После второй мировой войны за рубежом наблюдается проявление определенной лояльности как по отношению к советскому режиму, так и к Московскому патриархату. Великая победа (а также использование в советской армии элементов дореволюционной формы и введение офицерских званий) казалась проявлением русского национального возрождения и покоряла подчас самых правых консерваторов, у которых воинские традиции романтического патриотизма возобладали над политической оценкой советской марксистской системы. Решающим было и появление делегаций епископов из России. Тысячи русских эмигрантов во Франции, Китае, Маньчжурии и других странах вступали в «Общество советских патриотов», получали советские паспорта и добивались возвращения на родину. Но было разрешено вернуться лишь небольшой горстке, поскольку они были полезнее для Москвы на Западе, где вели просоветскую работу среди эмигрантов и способствовали дальнейшим церковным разногласиям и расколу, умножая и укрепляя приходы и епархии Московского патриархата.
Из первого состава Карловацкого синода войну пережили только два митрополита в Европе - Анастасий и Серафим. Трое других епископов умерли в эвакуации (из Белграда сначала в Карловы Вары в Западной Чехословакии, а затем в Мюнхен). Что касается Гермогена, то он создал марионеточную Хорватскую православную церковь при фашистском режиме усташей в Загребе и был позднее казнен югославскими партизанами И.-Б. Тито. Архиепископ Иоанн (Шаховской) так оценивал действия Гермогена: «Удар для Православной церкви Сербии, сильно пострадавшей во время войны. И это после того, как сербская церковь великодушно приняла под свое покровительство епископов Карловацкого синода» [1]. В Китае даже стойкий «карловацкий» архиепископ Иоанн (Максимович) Шанхайский долгое время колебался, причем при отсутствии прямой угрозы советских войск или насильственного возвращения на родину, и даже «некоторое время убеждал свою паству принять московское управление» [2]. Что касается четырех других карловацких епископов в Маньчжурии и Китае (включая архиепископа Димитрия, отца будущего правящего митрополита новокарловацкого «Синода за границей» Филарета), все они 26 июля 1945 г. обратились в Московский патриархат с просьбой принять их вновь под свою юрисдикцию. Больше того, по случаю «советской победы над Японией» в сентябре 1945 г. они направили поздравительную телеграмму Сталину: «Да благословит и укрепят Вас Господь, дорогой Иосиф Виссарионович, на дальнейшие труды на благо нашей Родины и даст Вам сил и здоровья на многие и многие лета!»
На это Сталин ответил: «Прошу передать православному русскому духовенству и верующим города Харбина мои привет и благодарность за заботу о детях и о семьях Красной Армии» [3]. В Европе также даже самые правые из «карловчан», как архиепископ Серафим (в Болгарии) и митрополит Серафим (Лукьянов) в Париже, перешли в Московский патриархат, подобно тому, как это сделал еще до войны их предшественник Вениамин (Федченков), первым выступивший за создание всезарубежного эмигрантского управления церкви за границей. «Синод за границей», воссозданный в Мюнхене, уцелел лишь благодаря громадному притоку новых эмигрантов из СССР после войны. Епископы белорусской и украинской автономных церквей военного времени присоединились к митрополитам Анастасию (Грибановскому) и Серафиму (Ладе), составив новый епископский синод в Мюнхене в 1946 г. Но тяжелейший урон евлогиевской церкви в Париже причинил сам митрополит Евлогий [4].
Совершенно иным было положение в Америке. Через пять лет после окончания войны Соединенные Штаты также стали местом пребывания карловацко-мюнхенского синода, противопоставившего себя местной Русской православной греко-кафолической (миссионерской) церкви Америки, обосновавшейся здесь с конца XVIII в. Однако эти вопросы требуют отдельного разговора, пока же вернемся к делам эмигрантской церкви, как мы их оставили в 1927 г.
Церковь за границей с 30-х гг. до настоящего времени
Пути митрополита Евлогия и Карловацкого синода разошлись в январе 1927 г., когда карловацкие епископы «низложили» Евлогия и запретили евхаристическое общение с ним под предлогом, что он якобы учинил раскол, демонстративно покинув архиерейский собор в 1926 г. Этот акт был реакцией митрополита Евлогия на попытку карловчан отлучить от него германское благочиние и превратить в отдельную епархию епископа Тихона, которого Евлогий под давлением Карловацкого синода был вынужден в свое время утвердить викарным епископом. Евлогий утверждал, что, поскольку на Западную Европу он был назначен патриархом Тихоном, а не Карловацким синодом, последний не имеет права вмешиваться в дела его епархии и его участие в синоде является чисто добровольным, «на равных», а не актом подчинения синоду [5].
Каноническое разрешение этого вопроса было получено от Вселенского патриарха, к которому Евлогий обратился как к высшему судье в споре с другими православными епископами: «Акт Вашего отлучения; так же как и всякое другое деяние так называемого епископского синода за границей, не имеет канонического обоснования, потому что такового не имеет и самое существование данного самозванного собрания как органа управления». Решение Константинопольского патриарха было поддержано патриархом Александрийским, Греческой церковью, а также правящими епископами Литвы, Латвии и Финляндии [6].
Настоящее постановление Вселенского патриарха могло послужить одной из причин второго обращения Евлогия в Константинополь в конце 1930 г. Евлогий находил каноническое оправдание своих действий, позволяя любому епископу обращаться к чужеземному патриарху за разрешением спора с ним самим. Однако знаток канонического права Сергей Троицкий указывает, что в правиле 17 четвертого Вселенского собора упоминается о возможности обращения к постороннему патриарху за разрешением недоразумений лишь по согласию обеих тяжущихся сторон. Так что, строго говоря, односторонние действия и Евлогия, и Константинополя были неканоничны.
Иерархическое подчинение западноевропейской епархии Евлогия Константинополю было расценено карловчанами как «продажа себя грекам». Не без оснований указывали они, что сама каноническая последовательность Вселенского патриархата была весьма подозрительной. Так, некогда Константинополь незаконно вмешался в конфликт Святейшего патриарха Тихона с обновленцами и неканонически признал обновленцев как Русскую православную церковь, за чем последовало церковно-административное преследование в 1923-1924 гг. архиепископа Анастасия, имевшего в то время резиденцию в Константинополе, за то, что он поминал за литургией Святейшего патриарха Тихона и в своих проповедях обличал большевиков [7]. Таковы были поступки патриарха Григория VII, уповавшего на поддержку Советами его шаткого положения в Турции после греко-турецкой войны. В 1927 г., как мы уже упоминали, патриарх Василий III признал Сергия и возглавляемый им Синод в качестве Русской церкви, но, подобно своему преемнику Фотию II, продолжал также братское общение и с обновленцами. Двуличность политики Вселенского патриархата стала главной причиной отказа Сергия от участия в просиноде, т. е. в предварительных заседаниях по подготовке православного Вселенского собора, намечавшихся первоначально на июнь 1932 г., для участия в которых были приглашены и патриаршая и обновленческая русские церкви. По примеру России от участия в просиноде отказались также румыны, сербы, киприоты и афинская церковь - так что провалился весь замысел собора [8]. Неканоничность действий самого Константинопольского Вселенского патриархата сделала обращение Евлогия также уязвимым с точки зрения каноничности. Впрочем, сомнительным было и создание Константинополем в 1920 г. самостоятельного протокарловацкого Высшего церковного управления русских эмигрантов; однако, этот вопрос карловчане старались обходить [9].
Сами члены Карловацкого синода, и в особенности митрополит Антоний, мало уделяли внимания собственным запрещениям. Свидетельством этого является частное письмо престарелого митрополита Евлогию с приглашением приехать в Белград и уладить недоразумения «даже при нынешних обстоятельствах», т. е. признавая как статускво подчинение Евлогия Константинополю. Затем последовала телеграмма архимандрита Виталия с приглашением на его епископскую хиротонию в Белграде; такую же официальную телеграмму направил Евлогию Антоний. «Странное противоречие, - замечает Евлогий, - карловчане запретили меня в служении, а теперь приглашают на церковные торжества». Дальше приводятся некоторые обстоятельства его последовавшего за тем визита. Одряхлевший Антоний был приветлив и дружелюбен. Два иерарха прочли друг над другом разрешительные молитвы. Вечером они обсуждали предстоящее совместное служение литургии, но вмешался синод: «Это будет решать синод». Совместное служение было на время отложено, хотя в монархической газете за подписью графа Граббе, секретаря Синода, появилось официальное заявление о скором снятии с Евлогия запрещения.
Евлогий был приглашен на августовское заседание Синода 1934 г., но ответил отказом, заявив, что не может явиться просителем о снятии запрещения, поскольку таковое было незаконным и должно быть снято по инициативе самого Синода. Евлогию следовало подумать об этом раньше, до разрешительных молитв, поскольку, строго говоря, произнесение этих молитв означало признание обоими иерархами своей вины отступничества перед Церковью. Также и все служение церквей, находившихся под рукой епископов-апостатов Антония и Евлогия, следовало признать недействительным. Так что и разрешения греха обоим следовало искать не друг у друга, а у высших церковных авторитетов - митрополита Сергия или собрания русских епископов [10]. Толкуя каноническое право несколько расширительно, оба митрополита могли бы обратиться за разрешением греха к патриарху Сербии на том основании, что они физически находятся на территории Сербской церкви. Ничего подобного не было сделано. Больше того, последовавшее снятие Синодом запрещения было обставлено как дело всемилостивого прощения Евлогия якобы по личной его просьбе к Антонию и ради блага Церкви, чего на самом деле не было. Немедленно и решительно опроверг Евлогий в прессе и в своих проповедях достоверность такой формулировки, подчеркивая, что и самое запрещение было от начала незаконным [11].
В ответ карловацкие епископы снова заговорили о том, что Евлогий «продался» Константинополю, и, оказываясь на территории его епархии, намеренно не замечали епископов и священников Евлогия [12].
В письмах к Антонию митрополит Евлогий скорбел по поводу происшедшего, в ответ на это Антоний пригласил Евлогия и Феофила Североамериканского на примирительный собор епископов-эмигрантов в ноябре 1935 г. под председательством Варнавы, патриарха Сербии. Евлогий поставил условием, что он останется под юрисдикцией Константинополя, а вся Церковь за границей будет разделена на четыре независимые митрополии с полным самоуправлением: Балканская с архиепископом Анастасием, Западноевропейская - с Евлогием, Китайская и Дальневосточная - с архиепископом Димитрием Хайларским и Американская - с митрополитом Феофилом.
На соборе Евлогию был представлен вполне готовый проект «Временного положения», который усиливал власть центра в Синоде (т. е. карловацкого центра), предоставляя ему право назначать правящих епископов в «автономные» районы через голову местной администрации. В то же время значительно расширялась власть епископов на местах. Несомненно, вся эта затея была направлена на ограничение прав таких «ненадежных» митрополитов, как Евлогий и Феофил. Оказавшись один против всех (Феофил присоединился к большинству, а Анастасий обещал выполнять решения Синода), Евлогий нехотя подписал документы, оговорив право себе и своей митрополии оставаться под юрисдикцией Константинополя, впрочем, сотрудничая с Карловацким синодом. Он также потребовал утверждения «Положения» Вселенским патриархом и собственным епархиальным собранием. По настоянию Евлогия были приняты и другие поправки:
1) сослужение священства всех областей эмиграции;
2) осуждение всякой недружественной деятельности священников одной епархии против своих братьев в других епархиях, будь то в печати, речах или проповедях;
3) запрещение открывать приходы карловацкой ориентации на территориях епархии самого Евлогия и Феофила (и наоборот);
4) запрещение утверждать переход священника из одной епархии в другую неканоническим путем.
Епархиальное собрание Евлогия в июне 1936 г. после внимательного изучения «Положения» пришло к выводу, что оно лишает епархию (или, точнее, Западную Европу) всякой автономии. «Положение» не было утверждено. Карловчане вновь обвинили Евлогия в разжигании раскольнических настроений. Одновременно были предприняты усилия с целью лишить Евлогия остававшихся у него приходов в Германии. Однако в силу стечения обстоятельств пришлось заместить епископа Тихона епископом Серафимом (немцем по рождению), о котором Евлогий отзывался как о порядочном, но слабом человеке. Эта активность прекратилась, когда 25 февраля 1938 г. Гитлер издал указ о передаче православной церковной собственности под контроль и управление германского министерства религиозных культов. Последнее передало управление карловчанам. Оно осуществлялось при участии гестапо, которое заставляло священников переходить к карловчанам. Таким образом, к 1938 г. у митрополита Евлогия в Германии оставалось лишь три прихода: в Берлине, Дрездене и Восточной Пруссии [13].
Любопытен Следующий документ, присланный автору этой книги архиепископом Иоанном Сан-Францисским (Шаховским) 29 июня 1986 г. Это «беседа» чиновника нацистского министерства церковных дел Гаугга с (тогда еще) архимандритом Иоанном 22 апреля 1948 г., записанная по памяти присутствовавшим при «беседе» И. Ф. Васильевым, скрепленная подписью отца Иоанна - «Верно и точно» - и хранившаяся в архивах Западно-Европейского экзархата. Вот отрывки «беседы»: Гаугг пытается заставить архимандрита Иоанна перейти в карловацкую юрисдикцию.
Гаугг: ... мы двух церквей не хотим иметь и не допустим. Мы признали Карловацкий синод... и только из этого факта можно исходить и с ним считаться.
Отец Иоанн: С епископом Серафимом у меня хорошие отношения, и с ним возможно литургическое общение... Но... при отсутствии объединения архипастырей я не считаю для себя возможным самовольно вступать в карловацкую юрисдикцию.
Гаугг настаивает и угрожает: Мы не хотим непременно в отношении Вас применить полицейские меры теперь, но к тому идет. Государство должно провести свой закон в жизнь.
Отец Иоанн: Я вполне отдаю себе в этом отчет... но не могу под давлением этого обстоятельства изменить свою основную точку зрения... канонической невозможности... переходить в другую юрисдикцию самовольно... С епископом Серафимом всегда есть возможность сослужения... (поддержания) модус вивенди.
Гаугг: Нас не интересует литургическое сослужение, и не о модус вивенди идет речь, но о включении в карловацкую юрисдикцию. Правительство... заботится о Православной церкви, построен прекрасный храм.
Отец Иоанн: Мы в России имели много великолепных храмов, но Господь все их взял у нас и попустил уничтожить, ибо мы внутренно не заслужили их пред Богом. И теперь только внутреннее единение в Христовой любви может быть названо единением, а не внешнее.
