История иконоборства

Движение против иконопочитателей началось в сфере Церковной в Византии, по-видимому, ранее, чем в кругах политических. С тремя именами связано это движение. Епископ Наколии (в Phrygia salutaris) Константин, не умея согласить со второю заповедью чествование икон, сделал что-то для отмены иконопочитания в своей церкви, вызвал этим поступком негодование против себя в своем митрополите Иоанне синнадском и других епископах своей епархии, прибыв в Константинополь, заверил Германа, что он и не думал вооружаться против чествования святых, которых он чтит, как бесчисленные маргариты нашей веры, а шел только против «προσκύνησις χειροποιήτος»; с своей стороны он соглашался даже лишиться кафедры; выслушав объяснение Германа относительно смысла иконопочитания, заверил «ὡς ἐπὶ τοῦ Θεοῦ τῶν ὅλων», что согласен с ним в этом, но, возвратясь на свою епископию, не исполнил того, что от него требовал Герман для умиротворения христиан, и не передал послания Германа митрополиту Иоанну [208].

Еще решительнее был Фома, еп. Клавдиопольский, вероятно, митрополит онориадский [209]. В Константинополе он не выражал никаких сомнений относительно иконопочитания, а прибыв в свою церковь, «ὡς ἀπὸ δόγματος κοινοῦ καὶ ἀναντιρρήτου τινος διασκέψεως τὴν τῶν εἰκόνων καθαίρεσιν ἐποιήσατο».

В послании, приписываемом папе Григорию II, говорится, что беззаконный сын Апсимара, Ефесский митрополит Феодосий, был также на стороне противников иконопочитания. Папа пишет Льву: «ἐκείνου ἤκουσας τοῦ παρανόμου μώρου (Феодосия эксарха) Ἐφέσου τοῦ υίοῦ Ἀψιμάρου (низложенного императора Тиверия) καὶ τῶν ὁμοίων αὑτῶ».

Прошло немало времени прежде, чем в политических кругах созрела мысль о гонении на иконопочитание. Случай, записанный в Chronicon paschale (в ноябре 533 г. после страшного землетрясения некоторые константинопольцы пели «Трисвятое» с монофиситской прибавкой «ὁ σταυρωθεις δι᾽ ἡμᾶς» и потом взывали к императору Юстиниану: «ἆρον καῦσον τὸν τὸμον τὸν ἐκτεθέντα ὑπὸ τῶν ἐπισκόπων τῆς συνόδου Χαλκηδόνος»), показывает, что в Византии физические бедствия пробуждали мысль о перемене вероисповедания. В десятый год царствования Льва Исавра, летом 726 г., было сильное вулканическое извержение в Средиземном море; появился даже новый кикладский остров, который примкнул к так называемому Священному острову (συνήφθη τῇ Ἱερα νήσῳ). В Византии увидели в этом гнев Божий, занялись вопросом о том, что его вызвало, и в политических сферах нашли, что византийцы прогневали Бога своим иконопочитанием.

При этих совещаниях, по-видимому, обошлись без участия патриарха Германа. Издан был немедленно указ против иконопочитания; мнение, будто в 726 г. Лев приказал иконы поставить только повыше, чтобы народ не мог целовать их, неосновательно. Шварцлозе думает, что гонение Лев начал в другом эдикте от 730 г. Но остановившись внимательно на этом обстоятельстве, увидим, что эдикт 730 г. (принимаемый Шварцлозе) покоится на недоразумении, что черты, предполагаемые в этом эдикте, относятся к эдикту 726 г. Кажется, прежде всего решили применить эдикт против весьма чтимого в Константинополе изображения Христа Поручителя (τοῦ᾽ Αντιφωνητοῦ), стоявшего на Халкопратийских воротах (следовательно, достаточно высоко).

Посланный императором спафарокандидат Ювин, несмотря на мольбы (народа и) женщин (γυναῖκες ζηλώτριαι καὶ μυροφόροι - ревнительницы и мироносицы) не трогать священного изображения, поднялся по лестнице, καὶ τρἰς (ἔτυψε) μετὰ τῆς ἀξίνης εἰς τὸ πρόσωπον τοῦ χαρακτῆρος τοῦ Σωτῆρος. Присутствовавшие женщины опрокинули лестницу и засекли Ювина прутьями (fustibus) до смерти. Император приказал казнить их. Память этих мучеников за иконопочитание празднуется 9 августа. Этим определяется время издания эдикта.

Императору иконоборцу Эллада и кикладские острова ответили отказом в верноподданничестве, выставив узурпатора Косму. Но византийские войска 18 апреля 727 г. одержали полную победу над претендентом и сожгли греческим огнем его флот. Сам узурпатор и его полководцы были захвачены в плен и обезглавлены.

Известие о начале иконоборства в Константинополе, а затем и эдикт императора, дошли и до Италии. Одновременно с низвержением икон думали секуляризировать и церковные имущества. Но папа Григорий ІІ энергично воспротивился этому. Эксарху Павлу Лев поручил убить Григория, лишить церкви имущества, и поставить другого папу «eo quod (= за то, что) censum in provincia ponere praepediebat, et cogitaret (= а эксарх думал) suis opibus ecclesias denudare sicut in caeteris actum est locis, - atque alium (= papam) in ejus (= Gregorii II) ordinare locum». Но римляне и лонгобарды поднялись на защиту папы. Итальянцы готовы были отложиться от императора, но папа увещевал их, «ne desisterent ab amore vel fide Romani imperii» (слова Анастасия Библиотекаря).

