Христианскую аскезу отличают «техника» самообуздания, внутренняя собранность и ясность, которые позволяют человеку постепенно достигать состояния радости и блаженства, потому что аскеза служит в конечном счете установлению личного отношения. Здесь прежде всего важны вера и смирение как выражение личной приверженности к другой - сокрытой, но явленной в откровении - Личности. Смирение - это вовсе не стремление быть ничем, чтобы стать всем, но принятие самого себя в своей открытости навстречу Другому.
В самом деле, для христианина Божественное не сводится к подлежащей исследованию внутренней замкнутости, к некоей космической глубине, из которой можно извлечь пользу (например, обретая некие «силы»). Оно не имеет отношения к более или менее спиритуалистическому сциентизму. Божественное - это Некто, приходящий ко мне в суверенной свободе своей любви. Благодатью не повелевают. Можно только подготовить себя к ее принятию, быть в постоянном ожидании возможной встречи.
Может ли человек или предмет, взятые в своей непрозрачности, укрыться от обращенного на них взгляда? Напротив, высшие и Божественные сущности, даже находясь перед нами, могут быть восприняты только с их соизволения - неважно, явлены они или сокрыты.
По благодати Бог открылся Аврааму и другим пророкам: очи сердца сами по себе не позволили Аврааму видеть Бога, но Его благодать непосредственно открылась взору этого праведника. Это верно не только по отношению к Богу Отцу, но и Господу нашему и Спасителю, а также Духу Святому…
Будем же и мы трудиться для того, чтобы отныне Бог являлся нам, как обещает святое слово Писания: Он обретается неискушающими Его и является не неверующим Ему (Прем. 1:2).
[Ориген]; Гомилия 3 на Лк. 1:11.
Вера есть путь. Она несет с собой риск. Карты не бросают, не начав игры. Только вера и внутреннее очищение могут отверзать очи сердца и делать их способными к созерцанию, которое, однако, есть всего лишь частичное предварение того, что нам предстоит узреть в Царстве.
Я есмь путь и истина и жизнь (Ин. 14:6). Вера есть наш путь, созерцание - истина и жизнь. Теперь мы видим, как бы сквозь тусклое стекло, гадательно (1 Кор. 13:12): это вера. Тогда же лицом к лицу: это созерцание. Еще Павел говорит: Христос верою вселяется в сердца наши, во внутреннего человека: идя этим путем, мы начинаем прозревать. Но Павел добавляет: Вы уразумеете превосходящую разумение любовь Христову, дабы вам исполниться всею полнотою Божиею (Еф. 3:16-19) Созерцание и есть эта полнота… Вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге, такова вера. Koгдa же явится Христос, жизнь ваша, тогда и вы явитесь с ним во славе (Кол. 3:3-4) таково видение Бога. Возлюбленные! Мы теперь дети Божии, но еще не открылось, что будем: такова вера. И в продолжение. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть (1 Ин. 3:2) таково созерцание.
Сказал Иисус к уверовавшим в Него иудеям: если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и истина сделает вас свободными (Ин. 8:31-32). Они имели веру, они начали свое странствование во Христе, как по пути. Вот почему Он требует от них идти до конца. Но Он и предвещает: Истина сделает вас свободными. Свободными от чего, если… не от тления и смерти?
Это странствие, этот путь - вера - вынуждает меня вновь повторять слова апостола: Итак, возлюбленные, имея такие обетования, очистим себя от всякой скверны плоти и духа, совершая святыню в страхе Божием (2 Кор. 7:1).
Есть и такие, кто - прежде веры - сам хочет отыскать чистую и неизменную истину. Но только вера и чистое сердце позволят им узреть ee: Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф. 5:8) Иначе они напоминали бы слепцов, надеющихся исцелиться, обращая к солнцу угасшие взоры.
Кто может созерцать свет, не обретя прежде зрения?
[Августин Иппонский]; Проповедь 346, 2.