Гаугг: Государство интересует только одно... Православная церковь должна быть одна и именно Карловацкого синода...»
К этому документу, присланному мне покойным владыкой за три года до его смерти, приложено письмо, в котором он пишет, что юридически все отобранные у евлогиевцев храмы в Западной Германии можно было бы вернуть после войны через суды, поскольку отбирало их насильно ГЕСТАПО, «но при всеобщем разгроме немцев было немилосердно с ними судиться». Тем временем Карловацкий синод аннулировал «Временное положение» в связи с отказом митрополита Евлогия; однако было аннулировано также и запрещение открывать, соперничающие карловацкие приходы, после чего открылась, карловацкая епархия на территории собственной епархии Евлогия в Ницце с епископской кафедрой в Каннах.
Здесь следует сказать несколько слов о деятельности митрополита Сергия в Московской патриархии. В 1931 г. митрополит Сергий в письме к Вселенскому патриарху оспаривал каноничность присоединения запрещенных епископа и клириков (т. е. митрополита Евлогия и евлогиевцев) под юрисдикцию Константинополя. Патриарх Фотий отвечал в духе обычных притязаний Вселенского патриархата на территории, находящейся за пределами автокефальных православных церквей [14].
/См. уже цитировавшееся 28-е правило четвертого Вселенского собора (в Халкидоне), действие которого для современного Запада подвергается, впрочем, сомнению его преподобием профессором Иоанном Мейендорфом./
Патриарх, впрочем, миролюбиво заверял Сергия, что подобное положение является временным, лишь «до воссоединения Русской православной церкви и будущего Вселенского православного собора» и предлагал митрополиту Елевферию Литовскому воздержаться «от вмешательства в дела других епископатов». Сергий выразил свое несогласие с такой позицией. В октябре 1931 г. он вновь обращается к патриарху Фотию и разъясняет, что антисоветская политическая деятельность эмигрантского духовенства наносит вред Церкви в СССР, в связи с чем он и просил воздерживаться хотя бы от нападок на советское правительство. Поскольку же от Евлогия не было получено никакого ответа, последовало отлучение сергианским синодом Евлогия и его духовенства. Это решение должно было быть утверждено архиерейским собором.
Одновременно Сергий обменивается посланиями с Сербским патриархом Варнавой, не одобрявшим подчинение Евлогия Константинополю как неканоническое. Предметом переписки двух иерархов становится на этот раз судьба Карловацкого синода. По мнению Сергия, Карловацкий синод был совершенно неканоничен и в особенности не мог выступать как глава и представитель всей Русской православной церкви за пределами СССР, в связи с чем Сергий просил Варнаву быть посредником. Вновь напоминал он в письме о своем требовании лояльности со стороны зарубежной русской церкви, причем решение проблемы эмиграции представлялось Сергию лишь как возвращение под юрисдикцию Московской патриархии или переход в Сербскую патриархию. Варнава склонялся к последнему варианту и раскрывал собственный план превращения Карловацкого синода в автономный административный церковный орган русской эмиграции в рамках Сербского патриархата. Он заявил, что постановление Сергия (июль 1927 г.), освобождающее из-под его юрисдикции тех священников, которые отказались бы подписать Декларацию лояльности, оправдывает аналогичное постановление Сербской церкви. Сергий, однако, придерживался того взгляда, что карловацкие епископы могли бы войти в Сербскую церковь лишь индивидуально, с последующим распределением их по епархиям и приходам в рамках Сербской церковной структуры, а не в качестве самостоятельной организации с экстерриториальными правами. По присоединении к местной православной церкви эмигрантским епископам следовало бы вернуть русское по происхождению церковное имущество Московской патриархии или ее официальному представителю в Западной Европе митрополиту Елевферию. В своем ответе Варнава упрекает Сергия за то, что тот противоречит собственному высказанному ранее совету карловчанам в уже цитировавшемся частном письме к ним от 1926 г. [15].
Это обвинение, впрочем, верно лишь отчасти, поскольку в упомянутом письме Сергий предлагал эмигрантам создавать местные территориальные церковные организации в неправославных странах, а в православных (среди которых специально выделена Сербия) лучшим решением ему представлялось присоединение к местной православной церкви. Так что, строго говоря, противоречия здесь нет.
Имея в виду давление Советов на Церковь, особенно примечателен примирительный тон письма митрополита Сергия, настаивавшего на том, что, хотя Московский патриархат и осуждает карловацкую схизму с 1922 г., он, тем не менее, не установил никаких ограничений для разрешения этой проблемы. Прошло одиннадцать лет; это почти предел, пишет Сергий. Вполне недвусмысленно намекает он, что политизация Карловацкого синода нанесла большой ущерб Церкви в России, и настаивает на том, что его призыв к лояльности требовал от эмигрантского духовенства лишь одного: воздерживаться от участия в политических акциях. Таким образом, духовенство получало даже большую свободу для пастырской и духовной деятельности, предоставив политику мирянам, на которых требование Сергия никак не распространялось. Давление властей особенно заметно в том, что Сергий выставляет как главную реальную причину, почему карловчане должны прекратить свое существование как независимая и автономная экстерриториальная организация, - их открыто провозглашаемую и действенную враждебность советскому правительству и Церкви в России.
Не найдя общего языка с Варнавой, митрополит Сергий и его Синод постановили 22 июня 1934 г., что все епископы карловацкой церкви, будучи в запрещении, подлежат церковному суду. И это спустя шесть лет после постановления Сергия от 9 мая 1928 г. (№ 104) о немедленном роспуске карловацкой организации. Столь большой разрыв между временем принятия постановления и наказанием за его неисполнение свидетельствует об отсутствии у Сергия желания доводить это дело до конца и о его сопротивлении нажиму властей. Характерно, что угроза церковного суда над карловчанами, не была осуществлена и впоследствии.
В августе 1938 г. Карловацкий синод приступил к новому сомнительному деянию: была созвана конференция духовенства и мирян, названная «Второй всеэмигрантский собор». Однако Западноевропейский экзархат Евлогия не был там представлен, и это притом, что Франция являлась главным центром русской эмиграции и научной жизни русского православия за границей. Сомнительность этого собрания просматривается и в другом. Поскольку митрополит Антоний умер, «собор» был созван Анастасием, называвшим себя митрополитом, хотя белый клобук был водружен на его главу патриархом Варнавой частным порядком в 1935 г. в условиях, когда Карловацкий синод провозглашал свою независимость от Сербской церкви. Более того, подобные акты требуют решения синодов, а не единоличного решения патриарха [16].
«Собор» обвинил Евлогия в том, что он «провоцирует разделение церкви», «продался» Константинополю и «действует неканонично». Однако единственно, в чем можно было обвинить Евлогия, так это в колебаниях и непоследовательности позиции Евлогия по отношению к карловчанам: сначала деятельное участие в выработке первоначального статуса их организации и его принятие, а затем - отказ от него под влиянием конференции духовенства и мирян его епархии [17].
Среди других вопросов, рассмотренных на «соборе», интересным представляется подробный анализ отношений Польского государства с Православной церковью и гонений в Польше на православие. В отчете ясно просматривается характерный для карловчан архиконсервативный русский национализм: так, «собор» осудил употребление польского языка и «украинизацию» православия в Польше и признал законной в ней русскую культуру как основу православия [18].
«Собор» критиковал Евлогия также за сопротивление, которое он оказал ликвидации своих приходов в Германии, признавал только одну церковную власть в Германии, каковой должна быть, конечно, власть, «признанная законной государством», а именно нацистским государством [19].
В документах «собора» содержится вызывающий удивление неистовый антисемитский доклад, обвиняющий «мировое еврейство в разложении христианского мира посредством распространения наркотиков». Больше того, в разгар нападок Гитлера на евреев (и на христианство) доклад обвиняет римско-католическую церковь в восстановлении отношений с иудаизмом и порицает католическую церковь Германии за то, что она пытается защитить евреев от Гитлера и протестует против антисемитизма [20].
Характерным представителем этого крыла экстремистов - с течением времени и с растущей самоизоляцией Синода возобладавшем в нем - явился Н. Тальберг, член Высшего совета монархистов, ставший после второй мировой войны профессором единственной семинарии Синода в Джорданвилле (Нью-Йорк), и один из его виднейших идеологов. В своих выступлениях в печати с 1927 по 60-е гг. он критиковал патриарха Тихона за попытки примирения с большевиками, а «евлогиевцев» объявлял «масонскими агентами» [21].
По завершении работы «собор» выступил с обращением к русским людям в СССР, в котором была дана трезвая оценка коммунистической идеологии, тех эмоций, который возбудил в мире некогда Коммунистический манифест, и позднейшего всеобщего разочарования осуществлением идей Манифеста. В обращении проводилась мысль о том, что на протяжении истории только христианство имело смелость проповедовать невозможность достичь в этом несовершенном мире полного равенства, поэтому осуществление подобных социальных утопий становится карикатурно уродливым. В документе идеализируется прошлое царской России, а Николай II и его семья признаются мучениками. В отличие, впрочем, от «собора» 1921 г., второй «собор» не призвал к прямому восстановлению монархии в России, а лишь к созданию здорового, сильного и единого Русского государства [22].
Послевоенный эмигрантский синод: от Мюнхена до Нью-Йорка
Мы уже говорили о судьбе Карловацкого синода во время войны, теперь же обратимся к самым заметным событиям в его послевоенном существовании.
10 августа 1945 г. патриарх Алексий выступил с обращением «К архипастырям и священству так называемого «карловацкого направления», призывая их вернуться в лоно его Церкви. Он повторял прежние упреки Сергия, но не требовал больше декларации лояльности по отношению к советскому государству [23].
Митрополит вновь восстановленного Карловацкого синода Анастасий отвечал традиционными для карловчан аргументами. В его послании говорилось: «Чтобы услужить правительству... епископы не постыдились провозгласить ложь, будто в России никогда не было религиозных преследований, и, таким образом, богохульно посрамили множество русских мучеников, которых они открыто называли политическими преступниками» [24].
Примечательно, что ответ был адресован не Московской патриархии, а «русскому православному народу». В этом документе, однако, Анастасий еще признает патриарха Алексия как «нового представителя Русской церкви». Семнадцать лет спустя эмигрантский Синод станет уверять свою паству, что Московская патриархия не имеет ничего общего с Русской церковью, так как она всего лишь «маленькая группа священства, узаконенная в своем существовании... и являющаяся игрушкой в руках коммунистов... (поэтому) мы призываем вас избегать связей с клириками, порабощенными коммунистами... Они принадлежат тому миру, который прямо противоположен нашему... и мы не хотим никаких взаимопроникновений... и никакого влияния с их стороны... Вам не следует посещать церкви Московского патриархата» [25].
Это послание характерно вообще для поведения карловчан, которые тесно связали себя с эмигрантской политикой и оказались в упадке. Всякая эмиграция обречена изжить себя в первом поколении, поскольку следующие поколения ассимилируются. По мере же того как эмиграция истощается физически и все больше теряет связь с родиной, неизбежно растет неуверенность. Тем же недугом страдала и карловацкая церковь, связавшая себя с эмиграцией, ее политическими амбициями и идеалами. Постепенно возрастал ее страх перед внешним миром, стремление, проклиная, спрятаться от него. Таким образом, карловацкая церковь, насчитывавшая в послевоенной Германии более 200 священников и около 20 епископов, открывавшая церкви, школы, библиотеки, учебные группы и семинары, служившая среди 200 тыс. перемещенных лиц, выступавшая против их насильственной репатриации, к началу 60-х гг. превратилась в организацию, страшившуюся всех и нападавшую на всех, кто был с ней не согласен. Она осудила Всемирный совет церквей /Всемирный совет церквей (ВСЦ) - руководящий орган экуменического движения, созданный в 1948 г. несколькими протестантскими движениями, которые рассчитывали путем сравнительного изучения вероисповедных различий между церквами и кооперирования в области практической деятельности и создать единое христианское объединение. Членами ВСЦ стали 300 религиозных объединений из 100 стран мира, в том числе и некоторые православные церкви, в частности Русская православная церковь./ за секуляризм, однако, вместо того чтобы подобно другим поместным православным церквам войти в него с целью оказания на него своего влияния, она самоизолировалась и осудила вошедшие в совет православные церкви [26].
Карловацкий синод снова осудил Московскую патриархию, причем некоторые аргументы, оспаривавшие каноничность ее структуры, выглядели состоятельными. Достаточно вспомнить собственные ранние заверения митрополита Сергия о том, что его полномочия заместителя местоблюстителя аннулируются со смертью местоблюстителя, а между тем после смерти митрополита Петра Сергий остался на своем месте. «Синодалы» объявили соборы 1943, 1945 и 1971 гг. недействительными, ссылаясь на нарушение постановлений Московского собора 1917-1918 гг., предоставлявших право любому члену собора выдвигать кандидата в патриархи и проводить выборы тайным голосованием, и на то, что согласно канонам только больший по численности и представительности собор мог изменить постановления меньшего [27].
Такова была официальная точка зрения Карловацкого синода, которая, как мы увидим далее, не была даже ясно воспроизведена вновь на главнейшем его послевоенном конгрессе - третьем соборе в 1974 г. Очевидно, что «новокарловчане» призадумались над обоснованностью подобного пуризма, имея в виду собственную более чем сомнительную каноничность, а также тот факт, что и вся структура управления Русской православной церкви с 1721 по 1917 г. могла считаться неканоничной из-за отмены Петром Великим патриаршества и введения административного церковного управления.
Но каково бы ни было отношение Карловацкого синода к Московской патриархии, выдвинутое им требование к пастве избегать всяких контактов с клириками и мирянами Московской патриархии свидетельствовало о слабости его позиций, внутреннем страхе - и даже о неуверенности в своей состоятельности. Более того, запрещением всякого литургического общения и совместного служения с православными церквами, вступавшими в литургическое общение с Московской патриархией, Карловацкий синод изолировал себя и во всей православной ойкумене.
Однако вернемся к изложению событий в их хронологической последовательности. Начнем с Парижа.
Церковь митрополита Евлогия понесла тяжелые потери от нацизма во время войны. Как мы знаем, все началось с изъятия немецким гестапо германских приходов его епархии в пользу карловчан в Германии. Во время войны значительная часть паствы митрополита Евлогия принимала активное участие во французском движении Сопротивления, среди них Оболенская (Мать Мария), Борис Вильде и многие другие. Мать Мария и священник Клепинин возглавляли подпольную организацию по спасению евреев, за что и поплатились жизнью в гитлеровских концлагерях. Напомним, что в отличие от этой линии действий на втором Карловацком соборе в 1938 г. осуждалась римско-католическая церковь за ее выступления против антисемитской политики Гитлера.
