1.
Согласно современному догматическому учению, служение в Церкви находит свое выражение в трех областях: священнодействия, управления и учительства. В католической церкви только те, кто состоит в клире, могут принимать участие в этих областях служения в зависимости от степени, которую они занимают в клире [72].
Школьное учение православной церкви менее решительно, чем католическое, а фактическая жизнь православной церкви до некоторой степени опровергает само школьное учение. Школьные системы сделали все, чтобы обескровить служение народа Божьего и оторвать его от особых служений в Церкви. Вековое стремление в этом направлении дало свои результаты.
Оно не убило окончательно дело служения лаиков в Церкви, но, сделав из них мирян, лишенных общей харизмы царственно-священнического служения, оно дало ему неправильное направление. Естественное стремление мирян к действованию в Церкви, не находя своего правильного выражения, часто выступает в недолжных формах. Как житейские, миряне житейски стремятся действовать в Церкви, обращая Церковь из благодатного организма в правовой.
Для благодатного действования мирян не оказалось места, когда было «забыто» учение о царственно-священническом служении народа Божьего, а поэтому оставалась только возможность для действования их в Церкви на правовой основе. В силу этого, миряне допускаются к служению в тех областях, которые не относятся к царственно-священническому служению народа Божьего, а являются принадлежностью особых служений на основе особых даров Духа, которых не имеют миряне.
2.
Делая некоторые уступки в области управления и учительства, школьное богословие ревниво оберегает область священнодействия, усваивая ее только членам иерархии. В этой области миряне являются пассивным элементом: над ними совершаются священнодействия, но они их не совершают [73]. Это один из парадоксов церковной жизни: те, кто призваны Богом и поставлены в Церкви на царственно-священническое служение, оказались в ней без этого служения.
Между тем, это положение мирян не случайность, а является логическим выводом из учения о мирянах как непосвященных, т. к. только посвящение открывает доступ к совершению священнодействий. Правда, в последнее время в богословской литературе говорится (большей частью очень робко) о мирянах как о сослужителях пресвитера и епископа в области священнодействия.
Значительность такого рода высказываний ясна сама по себе: это первый, может быть, самый значительный удар по школьным системам. Эти высказывания еще не очень ясны и определенны, т. к. большею частью предпосылки их остаются прежними: миряне по-прежнему рассматриваются как часть церковного тела, не имеющая посвящения.
Как и в чем выражается сослужение мирян, остается неясным. Если это выражается в некотором диалоге между мирянами и священнослужителями во время богослужения, то это далеко еще не является сослужением мирян епископу или пресвитеру, а еще менее является выражением их царственно-священнического служения.
Если даже это сослужение строить по образу сослужения пресвитера епископу, то и оно не вполне выявляет само по себе царственно-священнической харизмы народа Божьего. Епископ может совершать богослужения в сослужении пресвитеров, но и без их сослужения: сила и значение совершаемых епископом священнодействий от этого нисколько не меняется.
Может ли епископ или пресвитер совершать священнодействия без народа Божьего? Чтобы ответить на этот вопрос, надо решить вопрос о том, кто является совершителем таинств в Церкви. Для школьного богословия этот вопрос в лучшем случае праздный, как давно решенный.
Совершителями таинства являются священнослужители [74], т. к. они в таинстве посвящения поставлены на совершение священнодействий, а тем самым миряне не являются совершителями таинств, т. к. они не получили посвящения. Этот ответ не столько неправилен, сколько односторонен.
Совершенно правильно, что в церковном собрании епископ или пресвитеры, как его предстоятели, служат Богу и без них таинства не могут совершаться. Но в церковном собрании, как мы видели, и каждый верный как член народа Божьего стоит перед Богом в своем священническом достоинстве. Школьное богословие разделило тело церкви на две неравные части: на церковную иерархию и на мирян.
Если только не считать мирян как непосвященных, в противоположность членам церковной иерархии как посвященным, это разделение вполне законно и является выражением учения о Церкви, но оно вовсе не означает, что церковная иерархия сама по себе составляет Церковь. Нет, и не было, и не может быть церкви священников и церкви верных [75], а есть одна «Церковь Божия во Христе», т. е. Церковь священников, т.к. в ней все цари и священники Богу и Отцу своему.
Церковь всегда выступает как целое, потому что нельзя разделить на части тело Христово. Поэтому в Церкви нет отдельных действий, а есть действия самой Церкви. Таинства являются церковными актами, в которых преподаются Богом «во Христе» дары Духа по молитве Церкви [76].
Это означает, что таинства и священнодействия совершаются Церковью и в Церкви, т. е. они совершаются в церковном собрании молитвенным призывом народа Божьего, который включает в себя как лаиков в узком смысле этого термина, так и церковную иерархию [77].