У нас нет другого пути, кроме Христа. Мы прилепляемся к Нему со всей нашей тоской, неспособностью к покаянию, очищению, молитве. Ибо Он есть наше покаяние, наше очищение, наша молитва. В Нем «тоска смерти» становится «тоской по Богу»: воплотившийся Бог, сходя в ад, избрал путь страданий ради нашего освобождения. Два великих духовных подвижника той эпохи, св. Исаак Сирин и св. Иоанн Лествичник, согласно свидетельствуют об этом. Прежде всего надо услышать возглас, возносящуюся из глубины мольбу Исаака и вспомнить о другом - первом - Исааке, над которым блеснул отцовский нож; но Бог отвел его…
Господи Боже наш, Иисусе Христе,
оплакавший Лазаря и проливший над ним слезы скорби
и сострадания,
прими слезы горечи моей.
Своими страстями умери мои страдания.
Своими язвами исцели мой язвы.
Своею кровью очисти мою кровь.
Исполни тело мое благоуханием Твоего животворного тела,
ибо испитая Тобою желчь
услащает горечь души моей…
Пусть тело Твое, распростертое на древе креста,
подвигнет к Тебе дух мой, угнетаемый бесами…
Пусть святые руки Твои, пронзенные гвоздями,
вырвут меня из бездны погибели
и вознесут к Тебе, по обетованию Твоему.
Пусть лик Твой, познавший плевки и пощечины,
просветит мое лицо,
отмеченное печатью моих прегрешений.
Пусть Дух Твой, преданный Тобою на кресте в руки Отца,
милостию Твоею приведет меня к Тебе.
У меня нет мужества, чтобы искать Тебя,
ни покаяния, ни любви ..
У меня нет слез, чтобы молиться Тебе.
Дух мой погружен во мрак…. сердце оледенело…
и не знаю, как согреть его слезами любви к Тебе.
Но Ты, Господи Боже мой Иисусе Христе,
даруй мне всецелое покаяние, потрясение сердца,
чтобы всею душою я взыскал Тебя.
Без Тебя же не существую…
Пусть Отец, предвечно породивший Тебя в лоне Своем,
обновит во мне образ Твой.
Я оставил Тебя, Ты же не оставляй меня.
Я удалился от Тебя, Ты же взыщи меня.
Приведи меня на пастбище Твое, к овцам стада Твоего.
Вместе с ними накорми меня
свежей травой таинств,
пребывающих в чистом сердце,
сердце, несущем в себе свет Твоих откровений…
Да удостоимся сего света
благодатию Твоею и любовью к человеку,
Иисусе Христе, Спаситель наш, во веки веков.
Аминь.
[Исаак Сирин]; Аскетические трактаты, 2-й трактат.
Потребно множество упражнений, множество тайных трудов после прожитой в небрежении жизни, чтобы наш дух, подобный прожорливому и злому псу, достиг прозрачности и бодрствования благодаря простоте, кротости и усердию. Однако соберемся с мужеством! Страсти гнетут нас, а мы слабы: принесем же доверчиво Христу нашу духовную слабость и немощь; исповедуем их перед Ним. И Он поможет нам, не считаясь с нашими заслугами, но с одним-единственным условием: мы должны непрестанно, вплоть до самого дна, сходить в бездну смирения.
[Иоанн Лествичник]; Лествица, 1-я ступень, 17 (21).
Верить - значит сознавать себя любимым и отвечать любовью на любовь: Возлюбите Меня любовью, возлюбленные, Любовь к Богу - не обязанность, а спонтанное проявление благодарности, когда мы понимаем: Он первым возлюбил нас - вплоть до ужаса креста и ада. И когда наша дикая свобода бунтует, сердце колеблется, в счет идет только эта рана, через которую к нам приходит жизнь: Любовь Твоя ранила меня, и я иду, воспевая Тебя, - говорит св. Иоанн Лествичник.
Возлюбленная говорит: Я изнемогаю от любви - я ранена любовью (Песн. 2:5). Этими словами она указывает на стрелу, вонзившуюся глубоко в сердце. Лучник - любовь, любовь же есть Бог… посылающий избранную стрелу - Сына Своего Единородного, - пропитав перед этим тройной наконечник животворным Духом. Наконечник же есть вера, вводящая в пронзаемого ею не только стрелу, но и лучника, по слову Господа: Кто любит Меня, тот соблюдает слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим (Ин. 14:23). Так вознесенная Божественным возвышением душа прозревает в себе ранившую ее стрелу любви и величается своей раной, говоря: Я ранена любовью.