Отношения между духовенством митрополита Евлогия и нацистскими оккупантами были, мягко говоря, натянутыми. Многие священники находились в тюрьмах и концлагерях, в том числе архиепископ Брюссельский Александр (Немоловский) и будущий архиепископ Монреальский Сильвестр. Самого митрополита Евлогия не раз допрашивали в гестапо. Кроме того, в Париже пребывал карловацкий митрополит Серафим, тесно сотрудничавший с оккупантами и публично клеймивший «евлогиевцев».
Победа Красной Армии вызвала взрыв патриотизма среди русской эмиграции Франции, как, впрочем, и Америки. Волна от него не прошла и мимо престарелого митрополита Евлогия, особенное впечатление на которого произвели известия об открытии церквей и восстановлении погонов у советских офицеров. Укреплению этих настроений Евлогия способствовал его иподиакон Рощин, участник французского Сопротивления и активист движения советских патриотов. Избрание патриарха в России митрополит посчитал восстановлением нормальной церковной жизни в СССР, так что не оставалось причин для дальнейшего пребывания в составе Константинопольской патриархии, переход к которой официально был оформлен как временный. Теперь Евлогий хотел вернуться в родную Церковь и даже умереть на родине. Рощин выступил посредником между ним и советским послом Богомоловым. 20 ноября 1944 г. митрополит Евлогий был тайно принят в советском посольстве. Богомолов обещал митрополиту, что он будет приглашен на Собор по избранию нового патриарха в январе-феврале 1945 г. Евлогий с волнением готовился к поездке на родину, но приглашение от патриарха Алексия, датированное 20 декабря 1944 г., было вручено митрополиту только 5 февраля, после окончания Собора [28]. Богомолов убедил Рощина, что приглашение кто-то саботировал и посольство получило его только на днях.
Делегация на Собор от Американской митрополии, которая в это время тоже вела переговоры о воссоединении с Московской патриархией, была задержана в Сибири под предлогом плохой погоды и доставлена в Москву по окончании Собора.
Письмо патриарха Алексия приглашало митрополита Евлогия под его омофор без каких-либо условий покаяния, из чего следовало, что Сергиевские прощения были вынужденным политическим актом и не имели церковного значения.
В августе 1945 г. в Париж прибыл митрополит Николай Крутицкий. Он сослужил с митрополитом Евлогием и затем выступил на епархиальном собрании 29 августа. Николай нарисовал весьма радужную картину возрождения и независимости РПЦ в СССР и призывал присоединиться к патриархии. Согласно стенографической записи, Евлогий растрогался. Он просился умереть на родине и одергивал профессоров В. В. Зеньковского и А. В. Карташева и тех своих священнослужителей, которые по-прежнему не доверяли советской власти и предупреждали, что «переход под Москву» невозможен без, во-первых, согласия Вселенского патриарха, а во-вторых, без гарантии со стороны Москвы, что «Парижская церковь» останется самоуправляющимся экзархатом с прежними правами и той полной свободой, какой она пользовалась в качестве экзархата Вселенской патриархии. Все это митрополит Николай обещал; а в том, что касалось Константинопольской патриархии, дезинформировал собрание, будто уже получено согласие последней на возвращение Парижского экзархата в лоно РПЦ [29].
Однако митрополит Евлогий посчитал себя экзархом двух патриархов до выяснения вопроса с Константинополем и возносил за литургией молитвы за обоих, приказав всем храмам своей епархии продолжать возносить молитвы по-прежнему за Вселенского патриарха. Иными словами, юридически перехода епархии и экзархата под юрисдикцию Московской патриархии не было.
В августе 1946 г. митрополит Евлогий скончался. На его похороны приехал митрополит Ленинградский Григорий, который 14 августа вручил архиепископу Владимиру - старшему по чину из архиереев парижского экзархата после Евлогия - решение Московской патриархии о назначении экзархом того самого карловацкого митрополита Серафима, который всячески преследовал Парижское духовенство во время гитлеровской оккупации. Архиепископ Владимир отказался принять это решение, поскольку Константинопольский патриарх к тому времени еще не дал экзархату канонического отпуска, и, следовательно, его начальство - Константинополь, а не Москва. Деятели экзархата восприняли назначение Серафима как свидетельство пренебрежения Московского патриархата к свободе Парижского экзархата; и на следующем епархиальном съезде 16-20 октября 1946 г., самом широком по представительству с 1931 г., фактически единогласно решили оставаться под юрисдикцией Константинопольской патриархии. Впрочем, 6 приходов было утрачено, частично в пользу Москвы, частично в пользу карловчан [30].
На этот раз Московская патриархия действовала осмотрительнее и более сообразно канонам, чем при митрополите Сергии. Вместо прещения духовенство Парижского экзархата, равно как карловацкой ориентации и Американской митрополии, объявлялось просто исключенным из состава клира РПЦ, а их постановления и соборы объявлялись не имеющими канонического значения [31].
Указ этот прошел за рубежом почти незамеченным. А митрополит Владимир с согласия епархиального собрания предпринял еще одну попытку объединения русского церковного зарубежья. Вступив в переговоры с митрополитом Анастасием, он предлагал подчинить свой экзархат Зарубежному Синоду при условии вхождения Синода в лоно Вселенского патриархата. Митрополит Анастасий отказался. Это, как пишет профессор протоиерей Алексей Князев [32], с одной стороны, могло положить конец подвешенному, неканоническому существованию Зарубежного Синода и воссоединить его с соборной полнотой вселенского православия; с другой стороны, значительно увеличить «в Православной церкви удельный вес русского православного зарубежья». Количественно немногочисленная «евлогиевская» церковь, благодаря Свято-Сергиевскому богословскому институту и традиционному скоплению русских интеллектуалов в Париже, являлась своеобразным мозговым центром православия в инославном мире. Зарубежный синод из-за вечного своего национализма и политизации не только не создал какой-либо серьезной богословской школы и не сделал никакого богословского вклада, но и растерял то, что имел в лице таких видных архипастырей, как митрополиты Антоний и Анастасий. Если бы Зарубежный синод принял предложение митрополита Владимира, он, возможно, избежал бы того сектантского обособления, в которое уходил все глубже и глубже. Да и Вселенская патриархия считалась бы больше с объединенной русской церковной единицей и не предложила бы - как это сделал патриарх Афинагор в 1965 г. - Парижскому экзархату самостоятельно решать дела со своей Матерью-Церковью (в ответ на что экзархат провозгласил себя временно-автономной Церковью Франции с видами на превращение в конечном итоге в поместную Французскую православную церковь). После смерти патриарха Афинагора и интронизации Димитрия Парижская епархия была в 1971 г. снова принята под Вселенский омофор, но уже не в качестве экзархата, а просто как русская епархия, которая по-прежнему пользуется полной внутренней свободой и постепенно превращается действительно в Церковь французского православия, не забывая, однако, своих российских корней, чему свидетельства: ИМКА-пресс, радио «Голос православия» и другая духовная помощь Русской православной церкви из Франции.
Очевидно, назревала необходимость решить вопрос о поместной церкви - не только во Франции, но во всей Западной Европе, - причем была большая вероятность, что остальные поместные православные церкви согласятся на автономию под юрисдикцией Вселенского патриархата. Константинополь политически был для них менее опасен и гораздо более нейтрален, чем могущественная Москва.
Вновь созданному после войны эмигрантскому Синоду был нанесен тяжелый удар, когда Русская православная церковь Америки прекратила свое ассоциированное членство в нем. Американский вопрос следует рассмотреть отдельно; здесь же достаточно сказать, что затем Православная церковь Америки, более известная как «митрополия», начинает переговоры с Московской патриархией с целью восстановления своего ей подчинения. Одновременно митрополит Северной Америки Феофил предложил, митрополиту Анастасию, чтобы эмигрантский Синод в Европе также вновь признал духовное руководство Московской патриархии (как, по крайней мере теоретически, это было в 30-е гг.). Однако психологический настрой находящихся в странах Европы масс перемещенных лиц и проправительственная политика Московской патриархии делали это невозможным.
Тем временем множество перемещенных лиц отправляются за океан, в США. Эти люди, настроенные карловчанами еще в лагерях против Московской патриархии [33], патриотически ориентированные на Россию, часто не могли приспособиться к жизни ассимилировавшихся и ориентированных на Америку приходов митрополии, которые к тому же в основном симпатизировали Русской патриаршей церкви и испытывали определенный восторг перед русской победой во второй мировой войне. Просоветские чувства были широко распространены в Америке в 40-х и даже в начале 50-х гг. Все это привело к открытию новыми эмигрантами из Германии синодальных церквей в Америке и Канаде. Переезд же самого эмигрантского Синода в 1950 г. из Мюнхена в Америку привел просто к каноническому абсурду: две отдельные церковные администрации, происходящие из одного русского источника, имели своих правящих митрополитов на территории одной и той же страны. При этом «хозяева», т. е. митрополия, были настроены более дружественно к новоприбывшим, чем те - к «хозяевам» [34].
Между тем эмигрантский Синод, все более замыкаясь в некоем добровольно созданном им самим гетто, совершенно оставляет соблюдение канонов. Возведя вопрос о приверженности юлианскому календарю в ранг предмета богословского спора, Синод вторгается даже на территории юрисдикции других церквей, в частности, незаконно посвящая «старокалендаристов» в рамках параллельной Греческой церкви в самой Греции. В 1965 г. он канонизировал Иоанна Кронштадтского (умер в 1909 г.), знаменитого русского священника, широко известного своей святой жизнью, многочисленными исцелениями и другими чудотворениями [35]. По традиции православной церкви только поместная церковь может канонизировать святых, которые жили и почили на ее территории. Так что таковым актом эмигрантский Синод, имевший резиденцию в Нью-Йорке, присвоил себе права Русской поместной церкви в полном пренебрежении к Церкви патриаршей. Позднее таким же образом были канонизированы эмигрантским Синодом Ксения Петербуржская, а также Николай II и его семья.
Умонастроения жителей «башни из слоновой кости» выявил Карловацкий собор епископов в 1971 г. На своем собрании в августе - сентябре они объявили незаконной автокефалию митрополии от 1970 г. (ставшей после этого Православной церковью в Америке), поскольку она была дарована митрополии Московской патриархией, не имеющей якобы благодати как выросшая из «неканонического Синода» Сергия. Запрещалось всякое общение с Православной церковью в Америке, поскольку она находилась в общении с Московской патриархией. Из этого следовало, что эмигрантский Синод прекращал всякое экклесиастическое и литургическое общение с православным миром вообще. Далее Карловацкий собор постановлял, что все западные христиане должны быть признаны еретиками и могут быть приняты в эмигрантскую церковь только посредством нового крещения. Впрочем, принималась одна богословски сомнительная оговорка, позволявшая самим священникам по собственному усмотрению делать исключения для отдельных людей. Карловацкий собор, наконец, призвал заканчивать всякие эмигрантские встречи и конференции пением «Боже, царя храни» в качестве русского национального гимна (и это в отсутствие царя как такового) и призывал к созданию специальной комиссии по канонизации Николая II и его семьи и всех новомучеников, пострадавших от коммунистов [36].
Важнейшим событием послевоенной жизни новокарловацкого синода был Третий собор епископов, духовенства и мирян, прошедший в сентябре 1974 г. в монастыре Св. Троицы в Джорданвилле (Нью-Йорк). Патриарх Пимен направил приветствие собору, однако оно не было ни прочитано, ни опубликовано в органе Синода «Православная Русь». Между тем приветствие было замечательно своей сдержанностью и умеренностью тона. В послании недвусмысленно было заявлено, что от эмигрантской Русской православной церкви не требуется отказаться от лояльности по отношению к странам, где теперь живут ее чада, как не нужно и заявления о лояльности СССР. Речь идет лишь о том, чтобы они вновь вошли в православную ойкумену, признав Православную церковь России как духовно законную церковь, а также о том, чтобы клирикам и мирянам эмигрантской церкви было разрешено общение с клириками Московской патриархии, как и с клириками любой другой законной православной церкви. Патриарх заверял карловчан в том, что «Русская православная церковь ничего не имеет против своих чад, порвавших с ней... Без всякой гордости, однако, она почитает своим долгом напомнить тем из своих чад, которые вооружились на нее, что они вступили на дорогу духовных опасностей... вражды и ненависти, которые истребляют духовную благодать... Возлюбленные братья и сестры, чада Церкви, мы молим Бога, Благодатного и Всемилостивого, чтобы Он внушил всем не отвергать этого призыва к миру и любви...» [37].
Орган Синода опубликовал гневную отповедь тогдашнего главы Карловацкой церкви митрополита Филарета. Филарет признавал, что «настоящее послание отличается от прежних только тем, что не содержит абсурдных призывов к выражению лояльности Советскому правительству». Но разве «только» подходящее здесь слово? Разве не в этом состояла, по крайней мере, официальная причина разрыва карловчан с администрацией Сергия в 1927 г.? Так что с отменой этого требования для карловчан не оставалось больше причин отказываться от совместного служения и от признания законности Московской патриархии [38]. Казалось, что митрополит Филарет на тридцать лет отстал от своего времени: ни разу за послевоенное время Московская патриархия не потребовала от эмигрантов декларации лояльности Советам. Покойный митрополит Николай недвусмысленно говорил об этом в 1956 г.: «Требование митрополита Сергия 1927 года от священников русской эмиграции дать письменные заверения своей лояльности Советской власти носило временный характер и было продиктовано обстоятельствами того времени, когда патриарший синод стремился к нормализации отношений между Русской православной церковью и государством в новых исторических условиях... это требование давно уже потеряло свою силу» [39].
По заявлению митрополита Филарета, эмигрантский Синод не питал вражды к православным братьям и сестрам в СССР и твердо стоит лишь на одном, что «свободная часть Русской православной церкви... никогда не признавала и не признает... иерархов, контролируемых врагами Церкви... в качестве законной церковной власти России». И как единственное оправдание он напоминает о заявлении патриарха Пимена в Женеве (во время его визита в управление Всемирного совета церквей 17 сентября 1973 г.), будто в СССР никогда не было ни социальной несправедливости, ни притеснений. Филарет также призывал и дальше разоблачать тиранический характер советской политической системы, «превосходно отраженный в книгах Солженицына», и никогда «не вставать в одну упряжку с неверными» [40].
