Мотивы иконоборческого движения

Вопрос о почитании св. икон переводит нас в такую область (практической церковной жизни), в которой до сих пор вращалась обыкновенно богословская мысль запада, тогда как греческий восток занимался более отвлеченными догматическими вопросами о Св. Троице и воплощении. Этот факт до известной степени объясняется тем, что иконоборческое движение скорее навязано было извне, чем возникло в недрах самой церкви.

История иконоборчества имеет свои специальные трудности:

а) Императоры иконоборцы были лица несомненно политически даровитые: их счастливая борьба с внешними врагами и некоторые законодательные меры (напр., γεωργικὸς νόμος, законы о браке и др.) вызывают к себе сочувствие гражданских историков. Но эта именно даровитость и не позволяет объяснять и самого их иконоборчества из причин мелочных или чисто субъективных (безотчетная «мусульманская» ненависть к иконам и т. п.).

б) Нельзя представлять иконоборство и в красках преувеличенно мрачных, как явление, не имеющее для себя никаких извинений. Это требование обычной исторической справедливости в данном случае имеет особенное применение в виду того, что

аа) исторические наши источники по этому вопросу принадлежат перу иконопочитателей. Иконоборство от предшествующих еретических смут отличается тем, что вопрос, о котором шла речь в данном случае, был понятен всем, тогда как предшествующие вопросы о Троице и воплощении были выше понимания масс простого народа. Поэтому преследование, напр., православных дифелитов затрагивало почти исключительно богословов, единицы, - иконоборчество же не могло не затронуть и масс народа. Предшествующие преследования на православных являли только исповедников. Но суд над св. Мартином, Максимом, Анастасиями, показывает, в какие формы начинает облекаться византийское преследование за религиозные убеждения. Иконоборцы подняли кровавое гонение на иконопочитателей, явились мученики. Пролитая императорами-иконоборцами кровь и была главною причиною, по которой хронографы-иконопочитатели вообще оказались не в состоянии объективно оценить даже политическую деятельность этих императоров и изобразили их, как зверских гонителей, в красках исключительно темных;

бб) что собор 754 года, на котором присутствовало 338 епископов, т. е. почти весь епископат византийской империи, осудил чествование св. икон. Нельзя думать, что над членами этого собора употреблено было такое же насилие, как на разбойничьем соборе 449 года. Если бы иконоборство ни под каким углом зрения не представлялось относительно чистым, то поступок этих 338 епископов не имел бы извинения и ложился бы слишком черным пятном на восточную церковь того времени. Вернее всего, отцы этого собора действовали по известному убеждению в правоте иконоборства, что могло быть. Дается одно объяснение этого: в иконоборстве «сатана явился в образе ангела светла», почему и могли принимать иконоборство за учение правое.

Задача истории в отношении к иконоборству - указать А) политические и Б) церковные мотивы, которые хотя несколько объясняли бы это движение.

A) Чем руководствовался Лев Исавриец с преемниками в борьбе против икон?

1) Ее нельзя объяснять исключительно - а) ни вандальскою грубостью этих императоров-полуварваров, лишенных образования. Сведения о том, что иконоборцы гнали просвещение, неточны. Если они жгли святоотеческие книги, то это была иконоборческая борьба с книгами не иконоборческого направления, а не с книгами вообще. Школы, несомненно, не были закрыты и при иконоборцах (напр., при Константине). Иконоборцы считали себя проводниками, носителями просвещения, а своих противников - обскурантами. Рассказ Кедрина и Зонары о сожжении Львом Исаврийцем константинопольской школы вместе с учителями и 36000 книг в её библиотеке неизвестен современникам иконоборцев, патриарху Никифору и Феофану.

б) Ни обязательством уничтожить иконы, которое будто бы дал Лев Исавриец еврею-волхву, предсказавшему ему царство: гонение на иудеев (принуждение их к крещению) в 722 г. говорит ясно, склонен ли был Лев к каким бы то ни было обязательствами евреям. Притом, здесь является хронологическое противоречие: Лев, по этому рассказу, представляется встретившимся с этим евреем-волхвом именно в то время, когда он уже царствовал.

в) Ни увлечением мусульманским примером. Подражание и увлечение мусульманским примером было бы очень плохою политическою программою со стороны государя, насущною задачею которого была оборона своего государства от нападения мусульманских халифов. Хотя иконопочитатели называли иконоборцев σαρακηνόφρονες, это название не указывает на склонность последних к мусульманским воззрениям. Подобное название было дано только для оскорбления.