[Григорий Нисский]; Четвертая гомилия на Песнь Песней.
Храните тайну мою -
вы, хранимые ею
Храните веру мою -
вы, хранимые ею.
Познайте мудрость мою -
вы, познавшие истину Мою.
Возлюбите Меня любовью,
возлюбленные.
Молитесь непрестанно,
пребывайте в любви Господней,
любимые в Возлюбленном,
живые в Живом,
спасенные в Искупившем вас, -
и вы избежите смерти
во веки веков, во имя Отца вашего,
Аллилуйа!
[Оды Соломона], 8.
Если мы не хотим, чтобы этот взаимный обмен любовью был иллюзорным, он должен проверяться непогрешимым критерием: любовью братской.
Если бы два безумца, вознамерившись посмотреть на восход солнца, принялись спорить о месте восхода и способах его созерцания, а затем превратили спор в ссору, начали потасовку и в пылу драки выцарапали друг другу глаза, то уже не было бы вопроса о созерцании утренней зари…
Если мы хотим созерцать Бога, очистим сердце свое верой, исцелим его миром, ибо порыв, влекущий нас к взаимной любви, есть уже дар Того, к Кому обращены наши взоры.
[Августин Иппонский]; Проповедь 23, 18.
Ожесточенная аскеза (если она не представляет собой проявления мазохизма и страсти к саморазрушению) рискует обернуться последним устремлением к власти и обладанию. Поистине дьявольский соблазн! Тогда аскеза превращается в опаснейшего идола. Вот почему Бог прежде всего ожидает от нас любви и смирения.
Старец ответил: «…Говорю вам: многие неразумно изнурили свои тела и покинули их, не обретя ничего. Наша гортань иссушена постом, мы твердим наизусть Писание и распеваем псалмы… но у нас нет того, чего взыскует Бог: любви и смирения».
[Апофтегмы]; Анонимные изречения, 90.
Смирение грешника ценнее, чем гордыня добродетели. Бог евангельского и всякого другого «фарисея» существует только в его «чистой совести». Смирение же «мытаря», этого дважды отверженного - по политическим и по религиозным мотивам, - поистине открывает простор для трансценденции. Я пришел призвать не праведников, но грешников, - говорит Иисус.
Представь себе мысленно две повозки; в одну впрягли добродетель и гордыню, в другую - грех и смирение; и ты увидишь: повозка, влекомая грехом, опередит ту, что влекома добродетелью… Чтобы уяснить себе, что одна из этих упряжек быстрее другой, вспомни о мытаре и фарисее… Один похвалялся своей праведностью, соблюдением поста и уплатой десятины, другому же оказалось довольно произнести несколько слов, чтобы избавиться от бремени всех прегрешений. Ибо Бог не только услышал его слова, но и увидел душу произнесшего их; и, найдя ее смиренной и сокрушенной, счел ее достойной Своего сострадания и любви…
Именно на это указывает Христос, говоря: Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас (Мф. 11:28). Итак, Он зовет нас: не пропустим же мимо ушей Его зова. Он влечет нас к Себе: не станем же отдаляться. Если наши грехи неисчислимы, тем более следует устремиться к Нему: ведь именно таких призывает Он, говоря: Я пришел призвать не праведников, но грешников (Мф. 9:13)… Он зовется Богом утешения и сострадания, потому что неустанно утешает и ободряет несчастных и пребывающих в печали, даже если они совершили тысячи прегрешений.
Возрадуемся же тому, что можем забыть себя, устремиться к Нему, не оставлять Его…
[Иоанн Златоуст]; О непостижимости Бога, 5-я беседа.
Сам Бог смирен, ибо Он есть любовь. Смирение Бога рождено любовью. Таким образом, смирение не только раскрывает нас навстречу Богу, но позволяет нам облечься во Христа, в смиренного Бога.
Смирение есть украшение Божества. Вочеловечившись, Слово облеклось в него и в нем, воплощенное, обитало вместе с нами. И всякий, кто облекает себя смирением, становится поистине подобным Сошедшему с высоты и Укрывшему смирением Свое величие и славу, чтобы при виде Его творение не подверглось разрушению. Ибо творение не могло бы созерцать Его, если бы Он не воспринял его и не жил вместе с ним.