(Известны с именем папы Григория два послания к императору. Если верить этим посланиям) император два раза на действия папы отвечал изложением своей иконоборческой точки зрения: а) иконы - остатки идолопоклонства, б) запрещены второю заповедью и в) не предписаны шестью вселенскими соборами, и так как г) народ чтит в иконах самое вещество и д) мучеников называют богами, то Лев, как «царь и иерей» (ὅτι βασιλεὺς καὶ ἱερεός εἰμι), спустя 800 лет после Христа, устранил из церкви иконы подобно тому, как (по его словам) Озия (= Езекия), царь иудейский, удалил спустя 800 лет медного змия из храма. Император угрожал папе поступить с ним; как с Мартином.

Папа Григорий ответил императору двумя (727-729 г.) обличительными посланиями, в которых разъяснил истинный (согласный со второю заповедью) смысл иконопочитания, указывал на то, что не все и необходимое предписано вселенскими соборами, что чествование икон глубоко коренится в сознании народа, убеждал императора не вмешиваться в дела церковные, а на угрозы ответил напоминанием, что для папы нетрудно удалиться под власть западных государей, где он будет в совершенной безопасности от византийских прещений.

Несомненно, папа писал и действовал в пользу иконопочитания, об этом свидетельствует показание Феофана Исповедника (и папы Адриана I). Прежде упомянутые послания признавались обычно подлинными. Но один из самых видных западных исследователей истории иконоборчества, Шварцлозе, нашел в них такие пункты, на основании которых можно сомневаться в подлинности этих произведений [210]. Основанием для этого служат признаки внешние и внутренние.

К отрицательным инстанциям первого рода следует отнести: а) то обстоятельство, что внешняя история этих документов до половины XVІ столетия неизвестна. б) Существуют они на греческом языке; латинского подлинника их не найдено; если же и есть латинские тексты этих документов, то это лишь переводы, сделавшиеся известными в позднее время, в) Они носят фальшивое надписание, приписывающее их авторство Григорию Двоеслову. Все эти аргументы сами по себе еще не могут доказать неподлинность разбираемых посланий, но они усиливают другие данные.

К внутренним признакам следует отнести следующие обстоятельства и наблюдения:

а) Из посланий открывается, будто папа Григорий знает положение византийских дел даже лучше византийских хронистов (он знает об убийстве чиновника, его имя), между тем как его представления о западе довольно смутны. Он высказывает мысль, что послания хранились у подножия гробницы Петра. Представления его об Италии не соответствуют действительному положению вещей. Папа грозит Льву уйти на 24 стадии из Рима, и тогда он будет вне власти императора. Но разве были чьи-либо владения на расстоянии 24 стадий от Рима? Да при данном положении дела едва ли могло быть интересным для папы променять свою зависимость от Византии на зависимость от лонгобардов, на которую тут очевидно намекается. Затем говорится о каком-то загадочном владетеле, который на западном конце света ждет папу, желая, чтобы он крестил его.

б) Точка зрения на иконопочитание и почитание святых доводится автором до грубого идолопоклонства: по посланию «итальянцы признают апостола Петра земным Богом». Невозможно допустить, чтобы папа допускал такие мнения.

в) Аргументация писем отличается некоторою грубостью. В них между прочим говорится: «если ты (Лев) не научился от разумных, то научись от глупых, - пойди в школу, дети тебя научат, ибо если ты пойдешь в школу и отзовешься непочтительно о Христе и Богоматери, то дети закидают тебя учебными досками». Прежде такие выходки принимались, как излишние увлечения полемикой, но они гораздо более свидетельствуют о сомнительности этих посланий.

г) Существуют пункты соприкосновения этих посланий с сочинениями Иоанна Дамаскина против иконоборцев; но сомнительно, чтобы сочинения Дамаскина (Сирия) могли скоро стать известными папе (Рим).

д) Льву усвояется формула: «βαοιλεὺσ καὶ ἱερεύς εἰμι», тогда как известно, что исаврийцы присвояли себе титул только светских государей.

Особенно говорит против подлинности этих посланий то обстоятельство, что они не входят в деяния VII вселенского собора, а лишь прилагаются к ним (как, напр., в современных изданиях деяний), следовательно, они не были читаемы на соборе, и на них нет там даже никакого намека. Приходилось прежде объяснять такое явление соображениями следующего рода: указанные выше выходки папы против Льва, хотя и против иконоборца, но, все же, императора, и потому читать их в присутствии императрицы и ее сына (на VII соборе) в интересах императорской власти являлось неудобным. Если бы эта переписка действительно принадлежала Григорию, то римские легаты не преминули бы сослаться на нее на соборных заседаниях и внести ее в текст деяний собора. Деяния VII вселенского собора были переведены на латинский язык Анастасием библиотекарем; своему изложению он предпослал некоторое введение; очень естественно было ему, ввиду особых его отношений к римской кафедре, обратить внимание на эти послания, возвышавшие Григория, чего он, однако, не сделал.

Таким образом, выясняется подложность этих документов; но тогда чем же объяснить происхождение их? Несомненно, что Григорий II был противником церковной политики Льва и не одобрял отобрания у православных икон и других предметов почитания. Естественно, что православным хотелось иметь памятник борьбы Григория со Львом; и вот, вместо подлинных памятников, появились подложные; самый тон и характер сведений в посланиях заставляет Шварцлозе предполагать, что эти послания составлены в Византии. Но он не оспаривает того, что фальсификатор имел под руками подлинные послания папы, но только признавал их недостаточно сильными и написал эти произведения в собственном вкусе.

Папа Григорий II умер 11 февраля 731 года. Его преемником был Григорий III, родом сириец (18 марта 731, † 29 ноября 741), действовавший в духе своего предшественника. Чтобы наказать непокорного папу, император отправил в 732 году в Италию сильный флот, но он потерпел крушение в Адриатическом море. И Лев принужден был ограничиться тем, что возвысил подати в Калабрии и Сицилии, отобрав в казну patrimonia apostolica и подчинив Иллирик, дотоле зависевший от римского папы, константинопольскому патриарху.