г) Ни даже миссионерскими расчетами: уничтожением икон устранить весьма важное препятствие к обращению мусульман в христианство. Известно, что мусульманам крест был ненавистен не менее икон, а от креста и поклонения ему иконоборцы никогда не отрекались. Притом, различие христианства от мусульманства не в иконопочитании только, а более принципиальное. В воззрениях же на Магомета - важнейший вопрос для мусульманства - христианство совершенно противоположно мусульманству, и никаких уступок здесь и нельзя было ожидать.

д) Ни желанием усилить средства государства, принудив византийцев крепко подумать о защите государства, отняв у них иконы, на которые они нередко суеверно возлагали все свое упование. Это «суеверное упование» византийцы могли возложить и на св. крест, которого отнимать у них иконоборцы не покушались. Притом здесь противоречие: Лев представляется таким тонким политиком, каким не мог быть необразованный солдат, как представляют его с другой стороны.

Эти мотивы (а, в, г, д) могли иметь лишь второстепенное значение в истории иконоборчества.

е) Сочинение Шварцлозе, специально трактующее об иконоборчестве [204], вводит новую черту в объяснение иконоборчества, указывая на влияние монтанизма. Шварцлозе, развивая идеи берлинского профессора Гарнака, добавляет, что очень важно, что Лев Исавриец был στρατηγὸς ἀνατολικὸς в двух провинциях Фригии. Было две Фригии, и в обеих было много еретиков монтанистов и новатиан. Эти еретики были издавна вне общения с церковью и имели свою церковную практику, но не имели св. икон. Шварцлозе полагает, что Лев позаимствовал свои иконоборческие воззрения от этих еретиков и хотел их ввести в практику всей церкви восточной. Указывается также на сношения Льва с Константином, одним из фригийских епископов и вместе одним из иконоборцев. Этот Константин был впоследствии патриархом, и естественно, думает Шварцлозе, хотел ввести в православную церковь ту практику, какую унаследовали с древнейших времен фригийские монтанисты.

Но нет указаний, чтобы Лев и Константин видели в практике монтанистов и новатиан, живших в Фригии, чистоту древнецерковной практики. Невероятно, чтобы возможно было ввести практику еретиков. К иноверцам, как известно, большею частью относятся пренебрежительно, и уже одно то обстоятельство, что у известной секты есть какой-нибудь свой особый обряд, служит главным препятствием ввести этот обряд в практику церкви господствующей. В армянской церкви, например, Рождество и Богоявление празднуется в один день. Всякий знает, что это древнейший обычай. Тогда и Сретение Господне представляет интереснейшее явление в истории церкви. Известно, что восточная церковь заимствовала празднование Рождества 25 декабря у западной церкви; отсюда и Сретение нужно было праздновать 2 февраля. Но до дней Юстиниана оно праздновалось 14 февраля.

Когда же армянская церковь стала праздновать Рождество и Сретение по-прежнему, отдельно от вселенской, то богословы антимонофиситы стали обращать внимание на этот обычай соединения Рождества и Богоявления и на праздник Сретения, как на какое-то выражение монофиситских воззрений. Отсюда возможно ли беспристрастное решение вопроса о разностях в обрядах? Теперь во введении органов при богослужении, в устроении сидений в католических и протестантских храмах видят доказательство инославия. В настоящее время, напр., вопрос о музыке при богослужении встречает противников не только потому, что это было бы новшеством, но и инославием, так как музыка употребляется у лютеран и католиков. Не видно, чтобы Константин имел и много приверженцев, сочувствовавших его идеям. Объяснение Шварцлозе можно принять как указание только на одну из причин иконоборчества, но ни в каком случае нельзя придавать ему главного значения, как это он пытается сделать.

2) Гонение на иконы несколько более понятно, если рассматривать его не как самую сущность, но как один из моментов целой и сложной политической программы иконоборцев, программы новой, развитой в противоположность той, которая до сих пор держалась в Византии.

В лице Льва на византийский престол взошел исавриец [205], чего давно уже не было (со времени Зинона). С восшествием на престол человека нового, естественно, могло явиться или подняться новое направление. Господствовавшее до иконоборцев политическое направление можно назвать в условном смысле церковным, или вернее клерикальным, понимая под этим словом такую политику, которая интересы духовенства, как известного класса общества, уважает более, чем требования и задачи самой церкви. При Юстиниане II духовенство стояло в Византии высоко и занимало даже высшие государственные должности. В 695 году γενικὸς λογοθέτης (должность вроде министра финансов) был назначен затворник авва Феодот, прославившейся крайнею жестокостью и неправдами при сборе податей, и в 696 году был убит чернью. При Артемии в 715 г. войсками, сосредоточенными в Родосе, командовал в звании στρατηγὸς тогдашний λογοθέτης γενικός, παπᾶς Ἰωαννάκις, т. е. диакон великой церкви Иоанн, и тоже был убит войсками.