Кажется, что здесь Филарет не попал в цель: в воззвании патриарха ясно сказано, что от эмигрантов не ждут совпадения социальных и политических взглядов с православными христианами, живущими на родине. Больше того, от них не требуется даже административно присоединиться к Московской патриархии (в чем послание Пимена резко отличается, например, от послания Алексия 1945 г.), но лишь признать экклесиастическую ее законность - признать ее как Церковь и возобновить с ней общение [41]. Карловацкий собор также показал, что ссылки на Солженицына как причину бойкота Московской патриархии были несостоятельны. В письме собору (в ответ на приглашение присутствовать на его заседаниях) Солженицын заявил, что, несмотря на несогласие с политическими декларациями некоторых епископов Московской патриархии, он остается ее духовным сыном и более был счастлив там, чем в эмиграции, где он видит церковь, раздираемую конфликтами. Солженицын осуждает «линию угодничества, начатую митрополитом Сергием» и утверждает, что Церковь спасена волей Божией и войной с Гитлером, а не уступками митрополита Сергия. Он согласен с карловчанами и в том, что нет оснований открывать Московской патриархии приходы и епархии в свободном мире. «Как это? - задает он вопрос. - Из сочувствия к узникам, вместо того чтобы сбивать с них цепи, надевать такие же и на себя?»
Но только по этим двум пунктам сходятся пути Солженицына и карловчан. Дальше они резко расходятся, и Солженицын оказывается богословски более сведущим, чем карловацкий епископат. Он решительно отрицает тезис о безблагодатности Русской православной церкви. «Нынешняя Церковь в нашей стране - плененная, угнетенная, подавленная, но отнюдь не падшая!» - пишет Солженицын и, предупреждая против фантазий о какой-то катакомбной церкви как «всероссийском явлении», призывает солидаризироваться с существующей открытой Церковью, а не «с таинственной, безгрешной, но и бестелесной катакомбной». Благодать Церкви, пишет он, сохраняется вне зависимости от греховности ее иерархов. «Если бы грехи иерархов перекладывались на верующих, то не была бы вечна и непобедима Христова Церковь, а всецело зависела бы от случайностей характеров и поведений». И другие карловацкие иллюзии он обливает таким же отрезвляющим ледяным душем. Он обвиняет русскую историческую Церковь в 300-летнем грехе раскола, нежелания покаяться в грехе гонений на староверов, в раболепном подчинении царской власти, так что революция 1917 г. явилась следствием глубокого духовного кризиса и роста безверия в народе, и патриарху Тихону - перед памятью и всеми действиями которого Солженицын преклоняется - досталась не только борьба с богоборческой властью и обновленцами, но и тяжелейшее наследие дореволюционного прошлого. В ответ на карловацкие претензии, что только они обладают чистотой веры, Солженицын пишет: судьбы страны решаются «в митрополии, а не в диаспорах» - и предупреждает «отдельных заносчивых мечтателей от ожидания, что освобожденный православный мир рухнет оземь и будет просить иерархию Зарубежной церкви прийти и возглавить себя». Пророчески предостерегая карловчан против постановлений 15-16 мая 1990 г. о создании параллельных епархий и приходов своей юрисдикции в России и требований, чтобы московское духовенство каялось перед ними - заграничными иерархами, - Солженицын продолжает: «Не человеческими весами взвесить кто кого должен тут оказаться достоин по силе страданий, по силе раскаяния и по силе веры своей». Упоминая свое Великопостное письмо патриарху Пимену, 1972 г., с осуждением патриархии за молчание о гонениях и о моральном одичании народа без духовного окормления, Солженицын говорит, что, хотя он не отказывается ни от одного там произнесенного слова, теперь, «пересеча границу, я утерял право повторить». Это явный упрек эмигрантскому Синоду, позволяющему себе из-за рубежа произносить суд над Церковью в России.
Стойкостью веры и непримиримостью Россию карловчанам не удивить. Чем же может Зарубежная церковь помочь церковно-освободительным процессам в России? - спрашивает Солженицын и отвечает: слиянием всех ветвей русского православного зарубежья, примером единства, чтобы помочь преодолеть разобщение на родине. Не может, пишет он, быть оправдания «несогласию свободных зарубежных русских православных Церквей друг с другом».
Становясь - осознанно или неосознанно - на точку зрения В. В. Болотова: канонично то, что служит благу Церкви, - Солженицын указывает, что в беспрецедентных катастрофах XX в. никто не мог следовать букве канонов. «Но ни в подчинении безбожным силам, ни в сотрудничестве с ними... никто не обвинит ни Церковь, происшедшую от митрополита Евлогия, ни Американскую митрополию. ...И вместе с тем ни одну из спорящих трех Церквей нельзя признать божественно безошибочной во всем объеме ее деятельности». Солженицын пишет, что в Советском Союзе как православный христианин он чувствовал себя гораздо лучше, чем на Западе с его межъюрисдикционными церковными расколами; и призывает все три церкви покончить с этими разногласиями, духовно воссоединиться [42].
В ответе тогдашнего предстоятеля эмигрантского Синода, покойного митрополита Филарета, Солженицыну, составленном управлявшим делами Синода протопресвитером Георгием Граббе [43], вся вина за расколы взваливается на митрополита Евлогия и Американскую митрополию и подтасовываются факты, например, о том, что раскол карловчан с митрополитом Евлогием был вызван согласием последнего дать присягу лояльности и оставаться под омофором митрополита Сергия, в то время как прещения на митрополитов Евлогия и Платона были наложены Карловацким синодом соответственно в январе и мае 1927 г., а вопрос о лояльности возник только осенью того же года. Послание осуждает Православную церковь Америки и «евлогиевцев» за якобы измену русскости в своем стремлении стать поместными миссионерскими церквами. При этом замалчивается, что точно такой же процесс американизации и ассимиляции идет в рядах паствы и духовенства эмигрантского Синода, хотя и несколько медленнее, поскольку основные его кадры попали за рубеж на 25, а то и на 75 лет позже, чем у остальных двух юрисдикции. Вопрос ставится в послании так, будто быть православным американцем грех и будто такое состояние исключает возможность помогать родине предков и ее духовному возрождению. Совершенно замалчиваются: и роль издательства ИМКА-пресс; и богословско-духовный вклад профессуры Свято-Сергиевской и Свято-Владимирской духовных академий; и многолетние религиозные радиопередачи в Россию отца Александра Шмемана, архиепископа Иоанна (Шаховского), отца Кирилла Фотиева; и колоссальный вклад в русское и вселенское православие таких мыслителей, как Семен Франк, Бердяев, Николай и Владимир Лосские, Карсавин, Флоровский, Вышеславцев, Федотов, Мейендорф, Шмеман, Карташев, Зеньковский - никто из них не принадлежал к карловацкой юрисдикции, которая, увлекшись политикой и национализмом, дальше полемической публицистики не пошла.
На этом же уровне полемической публицистики остались и резолюции и послания Третьего карловацкого собора. «Послание Православному Русскому Народу на Родине» цитирует ту часть письма Солженицына, которая выгодна эмигрантскому Синоду, - осуждение митрополита Сергия, включая и ошибочное солженицынское противопоставление митрополита Петра митрополиту Сергию, и письмо Солженицына патриарху Пимену, замалчивая его слова, что из-за границы ни он, ни кто-либо другой не имеет морального права критиковать, равно как и всю остальную прямую и косвенную критику эмигрантского Синода в письме Солженицына Карловацкому собору. Послание подтасовывает факты, противопоставляя епископа Илариона (Троицкого) митрополиту Сергию, в то время как епископ Иларион резко осуждал отколовшихся и поддерживал Сергия.
Единственное, в чем, под влиянием реалий и вестей из России, а особенно под влиянием письма Солженицына, была изменена установка Карловацкого синода, так это в признании им того, что, во-первых, катакомбная церковь в подлинном смысле этого выражения очень незначительна и священников у нее крайне мало; а во-вторых, что понятие «катакомбы» тут было расширено до включения всех пастырей в России, которые крестят, венчают и отпевают тайно, без регистрации, и занимаются катехизацией, запрещенной тогда законом, т. с. большинства православных священников России. С этим совсем логически не вяжется отрицание благодати за Московской патриархией, ибо если она безблагодатна, то как же могут быть благодатны ее таинства, хотя бы совершаемые и достойными священниками? Ведь если благодатность таинств зависит только от личности священника, то Церкви как благодатной соборности вообще не существует и на ее место встает некая индивидуалистическая ересь, ничего общего с православным учением не имеющая [44]. А с другой стороны, если благодатные таинства «достойных» священников и их полуподпольное пастырство признается в советских условиях духовным подвигом, то почему же они при переходе в Карловацкую юрисдикцию должны приносить присягу или покаяние следующего содержания:
Я, нижеподписавшийся бывший клирик Московской патриархии, рукоположенный... (таким-то епископом, там-то и тогда-то)... прошу о принятии меня в состав клира Русской православной церкви за границей.
Искренно сожалею о своем пребывании в клире Московской патриархии, находящейся в союзе с богоборческой властью.
Отметаю все беззаконные действия Московского священноначалия в связи с поддержкой им богоборческой власти и обещаю впредь быть верным и послушным законному священноначалию Русской зарубежной церкви [45].
В послании собора упоминается дело отца Дмитрия Дудко и нескольких других священников и мирян патриаршей Церкви, которых предстояло как-то вписать в общую картину осуждения Московской патриархии (и отказом совместного с ней служения), с одной стороны, и безусловным одобрением некоторых членов этой патриархии, с другой стороны [46]. Двусмысленность этого положения породила, например, следующий факт: настоятель карловацкого собора в Лондоне (Англия) отказался причащать детей, крещенных в Москве не кем иным, как отцом Дмитрием Дудко, на том основании, что никакое таинство, совершенное клириком Московской патриархии, не может быть признано действительным, - аргумент вполне в духе официальной позиции Карловацкого синода. Отец Дмитрий Дудко потребовал наложить дисциплинарное взыскание на этого священника. Однако митрополит Филарет, к которому обратился отец Дмитрий Дудко, ничего подобного не сделал. Между тем пресса Карловацкого синода продолжала восхвалять твердость позиции отца Дудко, делавшего рискованные политические заявления в Москве, включая небезопасные высказывания о священно-мученичестве Николая II. Однако тот же отец Дмитрий Дудко в письме к Филарету высказывал сожаление о расколе в эмигрантской церкви и заверил его, что «катакомбная церковь» практически прекратила свое существование, так что единственной церковью в России остается патриаршая Церковь, заслуживающая более милостивого к себе отношения. Однако заявления отца Дудко относительно того, что поведение священников и иерархов слишком трусливо и что Церковь должна обратиться к более независимой и активной проповеднической деятельности, потеряли свою силу в начале 80-х гг., когда он был выпущен после трехмесячного заключения и выступил по телевидению с обещанием «хорошего поведения в будущем» [47]. Происшедшее еще раз подтвердило, что дорога, избранная Московской патриархией, по которой шло большинство клира и иерархов, была в сложившихся обстоятельствах единственно реалистической. Так это или нет - другой вопрос, но подобный вывод логически следовал из заявления отца Дмитрия Дудко, если считать авторитетной позицию этого священника, попытавшегося расширить церковную деятельность за пределы собственно литургического цикла. Именно карловчане подняли отца Дудко до высоты непререкаемого авторитета, так что, рассуждая логически (поскольку общеизвестно, что отец Дудко не подвергался пыткам), карловчане теперь должны были примириться с Московской патриархией или, по крайней мере, продемонстрировать большую к ней терпимость.
Но ни обращение Солженицына, ни поучительный случай с Дудко ничему карловчан не научили, чему свидетельство - постановления Зарубежного синода 15-16 мая 1990 г. об открытии приходов и епархий Зарубежного синода в России с вышеприведенным текстом покаяния. В чем же священнослужители Московской патриархии должны каяться перед эмигрантами? В том, что они не покинули свою паству, бежав на благополучный и безопасный Запад? В том, что они обращают ко Христу сотни тысяч и миллионы, что зарубежному духовенству и не снится?
Надо, однако, признать своеобразную логику в постановлении Зарубежного синода 1990 г., как бы абсурдно ни выглядело появление приходов Русской зарубежной церкви внутри России. Дело в том, что единственное оправдание существования отдельной и самостоятельной Русской зарубежной церкви - в непризнании подлинности и благодатности РПЦ. Признай она РПЦ подлинной Церковью, в тот же момент ее юрисдикция перестала бы существовать и она должна была бы либо войти в состав РПЦ, либо присоединиться к местным православным церквам - Православной церкви в Америке, Русскому экзархату Вселенского патриархата в Западной Европе и т. д., т. е. отказаться от самодовлеющей власти.
Но вернемся к 1974 г. и письму Солженицына, в котором эмигрантский Синод никак не мог игнорировать его призыв к восстановлению эмигрантского межцерковного единства, евхаристического общения или, по крайней мере, взаимопонимания и сотрудничества.
В сентябре 1974 г. «Американской автокефальной церкви» было направлено «обращение Третьего Всезарубежного собора», подписанное митрополитом Филаретом, главой Зарубежного синода. По тону написанное несколько свысока, как бы обращающееся к «блудным сыновьям», забывшим Россию, письмо упрекает ПЦА в принятии автокефалии из рук Московской патриархии и вспоминает о периоде 1936-1946 гг. как о модели единства между американской и карловацкой церквами, ни словом не упоминая, что карловчане так и не признали в то десятилетие устав, принятый Американской митрополией в 1937 г. о самоуправлении. Письмо оканчивается все же призывом забыть прошлые распри и начать поиски путей к сближению.
В ответе митрополита Иринея, тогдашнего главы ПЦА, отвергались обвинения в безразличии ПЦА к судьбам России. В нем содержалось напоминание, что в постановлениях каждого поместного или епископского собора митрополии и ПЦА говорится о страданиях христиан в России и что «проблемы Русской Церкви сегодня... не ограничены «плотью и кровью», а предстоят совести каждого христианина. И потому все мы, как те, кто кровно связан с Россией, так и те, кто этой связи не имеет... считаем своим долгом и призванием (участвовать) в борьбе между светом Христовым и тьмой безбожия, от которой... зависит будущее всего человечества». Ириней напомнил, что пути Церкви в вечности и служении ей, а не в созидании себя «против чего бы то ни было земного... ни за него», что таинства действительны вне зависимости от личности епископа или священника; поэтому упрек был не по адресу; а «подлинная победа над миром сим... совершается не на путях отделения от вселенского единства... и не в противопоставлении своего - как чистого и свободного - якобы падшему... а в постоянном подвиге самоочищения, любви и братской помощи друг другу». Письмо митрополита Иринея оканчивается призывом восстановить сослужения и евхаристическое общение между обеими церковными направлениями.