Другим сильным обличителем иконоборцев был живший вне пределов Империи, во владениях арабского халифа, известный Иоанн Дамаскин. В 726-727 г.г. написано было его первое защитительное слово, вскоре после 730 г. - второе, несколько позже - третье. Вместе с ним и восточные патриархи предали иконоборцев анафеме. Сведения о жизни И. Дамаскина сохранились в источниках позднего времени и во многих чертах носят легендарный характер; но едва ли можно оспаривать зерно того факта, что Лев пытался известною выходкою очернить Иоанна в глазах халифа. Им было послано письмо халифу, утверждавшее, что Дамаскин преступил чувство верноподданного по отношению к халифу. Результатом этого письма было приказание халифа отрубить руку Дамаскину, которая была исцелена только после его молитвы пред иконою Богоматери. Раздражение Льва против Дамаскина было слишком велико, чтобы он стал разбирать средства повредить ему.

Между тем, император сознавал, что его эдикту недостает церковной санкции. Патриарх Герман оказывал стойкое, хотя и пассивное, сопротивление. Наконец, 730 года 17 января, пригласив. Германа на «σιλέντιον» - в свою консисторию, император высказался решительно против икон и сделал последнюю попытку склонить Германа на сторону иконоборцев. Герман ответил отречением от кафедры и 22 января был замещен своим честолюбивым синкеллом Анастасием, который дал свое согласие на отмену иконопочитания.

Однако, император Лев не продолжал борьбы против икон с тою грубою энергией, какой можно было от него ожидать по сделанному в августе 726 года началу. Правда, святыня христианских храмов была отдана на поругание грубой солдатской силе (когда верующие летом 727 года молились в древнем храме в осажденной арабами Никее, один солдат - στράτωρ - бросил камнем в икону Богоматери, разбил ее и растоптал ногами) и произвол своекорыстных правителей; но второго эдикта против икон (о котором по недоразумению говорят историки) издано не было. Лев умер 18 июня 741 года.

Его преемником был его сын Константин, прозванный Κοπρώνυμος (кажется, более точное прозвище было Καβαλλῖνος). В основе его прозвища, можно полагать, лежит вовсе не тот грязный факт, о котором рассказывают обыкновенно, а по-видимому, его чрезвычайная любовь к лошадям, так как император действительно представлял из себя замечательную военную силу. Несмотря на всю решительность своего характера, Константин не мог повести иконоборства с первых годов своего царствования. Спустя год после его воцарения, его зять куропалат Артавасд выступил (летом в 742 году) претендентом на престол.

Константину пришлось бежать. В Константинополе Артавасда, как православного, признали императором. Иконы были всюду в столице восстановлены. Константина, которого по слухам считали умершим, предали анафеме, и сам патриарх Анастасий, с честным древом креста в руке, с амвона клялся народу, что Константин «признает Христа простым человеком, а св. Деву обыкновенною женщиною». Но 2 ноября 743 года Константин взял Константинополь. Артавасд был ослеплен; Анастасий остался на кафедре, отделавшись только поруганием: его провезли на осле, лицом к хвосту, по всему городу и, должно быть, потом высекли. Партия иконоборцев восторжествовала снова.

Но лишь в 754 году сделан был решительный шаг против иконопочитателей [211]. В этом году умер патриарх Анастасий. Оставляя вселенский престол незамещенным и тем, так сказать, предлагая его в иконоборческом смысле «достойнейшему», Константин созвал «вселенский собор», который должен был дать иконоборческому движению церковную санкцию, которой ему все еще недоставало. Рим, Александрия, Антиохия и Иерусалим не имели на соборе представителей; присутствовало 338 епископов. Председательствовал «беззаконный сын Апсимара» Феодосий Ефесский; выдавались, как знаменитости иконоборческого лагеря, Василий Трикакав, митрополит Антиохии Писидийской, Сисинтий Пастилла, митрополит Перги в Памфилии ІІ.

Заседания собора, во дворце Ἱερὶᾳ на азиатском берегу Босфора, между Хрисополем и Халкидоном, длились с 10 февраля до 8 августа. В этот день собор перешел во Влахернский храм в Константинополе. Император наконец избрал преемника Анастасию в лице Константина монаха, епископа силлейского, суффрагана митрополита пергского (а не Константина Наколийского, - здесь имеем указание на то, что секта фригийская не имела никакого значения в деле иконоборчества), сам возвел его на амвон и возгласил: «Κωνσταντίνου οἰκουμενικοῦ πατριάρχου πολλὰ τὰ ἔτη».

A 27 августа вслух всего народа на форуме был прочитан ὅρος собора «Ἡ πάντων αἰτία καὶ τελεσιουργὸς θεότης», и провозглашена анафема поборникам иконопочитания: Герману Константинопольскому, «τῳ διγνώμῳ (или за его участие на соборе при Филиппике, когда был отменен VI вселенский собор, или за его сдержанное отношение - пассивное сопротивление - иконоборчеству, на первых порах возбуждавшее ложные надежды в иконоборцах) καὶ ξυλολάτρῃ», Иоанну Дамаскину, «Μανσοὺρ τῷ κακονύμῳ καὶ σαρακηνόφρονι καὶ φαλσογράφῳ (-τῷ παρερμηνευτῇ τῆς θείας Γραφῆς] τῷ τοῦ Χριστοῦ ὑβριστῇ καὶ ἑπιβουλῳ τῆς βασιλείας» (материал для проверки позднейших сказаний о св. Иоанне) [212], и (неизвестному из других источников) Георгию Кипрскому «τῷ ομοφρονι αὐτοῦ (Германа) καὶ φαλσευτῇ τῶν ποτρικῶν διδασκαλιῶν [213]. В своих евфимиях императорам отцы величали их «светочами православия». Говорят, будто даже было возглашено императору Константину (которого в иконоборческих кругах титуловали «тринадцатым апостолом»): «Днесь спасение мiру бысть, ибо ты, царь, искупил нас от идолов» (σήμερον σωτηρία τῷ κόσμῳ γέγονε, ὅτι σὺ, βασιλεῦ, ἐλύτρωσο ἡμᾶς ἀπὸ τῶν εἰδώλων. Georg. Hamart).