Духовные лица вмешиваются даже в темные интриги и злоумышления византийской политики: в низложении Юстиниана II с престола в 696 году были самыми видными участниками Павел, μοναχὸς τῶν Καλλιστράτου, и Григорий, μοναχὸς καὶ ἡγούμενος τῶν Φλώρου. С другой стороны, в 695 году патриарх Каллиник, несмотря на категорическое заявление: «εὐχὴν ἐπὶ συστασει ἐκκλησίας ἔχομεν, ἐπὶ δὲ καταλύσει ἐκκλησίας οὐ παρελάβομεν» («молитву на созидание церкви мы имеем, а на разрушение церкви не получили»), принужден был императором ех tempore читать молитву на разрушение (точнее: на сломку и снос в другое место) церкви Богородицы τῶν μητροπολίτου (место которой потребовалось для здания цирковой партии голубых) и произнес: «δόξα τῷ Θεῷ τῷ ἀνεχομένῳ πάντοτε, νῦν καὶ ἀεὶ καὶ εἰς τοὺς οἰῶνας τῶν αἰώνων, ἀμήν» («слава Богу терпящему всегда, ныне и присно и во веки веков, аминь»). Право убежища в моменты политических переворотов (напр. 711 г.) было попираемо самым грубым образом. Этот порядок вещей низводил духовенство до положения политической партии и притом далеко не популярной и не симпатичной (Феодот, Иоаннакис). Естественно, что новое и противоположное политическое направление стремилось вытеснить духовенство из занятой им позиции и выступило с программой антиклерикальной.

Иконоборство, таким образом, представляет аналогию с недавним немецким Kulturkampf'ом и с современною борьбою французского республиканского правительства против клерикализма, respective против католичества, respective против христианской религии. В противоположность церковному направлению, как его понимали предшествующие византийские правители, иконоборцы выступили с направлением «светским», со стремлением «секуляризовать» и самую церковь. Вражда этого нового направления к монашеству (как к главному выразителю предшествующего церковного направления и к силе, способной оказать наиболее упорное сопротивление) едва ли менее характеристична, чем и самая борьба против иконопочитания: известно, какое видное место «во внутренней политике» Константина Копронима занимала его борьба с «σκοτένδυτοι» и «ἀμνημόνευτοι». Византиец прежнего направления был благочестив, строг в соблюдении церковных обрядов.

Kulturkämpfer'ы иконоборческого лагеря щеголяют своею религиозною индифферентностью. Кто проводил ночи в церквах, в бдении, кто привык к возгласу «θεοτόκε βοήθει», кто не «божился нещадно», тот уже считался политически неблагонадежным, «ὡς ἐχθρὸς τοῦ βασιλέως ἐκολάζετο καὶ ἀμνημόνευτος ὡνομάζετο» (Theophanes a. 6259). Принимать участие в кутежах, ругаться и клясться нещадно, брить бороду - считалось хорошим тоном в лагере иконоборцев. В связи с этим стоит, конечно, и та черта, что византийцы прежнего направления говорили: «иду εἰς τὸν ἅγιον μάρτυρα Θεόδωρον, ἐις τοὺς ἁγιους ἀποστόλους», а люди нового направления: «εἰς τὸν μάρτυρα Θεόδωρον, εἰς τοὺς ἀποστόλους» (нежелание показаться благочестивым? или некоторый протест против слишком расточительного, даже и в титулах, употребления слова ἅγιος?). В речах Константина не было (обычных у предшествовавших императоров) молитвенных обращений в начале или в конце.

Иконоборство в программе императоров этого направления имело такой смысл: они хотели направить по новому пути (наряду с другим) и религиозную жизнь народа; порывая с традициями прежнего времени, они выступили на борьбу против иконопочитания, потому что и оно являлось характеристичным для прежнего церковного направления. Не отрекаясь от христианства и церкви, они хотели довести обрядность, внешние формы благочестия до minimum'а: чествовали св. крест и отметали св. иконы [206].

Б) Но чем руководствовались представители иерархии, ставшие на сторону иконоборчества?

В церковной истории иконоборство было не без единичных прецедентов. Сюда не относится 36 правило Эльвирского (Гранадского) собора, запрещающее делать св. изображения в церквах, потому что оно было направлено не против самых изображений, но к охранению христианской святыни от поруганий языческого фанатизма (can. 36 consil. Illiberitanï placuit picturas in ecclesiis esse non debere, ne quod colitur aut adoratur, in parietibus depingatur). Но отрицательный ответ Евсевия Кесарийского Константии, желавшей иметь образ Спасителя, и поступок Епифания кипрского в Анаблате характеризуют переходную эпоху от священных изображений символических к иконографии исторической и доказывают сомнения некоторых в законности или уместности последней. На вопрос Константии, желавшей найти истинный телесный образ Христа, где можно найти этот образ, Евсевий кесарийский ответил, что истинный образ Христа всякий христианин должен носить в своем сердце.