Обе эти части абсолютно необходимы друг для друга, и одна часть не может существовать без другой. Лайки потому лайки, что среди них имеются предстоятели, а предстоятели потому предстоятели, что они предстоятельствуют лайкам. По Игнатию Антиохийскому, где имеется епископ, там и Церковь как народ Божий (то πλήθος) [78]. Та же самая мысль выражена в знаменитой формуле Киприана Карфагенского «Церковь в епископе, и епископ в Церкви» [79].
Церковь в епископе, т. к. через него как предстоятеля верные становятся народом Божьим, а епископ в Церкви, т. к. без народа его предстоятельство оказалось бы вне Церкви. Нет необходимости увеличивать количество патристических свидетельств. Для древнего церковного сознания было очевидной истиной, что не может быть Церкви без епископа, но и епископ не может быть без Церкви.
Сама церковная жизнь того времени доказывала истинность этого эклезиологического положения. Таинства и священнодействия совершаются не отдельными группами церковного тела, но нераздельно всем народом Божьим. Если бы только епископ совершал священнодействия, то это значило бы, что епископ мог бы быть без Церкви.
Если бы верные совершали священнодействия без епископа, то это бы значило, что Церковь может быть без епископа. Поэтому, по учению того же Игнатия Богоносца, никто ничего относящегося к Церкви не может совершать без епископа. Без него не может совершаться ни одно священнодействие, но не только потому, что он является единственным совершителем священнодействий, но и потому, что без него нет Церкви.
Рассматривая епископа (или пресвитера) как единственного и самостоятельного совершителя таинств и священнодействий, школьное богословие выводит его из Церкви, а тем самым лишает его епископства. Это не парадокс, а подлинное учение Церкви, т. к. там, где нет Церкви, нет и епископа. В то же время таинства и священнодействия совершаются неслиянно народом Божьим, т.к. в теле Церкви, которое одно, имеются разные служения [80].
Ответ на поставленный выше вопрос, кто является совершителем священнодействий в Церкви, решает вопрос о служении лаиков в области священнодействия. Предстоятель в церковном собрании служит Богу, но и каждый верный также стоит перед Богом как священник. Это разные служения: предстоятель имеет особую харизму, какой не имеют верные. Отождествлять эти служения означало бы их смешивать, а это противно воле Божьей.
Однако будучи разными служениями, служения предстоятелей и верных имеют одну и ту же основу: царственно-священническое служение народа Божьего. Мы вновь подошли к ранее высказанной мною мысли о сослужении народа своему предстоятелю (епископу или пресвитеру). Сейчас мы имеем возможность точнее определить природу этого сослужения.
Верные – сослужители епископа не только потому, что они в некоторой степени активно принимают участие в священнодействиях, но и потому, что они, взятые в целом, как народ Божий, действительно являются совершителями священнодействий, и только при их сослужении епископ совершает священнодействия. Только деградированный со своего священнического достоинства мирянин, как непосвященный, является чуждым священнодействия.
Лаик как член народа священнодействует совместно со своим предстоятелем, но священнодействует не так, как последний. Употребляя терминологию католического богословия, можно было бы сказать, что сослужение народа епископу является сакраментальным [81]. Верные участвуют в совершении таинств, а не только присутствуют при их совершении.
Священство народа Божьего имеет реальный характер, а не символический или внутренний. Оно не есть только приношение духовных жертв, как отдача своей жизни Богу, которое выражается в приношении песней духовных, в исповедании веры, в милосердии и любви, но в действительном совершении священнодействий в Церкви [82] через сослужение предстоятелям. Спиритуализируя царственное священство верных, мы находимся перед опасностью спиритуализации вообще священства в Церкви.
Народ Божий, которого сам Бог избрал, всегда свят, как свята всегда Церковь независимо от греховности отдельных ее членов. Поэтому священнодействия в Церкви всегда благодатны, т. к. недостоинство отдельных членов Церкви, верных или членов церковной иерархии, не делает недостойным священнодействие, совершаемое Церковью.
Если бы священнодействия совершались отдельными членами Церкви, то недостоинство последних отражалось бы на недостоинстве самих священнодействий. «Великая Церковь» всегда решительно противилась этой идее, осуждая недолжный ригоризм новациан, евстафиан, донатистов и др. «Аще кто о пресвитере, вступившем в брак, рассуждает, яко недостоин причащатися приношения, когда таковой совершил приношения: да будет под клятвой» [83].
Защищая достоинство своих священнодействий, Церковь исповедует свое учение о совместном совершении их всем народом Божьим. С другой стороны, учение о совершении священнодействий епископом или пресвитером без народа Божьего или только в присутствии непосвященных мирян, лишенных служения священства, придает таинствам магическую силу.
Между таинствами и магией нет ничего общего и, прежде всего, потому, что сакраментальные слова, произносимые епископом или пресвитером без Церкви или вне Церкви, не создают таинства.