Ὅρος иконоборческого собора, составляющий единственный документальный памятник воззрений этого лагеря, сохранился текстуально в 6 деянии VII вселенского собора. 338 отцов, во Влахернском «храме святыя пречистыя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии» собравшиеся, высказывают такой взгляд на иконопочитание:

1. Диавол, научивший людей служить твари вместо Творца, по ненависти к человеческому роду, спасенному Христом, «под видом исповедания христианского учения незаметно ввел идолослужение» (ἐν προσχήματι χριστιανισμοῦ τὴν εἰδώλολατρείαν κατὰ τὸ λεληθὸς ἐπανήγαγε).

2. Но сам Христос воздвиг «подобных апостолам верных наших царей» (τῶν ἀποστόλων ἐφαμίλλους πιστοὺς ἠμῶν βασιλεῖς), которые созвали вселенский собор. Отцы собора рассмотрели вопрос о чествовании икон, согласно ли оно с учением предшествующих шести вселенских соборов, и нашли, что употребление икон противно основному догмату христианства, учению о лице Богочеловека, и, следовательно, ниспровергает все шесть вселенских соборов. Именно -

3. чествующие иконы впадают или в несторианство, или в монофиситство (арианское или евтихианское). Икона Христа, по намерению писавшего ее, изображает Христа. Но Христос - Богочеловек; следовательно, икона изображает или самое божеское естество Христа, или божеское и человеческое естество вместе, или же только одно человеческое отдельно от божеского. В первом случае получается (συναχθήσεται οὗν) «божество описуемое, τὸ θεῖον περίγραπτον» (арианство), во втором «божество слитое с плотию, τὸ θεῖον τῇ σαρκὶ σογχυθὲν» (евтихианство), В третьей «τὸ σῶμα τοῦ᾽ Χρίστοῦ ἀθέωπον καὶ διῃρημένον καὶ πρόσωπον ἰδιοὔπόστατον» (νεστοριανῶν θεομαχία). Итак, изобразить неизреченную тайну единения двух естеств во Христе невозможно; след. икона Христова по самому существу дела невозможна.

4. Но, сверх того она и не нужна: ни Христос, ни апостолы, ни отцы не заповедали чествования Христа под видом иконы; и нет молитвы («εὐχὴν ἱερὰν»), претворяющей икону, как предмет, вышедший из рук обыкновенного живописца («κοινὴ καὶ ἄτιμος»), во святыню. Истинная икона Христова (ἡ ἀληθὴς τοῦ Χριστοῦ εἰκών, ἡ θεοπαράδοτος εἰκών τῇς σαρκὸς αὐτοῦ, ἡ άψευδὴς εἰκὼν τῆς ἐνσάρκου οἰκονομίας Χριστοῦ) есть таинство евхаристии, ясно выражающее (φανερῶς τρανῶσαι) таинство вочеловечения (οἰκονομίας) [214], Самим Господом установленное - «τοῦτο ποιεῖτε εἰς τὴν ἐμὴν ἀνάμνησιν», таинство, в котором хлеб и вино прелагаются в тело и кровь Христову. Этого «богопреданного образа» для религиозного чувства христианина достаточно [215].

5. На возражение: если изображение Христа невозможно по догматическим. основаниям (3), то для чего запрещать возможные иконы Богоматери и святых, ψιλῶν ἀνθρώπων ὄντων καὶ οὐκ ἐκ δύο φύσεων, θεότητος καὶ άνθρωπότητος, ἐν μιᾷ ὑποστάσει? - собор отвечает: «с опровержением первого (вопроса о чествовании икон Христа) нет нужды и в них» (τοῦ πρώτου ἀνατραπέντος, οὐδ᾽ αὐτῶν ἐστι χρεία). При том же -

6. устроять иконы Богоматери и святых православных «при помощи низменного эллинского искусства» (ἐν τῇ χυδαίᾳ τοῦ ἕλληνος τέχνῃ γράφειν;), представляется делом оскорбительным (πῶς οὐκ ἐντρέπονται) для святых и недостойно христиан, имущих надежду воскресения: «неимущии упования» язычники стали устроять статуи и изображения умерших лиц, чтобы сохранить по крайней мере их внешний вид, так как не надеялись, что они некогда воскреснут. Изображение, таким образом, есть продукт язычества и (implicite) отрицание воскресения мертвых.

7. Употребление икон воспрещено в Св. Писании Ин. 4:24, Ин. 1:18, Ин. 5:37, Ин. 20:29; Втор. 5:8; Рим. 1:23-24, Рим. 10:17; 2 Кор. 5:16) и отцами церкви (ссылки на имена свв. Епифания Кипрского, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Василия Великого, Афанасия Великого, Амфилохия Иконийского, Феодота Анкирского и Евсевия Кесарийского).