[Исаак Сирин]; Аскетические трактаты, 20-й трактат.
Господь, сходивший в ад, теперь взыскует меня, как бы неусердно я ни призывал его - среди всей этой мути, где я бьюсь…
Он не говорил: я постился, я совершал бдения, я спал на жестком, но: я стал смиренен, и Господь тотчас спас меня.
[Иоанн Лествичник]; Лествица, 25-я ступень, 14.
Аскеза должна сделать человека внимательным к этому пришествию и действию в нем Другого: пришествию совершенно незаслуженному, которое никакая аскеза не в силах заслужить.
Я видел скорбных и душою и телом, преследуемых грехами, которые вступали в битву, превышающую их силы… Им говорю я: Бог судит о нашем покаянии (metanoia) не по трудам нашим, но по нашему смирению.
[Иоанн Лествичник]; Лествица, 26-я ступень, 2-я часть.
Худший из грехов - отчаяться в любви Божией. Отчаяние означает ограничение Его любви, сотворение из «себя» ее предела, в то время как она безмерна.
Любовь Божия не имеет границ, ничто не превзойдет ее.
Поэтому отчаявшийся сам предает себя смерти.
[Иоанн Лествичник]; Лествица, 5-я ступень, 23 (46).
Доверие, детское доверие позволяет силе Воскресения обитать в нас. Ведь вочеловечившийся Бог непрестанно пребывает среди нас.
О ничтожнейший из людей, хочешь ли обрести жизнь?
Храни в себе веру и смирение, и… найдешь в них Того, кто хранит тебя и тайно пребывает близ тебя…
Когда предстанешь в молитве пред Богом, стань в мыслях своих подобен муравью, подобен ползающей по земле твари, подобен младенцу, еще не умеющему говорить. И никогда не говори перед Ним, что обладаешь знанием. Но приближайся к Богу с детским сердцем. Иди к Нему затем, чтобы принять ту заботу и участие, с какими отцы смотрят за своими малыми детьми. Сказано: Господь хранит младенцев…
Когда Бог увидит, что ты со всей чистотой сердца уповаешь на Него более, чем на себя самого… тогда неведомая ранее тобой сила поселится в тебе. И ты ощутишь всеми чувствами могущество Пребывающего с тобой.
[Исаак Сирин]; Аскетические трактаты, 19-й трактат.
Именно «глубиной смиренного сердца», а не «превознесением» в гордыне человек действительно возвышается, приходя от Христа распятого ко Христу прославленному. Здесь нужно вновь обратиться к описанию смирения, содержащемуся в Уставе св. Бенедикта. Ступени смирения ведут от страха Божия, исторгающего нас из пучины греха, к любви, изгоняющей страх. Послушание, терпение, безмолвие: эта практика предназначена для монахов, но также и для всех тех, кто хочет упражняться во «внутреннем монашестве».
Если мы хотим достигнуть вершины смирения, нам следует делами нашими воздвигнуть ту лествицу, которая явилась во сне Иакову и на которой он лицезрел сходящих и восходящих ангелов. Это схождение и восхождение открывает нам, что к схождению ведет превознесение, к восхождению же - смирение. Ведь воздвигнутая таким образом лествица есть наша жизнь в этом мире, которую Господь глубиной смиренного сердца вознес до неба. Поднимающиеся по ней суть наши тела и души. И на них запечатлен призыв Божий - для того, чтобы они могли взойти по ступеням смирения.
Первая ступень смирения состоит в том, чтобы всегда иметь в душе страх Божий и стараться избегать забвения…
Вторая ступень смирения - в том, чтобы не любить собственной воли, не услаждаться исполнением своих хотений, но подражать в делах своих Господу, сказавшему: Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца (Ин. 6:38).
Третья ступень смирения означает послушное повиновение превосходящему тебя - ради любви Божией, в подражание Господу, о Котором апостол сказал: Смирил Себя, быв послушным, даже до смерти, и смерти крестной (Фил. 2:8).
