописи во всей целостности, иными словами, компьютер вносит требуемые разночтения (и лакуны, если таковые присутствуют) в базовый текст, и тем самым дает в руки ученого не список разночтений, а полную копию всей рукописи.
3. Далее, становится возможным сравнивать сразу все сделанные колляции, чьи электронные копии хранятся в базе данных. Для этого достаточно задать в программе другой базовый текст - назначить в этой качестве какую-либо из рукописей - и провести поиск всех его расхождений с другими свидетелями.
Подобный метод работы не только быстрее, точнее и практичнее всего, что было раньше. Он еще и долговечнее: результаты сделанных колляций ныне хранятся на постоянной основе. Однажды со всем тщанием исследовав текстуальный памятник, ученым никогда более не придется возвращаться к этой задаче снова.
2. Представление данных
До появления электронных текстов издателям приходилось принимать ответственные и необратимые решения о формате, подаче и объеме текста и аппарата. Например, если ставилась задача создать критический текст, то его нужно было реконструировать (например, следуя эклектическому методу), а затем подготовить аппарат, куда были внесены одни разночтения, но не другие, и где какие-то рукописи присутствовали, а какие-то отсутствовали. Все вариации, разумеется, указывались по печатному тексту, поэтому аппарат издания, использующего в качестве базового текста Textus Receptus, будет цитировать иной набор разночтений и рукописей, нежели аппарат к тексту, базой для которого стало 27-е издание Нестле-Аланда.
Ныне же электронные тексты и базы данных радикально изменили эту практику. Текстуальный аппарат теперь составляется компьютером из всего корпуса внесенных в программу разночтений, и в качестве базового текста можно выбирать любое издание или рукопись по выбору пользователя. Например, если он желает получить список разночтений к 18 главе Евангелия от Иоанна, программе можно задать следующие параметры - (1) выбрать в качестве базового текста любое печатное издание (например, Нестле-Аланда, Весткотта-Хорта, Textus Receptus) или любую из рукописей; (2) представить список отклонений от базового текста, которые присутствуют в некоторых других свидетелях или же во всех. Так, если по какой-то причине базовым текстом нужно назначить Синайский, или Ватиканский, или Вашингтонский кодекс, потребуется нажать всего несколько кнопок, чтобы увидеть его на экране. С изменением же базового текста изменится и аппарат. Более того, можно выбирать, разночтения каких именно рукописей будут в нем указаны - только ли александрийских, или только семейства 13, или же сразу всех введенных в базу данных. При необходимости пользователь волен выбрать какой-то определенный тип разночтений - например, слова, опущенные из базового текста, транспозиции или добавления к тексту. Но это еще не всё: пользователь вправе заказать и вид, в котором ему будет представлен список разночтений. Это может быть обычный перечень вариантов, соответствующий аппарату большинства печатных изданий, или полный текст каждого свидетеля (скажем, целый стих), с выделенными вариациями.
Все эти опции освобождают исследователя от необходимости полагаться на мнение издателя в отборе и публикации текстуальных вариаций. Компьютер способен быстро и аккуратно воспроизвести все необходимые данные в том виде, какой необходим пользователю.
3. Статистический анализ
Как известно, компьютеры стоят вне конкуренции в проведении сложных статистических подсчетов с головокружительной скоростью. Еще не так давно, в начале 1990-х гг., если ученому требовалось высчитать процент согласия и расхождения между свидетелями текста (этого требовал, например, квантитативный анализ)[443], все вычисления приходилось делать вручную, внося все данные в таблицу и подсчитывая результат на калькуляторе. Излишне говорить, сколь трудоемкой и кропотливой была эта работа.
С развитием компьютерных технологий, все это стало ненужным. Компьютер способен выдать полный или сокращенный список всех совпадений и расхождений между любыми двумя рукописями или изданиями, или даже между неограниченным числом рукописей или изданий. Для составления таблиц можно задать параметры, ограничивающие учитываемые категории разночтений (например, часто признается излишним учитывать подвижное v или замену οντω на ουτως и наоборот), и почти мгновенно получить числовые значения и процентное выражение для соотношения любых внесенных в программу источников. Более сложные модели анализа (такие, как клермонтский метод профиля) также можно осуществлять автоматически [444].
Все эти автоматизированные операции, разумеется, не решат основных текстуальных проблем. Они не укажут ни на более раннее, ни на более «оригинальное» чтение; им не под силу определить, каким образом из одного чтения в процессе рукописной передачи текста могло произойти другое. Но решение этих задач немыслимо без учета и анализа огромного корпуса данных, - а эти операции несравнимо быстрее и аккуратнее проделает компьютер.
