II. Выступления против классического метода в текстологии

1. Жозеф Бедье

На протяжении XX столетия генеалогический метод в некоторых научных кругах подвергался критике; иные полностью от него отказывались, другие же резко сужали область его применения. К числу тех, кто не признавал метода как такового принадлежит Жозеф Бедье (Bédier), издатель нескольких средневековых документов. Во время подготовки очередного издания Le lai de l̕ombre par Jean Renart (Paris, 1913) Бедье объявил, что перестал доверять генеалогическому методу по следующим причинам. Во-первых, применение этого метода на практике почти всегда приводило к тому, что генеалогия источников образовывала генеалогическое древо с двумя ветвями (это обстоятельство вызывало у Бедье подозрение, что издатели просто втискивают данные в заданную модель). Во-вторых, одни и те же доводы в классификации рукописей позволяли с равной степенью уверенности обосновать совершенно разные стеммы. Собственный метод Бедье состоял в том, чтобы, исходя из критериев грамматической целостности, связности смысла, простой и правильной орфографии, выбрать рукопись, которая кажется наиболее достоверной, а затем эклектично привлекать другие рукописи для исправления тех или иных разрозненных чтений в так называемой основной рукописи [372].

Среди исследователей Нового Завета, которые разделили скептическое отношение Бедье к генеалогическому методу, можно выделить Леона Ваганэ и Эрнста Кэдмана Колуэлла. Первый утверждал, что «применительно к новозаветным текстам этот (генеалогический) метод бесполезен» [373]. Второй высказывался осторожнее:
генеалогический метод нельзя назвать наиболее важным в науке… При его помощи можно схематично выразить лишь историю передачи текстов в течение узкого периода на небольшой территории. Но в более широкой области, где ставятся более сложные вопросы, этому методу еще только предстоит доказать свою незаменимость для реконструкции подлинного текста греческого Нового Завета [374].

Оценивая справедливость критики Бедье, необходимо заметить, что существует вполне невинное объяснение того, почему почти все родословные образуют две ветви. Ведь с математической точки зрения, как заметил Маас, «нельзя забывать, что соотношение трех рукописей предполагает двадцать две возможные стеммы, из которых лишь одна образует три ветви» [375].

Второй довод Бедье против лахманновой методологии отдаленно напоминает справедливую критику лишь в том случае, мы сочтем, будто рукопись есть раз и навсегда зафиксированная сущность, неизменная как отпечатанная книга. Но выйдя из-под пера писца, она, напротив, продолжает жить и подвергаться изменениям - об этом свидетельствуют многочисленные вычеркивания, исправления, добавления, глоссы и читательские замечания на полях [376]. Следовательно, необходимо принимать во внимание то, что может быть названо последовательными «этапами образования рукописи» [377], а равно нельзя исключать и смешанное происхождения текста из нескольких источников.

Дезориентирующая неясность, которая возникает из-за того, что классификация одного и того же набора рукописей может оказаться разной, но все варианты будут одинаково убедительными, не может стать причиной для полного отказа от разработанного Лахманном метода. Учитывая, что некоторые рукописи имеют более одного предка, текстолог вправе, не впадая ни в одну из крайностей, сочетать в своей работе элементы и эклектического метода Бедье, и генеалогического подхода классической текстологии. Предположим, что существует пять рукописей A, B, C, D и E, происхождение которых неясно. Мы не можем сказать, например, что A B C образуют одну семью с общим предком, a D E - другую семью. Сравнительный анализ покажет, тем не менее существуют определенные характерные чтения, обще для группы A B C, но отсутствующие в D и E. Результаты анализа показывают, что в той степени, в какой речь идет об этих чтениях, можно говорить о некоей рукописи с такими чтениями, которая была одним из предков для рукописей A, B и C в их общей родословной, хотя в остальных отношениях их происхождение может быть смешанным.

Следовательно, можно сделать вывод: несмотря на то, что новозаветные рукописи имеют во многом смешанное происхождение, предпочтительной задачей текстолога станет выявление среди рукописей более или менее близких групп [378]. Такая процедура ясно показывает, что тип текста Нового Завета, который носит название византийского текста или койне, является вторичным и характеризуется теми признаками, которые с классической наглядностью выделил Хорт (см. выше). Более того, наличие общих для меньших групп аномалий в расположении отрывков доказывают и существование таких групп, и из общее происхождение от общего архетипа, который на определенном этапе пережил подобное перемещение текста - например, расположение pericope de adultera после Лк 21:38 в сем. 13 [379].