8. На основании всего этого Собор «единогласно» (ὁμοφώνως) определяет во имя Св. Троицы: всякую икону, из различного вещества сделанную, должно отвергнуть (ἀπόβλητον εἶνα πᾶσαν εἰκόνα ἐκ παντοίας ὕλης καὶ χρωματουργίκῆς τῆς ζωγράφων κακοτεχνίας πεποιημένην); тем, кто впредь дерзнет устроять иконы, покланяться им, ставить в церкви или у себя дома или скрывать их, собор назначает священного сана лицам - низложение (καθαιρείσθω), мирянам и монахам - отлучение от церкви (ἀναθεματιζέσθω) и наказание по императорским законам.

9. Но, вслед за этим, собор постановляет, чтобы никто из предстоятелей церквей не дерзал, под предлогом устранения икон (προφάσει ἐκμειώσεως τῆς τοιαύτης τῶν εἰκόνων πλάνης), налагать свои руки на посвященные Богу предметы (сосуды, напрестольные одежды, завесы), на которых есть священные изображения (τοῦ εἶναι αὐτὰ ἔνζωδα). Кто желает переделать их, пусть не дерзает на это без ведома вселенского патриарха и разрешения императоров, «дабы диавол под этим предлогом не уничтожил (ἵνα μὴ - ταπεινώσῃ) церквей Божиих. И из светских властей и подначальных мирян пусть никто под этим предлогом не налагает рук на храмы Божии и не пленяет их, как это бывало прежде от некоторых безчинников» (καὶ τούτους αἰχμαλωτίζειν, καθὼς τοιαῦτα ὑπό ήνων ἀτάκτως φερομένον προγέγονεν).

10. В заключение собор в кратких положениях (анафематизмах) авторитетно ἐπειδὴ καὶ ἡμεῖς δοκοῦμεν - ἀποστοικῶς (1Кор.7:40) εἰπεῖν - -, ἀλλὰ μὴν καὶ πιστεύομεν πνεῦμα Χριστοῦ ἔχειν излагает учение веры. В 1-7 излагается православное учение о Троице и воплощении (анаф. 3. 4. 5 = текстуально, анаф. 1. 2. 11 Кирилла александрийского. Ан. 8: Εἴ τις τὸν θεῖον τοῦ Θεοῦ λόγου χαρακτῆρα κατὰ τὴν σάρκωσιν δι᾽ ὑλικῶν χρωμάτον ἐπιτηδεύειν κατανοῆται, καὶ μὴ ἐξ ὅλης καρδίας προσκυνῇ αὐτὸν ὄμμασι νοεροῖς, ὑπὲρ τὴν λαμπρότητα τοῦ ἡλίου ἐκ δεξιῶν τοῦ Θεοῦ ἐν ὑψίστοις ἐπὶ θρόνου δόξης καθημένον, ἀνάθεμα». «Если кто замыслит представить божественный образ Бога Слова, как воплотившегося, посредством вещественных красок, вместо того, чтобы от всего сердца умственными очами поклоняться Ему, превыше светлости солнечной одесную Бога в вышних на престоле славы седящему, - анафема».

Далее осуждаются заблуждения ариан (9), евтихиан (10) и несториан (11-14), усматриваемые иконоборцами в чествовании икон (см. выше п. 3); осуждается чествование икон святых (ан. 16) и предписывается подражать их добродетелям и таким образом «как бы рисовать в себе некоторые живые образы» (оἷόν τινας ἐμψύχους εἰκόνας ἐν εἁυτῷ ἀναζωγραφεῖν); но предаются анафеме и те, кто не чествует Приснодевы Марии, как Богородицы в собственном и истинном смысле, превыше всей видимой и невидимой твари, и всех святых, Богу благоугодивших и честных пред Ним душою и телом (τιμίους εἷναι ἐνώπιον αὐτοῦ ψυχῇ τε καὶ σώματι); и не спрашивает их молитв и предстательства пред Богом (ап. 15. 16. 17). Ан. 18 - против отрицающих воскресение мертвых (см. п. 6 выше). В ан. 19 (и последнем) изрекается «анафема от Отца и Сына и Св. Духа и святых вселенских соборов» на тех, «кто не приемлет наш святый сей и вселенский седьмый собор, но в каком-либо отношении отвергает его (ταύτην ἐνδιαβάλλει καθ᾽ οi̔ονδήποτε τρόπον, derogat) и не лобызает с полною убежденностию (οὐ μετὰ πάσης πληροφορίας ἀσπάζεται) его определений, основанных на учении богодухновенного писания». - Затем следует (обычное) запрещение составлять новую веру.

1) В аргументации ὅρος'a сказался восточный характер иконоборствовавших отцов. Имея дело с предметом из церковной практики, епископы собора трактуют свой вопрос не как одно из явлений нравственной жизни христианина, а как вопрос догматический, возвращаются в привычную для восточных богословов сферу рассуждений о Троице и воплощении. Все практическое, соединенное с вопросом об иконопочитании, напр. различие между λατρεία и τιμητικὴ προσκύνησις, осталось даже и не затронутым.

2) В попытке - поставить иконопочитание в противоречие с христологией сказалась и относительная сила, и слабость логики иконоборческой. Известная степень силы ее условливалась положением, занимаемым защитниками иконопочитания. Икона в своем первичном элементе есть или портрет, быть может - и не совсем верный (respective историческая картина), или догматический памятник. Первая точка зрения дает возможность обосновать иконопочитание просто и ясно. Ни с психологической, ни с исторической (в данную эпоху) точки зрения не могло быть возражения против чествования известных лиц, оказываемого их портретам. Изображения живых патриархов и епископов в знак уважения к ним и признания их власти ставились в церквах. Не может быть возражений и против того, чтобы это чествование продолжалось и после того, как чествуемые лица почили со славою святости.