4. Возможности гипертекста
Прежде, чем появился интернет и другие средства электронной связи, доступ ученых к рукописям, факсимильным их изданиям, опубликованным колляциям, текстам различных переводов, собраниям патристических сочинений и прочим ресурсам был весьма ограничен. Только те из ученых, кто жил поблизости от первоклассной библиотеки, могли при первой возможности лично ознакомиться с рукописями или любыми необходимыми для текстологической работы материалами.
Эта ситуация тоже претерпела изменения с приходом в нашу жизнь компьютерных технологий; более того, их развитие и внедрение сулит нам новые полезные перемены. Ныне стало возможным оцифровывать рукописи, помещать на один небольшой диск целые библиотеки патристических трудов в оригинале или пересылать информацию по Всемирной сети.
Это расширяет возможности для создания электронного критического аппарата. Можно себе представить, что в не столь далеком будущем будет создан интернет-аппарат, который позволит любому желающему, кликнув по ссылке, увидеть транскрибированный текст той или иной рукописи, а кликнув по другой - получить факсимильное воспроизведение соответствующего рукописного листа. То же будет возможно и с трудами отцов церкви. Одна из постоянных проблем, связанных с использованием патристических свидетельств, заключается в том, что издателю необходимо всякий раз решать, цитируется ли новозаветный текст тем или иным отцом или же только парафразируется, надежно ли данное свидетельство или нет. Гипертекстовые ссылки позволяют, кликнув по имени отца церкви в аппарате, увидеть обсуждаемые места из его трудов, цитаты при этом могут быть даны как в оригинале, так и в переводе на английский язык. Более того, станет возможным увидеть эту фразу в ее непосредственном контексте и самостоятельно решить для себя, насколько ее свидетельство релевантно соответствующему новозаветному пассажу.
Дэвид Паркер справедливо заметил, что с созданием нового электронного аппарата «изучение первичного материала будет демократизировано» [445].
VIII. Важнейшие продолжающиеся проекты
В настоящее время осуществляется несколько текстологических проектов. Среди наиболее важных следует назвать уже упоминавшиеся выше INTF и IGNTP, возглавляемый Британским и Североамериканским комитетами.
1. Institut für neutestamentliche Textforschung (INTF)
В процессе подготовки собственной editio critica maior (см.), мюнстерский Институт новозаветной текстологии запустил несколько вспомогательных проектов, которые, в свою очередь, позволили ввести в широкий оборот целый пласт первичного материала. Первый из этих проектов - многотомное издание «Текст и текстуальное значение греческих рукописей Нового Завета» (Text und Textwert der griechischen Handschriften des Neuen Testaments) [446]. Тома этой серии содержат результаты многочисленных колляций, сделанных сотрудниками Института. Цель этой работы состояла в том, чтобы отделить рукописи византийского типа от рукописей, которые содержат иные, более ранние формы текста; проводилась она для того, чтобы понять, какие свидетели должны цитироваться в аппарате будущего большого критического издания, а какие могут быть обозначены общей сиглой Byz. Соответственно, опубликованные материалы позволяют оценить объем и состав рукописной традиции, и тем самым дать ответ на поставленный вопрос.
Ко времени, когда пишутся эти строки (2004 г.), завершена серия, посвященная Соборным посланиям, посланиям Павла, Деяниям Апостолов и синоптическим Евангелиям. Для каждого из этих текстов даются следующие сведения: (1) описание всех имеющихся греческих рукописей; (2) колляции всех рукописей в «проверочных отрывках» (Teststellen), избранных институтом для выявления того, какие рукописи содержат византийский текст, какие поддерживают «старую форму» текста (под ним понимают текст в изданиях Объединенных библейских обществ и Нестле-Аланда), а какие дают некую иную форму текста; и (3) таблицу, в которой для каждой рукописи указывается, сколько раз она согласуется с каждой из форм текста. После изложения этих сведений предлагается следующая таблица, в которой указаны рукописи, содержащие относительно высокий процент совпадения со «старой формой» текста; для каждой из них показано абсолютное и относительное число текстуальных совпадений с теми 33 рукописями, которые демонстрируют наивысший процент сходства в Textstellen.