Зарубежный синод отверг возможность сослужения духовенства двух Церквей, пока ПЦА признает иерархию Московской патриархии и не видит ничего порочного в принятии из ее рук автокефалии. Поэтому Синод предложил только «встречи представителей двух сторон», в ходе переговоров между которыми «может быть найдена принципиальная основа начала бесед между нашими представителями». Из ответа митрополита Иринея ясно, что Зарубежный синод фактически предлагал вместо духовного единения общественно-политическое сотрудничество двух юрисдикции. Такое сотрудничество ПЦА никогда не запрещала. Ириней настаивал на необходимости восстановления евхаристического общения именно для карловчан, т. к. еще со времен патриарха Тихона они находятся в отрыве «от тела Русской Церкви» и «от всей Вселенской Православной Церкви». «Разделения наши... не оправдывают разрыва в молитве и таинствах», говорится в письме, так как осуждение Московской патриархии Зарубежным синодом является осуждением ее политических действий и позиций. Евхаристическое единство возможно и при отсутствии административного единства, как оно существует между различными поместными церквами.
Но карловчане категорически отказались от этого пути. В своем последнем письме митрополит Филарет отверг святость таинства Московской патриархии, сравнив ее евхаристию с бочкой меда, на дне которой - разлагающаяся дохлая крыса, и закончив его словами: «О совместном служении не может быть и речи» [48].
Ни к чему не привела и переписка между Карловацким митрополитом и «евлогиевцами», которых карловацкое послание упрекает: вы пользуетесь признанием всего православного мира, через патриарха Константинополя, но по той же причине ЗАВИСИТЕ от... решений этой патриархии. Мы после последней войны не пользуемся признанием всего православного мира, но по этой же причине мы совершенно СВОБОДНЫ.
В ответе «евлогиевцев» указывается, что путь, избранный западноевропейской архиепископией, это путь межправославной соборности и, Бог даст, создания в конечном счете поместной Западноевропейской православной церкви; в то время как «часть, обособляющая себя от всего церковного тела, рано или поздно превращается в секту» [49].
Путь от православия к секте или расколу на базе православия проявился весьма ярко еще раз в 1983 г. в «Окружном послании Собора Епископов Русской Православной Церкви За границей», от 10 августа, против экуменизма. Вполне обоснованно критикуя Всемирный совет церквей за его чрезмерную политизацию и замалчивание гонений на веру в коммунистических странах и обвиняя как соучастницу в этом Московскую патриархию, послание переводит политику в богословие, осуждает всякое совместное моление православных с инославными как предательство православия и постановляет «внести анафематствование экуменической ереси в чин Православия». Иными словами, в число анафематствуемых входят все православные церкви, участвующие во Всемирном совете церквей [50]. Но самое пикантное в этом вопросе то, что из всех разветвлений русского православия только Зарубежный синод, как церковь, окормлявшая беженцев после войны, до сего дня получает и принимает регулярные субсидии от Всемирного совета церквей, субсидии, формируемые в основном из отчислений американских протестантов, но также и Московской патриархии и всех остальных православных церквей, входящих во ВСЦ. Деньги, очевидно, получать можно и от тех, кого анафематствуешь, - от этого чистые ризы Зарубежного синода не загрязняются, от совместной молитвы с теми же церквами - загрязняются.
Окончательный уход в раскол Зарубежная церковь совершила 15-16 мая 1990 г. вышеуказанным актом переноса зарубежного раскола на каноническую территорию Русской православной церкви, тем самым закрыв себе обратный путь во вселенское православие, кроме как через покаяние за учиненный раскол.
От Русской митрополии до Православной церкви в Америке
История церкви, известной с 1970 г. под именем Православной церкви в Америке (ПЦА), восходит к 1794 г., когда на Аляску прибыла группа миссионеров из старинного русского Валаамского монастыря на о. Ладога. Обращение в православную веру алеутов, эскимосов и индейцев породило потребность в создании регулярной системы управления и просвещения на Аляске. В этом направлении много потрудился молодой священник Иван Вениаминов-Попов из Иркутска. Подвизаясь на Аляске с 1824 г., он овладел алеутским и тлинкитским (индейским) языками, основал школы для местного населения.
На Аляске имелись и русскоязычные школы, и школы на местном языке, чем обеспечивался выбор для жителей Аляски. Русскоязычные школы были основаны в свое время для служащих русско-американской компании, независимо от их этнической принадлежности. Смешанные браки поощрялись, и со временем дети, родившиеся в таких браках, получали даже высшее образование в России (например, Александр Кашеваров, дослужившийся до генерал-майора русской армии) [51].
Попов перевел главные богослужебные книги и катехизис на местные языки, разработав на основе кириллицы фонетический алфавит для этих языков. После смерти жены в 1840 г. он становится епископом Камчатским, Алеутским и Курил с кафедрой в Ситке (Новоархангельске, как его тогда называли) на Аляске.
В 1852 г. его епископскую кафедру переносят в Якутск, а шесть лет спустя был создан епископский викариат в Ситке. В 1868 г. архиепископ Иннокентий (монашеское имя отца Ивана) становится митрополитом Московским. Вскоре он основал Сибирский миссионерский комитет, задачей которого было не только обращение, но и общее и религиозное образование аборигенов Сибири, Дальнего Востока и Аляски. Так началась регулярная православная жизнь, причем с включением Аляски в состав США православие распространилось за ее пределы. Клирики, церковные служки и преподаватели нанимались Комитетом в России сроком на десять лет и за весьма приличное вознаграждение; по истечении этого срока они имели право вернуться на родину и обеспечивались пенсией. Такие условия привлекали людей высокого калибра, поскольку перспектива пенсии и материальной обеспеченности гарантировала определенную свободу и независимость для научной деятельности или другой работы по призванию [52].
За время служения епископа Павла (Попова) - 1867-1870 гг. - были открыты первые православные приходы в «нижнем сорок восьмом»: эмигрантский приход в Сан-Франциско (1868) и англоязычный приход в Нью-Йорке, основанный обращенным в православие американцем отцом Николаем Бьеррингом (1870). В 1870 г. викариат Аляски получил статус полноправной епархии Алеутских островов и Аляски, ее возглавил епископ Иоанн (Митропольский), 1870-1876 гг. В 1872 г. епархиальный центр был перенесен в Сан-Франциско. Как результат этого меняются облик и проблемы епархии: сан-францисский приход становится колыбелью многоязычного американского православия по мере прибытия, начиная с последних десятилетий прошлого века, все новых волн эмигрантов из Восточной Европы и Ближнего Востока.
Первой волной пополнения американского православия явился переход из униатства в православие около 90 тыс. эмигрантов из Галиции и Карпатской Руси между 1891 г. и первой мировой войной. Апостолом этого обращения был униатский протоиерей из Карпатской («Угорской») Руси Алексий Тот. Одновременно прибывали тысячи и тысячи православных эмигрантов с Балкан и Ближнего Востока (Сирия, Ливан, Палестина) и, в значительно меньшей степени, из Российской империи. Так российская миссионерская епархия становилась многоэтничной и многоязычной.
Определенную форму и самостоятельное бытие этой епархии дал возглавлявший ее с 1898 по 1907 г. архиепископ Тихон, будущий патриарх всероссийский. По его настоянию в 1900 г. миссия была переименована в Греко-православную церковь Алеутских островов и Америки. С возвышением ее в архиепископию в 1905 г. были учреждены также викариаты: первый - на Аляске, а в Бруклине - арабско-сирийский. Наконец произошли первые на американской земле епископские хиротонии. В 1905 г. открылась первая семинария в «нижнем сорок восьмом» в Миннеаполисе и первый православный монастырь в Южном Ханаане (Пенсильвания). Начался перевод всех церковных служб на английский язык, который стал использоваться в целом ряде приходов. Архиепископская кафедра была переведена в 1905 г. в Нью-Йорк, а в 1907 г. состоялся первый собор православных клириков и мирян в Америке. Собор установил канонически верную систему церковного управления за десять лет до того, как она была восстановлена в России. В 1905 г. создается сербская миссия в рамках православного архиепископства, под началом сербского архимандрита Севастьяна (Дабовича) с перспективой его последующего возведения в сан епископа Сербского в Америке.
В своем отчете Санкт-Петербургскому Синоду архиепископ Тихон провидчески требовал, чтобы архиепископству была дарована автокефалия или, по крайней мере, широкая автономия от Русской церкви, так как она превращается в настоящую поместную Американскую церковь. Более того, он предлагал ввести здесь западный календарь и английский язык, а церковь назвать «Православная церковь Америки».
Однако уже в те годы Американскую церковь раздирали национальные противоречия. В то время как в западных штатах США греки повсеместно принимали юрисдикцию Русской церкви, на восточном побережье возникли проблемы. Когда архиепископ Тихон заявил о распространении русской юрисдикции на приход в Нью-Йорке, местные греки смогли избежать этого, создав американский приход как отдельную так называемую «эллинистическую восточно-христианскую церковь». Новый архиепископ Платон (Рождественский), сменивший Тихона и прослуживший в Америке с 1908 по 1914 г., а затем с 1922 по 1934 г., продолжал линию своего предшественника.
Следующим правящим архиепископом Северной Америки стал Евдоким (Мещерский), в 1917 г. отбывший на поместный собор в Москву во главе делегации. Как уже говорилось, Евдоким не вернулся с собора, уйдя в обновленческий раскол. Однако, за неполных три года своего служения в Америке архиепископ Евдоким оставил о себе добрую память, как своим усердным миссионерством, так и выдающимися пастырскими и административными качествами, а также тем демократизмом, который весьма подходит к американским условиям. В этом можно видеть причину относительно широкого распространения обновленчества в Америке, с которым Православная церковь Америки должна была вести долгую и очень напряженную борьбу, вовлекаясь в многочисленные и мудреные споры, но в которой, однако, Православная церковь одержала полную победу, хотя и потеряла один храм в Нью-Йорке.
После Октябрьской революции 1917 г. Церковь в Америке лишилась значительной ежегодной финансовой поддержки от Русской церкви (составлявшей до войны 185 тыс. руб. в год, а в 1916 г. увеличенной по просьбе Евдокима до 550 тыс. руб. в год). Малоискушенный в финансовых вопросах основной попечитель архиепископ Александр (Немоловский) начал распродавать и закладывать церковное имущество, советуя нерусским православным самим искать возможности церковного выживания. Тем временем в Америку начинают прибывать новые русские эмигранты. Эти эмигранты хотя и не отличались многочисленностью, но благодаря своей образованности и высокому социальному положению заняли ведущее положение в церкви и переориентировали Американскую церковь с ее традиционно американской ориентации - на русскую. Серьезный ущерб церкви наносил и нарождавшийся восточноевропейский национализм: начали отпадать украинцы, в особенности в Канаде, после того как архиепископ Александр (сам по происхождению и языку - украинец) заявил, что украинцы - это не нация, а политическая партия, так что не следует служить по-украински.
На Третьем всеамериканском церковном соборе в Питсбурге в сентябре 1922 г. первым митрополитом Американским и Канадским был избран Платон (который после возвращения в Россию был сначала экзархом Грузии, а затем - митрополитом Одесским). Но процесс распада Американской церкви и ее превращения в канонически необоснованное сообщество национальных епархий зашел очень далеко. Возглавили этот процесс греки, выделившиеся в 1921 г. под власть архиепископа Афинского, а затем перешедшие под юрисдикцию Вселенского патриарха.
Патриарх Тихон поддержал избрание митрополита Платона. Первоначально - устно (через некоторых надежных людей). Для карловацкого Высшего церковного управления устных свидетельств оказалось недостаточно. Только тогда, когда Евлогий получил достаточные свидетельства поддержки патриархом Платона, а вновь образованный Карловацкий синод его утвердил, избрание Платона стало законным.
Назначение Платона в Америку вызвало очевидное неудовольствие советского правительства. Прежде всего, он прослыл яростным анти-большевиком в период, предшествовавший захвату Одессы большевиками, причем он лично организовал антибольшевистское военное формирование «Святая дружина». По вступлении в город большевики казнили больше тысячи молодых новобранцев этой группы, а митрополиту удалось скрыться на иностранном корабле, который вскоре вышел в море. Возможно, именно из-за этого события патриарх Тихон под давлением Советов предположительно освободил митрополита Платона от управления Североамериканской митрополией (указом от 16 января 1924 г.) и предписал ему вернуться в Россию для церковного суда.
Митрополит Платон повел в Америке ревностную и, в конечном счете, успешную борьбу с обновленцами, где их ставленник «митрополит» Кедровский, женатый священник, получивший свой сан от московских раскольников, пытался отнять у митрополии церковное имущество. 23 декабря 1924 г., однако, Кедровский потерпел полное поражение [53].
Если бы Платон действительно был смещен предполагаемым указом патриарха от 16 января («предполагаемым», поскольку, как утверждал позднее сам Платон, он не получал этого указа и даже никогда его не видел), Кедровский имел бы гораздо большие шансы на победу. Прокарловацкий священник отец Михаил Польский в своей первой (уже упоминавшейся) книге, написанной вскоре после его бегства из СССР (т. е. тогда, когда он был еще сравнительно независим от политики эмигрантской церкви), писал, что указ об отставке Платона был написан ГПУ от имени патриарха Тихона. Когда же патриарх об этом узнал, он восстановил Платона в его правах на заседании Синода. Член Синода митрополит Серафим тайно отнес новый указ патриарха в ГПУ и этим помешал его публикации. (Поведение митрополита Серафима произвело, конечно, скандал в патриаршем Синоде [54]). Таким образом, предполагаемый патриарший указ никогда не был официально отозван, как он никогда не был и послан формально Платону. Но будь он даже и опубликован, он содержал в себе нечто, сводившее его практически на нет: «Митрополит Платон должен быть информирован об этом решении, о его смещении, если... будет найден кандидат ему на замену».