От святителей - переход к мученикам (= портрет, не имеющий высокой исторической точности), от изображений подвигов мучеников - к изображению событий евангельских и - к иконе Христа. Но иконоборцы совершенно верно угадывают. что поклонение иконе Христовой есть необходимое в сознании христианина завершение всего иконопочитания, что чествовать иконы святых и не чествовать икон самого Христа есть неприемлемое для христианина положение (см. п. 5: οὐδ᾽ αὐτῶν ἐοτι χρεία). Неудивительно, если полемисты против иконоборчества это завершение избирают исходным пунктом своей аргументации и иконопочитание основывают на том, что Бог Слово во плоти явился, или даже на том, что Бог Отец родил предвечно Свое Слово - Свой образ (εἰκόνα, Кол. 1:15), и таким образом дают предпочтение второй точке зрения: икона есть догматический памятник. Преимущество этой возвышенной точки зрения - в этих глубокомысленных основаниях, которые она указывала для иконопочитания, но из нее нелегко было вывести право (некоторые из этих полемистов его даже прямо отрицали) - изображать (символически) и Бога Отца, а главное - она открывала противникам возможность - с некоторым видом права предъявлять иконопочитанию требования невозможно высокие, - спрашивать иконы Христа, адекватной догмату вочеловечения Бога Слова (см. п. 3) [216].

Но здесь сказывалась и вся слабость точки зрения, допускавшей полемику такими выспренними требованиями. Оставаясь последовательными, иконоборцы должны бы были кончить таким абсурдом, как отрицание всякого богословствования. Таинство воплощения не только «неописуемо», но и «неизглаголанно», адекватно невыразимо не только на иконе, но и в человеческом слове. Если на основании «неописуемости» отвергали иконы, то на основании «неизреченности» можно было кончить гонением на всякое богословие. - Узкая точка зрения казнила себя и тем, что не могла дать ответа на вопрос: почему же отвергаются иконы «описуемых» мучеников?

Это было несомненное фиаско («ἀπορεῖν») иконоборцев, когда они на вопрос о причине (causa, почему) ответили своим «не для чего» (finis, категория цели). A отождествление иконопочитания с идолослужением sui generis, заслужившее иконоборцам прозвание «χριστιανοκατήγοροι», поставило собор в нелепое положение и на практике: если таков быль генезис иконопочитания, то, понятно, для христианина никакой компромисс с иконами невозможен; между тем собор, строго воспретив иконы «впредь», сразу же ограждает своим «да не дерзают» от посягательств иконоборцев священные изображения уже существующие, - непоследовательность, которая говорит, что «χριστιανοκατήγοροι» сами не имели искренней веры в справедливость «обвинения», возводимого ими на церковь [217]. Подозрение, что в иконопочитании кроется «неверие» в воскресение мертвых, било далее своей цели, так как вело к (мусульманскому) запрету всяких человеческих изображений; а деланное омерзение к эллинскому искусству вело в конце концов к отрицанию всей культуры, до наук включительно, так как и в нее привнесли немало от себя эллины.

3) В учении о Троице и воплощении иконоборческий собор выражается языком православным. Искать, поэтому, корней иконоборства в каких-либо христологических заблуждениях было бы полемическою натяжкою. Даже название тела Христова в евхаристии «неложным образом естественной плоти» Христовой нет оснований считать намеренным противоположением православному учению «αὐτὸ σῶμα καὶ αὐτὸ αἷμα». Иконоборство есть поэтому нечто внешнее для догматики собора.

4) Чествование Богоматери и святых собором признано самым категорическим образом.

5) Собор ничего не говорит против почитания мощей святых: он не мог возражать против этого чествования с точки зрения своего основного положения, так как мощи мучеников нельзя было назвать «рукотворенными образами». В слове «καὶ σώματι» (ан. 17) слышится скорее признание законности чествования св. мощей [218].

6) И из прямого свидетельства самого собора, и из сопоставления этого ὅρος'а с другими историческими известиями, становится ясно, что в среде самих иконоборцев шла борьба двух направлений: умеренного, выразителями которого были отцы собора, и крайнего, на стороне которого, по-видимому, были светские вожди иконоборчества. Эти последние, видимо, желали секуляризации церковных имуществ, грабили под религиозным предлогом священные предметы и «уничижали» церковь Божию. В своекорыстной борьбе против икон, крайние выходили из пределов, начертанных в ὅρος'е. Этой фракции нужно приписать кощунственное обращение с священными предметами, хульные (грубо несторианские) выражения, приписываемые имп. Константину, отрицательное отношение к чествованию святых, истребление мощей (напр., в 772 г.; в 767 г. были по приказанию имп. Константина мощи мученицы Евфимии в раке погружены в море).

7) В некотором разъяснении нуждается патриотическая аргументация иконоборческого собора против иконопочитания. Собор ссылается а) на такие выражения, которые действительно говорят в пользу иконоборцев, и б) на такие, которые ничего не говорят против иконопочитания, потому что к вопросу об иконах не имеют никакого отношения. К первому роду относятся слова Евсевия кесарийского (из подлинного письма к августе Константии), Епифания кипрского (из «ψευδῶς ἐπιγεγραμμένη ἐπιστολὴ πρὸς Θεοδόσιον τὸν βασιλέα») и Феодота анкирского (из неизвестного подложного же сочинения), ко второму - все остальные. Возможность этого объясняется тем, что иконоборцы смотрят на иконопочитание как на antithesis служения Богу духом и истиною, и потому видят свидетельство против икон в таких местах, где отцы требуют глубокой религиозности, деятельного подражания святым, и порицают благочестие только показное [219] (ср. анаф. 8. 16). Точно так же иконоборцы приводят в свою пользу и места, направленные только против языческого идолопоклонства (св. Афанасия александрийского; ср. п. 1). Сделать это было тем легче, что вожди собора свои патристические доказательства представляли в виде выписок на отдельных карточках [220], а самых книг, из которых взяты были эти (часто тенденциозно вырванные из контекста) цитаты, не предъявляли [221].