Поскольку выводы о близости или расхождении рукописей основаны на исследовании «проверочных отрывков», а не полных колляциях текста, эти тома не смогут ответить на все вопросы, которые волнуют ученых, исследующих взаимоотношение греческих новозаветных рукописей. Для посланий Павла, к примеру, выводы делаются на основе анализа 251 отрывков, просмотренного по 742 рукописям. Это означает, что хотя сами по себе материалы предложены весьма пространные (одни только Павловы послания занимают четыре объемистых тома, первый из которых, например, имеет 625 страниц), тем не менее, они по необходимости неполны, так как не учитывают сотни других мест и отрывков, разночтения в которых изучены не были. Но даже и в таком качестве эта серия весьма полезна, ибо она снимает покров тайны с того, по какому принципу институт станет отделять рукописи, которые будут внесены в критический аппарат, от тех, которые будут отнесены к числу византийских.
Второй, более важный издательский проект института - это «Новый Завет на папирусе» (Das Neue Testament auf Papyrus) [447]. Как свидетельствует само заглавие, целью этого проекта (масштабного как по замыслу, так и по осуществлению) является публикация всего новозаветного текста в том его виде, как его сохранили дошедшие до нас папирусы. Каждый том содержит полный текст всех папирусных рукописей каждой новозаветной книги (до сих пор опубликованы тома, посвященные Соборным и Павловым посланиям). Издатели предлагают полное кодикологическое и текстологическое описание каждого папируса, библиографию его изданий и посвященной ему литературы. Далее текст рукописи (в тех местах, где он сохранился) дается построчно бок о бок с текстом Нестле-Аланда (напечатанным in extenso, т. е. даже в тех отрывках, где в папирусе лакуны). Для каждого папируса указаны все текстуальные расхождения с этим текстом, включая орфографию и сокращения; полный аппарат содержит ссылки на корректоров, лакуны и предшествующие реконструкции текста. Второй аппарат выявляет все расхождения, выявленные новыми и выверенными колляциями греческих маюскулов для каждого стиха, включая и те, где папирусный текст не сохранился. В смысле вариантных чтений этот аппарат гораздо подробнее, нежели критический аппарат в издании Нестле-Аланда; сопоставляя текст и аппарат, можно полностью проследить всю сложную историю новозаветной рукописной традиции в первые десять веков.
2. The International Greek New Testament Project (IGNTP)
Среди побочных плодов, которые принесла деятельность Международного проекта греческого Нового Завета по изданию Четвертого евангелия с расширенным аппаратом [448], особого упоминания заслуживают два.
Первое - это двухтомное исследование Дэвида Паркера (Parker) и Уильяма Эллиотта (Elliott), которое в исчерпывающе подробном виде дает следующие материалы: (1) тексты всех 23 сохранившихся папирусов Ин [449] и (2) тексты 28 полных и 36 фрагментированных маюскульных рукописей Ин [450]. Каждый том состоит из четырех главных частей: (1) описание свидетелей, включающее в себя библиографию вторичной литературы и изложение дискуссии о датировке; (2) полную транскрипцию каждой рукописи [451]; (3) критический аппарат, который указывает для все разночтения всех рукописей, с базовым текстом (в качестве которого выбрано оксфордское издание Textus Receptus 1873 года); и (4) альбом фототаблиц для каждой рукописи [452]. Сочетая для каждого текстуального источника его транскрипцию, критический аппарат и фотографическое воспроизведение, издатели дают в руки ученых полный и надежный доступ к этим важнейшим свидетелям евангельского текста.
Вторым побочным продуктом усилий, которые IGNTP прилагает для того, чтобы установить всеобъемлющий аппарат для Евангелия от Иоанна, стал проект «Византийский текст» (Byzantine Text Project), возглавляемый Дэвидом Паркером и руководимый Родом Малленом (Mullen). Это научное предприятие началось как ответ на просьбу, прозвучавшую во время встречи православных ученых в испанском Эскуриале в 1999 году. Участники встречи обратились к Объединенным библейским обществам с просьбой «подумать о критическом издании византийского греческого текста». В отличие от других современных изданий «Текста большинства» (таких, как издания Ходжеса-Фарстада и Пирпонта-Робинсона [453]), проект «Византийский текст» не предполагает восстановить сколько-нибудь близкую форму «оригинального» текста; его задача состоит в том, чтобы показать богатую вариативность византийской текстуальной традиции, составив такой критический аппарат, который включал бы рукописи из всех важных подгрупп и семейств этого типа. Этот аппарат поможет читателю самостоятельно разобраться в том, какие именно формы византийского текста были доступны в разное время и в разных местах. То же касается и Евангелия от Луки. В посвященных ему томах IGNTP основной акцент будет сделан не на печатном тексте (в его основу будет положена минускул 35), а на аппарате. Выпуск тома, посвященный Евангелию от Иоанна, планировался в конце 2004 года.