Четвертая ступень смирения состоит в хранении терпения и духа кротости, если приходится столкнуться в послушании с обстоятельствами трудными и отталкивающими, когда видишь несправедливость…
Пятая ступень смирения состоит в раскрытии своему духовному отцу, по смиренному обету, приходящих на ум дурных помыслов или тайно сотворенного зла…
Шестая ступень смирения - та, на которой монах счастлив в самых худших условиях и, кто бы ни обратился к нему с просьбой или требованием, он равно считает себя перед ним дурным и недостойным рабом…
Седьмая ступень смирения - в признании себя наималейшим и наипрезреннейшим всех, - признании не словом, но сокровенным убеждением сердца .
Восьмая ступень смирения - в том, чтобы не делать ничего, кроме предписанного общим монастырским уставом и примером старцев.
Девятая ступень смирения - в удержании языка, когда монах, достигнув безмолвия, говорит, лишь будучи спрошенным…
Десятая ступень смирения - преодоление наклонности и готовности к смеху, ибо написано: О смехе сказал я: «глупость»! (Еккл. 21:23).
Одиннадцатая ступень смирения - в том, чтобы монах, когда ему приходится говорить, говорил немногословно, но многомысленно, кротко, ненасмешливо, смиренно и значительно, не повышая голоса, ибо написано: Мудрый познается в немногословии.
Двенадцатая ступень смирения - в том, что монах, будучи смирен в сердце своем, самым телом своим становится знамением смирения для видящих его…
Взойдя по этим ступеням, подвижник вскоре достигнет любви Божией, которая, будучи совершенной, изгоняет страх. Благодаря этой любви все, что он вначале соблюдал не без страха, ныне соблюдает без всякого усилия, как бы естественно и привычно, уже не из боязни ада, но из любви Христовой, навыкнув благу и радости добродетели.
[Бенедикт Нурсийский]; Устав, 7.
Особенно важно не впадать в тщеславие, не забегать вперед, не кичиться своими аскетическими подвигами, не прославлять самих себя, но одного лишь Бога за всякое благо, совершающееся в нас, или, как нам кажется, благодаря нам. Так нарциссизм уступает место самоотдаче, исполненному доверия забвению себя.
Боящиеся Господа не хвалятся своей праведностью; они считают, что все доброе в них - не от них самих, но от Господа; они прославляют Действующего в них, восклицая вместе с пророком: Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу! (Пс. 113:9).
[Бенедикт Нурсийский]; Устав, пролог, 29 - 30.
Однажды в кельях во время праздника братья сообща вкушали трапезу в месте собраний. Некий брат сказал одному из прислуживающих за столом: «Я не стану есть вареной пищи, только немного хлеба с солью». Прислуживающий за столом позвал другого брата и в присутствии всего собрания сказал ему: «Этот брат отказывается есть приготовленную пищу. Принеси ему немного соли».
Тогда один из старцев, поднявшись, сказал потребовавшему соли брату: «Лучше было бы тебе одному в келье съесть сегодняшнюю пищу, чем заявить во всеуслышание о том, о чем ты заявил перед столькими братьями».
[Апофтегмы]; Анонимные изречения, 124.
Бог сотворяет для нас всякое чудо. Лучше при исцелении тела или души солгать и сохранить свое инкогнито чем приобрести славу чудотворца. Исцеляет только Бог и вера исцеляемого. Вера твоя спасла тебя, - говорит Иисус.
Одна женщина, у которой был рак груди, услышала об авве Лонгине и отправилась к нему. Он жил в девяти переходах от Александрии. Когда женщина искала его, он собирал хворост неподалеку от берега моря. Приступив к нему, женщина сказала: «Авва, где живет раб Божий авва Лонгин?» - ибо не знала, что это был он. Старец ответил: «Зачем тебе этот обманщик? Не ходи к нему, он обманщик Что у тебя за дело?» Женщина поведала ему о своей болезни. Он же, осенив больное месте крестом, отпустил ее со словами: «Иди, и Бог исцелит тебя, а Лонгин ни в чем не принесет пользы». Женщина поверила его словам и по дороге вылечилась. Позднее, рассказывая о случившемся с ней и описывая старца, она узнала, что это и был авва Лонгин.
[Апофтегмы]; Лонгин, 3.
Великий монах, умирая, признается, что даже не начал служить Богу. Тексты о египетских пустынниках сообщают о том, как братья собрались вокруг умирающего аввы Сисоя и попросили его сказать им «слово». «Как могу я сказать вам слово, - ответил авва Сисой, - если я еще и не начал покаяния?» Несомненно, это и было «слово».