Заручившись церковною санкциею в виде определения «вселенского Константинопольского-Влахернского VII собора» 754 г., имп. Константин принялся проводить в жизнь иконоборческие начала с энергиею и грубостию, отличавшей его натуру. Он понимал, что обходиться без преследований политически выгоднее; но, в случае сопротивления, способен был действовать и с крайнею жестокостию [222]. Мероприятия Константина были следующие:

1) «Καθολικὸς ὅρκος», всеобщая присяга над телом и кровию Христовою, крестом и евангелием, которую «он потребовал у всех находившихся под его властию, чтобы никто не поклонялся иконе» (πάντας τοὺς ὑπό τὴν αὐτοῦ βασιλείαν ἀπῄτησεν εἰκόνι μὴ προσκυνῆσαί τινα), в конце 765 - начале 766 г. по Феофану и Никифору, вскоре после собора 754 г. по Vita Stephani.

2) Гонение против иконопочитателей и особенно монашества.

3) Представители иерархии приняли определение копронимовского собора, по-видимому, без (заметного) сопротивления. Тем рельефнее выделился тот энергичный отпор, который иконоборцы встретили со стороны монашества. Поэтому имп. Константин относился к монахам с нарочитою ненавистью, обзывал их такими кличками, как «ἀμνημόνευτοι» (о которых упоминать не стоит), «σκοτένδυτοι» (облеченные в тьму), «σκοτίας σχῆμα» (образ тьмы) [223], «ἐκδικηταὶ εἰδώλων» (защитники идолов), требовал, чтобы никто не смел поддерживать дружественных отношений с монахами, приветствовать их обычным «χαῖρε», напротив, преданные государю должны преследовать монахов бранью и каменьями [224]. Этим император достиг того, что «и следа монашеского облачения нельзя было увидеть» в Константинополе; но он, по-видимому, хотел большего: полной отмены монашества.

б) Во главе монашества и иконопочитателей в это время стоял высокочтимый подвижник на вершине горы св. Авксентия в 10 милях от Халкидона, Стефан (названный впоследствии «новым» в смысле «τὸν νέονπρωτομάρτυρα» Theoph.). Он сам, не поддаваясь на попытки иконоборцев - привлечь его на свою сторону приношениями (ἰσχάδων), вел активное противодействие иконоборческому ὅρος'у словом обличения, нравственно поддерживал гонимых и указал им средство пассивного противодействия в виде эмиграции а) на северное побережье Черного моря, б) на восточный берег Адриатического моря и в южную Италию до самого Рима, и в) в сарацинские владения, начиная с Кипра и южной Ликии. О том, как значительна была эмиграция иконопочитателей (в этот и следующий период), можно составить представление по численности выселившихся в южную Италию.

До 200 греческих монастырей основано было в Калабрии от начала иконоборчества до X в. В 733 г. около. Бари поселилось до 1000 монахов из Греции. Весьма радушно принимали эмигрантов и папы. Григорий III (11 февр. 731, † 29 ноября 741) основал (мужской) монастырь св. Хрисогона для совершения греческой литургии. Захария (3 дек. 741, † 15 марта 752) отдал греческим монахиням монастырь на Марсовом поле. Павел I (post 26 april. 757, † 28 июня 767) в 761 г. обратил собственный наследственный дом в монастырь св. Сильвестра и подарил его греческим эмигрантам, «in psalmis canendis lingua graeca uti concedit». Пасхалий I (25 янв. 817, † апр.-май 824) отдал новым греческим эмигрантам для совершения деннонощного богослужения по-гречески монастырь τοῦ ἁγίου Πραξέδου. Общую численность выселившихся в южную Италию определяют в 50.000 человек [225].

в) Около 761 г. Стефан постриг молодого придворного Георгия, по усиленной его просьбе, в монашество; но через три дня Георгий бежал из монастыря к императору, и заслужил его благоволение. Копроним в ипподроме совершил расстрижение Георгия (с омовением его в чане) и приказал арестовать Стефана. Наиболее просвещенным иконоборческим епископам, Феодосию Ефесскому, Константину Никомидийскому, Константину Наколийскому, Сисиннию Пастилле и Василию Трикакаву, поручено было в монастыре Филиппика вразумить подвижника своими увещаниями. Но на сладкоречие Феодосия Стефан ответил в духе ревности Илииной (словами 3 Цар. 18:18), едва не был за это избит Константином никомидийским и был сослан императором в Приконис.

Но так как подвижник и здесь остался проповедником чествования икон, то, по доносу, был снова вызван на допрос к самому императору и здесь наглядно показал ему (на номисме), как честь и бесчестие от образа восходит к первообразу. Император сдержал ярость своих слуг, хотевших убить Стефана, и отправил его в темницу, где он провел одиннадцать месяцев в обществе других 342 монахов, пострадавших за иконопочитание. У одних из них были отрезаны носы, уши или руки, у других бороды были насильно обриты или облиты смолой и опалены огнем. Наконец, утром 28 ноября 765 г. был отдан императором окончательный приказ о казни Стефана. Солдаты и чернь потащили Стефана по улице, привязав веревкою за ногу (καλωδίῳ δήσαντες αὐτοῦ τὸν πόδα), осыпая его побоями.