Весьма удивительно то, что, хотя Платон не получал ни одного из двух указов, две организации одновременно распространили сообщения о том, что Платон смещен. По словам Платона, государственный департамент США получил два сообщения одновременно: «от Карловацкого синода за подписью архиепископа Феофана... называвшее митрополита Платона узурпатором... и другое от большевиков (обновленцев?), объявлявшее прерогативы Платона незаконными». Так в разгар борьбы Платона с обновленцами он получил удар в спину одновременно и от Советов, и от карловчан [55]. Тучков все же напечатал этот псевдоуказ от имени патриарха Тихона в «Известиях» за 22 апреля 1924 г., датированный 16 января, но он прошел не замеченным эмигрантской печатью, как церковной, так и светской, тем более что трехмесячный перерыв между его составлением и опубликованием не внушал к нему доверия и указывал на то, что у патриаршего Синода во всяком случае не было намерения предавать его огласке или давать ему ход. Следовательно, остается вопрос: откуда вдруг выплыл этот мертворожденный указ в Карловцах двумя годами позднее? Было ли это простым совпадением, или в самом Карловацком синоде был агент ГПУ? В то время страсти в эмигрантской церкви разыгрались очень сильно. Карловчане не могли простить Платону упоминавшегося выше акта 1922 г. К тому же в апреле 1924 г. состоялся Четвертый собор митрополии в Детройте, провозгласивший полную автономию Американской церкви до грядущего урегулирования отношения Церкви и государства в СССР. Так что в обстановке того времени смещение Платона, может быть, и не вызвало большого удивления. В исторической же перспективе, а также принимая во внимание дополнительную информацию отца Польского трудно поверить в простое совпадение.
Чтобы усилить свою позицию, Платону было необходимо одобрение эмигрантской церкви, что обезопасило бы его от нападок карловчан. Митрополит Платон отправляется на собор епископов Православной церкви в изгнании, собравшийся в октябре 1924 г. в Карловцах. На соборе он выступил с заверениями, что объявленная им временная автономия его архиепископии не является самозваной автокефалией или разрывом «с законным каноническим главой Его Святейшеством патриархом Тихоном». Таким образом, вновь он называет источником собственной легитимности Московскую патриархию, а не Карловацкий синод. Впрочем, поскольку и самый собор провозглашал в то время подчинение патриарху, такое объяснение было достаточным, так что собор епископов в своем послании американской пастве призвал ее сохранять верность митрополиту Платону [56].
Независимость митрополии от Карловацкого синода была затем обоснована в официальном органе митрополии одним из ведущих богословов и будущим создателем американской автокефалии, отцом Леонидом Туркевичем (будущий митрополит Леонтий). Когда Платон объявил о своем решении отправиться в Карловцы, Туркевич подробно рассмотрел статус карловацкого епископского собора и уже тогда указал, что среди европейских епископов законным является лишь митрополит Евлогий, а сам карловацкий собор не имеет никакой канонической власти. Впрочем, участие в нем не принесет вреда, как и выработка общей политики. «Поскольку будет обсуждаться вопрос о защите Церкви от большевизма... наш митрополит станет всецело сотрудничать с епископами в изгнании. Однако, если возникнут тенденции... распространить власть и привилегии этих епископов... до размеров всерусской центральной власти, митрополит, без сомнения, скажет свое слово» [57]. Это строго каноническое мышление вступало в противоречие со специфическими эмигрантскими настроениями ведущих представителей митрополии, что нашло свое выражение, например, в неподписанной (редакционной?) статье в журнале, появившейся вскоре после возвращения Платона из Югославии.
Карловацкий синод отнесся к сотрудничеству Платона так же, как к сотрудничеству Евлогия, а именно: усмотрел в этом право распоряжаться ими и их епархиями как подчиненными Синоду. Это привело к уже упоминавшемуся конфликту в январе 1926 г. и выходу обоих - Платона и Евлогия. На действия Платона Синод ответил теми же дисциплинарными методами, что и на действия Евлогия: он «сместил» Платона и назначил вместо него главой Североамериканской епархии Аполлинария. Таким образом, появилась параллельная карловацкая юрисдикция в Америке. Однако за исключением Аполлинария все остальные епископы Америки сохранили верность Платону [58].
В 1928 г. Платон обращается к митрополиту Сергию с просьбой подтвердить, что Церковь последнего остается высшим каноническим авторитетом для его митрополии. Сергий в ответ потребовал от Платона декларации лояльности и напомнил, что патриарх Тихон в 1924 г. сместил Платона с поста главы Церкви в Америке и теперь это решение может быть приведено в исполнение. В 1929 г. Платон ответил Сергию укором за угрозы и полным умолчанием вопроса о лояльности [59].
В действительности Платон пытался выиграть время и публично заявлял в США, что декларация лояльности может привести к прямому подчинению советскому правительству и нелояльности по отношению к США. Больше того, он присоединился к определению карловчан, что действительным главой Русской церкви является заключенный митрополит Петр и за него, а не за заместителя местоблюстителя Сергия следует возносить в церквах прошения [60]. В 1933 г. Сергий решает направить Вениамина (Федченкова) из Парижа в Америку для инспекции церковных дел. По получении отчета о поведении Платона Сергий освобождает его от митрополичьей кафедры, отлучает (с передачей суду епископов) и назначает Вениамина экзархом Америки. Несколько приходов перешли в Московскую патриархию, несколько - под юрисдикцию карловчан, но преобладающее большинство - более трехсот - остались верными Платону, который игнорировал приказ Сергия.
Платон, несомненно, вел себя как глава временно самоуправляемой автономной митрополии, действующей в полном соответствии с постановлением Московского собора и патриарха Тихона от 20 ноября 1920 г., согласно которому отдельные епархии или группы епархий могут становиться временно автономными, в случае если регулярные сношения с экклесиастическим центром становятся невозможными. Хотя такими аргументами оперировали и карловчане, обосновывая свою каноничность, профессор С. Троицкий, знаток канонического права, усматривал большие основания законности у Американской православной церкви, поскольку она и была основана как поместная, и даже признавалась таковой Сергием в его указе от 14 июля 1927 г., где он отметил, что «миссии в Японии, Китае и Америке превратились... в церкви» [61].
В 1934 г. Платон умер, ничего не сделав для нового утверждения своей легитимности на соборе Американской церкви, который не созывался уже десять лет. Собор, состоявшийся уже после смерти Платона в Кливленде в ноябре 1934 г., подтвердил решение епископского совета митрополии придать церкви статус временной автономии и избрал Феофила Чикагского новым правящим главой митрополии. В основном докладе утверждалось, что и экзархат Московской патриархии, и Русская синодальная церковь являются законными, однако их значение именно для Америки сомнительно, поскольку здесь имеется нужда в автономной церкви [62].
Мы уже рассказывали о попытках сербского патриарха Варнавы примирить различные ветви Русской церкви за границей. Примирительный конгресс был созван Варнавой в Карловцах в 1935 г. На «совместной встрече совет епископов и епархиальный совет» (церкви в Америке)... поручили митрополиту Феофилу вступить во временное соглашение с другими приглашенными иерархами при условии, что самоуправление Православной церкви в Америке будет полностью сохранено. По возвращении Феофила совет епископов (на этот раз включая епископов Заграничной церкви, проживавших в Америке) собрался в мае 1936 г. и ратифицировал соглашения, достигнутые в Сербии, вновь подтвердив, что автономия Православной церкви в Америке остается неприкосновенной. Для большинства православных американцев, в основном западно-украинского происхождения, группа эмигрантских епископов-монархистов, сидящих в Югославии, ничего не значила. Это расхождение (православного народа и его епископов, имевших большую склонность к русской эмиграции в Европе с ее политическими симпатиями) обнаружило себя на Шестом Всеамериканском соборе, который собрался в Нью-Йорке в октябре 1937 г., чтобы обсудить действия митрополита Феофила в Югославии и одобрение их на епископском совете 1935 г.
В большинстве своем миряне и клир американских приходов были против этих действий, однако воздержались от подрыва авторитета митрополита. При голосовании 122 воздержались, 9 проголосовали против компромисса и только 105 проголосовали «за».
Собор вновь подтвердил приверженность принципу автономии, и епископы заверили свою паству, что союз с карловчанами никоим образом не затрагивает автономию. Были утверждены дополнительные статуты, устанавливавшие автономный центральный район митрополии и несколько епархий. Однако неприятности с карловчанами на этом не кончились. Карловацкие приходы хотя формально соединились с местными, на деле же с американскими приходами не сливались.
Карловчане сохраняли в Америке «боевую готовность», чтобы организоваться в параллельную юрисдикцию при первых признаках несогласия с «американцами». Такой момент наступил в конце второй мировой войны, когда в Америке расцвели прорусские и даже просоветские настроения. Пытаясь утихомирить разгоравшиеся с обеих сторон страсти и предотвратить раскол по политическим мотивам, Феофил предостерег свой клир в сентябре 1942 г. от каких бы то ни было политических заявлений [63]. Феофил отозвался дружеским посланием на избрание в Москве Сергия патриархом и выразил надежду, что Сергий подойдет с пониманием к проблемам Американской церкви. Стремясь подчеркнуть ненадежность положения Церкви в России, Феофил замечает, что в последний раз он видел Сергия, когда тот был освобожден из тюрьмы в 1922 г. [64]. В октябре 1943 г. собрание клира и мирян митрополии постановило в молитвах о «восточных патриархах» поминать также патриарха Сергия. В 1944 г. в связи со смертью патриарха Сергия аналогичное собрание обратилось с выражением соболезнования и приняло решение возносить теперь молитвы за местоблюстителя Алексия. Карловацкие епископы в Америке Виталий и Тихон присутствовали в обоих случаях и оба раза подписали итоговые документы. Одновременно с такого рода решениями карловацким священником в Лондоне Михаилом Польским была опубликована крайне антикоммунистическая и антисоветская статья, в которой автор предостерегал от обманчивости перемены политики Советов в отношении Церкви [65].
К концу 1944 г. несколько приходов перешли под власть Московской патриархии. В этих условиях митрополия начала переговоры с Московской патриархией, и ей было предложено прислать в Москву делегацию на собор 1945 г. для избрания нового патриарха. 15 января делегаты вылетели из Нью-Йорка в Москву через Аляску, переменив по пути несколько военных самолетов. В Сибири, однако, их надолго задержали под предлогом тумана. Между тем московский экзарх Вениамин, вылетевший из Нью-Йорка в то же время, прибыл в Москву вовремя, а американская делегация прибыла, когда собор уже закрылся. Патриарх Алексий принял их очень тепло, но от сослужения отказался под предлогом запрещений 1933 г. Делегация в свою очередь представила американскую петицию, сводившуюся к двум требованиям: о принятии их в Московский патриархат и о сохранении полной автономии и независимости от Московской патриархии, причем выборы правящих митрополитов должны проводиться на американских соборах и лишь после этого представляться на утверждение патриарха [66].
После возвращения делегации из Москвы имя патриарха Алексия начинает официально возноситься за богослужениями во всех церквах. Делегаты привезли с собой также патриарший указ № 94 (от февраля 1945 г.), оговаривавший:
1) что собор в Америке соберется весной под председательством архиепископа Алексия Ярославского, который будет специально прислан для этого в Америку [67];
2) что собор изберет митрополита Американского, которого затем утвердит патриарх (были предложены кандидатуры Вениамина (Федченкова) и Алексия, однако собор имел право предложить любую другую кандидатуру);
3) что весь клир и миряне митрополии пообещают воздерживаться от антисоветской деятельности;
4) что всякие контакты с бывшим Карловацким синодом будут навсегда прекращены. Только после выполнения всех этих условий с Американской церкви будет снято запрещение. Излишне говорить, что приведенный документ совершенно не считался с митрополитом Феофилом и всей иерархией митрополии. Отвечая на выдвинутые требования в мае 1945 г., совет епископов митрополии заявил, что воссоединение с патриархатом на этих условиях невозможно, и предложил сохранить статус-кво, т. е. продолжить связи с «новокарловацким» Мюнхенским синодом [68].
В этот период, т. е. в течение 1945-1946 гг., в главном органе митрополии появляется несколько очень острых антисоветских и антикоммунистических статей, в которых выражалось сожаление по поводу того, что Московский патриархат подчиняется атеистическому режиму. Особенно выделяются статьи архиепископа Леонтия, того, кто раньше выступал решительно против связей с карловчанами, исходя из канонических соображений. Теперь он решительно не желал по требованию Москвы порвать с карловчанами [69].
Думается, что упомянутыми статьями руководство митрополии стремилось определенным образом настроить паству в преддверии собора. «Русско-американский православный вестник» пытался создать атмосферу дружелюбного отношения к Карловацкому синоду Анастасия [70]. «Как бы то ни было, - пишет один из исследователей этого предмета в Америке, - мнение епископов не разделяли в большинстве своем священники и верующие», продолжавшие склоняться к русской Матери-Церкви. К 1947 г. число приходов Московского экзархата перевалило за 50 - самое большое количество, когда-либо бывшее под властью экзархата в США [71].
На своем Первом соборе патриарший экзархат насчитывал около 100 делегатов, из которых 4 - епископы. Самый процесс перехода клира и мирян в экзархат начинается где-то около 1944 г.
На Кливлендском соборе в ноябре 1946 г. произошло также четкое разделение в среде клира и мирян по принципу принадлежности к той или иной волне эмиграции. В то время как «белая эмиграция» голосовала за продолжение связей с Мюнхенским синодом или, в крайнем случае, за духовную, но никак не административную связь с Московской патриархией, русские из Закарпатья и некоторые другие представители дореволюционной эмиграции в основном голосовали за присоединение к Московской патриархии. Впрочем, в обоих лагерях преобладали голоса за сохранение в сложившихся условиях полной автономии. После «больших колебаний собор постановил: «...что Его Высокопреосвященство, Алексия, патриарха Московского... следует заверить в том, что мы... считаем его нашим духовным, но не административным главой... а Церковь в Америке сохраняет и оставляет за собой на будущее свой совершенно автономный статус и право самоуправления. Что периодические всеамериканские соборы... останутся... высшим законотворческим и административным органом нашей Церкви: на этих соборах Церковь и впредь будет избирать собственного митрополита, а также создавать и принимать свои собственные законы... так что административное подчинение Русской православной церкви за границей является временным, но мы сохраним братские духовные связи со всеми частями Русской православной церкви за границей... и административная автономия... провозглашенная на Соборе в Детройте в 1924 г., таким образом подтверждается».