О том же говорит нам и авва Памва в нижеследующем кратком повествовании:
Передают, что в час смерти Памва сказал окружившим его монахам: «С тех пор, как я пришел сюда и построил себе келью, не было случая, чтобы я ел хлеб, который не заработал бы своими руками, или произнес слово, в котором пришлось бы раскаяться. И все же теперь я иду к Господу как человек, даже не начавший служить Ему».
[Апофтегмы]; Памва, 8.
Смирение есть условие прощения и отождествляется с им - или, по крайней мере, с молчанием, когда приходит терпеть обиду.
Однажды некоего старца попросили дать определение смирения. Тот ответил: «Это прощение нанесшего вам обиду брата прежде, нежели он сам попросит прощения».
Брат спросил одного из старцев: «Что такое смирение?» Старец ответил «Делание добра тем, кто творит нам зло» Брат возразил: «Но если кто не способен на это, что ему делать?» Старец сказал: «Избегать наносящих нам обиду и молчать».
[Апофтегмы]; Анонимные изречения, 171 и 173.
Но не следует впадать в многословие, слишком много рассуждать о любви. Смирение должно быть проницательным и реалистичным.
Один брат пришел к авве Матою и спросил: «Каким образом живущие в Скиту могут делать больше, нежели предписывает Писание, - любить врагов своих более самих себя?»
Авва Матой ответил: «А я все еще не умею любить как самого себя даже любящего меня».
[Апофтегмы]; Матой, 5.
Смирение связано с внутренним безмолвием. Следует отвергать стремление к порицанию и учиться хранить безмолвие, молчать перед лицом оскорблений, как это делал Иисус. Подумаем о безмолвии Христа перед Пилатом - безмолвии, любящую силу которого Достоевский показал в Легенде о великом инквизиторе.
Брат спросил авву Виссариона: «Что делать?» - «Храни безмолвие и не веди счет своим достижениям».
[Апофтегмы]; Виссарион, 10.
Я более не молюсь о грехах, но вот уже тридцать лет повторяю: «Господи Иисусе, защити меня от языка моего». И тем не менее язык - причина моего ежедневного падения и уклонения ко греху.
[Апофтегмы]; Сисой, 5.
Авва Агафон в течение трех лет носил во рту гальку - не для того, чтобы сделаться оратором, но чтобы научиться молчанию.
Если спрашиваешь: «Что я такого сделал?» - это не сообразно Его природе.
Если отвечаешь словом на слово - это противно Его природе.
[Апофтегмы]; Авва Исайя.
Безмолвие - это пространство, в котором обретается сосредоточенность и возможность общения с Богом помимо слов.
Друг безмолвия приближается к Богу.
Тайно общаясь с Ним, он обретает Его свет.
[Иоанн Лествичник]; Лествица, 11-я ступень, 4(5).
Смирение, безмолвие, множество других аспектов нищеты духовной, отрешенности. Человек вырывается из обустроенности и отправляется в пустыню. Кочевник Бога. Подлинная пустыня - внутри. Огромный город может странным образом стать пустыней.
Духовное углубление с необходимостью проходит через «памятование о смерти». Это памятование есть «поминание», «воспоминание» в самом глубинном смысле: не рассудочная, но экзистенциальная память. В потрясении всего нашего существа мы ощущаем тоску и горечь замкнутой конечности, оторванности, заблудшести, ужаса, ненависти к другим и себе. Это неустойчивость и безнадежная запутанность, близость физической смерти, угроза частично испытанной уже смерти духовной. Это почти агония.
И тогда мы открываем в еще большей близости к себе Христа, победителя смерти и ада. И «памятование о смерти» становится блаженным «памятованием» о Боге - воплотившемся, распятом, связанном пеленами ада и воскресшем. И вдруг не остается ничего, кроме воскресения. Тоска обращается в доверчивую любовь, а горечь - в блаженство.
Однако «памятование о смерти» не приходит само. Нужно молить о нем и принимать его как благодатный дар.
Один старец говорил: «Человек, непрестанно имеющий перед взором образ смерти, всегда преодолевает свое малодушие».