Епифаний Кипрский, зашедши однажды в храм г. Анаблаты (который даже не входил в его епархию), увидел там изображение человека; Епифаний до того был поражен этим фактом, что, немедля разорвал это изображение и отдал его в качестве погребального покрова на нищих. А вместо испорченной им ткани отдал в храм чистый кусок материи. Несмотря на то, что монофиситы в целом признают чествование св. икон, такие видные представители монофиситства, как Филоксен иерапольский и Севир антиохийский, ратовали против изображения бесплотных сил - ангелов, Христа и Св. Духа (в виде голубя).

Вероятно, на востоке остался вовсе неизвестным случай, бывший на западе в 598-99 г. Серен, епископ марсельский, видя неразумное боготворение икон своею паствою, сорвал иконы и выбросил вон из церкви, чем произвел большой соблазн в народе. Поступок Серена получил значительную огласку на западе, так что дело дошло до папы Григория Великого. Узнав об этом, Григорий в 599 г. писал к Серену послание, в котором хвалил его за ревность, хотя и не по разуму, inconsideratum zelum, по которой он не потерпел поклонения неправильного, но порицал его за уничтожение икон, которые даны неграмотным людям вместо книги.

Получив это послание, Серен сделал вид, что сомневается в его подлинности. В 600 году Григорий Великий писал к Серену другое послание, в котором требует от него, чтобы он утишил соблазн, произведенный в его пастве его неразумным поступком, восстановил иконы, объяснил народу и смысл прежней своей выходки и то, как правильно следует чествовать св. иконы. Еще в 599 году отшельнику Секундину Григорий В. посылал иконы Спасителя и святых апостолов и объяснял образ должного чествования их.

В подобных объяснениях нуждались не только на западе, но и на востоке. В VІ и VII вв. церковные писатели (Анастасий Синаит, Леонтий Неапольский, Иоанн Фессалоникийский) имели побуждения защищать чествование свв. икон против возражений иудеев и, может быть, муслимов, усматривавших в том идолопоклонство. В VIII в. были епископы (Константин наколийский во Phrygia salutaris), не умевшие согласить вторую заповедь десятословия с чествованием икон. Масса народа, еще более невежественная, ставила апологетов иконопочитания в затруднение, когда им возражали, что народ чтит иконы совершенно божеским поклонением. Исторически засвидетельствованные проявления темного суеверия византийцев (в 717 г. в Пергаме с целью колдовства была вскрыта живая беременная женщина, в предположении, что ее кровь даст непобедимость воинам, защищавшим город) показывают, что далеко не все умели чествовать иконы правильно и согласно с учением церкви.

Перед 825 г. император Михаил II ὁ τραυλός («косноязычный», 820-829) в международном документе (epist. ad Ludovicum Pium) констатирует, что некоторые избирали иконы в восприемники своих детей или в евангельские отцы для себя; то некоторые тело Христово принимали в свои уста, положив его сначала в руки святых на иконах; другие служили на иконах вместо престолов в частных домах и пренебрегали богослужением, совершаемым в церкви; были священники, которые соскабливали краску икон, влагали ее в потир в кровь Христову и этою смесью причащали народ.

Если в отдельных случаях в некоторых из этих неправильностей проявлялась такая непосредственная теплая вера, что пред нею преклонялись и высокопросвещенные богословы (св. Феодор Студит не осудил, а похвалил за ревность одного вельможу, избравшего икону великомученика Димитрия крестным отцом своему сыну), то в массе этих явлений несомненно давало себя знать грубое извращение церковного обряда, и чествование икон приближалось к идолослужению, разрешаясь в чествование самого вещества их. И можно думать, что и на востоке нашлись епископы в духе Серена Марсельского, готовые tollere usum ad tollendum abusum, в надежде, что ни учение веры, ни подобающая честь святым, не потерпят ущерба от этой отмены икон, а церковный обряд приблизится к идеалу поклонения Богу - (только) духом и истиною. Они стали на сторону новых Kulturtrâger'oв, которые (вероятно) и невежество народа ставили в вину низвергаемому ими «клерикальному» режиму, и даже пошли далее их. Другие, конечно, примкнули к этому преобладающему политическому течению, чтобы этим компромиссом с ним удержать за собою высокое положение в обществе [207].