Резолюция была принята 187 голосами против 61. Собор постановил также, что он не признает законности московского запрещения и низложения духовенства митрополии. Для примирения эмигрантов собор предложил создать Высший церковный совет, в который бы вошли административные органы Русской церкви за границей, включая американский. Предлагалось разместить его в Америке и через него осуществлять координацию действий и общую политику. В другом постановлении собор заявил, что если патриарх Московский откажется от условий перехода митрополии под власть патриархии, митрополия сохранит статус-кво до тех пор, «покуда Московский патриархат не сочтет возможным принять выдвинутые условия и даровать нам то, что мы требуем». Так что не было и речи о том, чтобы согласовать эти условия и патриарший указ № 94. С точки зрения закона собор вернул Американской церкви положение до 1933 г.: признание Московского патриархата только как духовного авторитета; провозглашение готовности сосуществовать и сотрудничать с Карловацким синодом Анастасия, но полностью исключая даже косвенное и условное подчинение ему, что проистекало из чрезвычайно непопулярной акции Феофила 1935 г.; сохранение единства нарождающейся поместной церкви [72].
Однако это не удовлетворяло ни карловчан, ни Московский патриархат. Все четверо карловацких епископов отказались подчиняться решениям собора, после того как собор отклонил их предложение объяснить мотивы несогласия (так как голосование уже закончилось). В новых печатных органах Синода проводилась мысль, что кливлендские решения незаконны, поскольку согласно канонам они должны вырабатываться советом епископов, которые одни имеют право решать все канонические, теоретические и догматические вопросы [73]. Приведенный аргумент совершенно игнорирует принцип и каноны. В описываемое время мнения были настолько полярными и епископы и миряне так расходились по вопросу об отношениях с Московским патриархатом и с карловчанами, что принятие кливлендских решений исключительно советом епископов в случае их решительного несовпадения с решениями собора вызвало бы настоящий бунт преобладающего большинства мирян и значительного числа духовенства, которые бы перешли тогда под юрисдикцию Москвы. В 1947 г. упомянутая четверка карловацких епископов была отлучена митрополией за пренебрежение Кливлендским собором и его решениями. В том же 1947 г. Мюнхенский собор решает восстановить свою отдельную юрисдикцию в Америке, охватившую около 40 приходов [74].
Дальнейшие события показали, что решение Феофила принять постановления Кливлендского собора без всяких проволочек было правильным. Неканоническое преобладание мирян над клиром и епископами, характерное для этого собора и вызвавшее нападки со стороны ново-карловчан, позднее будет заменено действительно канонической епископальной структурой после принятия Статутов Русской православной кафолической церкви в Америке на Девятом соборе в 1955 г. (Эти Статуты будут несколько изменены на Втором соборе ПЦА в 1971 г. с целью их большего соответствия автокефалии церкви [75]). После Кливлендского собора 1946 г. патриарх Алексий посылает митрополита Григория (Чукова) Ленинградского для переговоров, сообщить Феофилу, что в принципе он принимает решения этого собора. Он также просит Феофила в знак воссоединения служить совместно с Григорием, т. е. очевидно избегая вопроса об отлучениях и крещениях. Григорий привез с собой проект патриаршего постановления относительно митрополии, в котором на этот раз без всяких требований лояльности митрополия Америки признавалась автономной и подчиняющейся решениям собственных соборов. Четыре условия, однако, были поставлены:
1) утверждение митрополитов Московским патриархом;
2) посылка митрополией делегатов на всерусские соборы и признание их власти;
3) сохранение за патриархатом статуса суда последней инстанции для американского клира;
4) осуществление контактов митрополии с другими поместными церквами через патриархат. Совет епископов митрополии отверг эти условия. Григорий заявил в ответ, что американцы требуют фактически не автономии, а автокефалии, каковую пока Московский патриархат не готов предоставить [76].
В ноябре 1947 г., уже после отъезда Григория, совет епископов митрополии принял решение, что политические условия существования Московской патриархии делают возможными лишь духовные, но никак не административные связи с ней. Поскольку же патриархат не может этого принять, дальнейшие переговоры с ним откладываются на «неопределенное время», хотя священники и могут свободно возносить прошения за патриарха Московского и Россию, признавая современную Церковь духовно.
На это патриархат ответил указом от декабря 1947 г., вновь отлучающим Феофила и его епископов и объявляющим, что они подлежат епископскому суду [77]. Очевидно, после этого в церквах митрополии перестали возносить молитвы за патриарха Московского.
Дальше митрополия продолжала жить де-факто как автокефальная церковь, постепенно превращаясь в национальную Американскую православную церковь. Английский язык распространялся все шире как язык литургии, в Православной богословской академии Св. Владимира росло число учащихся, родившихся в Америке, а в церквах - число обращенных.
В 1968 г. началась новая серия переговоров с Москвой. Поначалу ведущие пастыри митрополии надеялись создать автокефальную поместную православную церковь, не принимающую во внимание национальную принадлежность своих членов. Имея в виду эту цель, обратились к Вселенскому патриарху Афинагору в Константинополе. Надежда была на то, что он предоставит автокефалию греческой церкви Америки, а митрополия затем присоединится к ней, как и другие православные церкви. Однако патриарх наотрез отказался даже рассматривать такую возможность [78]. Так что митрополия была принуждена вести переговоры об автокефалии своей Матерью-Церковью и именно от нее получила ее, наконец, в 1970 г. Русская православная греко-кафолическая церковь Америки или митрополия стала Православной церковью в Америке (ПЦА), пятнадцатой поместной автокефальной православной церковью, хотя она до сих пор не признана в качестве таковой несколькими восточными патриархатами.
/В настоящее время существуют 15 автокефальных (самоуправляющихся, административно независимых) православных церквей: Константинопольская, Александрийская (Египет и некоторые страны Африки), Антиохийская (Сирия, Ливан), Иерусалимская (Палестина), Русская, Грузинская, Сербская, Румынская, Болгарская, Кипрская, Элладская (греческая), Албанская, Чехословацкая, Польская, Американская./
Особое соглашение упразднило экзархат Московского патриарха в Северной Америке (оставив в неприкосновенности экзархаты Южной Америки и Европы). Патриаршие приходы (около 30 - в США и больше 20 - в Канаде) стали временными институтами, а прихожане получили право присоединиться к ПЦА по решению большинства [79].
Этим завершается рассказ об истории Православной церкви в Америке - составной части общей истории Русской православной церкви в XX в. Но проблемы создания поместного православия в Америке на этом не кончились. Так, Зарубежный синод, попавший на каноническую территорию ПЦА в значительной степени благодаря заступничеству покойного митрополита Леонтия перед американским правительством, первоначально отказавшим руководству Карловацкого синода в праве на эмиграцию в США из-за его сотрудничества с гитлеровским режимом, реагировал на полученную ПЦА автокефалию следующей резолюцией: «Американская митрополия получила свою автокефалию от Московской патриархии, которая не имеет подлинного канонического преемства от св. патриарха Тихона с тех пор, как м. Сергий... нарушил свое обязательство по отношению местоблюстителя... м. Петра... Московская патриархия перестала быть выразительницей голоса Русской Православной Церкви. Поэтому... никакой акт ее, в том числе и дарование автокефалии... не имеет законной силы... Усматривая (в принятии Американской митрополией автокефалии из Москвы)... большой грех против порабощенной.... Русской Церкви, Архиерейский Собор определяет: впредь как духовенству, так и мирянам не иметь молитвенного и богослужебного общения с иерархией и клиром Американской митрополии» [80]. Конечно, непризнание законности Московской патриархии и ее постановлений проистекает из ложного предположения о «сопротивлении» митрополита Сергия воле митрополита Петра; но мы знаем, что митрополит Петр, хотя и с оговорками, одобрил линию митрополита Сергия.
Однако автокефалия была встречена в штыки не только карловчанами, но и (что было довольно неожиданно) патриархом Афинагором, который ранее отсылал митрополию к Московскому патриарху. Теперь он объявил, что только Вселенская Патриархия имеет право предоставлять автокефалии. Вселенский патриарх даже потребовал разрыва литургического общения между греками и ПЦА, но местные греки на это не пошли (за исключением канадского греческого епископа Сотириоса).
Надежды инициаторов автокефалии на скорое создание единой поместной православной церкви, к сожалению, не оправдались. К ПЦА присоединились самая большая из румынских православных епархий Америки, одна из двух болгарских епархий, албанская и возникшая из старокатоличества Православная церковь Мексики - в общем, около 100 приходов и общин, так что общее количество приходов, миссионерских точек и общин ПЦА составило к 1990 г. (т. е. через 20 лет после провозглашения автокефалии) около 560. С тех пор численность паствы почти не изменилась: отпадают потомки эмигрантов, прибывают обращенцы, создающие множество маленьких, но весьма активных приходиков. Рост числа приходов не говорит об аналогичном росте числа прихожан, а отражает лишь смену профиля приходов. Согласно томосу (томосом называется важный церковный документ, постановление) об автокефалии, Московский экзархат в Северной Америке ликвидировался, а отдельные приходы должны были постепенно переходить в ПЦА. По томосу достаточно было соответствующего решения простого большинства на общеприходском собрании и телеграммы в патриархию, чтобы получить канонический отпуск для перехода общины вместе с имуществом в автокефальную церковь. На практике же Московская патриархия назначает епископов - одного для приходов в США, другого для приходов в Канаде, (что томосом не предусматривалось) - и не во всех случаях допускает переход своих приходов в ПЦА.
И все же автокефалия открыла новую страницу в истории православия не только в Америке, но на всем «неправославном» Западе - она дала толчок постепенному развитию местного православия.
Примечания
[1]. Иоанн (Шаховской). Утверждение Поместной церкви. New York: Waldon Press, 1972. P. 16.
[2]. См. брошюру неколебимого «карловчанина» епископа Иеронима (США) «Современное положение русской церкви за границей», опубликованную в США где-то в конце 1945 - начале 1946 г. Целый карловацкий Лесненский монастырь просил о возвращении в СССР (см.: Парийский Л. Н. Из пребывания московской делегации в Белграде // Журнал Московской патриархии. 1946. № 5. С. 42-43). Возможно, по этой причине И.-Б. Тито после разрыва с Москвой выслал всех монахинь в Италию. В настоящее время Лесненский монастырь находится в 60 милях от Парижа и подчиняется посткарловацкому синоду.
[3]. Текст этой телеграммы и ответ И. В. Сталина имеются в Архиве православной церкви в Америке в Нью-Йорке. Из-за большой ветхости настоящего документа не представляется возможным прочитать дату и название печатного органа, откуда он взят. Впрочем, петиция с просьбой принять под юрисдикцию Московской патриархии помещена в Журнале Московской патриархии (1945. № 40. С. 5-6).
[4]. «Церковная летопись», изданная митрополитом Анастасием (Lausanne, декабрь 1945 г.), с его предисловием (с. 16-17). Причем митрополит Анастасий утверждает, что к Синоду Анастасия намеревался присоединиться и митрополит Александр (Иноземцев), который придерживался (во время войны) украинской автокефальной ориентации. Если это верно, то убийство его в Западной Германии (Heyer F. Op. cit. P. 224) следует считать актом терроризма. Об Евлогии см. гл. 4, а также ниже.
[5]. Евлогий. Путь моей жизни. Париж, 1947. С. 606-616. Противоположное мнение находим в «Деяниях второго Всезарубежного собора Русской православной церкви за границей» (Белград, 1939. С. 562-565). См. также гл. 5. Все заявления Евлогия по поводу разрыва с «карловчанами» и митрополитом Сергием были опубликованы в двух парижских русских изданиях: «Возрождение» (народно-демократическое) и «Последние новости» (либерально-республиканское), проверено в архивах.
[6]. Евлогий. Указ. соч. С. 617; Троицкий С. Размежевание или раскол? Париж: ИМКА-пресс, 1932. С. 102-103.
[7]. Деяния второго Всезарубежного собора. С. 566-567.
[8]. См. ответ Сергия от 30.IX 1931 г. (№ 7464), а также резолюцию Сергия и Синода «О просиноде» от 29.VII 1932 г. (№ 113) в Журнале Московской патриархии (1932. № 7-8. С. 20-22; 1932. № 11-12. С. 2-3).
[9]. См. выше, гл. 4 и далее.
[10]. И. Стратонов пишет об этом в 1934 г. в двух статьях, доступных нам в виде репринтов с неизвестных изданий.
[11]. Евлогий. Указ. соч. С. 621-632; Деяния второго Всезарубежного собора. С. 568-575.
[12]. Евлогий. Указ. соч. С. 633-634; Деяния второго Всезарубежного собора. С. 568-585.
[13]. Евлогий. Указ. соч. С. 646-648.
[14]. См. также: Троицкий Г. Патриарх Сергий и русский зарубежный церковный раскол // Журнал Московской патриархии. 1968. № 6. С. 19-20.
[15]. Тексты писем приведены в Журнале Московской патриархии (1933. № 14-15. С. 1-8; 1934. № 22. С. 1-2). Проэмигрантская точка зрения изложена в: Троицкий С. Митрополит Сергий и примирение русской диаспоры // Русско-американский православный вестник. 1936. Ноябрь. № 9. С. 133-135; промосковская точка зрения - см.: Троицкий Г. Патриарх Сергий. С. 20-23.
[16]. Евлогий. Указ. соч. С. 646-647. Неформальная церемония с клобуком - лишнее свидетельство намерений Варнавы действительно урегулировать положение Синода, превратив его в русскую ветвь Сербской церкви.
[17]. Там же. С. 621-632; Деяния второго Всезарубежного собора. С. 568-575.
[18]. Деяния второго Всезарубежного собора. С. 641-677.
[19]. Там же. С. 581-583.
[20]. Там же. С. 492-556.
[21]. См.: Тальберг Н. Д. Церковный раскол. Париж, 1927.
[22]. Деяния второго Всезарубежного собора. С. 681-695.
[23]. Журнал Московской патриархии. 1945. Сентябрь. № 9. С. 9-12.
[24]. Пастырское послание православному русскому народу в ответ на обращение патриарха Алексия (брошюра на восьми страницах, напечатанная по-английски и без даты).
[25]. Из официальной публикации Синода (Русская православная церковь за границей: 1918-1968. N. Y., 1968. Т. 1. С. 306-315).
[26]. Относительно количества клириков и мирян см.: Церковная летопись. С. 15-20. О Всемирном совете церквей см. послание Совета епископов-«посткарловчан» от 1962 г. (Русская православная церковь за границей. Т. 1. С. 306-315) и «Скорбные послания» Синода (Православная Русь. 1969. Август. № 15. С. 1-5; 1972. Февраль. № 4. С. 3-8).