Совершенное сознание смерти свободно от всякого страха.
[Иоанн Лествичник]; Лествица, 6-я ступень, 16.
Памятование о смерти придает деятельности души нечто нетленное.
Памятование о смерти есть благодать - вкупе с другими дарами Божиими. Если это не так, то почему мы зачастую остаемся совершенно бесчувственными возле гробниц, между тем как в другое время нам случается испытать глубокое сердечное волнение даже вдали от этого зрелища?
[Иоанн Лествичник]; Лествица, 22.
Невозможно провести в вере наступающий день, если мы не считаем как бы последним в нашей жизни.
[Иоанн Лествичник]; Лествица, 26.
«Памятование о смерти» должно ассоциироваться с Именем Иисуса - именем Победившего смерть. Тогда я одновременно познаю, от чего и кем спасен. И если с этим я каждую ночь отправляюсь ко сну, то мой сон (который сам по себе является образом смерти и отрешенности) - предчувствие воскресения. Имя Иисусово замыкает адские бездны, откуда в душу наплывают призрачные мечтания, и открывает ее «сверхсознательному», пронизанному крещальной благодатью, и тогда лучезарные сны приходят к ней…
Пусть памятование о смерти, как и призывание Иисуса, пребудут с тобой и при отходе ко сну, и при пробуждении. Тогда ты будешь храним и во время сна.
[Иоанн Лествичник]; Лествица, 15-я ступень, 51.
Таким образом, «памятование о смерти» - это путь глубочайшего созерцания.
Памятование о смерти есть первая мысль, благодаря которой любовь Божия приводит душу к жизни и наполняет сердце человека… Божественное могущество, желая явить в человеке жизнь, полагает эту мысль в сердце его подобно основанию. Если он не заглушит ее в мирской суете и тщеславии, если даст ей мирно возрасти… она приведет его к глубочайшему неизреченному созерцанию.
[Исаак Сирин]; Аскетические трактаты, 39-й трактат.
С опытом смирения и «памятования о смерти» соединен и дар слез. Сердце дрожит и сокрушается в Духе, в безмерной радости - радости «страдающей», ибо она неотделима от креста. И это знак того, что вся сила человеческой страсти, распятая и воскресшая, собирается воедино, умиротворяется, преображается в некую онтологическую нежность. Когда каменное сердце в сокрушении и зачарованности всего человеческого существа претворяется в плоть, тогда слезы текут тихо и сладостно, не искажая лица. Это и есть сердечное «чувствование», знакомое каждому человеку по опыту мгновений сострадания, переживания любви и красоты, но отныне становящееся постоянным.
Вначале эти слезы полны горечи и отчаяния, когда в свете Духа мы осознаем свое «неподобие», свое соучастие в ненависти и разрушении. Затем они обращаются в слезы благодарности и воодушевления, ибо «крест есть суд над судом» и «Христос воскрес».
Прежде всего молись о получении дара слез, чтобы «сокрушением» смягчить очерствелость твоей души.
[Евагрий Понтийский]; О молитве, 5.
Обращение и смирение выпрямляют душу.
Сострадание и кротость укрепляют ее.
[Евагрий Понтийский]; Монашеское зерцало, 53.
Тяжела печаль,
невыносимо пресыщение.
Но слезы перед Богом сильнее и того, и другого.
[Евагрий Понтийский]; Монашеское зерцало, 39.
Слезная влага имеет своим источником воду крещения, а значит - первичные воды, послушные Духу. «Крещение Духом», сознательная актуализация крещальной благодати, отождествляется со «слезным крещением».
Так печаль, претворяясь в молитву, становится миром и светом.
Ничто не способствует так изгнанию праздности и небрежения, как печаль, собирающая дух и отрезвляющая его. Молящийся в печали ощущает в душе своей великую радость по окончании молитвы. Как громоздящиеся тучи вначале наводят мрак, затем же, излив всю влагу, делают воздух умиротворенным и просветленным, - так и печаль, скопляясь в сердце, погружает наши мысли во тьму, но затем, прорвавшись наружу избавившись от внутренней тяжести, приносит в душу несказанный свет, тогда предвосхищение Бога пронизывает подобно солнечному лучу душу молящегося.
[Иоанн Златоуст]; О непостижимости Бога, 5-я беседа.