2. Альберт К. Кларк

Одна из аксиом классической текстологии формулируется так: brevior lectio potior, иными словами, из двух разночтений оригинальным с большей вероятностью окажется более короткое. Это правило, равно признававшееся и филологами-классиками и библеистами, оспорил в 1914 г. в своей инаугурационной лекции Альберт Кёртис Кларк, профессор латинского языка оксфордского колледжа Корпус Кристи [380]. Изучение рукописей, содержащих речи Цицерона, привели Кларка к мысли о том, что случайные потери текста при переписке были гораздо более распространены, нежели сознательные интерполяции. Четыре года спустя Кларк опубликовал обширное исследование о происхождении рукописей (The Descent of Manuscripts. Oxford, 1918), в котором показал, что многие пропуски в классических текстах кратны числу букв, помещавшихся в строке средней длины. В ситуации, когда имеется два варианта, более длинный и более короткий, появление второго почти всегда можно объяснить тем, что писец пропустил одну строку или несколько из экземпляра, с которого переписывал. Как объясняет Кларк, «текст подобен путешественнику, который переезжает с одного постоялого двора на другой, теряя при каждой стоянке что-нибудь из поклажи» [381].

Кларк применял сформулированный им принцип longior lectio potior («более длинное чтение вероятнее») к тексту Евангелий и Деяний Апостолов [382]. В результате более длинная западная форма текста, заняла гораздо более важное место, нежели ей отводилось Весткоттом и Хортом. Если Хорт не видел никакой пользы в западном тексте, то для Кларка достоинств был лишен нейтральный текст как появившийся, по мнению ученого, в результате случайных пропусков многих строк средней длины.

Теорию Кларка о случайных допущенных писцами пропусках обильно критиковали многие известные текстологи, такие как Сэнди (Sanday), Сутер (Souter) и Кеньон [383], который, в частности, указывал, на несколько обстоятельств. Во-первых, вариативность в длине строк разных рукописей делает метод подсчета букв надежным лишь в очень коротких отрывках; во-вторых, тезис о случайных пропусках не принимает во внимание, что такие пропуски обычно приводили бы к нарушению смысла текста; в-третьих, большинство текстуальных вариантов подразумевает не пропуски, а различные формулировки одной и той же мысли; и наконец, очень узкие столбцы текста, которые являются необходимым условием для теории Кларка, крайне редко встречаются в ранних папирусах (этот аргумент приобретает все больший вес по мере того, как в оборот вводится все больше и больше папирусов с относительно широкими столбцами столбцах). Более того, условия передачи евангельских повествований во многом отличались от того, как и кем переписывались цицероновы речи против Верреса. Церковь сохранила много преданий о делах и высказываниях Христа, которые не получили отражения в Евангелиях (ср. Ин 21:25). Не стоит удивляться, что подобные тексты проникали в Евангелия двумя путями - либо в том случае, когда переписчик вносил в основной текст пометы на полях более старых рукописей, либо из устного церковного предания.

В изданной позднее книге о западном типе текста Деяний Кларк вновь вернулся к этому спору [384]. На сей раз он практически отказался от теории случайных пропусков и возродил в науке гипотезу выдвинутую еще в XVII в. Жаном Леклерком (Leclerc), о том, что сам Лука был автором двух вариантов Деяний Апостолов. Эта гипотеза поднимает проблему на уровень соотношения двух авторских редакций, выводя ее из области простой передачи текста, и проверка данного предположения базируется на ином основании, нежели принципы текстологической науки. Единственное, о чем здесь следует сказать: для текстолога-новозаветника будет весьма поучительно сравнить тенденции в развитии текстологии «Илиады» и «Махабхараты», двух великих национальных эпосов древности, чья текстуальная передача позволяет провести определенные параллели с передачей Евангелий. Текстологи, изучающие оба литературных корпуса, имевших почти религиозное значение, убеждены, что обе поэмы являются непрерывно растущими текстами, и ни один из писцов не стал бы сознательно вычеркивать сколько-нибудь значимую часть текста [385].

Относительно недавно тезис brevior lectio potior был вновь оспорен, по крайней мере, в том, что касается древнейших рукописей Нового Завета. Тщательно исследовав папирусы, Джеймс Ройс пришел к выводу о том, что на самом раннем этапе передачи текста действовала иная тенденция поведения писцов, иными словами, переписчики дошедших до нас папирусов с большей вероятностью выбрасывали часть текста, нежели дополняли его [386].