[27]. Protopresbyter Grabbe George. The Canonical and Legal Position of the Moscow Patriarchate. Jerusalem: The Russian Ecclesiastical Mission, 1971. Passim.
[28]. Дневник Рощина - ЦГАОР, ф. 6991с, on. 2, д. 155, л. 22-32.
[29]. Запись пастырского собрания 29 августа 1945 г. - Архив Гуверовского института, Дело Николаевского, ящ. 144, папка 3, № карт. 5, с. 1-23.
[30]. Осведомление Епархиального управления // Церковный вестник. 1946. Октябрь. № 1. С. 12-14; Чрезвычайное Епархиальное собрание Православных Церквей экзархата Вселенского Патриарха в Западной Европе // Церковный вестник. 1946. Ноябрь. № 2. С. 16-19.
[31]. Евлогий. Указ. соч. С. 671-676; По церковному зарубежью // Православная Русь. 1947. Апрель. № 9. С. 14, 72-76, 81-82. Также устное свидетельство (автору) о. Александра Шмемана, ректора Святовладимирской семинарии, принимавшего участие в описанных событиях. См. также: Указ Патриарха Московского и всея Руси Алексия и Св. Синода РПЦ, 1 января 1947 г. - ЦГАОР, ф. 6991с, оп. 2, ед. хр. 59а, л. 10-16. Опубликован он был 16.V 1947 (см.: По церковному зарубежью // Православная Русь. 1947. № 9. С. 14).
[32]. Открытое письмо Никите Струве // Вестник русского студенческого христианского движения. 1974. № 114. С. 114-118.
[33]. У автора сохранились собственные впечатления об обстановке в лагерях в 1945-1949 гг. См. также брошюру «Разъяснение для приезжающих в Америку» (N. Y., 1950); «Лжеправославие на подъеме» - сборник статей из «Православной Руси» (Jordanville, N. Y.: H. Transfiguration Monastery, 1954).
[34]. В своем письме к Анастасию митрополит Леонтий (Туркевич), возглавивший митрополию после смерти Феофила в 1949 г., предостерегает относительно неканоничности эмиграции Синода в США без присоединения к поместной церкви Америки. Он, однако, приветствует братьев-епископов в духе любви и надежды за то, что они послужат духовным нуждам новых эмигрантов из Европы (письмо от 8 февраля 1950 г. - Архивы Orthodox Church in America). Даже в целом недоброжелательная статья в «Православной Руси» (Соборная заграничная церковь и американская митрополия. 1951. Март. № 6) тем не менее признает, что митрополия встретила Синод братской любовью и призвала своих прихожан посещать приходы Синода. Напротив, неприязненное отношение к митрополии можно видеть в редакционной статье в «Православной Руси» (1954. Январь. № 1), где митрополия обвиняется в том, что она теряет свое православие и со временем может стать всего лишь протестантской сектой «восточного обряда». Даже свое заявление 1947 г., порицающее карловацких епископов за раскольнические действия после Кливлендского собора, архиепископ Леонтий заканчивает на мирной ноте: «В свободной Америке... есть место для людей с разными взглядами. Одного лишь следует желать: давайте не терять своего православного... сознания» (Русско-американский православный вестник. 1947. № 9. С. 138).
[35]. См. богословские обоснования в «Обращении Архиерейского собора русской православной церкви в Америке» (Вестник русского студенческого христианского движения. 1964. № 74. С. 67-68) и постановление митрополии от 25 октября 1965 г. в «Orthodox Church» (1965. № 5. С. 3).
[36]. Важнейшие определения архиепископского собора Русской православной церкви за границей // Православная Русь. 1971. Октябрь. № 20. С. 9-13.
[37]. Послание патриарха Пимена // Новое русское слово. 1974. 18 октября. С. 3. Это было, возможно, связано и с прочувственным выступлением митрополита Антония (Блюма) на Московском соборе 1971 г., в котором он высказался против грубых действий в отношении «карловчан».
[38]. Они не возражали, что патриархия канонически незаконна, поскольку берет начало из Декларации митрополита Сергия как местоблюстителя по смерти митрополита Петра, хотя еще оставался в живых митрополит Кирилл - второй местоблюститель, назначенный законным патриархом. Однако сама практика назначения местоблюстителя патриархом в его завещании - неканонична (см. гл. 4). Такие соображения икономии могут быть выставлены в пользу Сергия, а не заключенного в тюрьму Кирилла в разгар сталинского террора тридцатых годов. В семидесятых годах следовало пересмотреть и другой, выдвинутый «карловчанами» в 1962 г. аргумент, будто патриархия представляет православное меньшинство клириков и мирян в СССР. Один из идеологов «карловчан» профессор Джорданвилльской семинарии заявлял даже, что Московская патриархия безблагодатна, поскольку она лояльна советскому режиму - этому мистическому телу Антихриста как Церковь - это мистическое тело Христа (Андреев Иван. Благодатна ли советская церковь? Нью-Йорк, 1948).
[39]. Разъяснение недоумения // Журнал Московской патриархии. 1956. № 9. с 22-23.
[40]. Заявление первоиерарха русской зарубежной церкви по поводу послания патриарха Пимена // Православная Русь. 1974. Сентябрь. № 17. С. 1.
[41]. Некоторые видные представители русской патриаршей Церкви указывали автору, что притязание «карловчан» быть свободной ветвью Русской православной церкви было бы законным, если бы они признали духовное главенство и авторитет патриарха Московского, пусть даже и отвергая административное ему подчинение на том основании, что он находился под контролем Коммунистической партии. Если бы эмигрантский Синод занял такую позицию, то его критика советской политики в отношении Церкви в России была бы гораздо более плодотворной и укрепила бы положение Церкви в СССР, поскольку в этом случае «карловчане» выражали бы свободно мнение неконтролируемой части той же самой Русской церкви.
[42]. Православная Русь. 1974. 28 сентября. № 18.
[43]. Сравни текст устного выступления Граббе на Карловацком соборе (Православная Русь. № 18) и текст митрополита Филарета (Православная Русь. № 19).
[44]. На эту же еретическую сущность указывает статья управделами ПЦА протоиерея Кондратюка в «The Orthodox Church» (сентябрь-октябрь 1990 г., с. 3) о постановлении Зарубежного Синода от 15-16.V 1989 г. о принятии духовенства Московской патриархии в карловацкую юрисдикцию через покаяние, отрицающее благодатность Церкви, но признающее благодатность таинств, совершаемых ее достойными священниками.
[45]. Из деяний Архиерейского Собора Русской православной церкви за границей, 5(18) октября - 1(14) ноября 1959 г. Джорданвилль, 1960. С. 136.
[46]. Православная Русь. 1974. Октябрь. № 20. С. 3-4.
[47]. См. некоторые из его писем по этому вопросу в сборнике Д. Дудко «Враг внутри», перепечатанном в «Вольном слове» (1979. № 33. С. 12-30). Письмо по поводу лондонского происшествия приведено в приходском бюллетене Дудко «В свете преображения», перепечатано в «Вестнике русского студенческого христианского движения» (1979. № 129. С. 271-272). См. также: Дудко Д. Запад ищет сенсации // Известия. 1980. 21 июня. С. 6.
[48]. См.: Вестник русского студенческого христианского движения. 1974. № 114. С. 89-104; 1975. № 115. С. 108-111.
[49]. Вестник русского студенческого христианского движения. № 114. С. 105-118.
[50]. Новое русское слово. Нью-Йорк, 1983. 8 октября.
[51]. См.: Федорова С. Г. Русское население на Аляске и в Калифорнии. М. 1971 С. 190-194, 218-222.
[52]. Устное сообщение князя С. Трубецкого, архивариуса в Сиоссете, 19.IV 1980.
[53]. Польский М. Указ. соч. С. 156-157; Михаил Священник (ранний псевдоним Польского). Положение церкви в советской России. Иерусалим, 1931. С. 61. Даже воинственный «карловчавин» граф Олсуфьев писал, что в ГПУ имеются материалы на главных противников большевиков на Соборе 1917-1918 гг. и Платон значится среди таковых. Олсуфьев Д. Мысли соборянина о нашей церковной смуте. Париж, 1928. С. 37-38. Отец Шавельский заявлял, что враждебность между Антонием и Платоном восходит к дореволюционному времени, причем из них двоих автор более расположен к Платону (Шавельский Г. И. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Нью-Йорк, 1974. Т. 1. С. 203-296).
[54]. Статья И. Никанорова в «Возрождении» (Париж, 1.IX 1926); также послание Платона, см. выше примеч. 50-54. Редактор Журнала Московской патриархии приводит ту же формулировку указа и подтверждает, что он так и не был отослан Платону (см.: Ведерников А. Грех против матери-церкви // Журнал Московской патриархии. 1950. № 7).
[55]. Отчет Платона от 3 октября 1923 г. епископскому совету о поездке в Карловцы, № 1, январь 1924 г.; протокол № 9 Синода Русской церкви за границей (22. X 1924) // Русско-американский православный вестник. 1924. № 4. С. 28-29. Послание архиепископского собора Русской православной церкви за границей ко всем чадам... в Америке, октябрь 1924, архив в Сиоссете.
[56]. Архиерейский собор русских заграничных архиереев // Русско-американский православный вестник. 1924. № 1. С. 1-2.
[57]. См.: Возрождение. 1927. 17 июня. Газета считает происшедшее ударом в спину Платону в разгар его борьбы с Кедровским. См. об американской реакции в Русско-американском православном вестнике (1927. № 9-10, 11-12. С. 116-121, 138).
[58]. См. послание Сергия и его указ о назначении архиепископа Вениамина патриаршим экзархом Северной Америки (Журнал Московской патриархии. 1933. № 16-17. С. 1-9).
[59]. Там же. С. 5-7.
[60]. О каноническом устройстве церковного управления русской церкви в Америке // Русско-американский православный вестник. 1930. № 3. С. 65-69.
[61]. Orthodox Church. P. 199.
[62]. Там же. С. 199.
[63]. Русско-американский православный вестник. 1942. № 10. С. 145.
[64]. Там же. 1943. № 10. С. 154-155.
[65]. Там же. 1944. № 6. С. 82, 89-92.
[66]. См. первый отчет об этой поездке епископа Алексия Аляскинского и преос-вященнейшего Иосифа Дзвончика в «Русско-американском православном вестнике» (1945. № 1. С. 34-36); и отчет Дзвончика на Седьмом всеамериканском соборе в Кливленде (Протоколы 7-го всеамериканского церковного собора. Ноябрь 1946. С. 12-13).
[67]. Этого Алексия епископ Леонтий (Чилийский) описывает как человека, выдавшего ГПУ архиепископа Варфоломея (о. Ремова) и всю его тайную монашескую богословскую академию, которой он подпольно руководил в Москве в тридцатые годы. По его словам, Алексий был доверенным учеником и духовным сыном Варфоломея. Варфоломея расстреляли в 1936 г., а все ученое братство было осуждено на лагеря и ссылку. Алексий же под нажимом властей был рукоположен в епископы и послан правящим епископом в Молдавию. Позднее он стал архиепископом Ярославским (Leonty. Political Controls over the Orthodox Church in the Soviet Union. Manuscript. P. 42).
[68]. Неполный текст указа в «Русско-американском православном вестнике» (1945. № 2. С. 34). Неприятие Советом епископов указа подробно рассмотрено в: Grigoriev D. F. The Russian Orthodox Church in America (дипломная работа в Св. Владимирской академии). См. негативное отношение к тому же в статье архиепископа Виталия «Современное положение русской православной церкви в Америке» (Православная Русь. 1947. Май. № 7. С. 1-3). Виталий управлял карловацкими приходами в Америке после кливлендского раскола.
[69]. За кем пойдете? //Русско-американский православный вестник. 1946. № 1. С. 9-12.
[70]. Русско-американский православный вестник. 1946. № 8. С. 125.
[71]. Grigoriev D. F. Op. cit. P. 75.
[72]. Протоколы 7-го всеамериканского церковного собора, 12-17 и 21-63. Даже карловацкий епископ Виталий признавал, что желание американцев кметь автономию совершенно законно. См. его «Мотивы моей жизни» (2-е изд. Джорданвилль. N. Y.: Монастырь Св. Троицы, 1955. С. 33).
[73]. Там же. С. 29; Совещание архиереев юрисдикции архиерейского синода // Православная Русь. 1947. Июнь. № 8. С. 1; Польский М. Положение церкви в советской России. Иерусалим, 1931. С. 170-173.
[74]. Grigoriev D. F. Op. cit. P. 74-77. См. также «Резолюция по поводу действий в Америке группы епископов зарубежной русской церкви» (Русско-американский православный вестник. 1947. № 11. С. 163-164).
[75]. См. частное письмо епископа Серафима из Джорданвилля, очевидно, к архиепископу Леонтию (22.1 1947) в бумагах Леонтия в архиве Сиоссета; Польский М. Указ. соч. С. 168-173.
[76]. См. полную документацию, включая патриарший указ, письма Григория Феофилу, проект принципов автономии, представленный Григорию епископами митрополии, ответ Григория и прощальное послание православной Америке в Журнале Московской патриархии (1948. № 1. С. 13-24). Текст телеграммы Феофила патриарху Алексию и ответ последнего в Журнале Московской патриархии (1947. № 4. С. 7).
[77]. «Резолюция» (Русско-американский православный вестник. 1947. № 11. С. 163); «Послание патриарха Алексия» (Журнал Московской патриархии. 1947. № 3. С. 9-11); высокопреосв. Коханик П. Документальное освящение последнего патриаршего послания и указа // Русско-американский православный вестник. 1948. № 3. С. 36-42.
[78]. Orthodox America. С. 262-263. Афинагор дословно сказал следующее отцу Александру Шмеману, посетившему его в 1965 г.: «Вы, русские, идите к вашей матери-Церкви... никто не решит ваших проблем, кроме Русской церкви».
[79]. См. все документы об автокефалии, включая «Томос» Московского патриархата, устанавливающий Православную церковь Америки как поместную церковь Америки, в «Orthodox America» (с. 265-280); и «Autocephaly» (Crestwood, N. Y., 1971). Причем из всех восточных патриархов, возражавших против предоставления автокефалии Московским патриархатом, самым горячим противником стал тот же патриарх Афинагор, побуждавший церковь Америки обратиться под власть Москвы.
[80]. Православная Русь. 1971. № 20. Определение 16.IX 1971.