Таинство слез приближает нас к таинству Голгофы - святой Агонии, в которой собирается воедино всякая радость. Это значит: вместе с Марией стоять, подобно Иоанну, у подножия креста.
Авва Иосиф рассказывал, что авва Исаак говорил. Однажды я сидел у аввы Пимена и увидел его восхищенным восторгом. Поскольку же между нами установилась большая свобода в разговоре, я простерся перед ним и взмолился: «Скажи мне, где ты был?» И он, весь как бы дрожа, ответил: «Мысль моя была там, где Мария, святая Матерь Божия, оплакивала крест Спасителя. Вот так же и я хотел бы непрестанно плакать».
[Апофтегмы]; Пимен, 151.
Мало-помалу сквозь слезы начинает проступать улыбка: ребенку это так знакомо, а для взрослого - давно забыто.
Кто свершает свой путь со слезами о Боге, тот непрестанно пребывает в праздновании.
[Иоанн Лествичник]; Лествица, 7-я ступень, 38 (41).
Облекшийся в блаженные слезы, как в брачные одежды, познает улыбку Духа в душе.
[Ibid], 44 (41).
В начале духовной жизни случается, что Бог очевидным образом являет Себя. Но еще неопытный человек смешивает это явление со своим воображением и принимает эту смесь всерьез. Его ждет исход и долгий путь через пустыню, «печаль о Боге» и слезы боли, а затем - слезы «безболезненные». И тогда, как поистине «данную в дар» благодать, он получает подлинную радость, которая отныне принимается им в совершенном смирении и радикально преображает его, творит заново. Как мир был создан из первичных вод, так человек воссоздается из этой слезной влаги.
Одно дело - начальная радость, другое - завершительная. Первая не свободна от воображения, вторая коренится в смирении. Между ними находятся блаженная печаль и безболезненные слезы.
[Диадох Фотикийский]; Гностические главы, 60.
«Странник на земле», духовный человек находит в Боге свое пристанище. Его преображенный эрос просвещается в созерцании человеческого лика Божия. Он познает подлинную радость - основополагающую, свободную от всего: радость в Отце, радость в Сыне - радость, почти тождественную Духу. Царство Отца, сообщаемое нам Сыном.
Отец всех вещей есть возлюбленное царство.
Кто пребывает в Нем, кто утвердил в Нем свое пристанище -
тот обретает в Нем радость страннической жизни,
ибо вкушает сладчайшую пищу -
красоту лика Его.
[Евагрий Понтийский]; Сотницы, дополнение.
Имя Сына Божия велико и безмерно, им держится целый мир.
Узри же тех, кто держится им: то носящие Имя Его в глубине сердца. И Он обращается к ним и поддерживает их в радости, ибо они не постыдились носить Имя Его.
[Ерм]; Пастырь, 91, 5-6.
Текст II века, где описывается мироощущение первоначального христианства, подчеркивает: радость есть истинное состояние человека.
Итак, облекись в радость - средоточие божественных наслаждений; вкушай ее отраду. Ибо всякий человек в радости творит доброе и мыслит справедливое, бросая себе под ноги уныние. Пребывающий в унынии, напротив, вечно творит злое, опечаливая Духа Святого, данного людям как радость; затем… он совершает нечестие, не молясь Господу… ведь молитва унылого не имеет силы вознестись к престолу Божию… Примешиваясь к молитве, уныние не дает ей подняться - подобно тому, как подмешанный к вину уксус лишает его вкуса… Итак, очисти сердце твое от злого уныния, и будешь жить для Бога. Те будут жить для Бога, кто совлечется уныния и облачится в радость.
[Ерм]; Пастырь, 42, 1-4.
Благодаря вере и смирению, в кроткой и светлой радости человек обретает свое подлинное сыновство в Сыне и пламенный венец Духа. Он достигает истинно царского достоинства - свободы.
Будь в сердце своем царь, восседающий на престоле смирения. Ты приказываешь смеху: «Уйди!» - и он уходит; приказываешь сладостным слезам: «Придите!» - и они приходят; приказываешь телу, этому слуге и тирану: «Делай так!» - и оно делает.
[Иоанн Лествичник]; Лествица, 7-я ступень, 40 (43).