Мученик поражен был смертельным ударом; но поругания продолжались и над его бездыханным телом: мужчины, женщины, дети, оставившие по приказанию императора классные занятия (τὰς διατριβὰς κελεύσει τοῦ τυράννου καταλείψαντες), бежали позади с каменьями. Озверевшая толпа хотела родную сестру Стефана, монахиню, принудить к участию в этом побиении камнями тела мученика, но та спаслась от этой нравственной пытки, спрятавшись в одной гробнице. Тело Стефана было брошено εἰς τὰ Πελαγίου, - некогда храм св. мученика Пелагия, упавший от ветхости и обращенный Константином в βόθυνον (ров) для казненных преступников и язычников. Обвинительными пунктами против Стефана было выставлено, «что он многих обольщает, научая презирать настоящую славу, пренебрегать домами и родством, отвращаться от царских дворцов и вступать в монашескую жизнь» [226].

Видимо, сочли неудобным делать его мучеником иконопочитания или разглашать о его смелом argumentum per nomisma. В самом Константинополе были мученики за иконы и до Стефана. Еще в 762 году, по Феофану, «Константин гонитель, на ипподроме св. Маманта, засек до смерти бичами знаменитого монаха Андрея (= Петра), называемого Каливитом, во Влахернах, который обличал его за нечестие, называя новым Валентом и Юлианом» [227]. Казнен был Константином и Иоанн, игумен Монагрии (около Кизика), отказавшийся наступить на икону Богоматери. Но - видимо - эти мученичества не произвели такого впечатления в столице, как кончина Стефана, «нового первомученика». И 25 авг. 766 г. последовала казнь «19 архонтов» - высокопоставленных сановников и военных (σπαθάριοι, 2 στρατηγοί, 2 λογοθέται τοῦ δρόμου), с Константином Ποδοπάγουρος (ὁ πατρίκιος καὶ λογοθέτης τοῦ δρόμου γεγονὼς) во главе, заявивших себя сочувствием Стефану.

г) Из обвинительных пунктов против Стефана видно, какое значение император придавал виновности в привлечении к монашеству. Кажется, в это время у Копронима уже созрел план о совершенной отмене монашества, так как он «21 августа 4 индиктиона (766 г.) обесчестил монашеский образ: приказал каждому авве на ипподроме держать за руку женщину (Никифор: водить под руку монахиню) и проходить таким образом по ипподрому, подвергаясь оплеванию и поруганиям от всего народа» [228]. Комментарием к этому поруганию является факт, записанный у Феофана под 771 г.: «Лаханодраконт, подражая своему учителю (= императору), всех монахов и монахинь, бывших в фракисийской феме, собрал в Ефес, и, вышедши на равнину, называемую Τζουκανιστῆριν, сказал им: «желающий повиноваться царю и нам, да облечется в светлую одежду и женится немедленно, а кто так не сделает, те будут ослеплены и сосланы в Кипр». И слово завершено было делом.

В тот день многие явились мучениками, а многие, изменивши прежнему убеждению, погубили души; этих Дракон приблизил к себе» [229]. Такой же смысл имеет и усиленная конфискация монастырей (константинопольских) в 768 г. «Монастыри обратил в казармы для единомысленных с ним воинов. Обитель Далмата, первейшую среди монастырей Византии, отдал для жилища солдатам. А так называемую Каллистратову, и обитель Дия и Максимина, и другие священные дома монашествующих, и женские обители, разрушил до основания. Тех же, которые приняли монашество, из занимавших видные места в войске или в управлении, и особенно приближенных к нему, подверг смертной казни» [230].

д) В лице Константина, бывшего силлэйского, Копроним имел патриарха податливого; но и его стало возмущать противоцерковное направление иконоборческой политики. После казни Стефана нового император потребовал от своих подданных (повторения?) всеобщей присяги, для которой «он заставил и Константина, лжеименного патриарха, взойти на амвон, воздвигнуть честное и животворящее древо и поклясться, что он не принадлежит к числу почитателей икон» [231]. Патриарх постарался особою уступчивостию рассеять столь опасное для него подозрение. Царь при этом «побудил его из монаха превратиться в пирующего (украшенного венком), есть мясо и слушать кифародов (тогдашних музыкантов) на царском обеде» [232]. Но кощунство 21 августа и казнь «19 архонтов», вызвавшая «многий плач во всем народе», по-видимому снова пробудила в патриархе церковные чувства, и 30 августа того же 766 г. его постигла опала.

Какие-то его друзья и приятели (μύσται καὶ φίλοι), из числа клириков и монахов и мирян, донесли царю: «мы слышали, как патриарх говорил с Подопагуром против царя» [233]. Патриарх отрицал это, но доносчики под присягою над честным древом (εἰς τὰ τίμια ξύλα) подтвердили, что «мы слышали от патриарха эти бранные слова» (ὅτι ἐκ τοῦ πατριάρχου ἠκούσαμεν τὰς λοιδορίας ταύτας). Царь приказал запечатать патриархию, а патриарха сослать сперва в Иерию и затем в Принкип (ἐν τῇ Ἱερείᾳ καὶ πάλιν ἐν τῇ Πριγκίπῳ), и 16 ноября 766 г. избрал ему преемника по кафедре. Это был Νικήτας ὁ ἀπὸ Σκλάβων εὐνοῦχος. А 6 октября 767 г. бывшего патриарха, лишенного кафедры, но еще не низложенного, снова вызвали в столицу. «И истязал его тиран Константин, так что он не мог ходить. И он приказал его нести на носилках и посадить на солею великой церкви, а один из секретарей был с ним, держа в руке свиток с обвинениями против него» [234].

В слух собранного по приказу царя «всего народа» «хартия прочитывалась, и после каждого пункта секретарь бил его в лицо, в то время как патриарх Никита сидел на кафедре и смотрел. Потом, когда его подняли на амвон и поставили прямо, Никита взял хартию и, пославши епископов, снял с него омофор и анафематствовал. И назвавши его «мракозрачным», задом наперед вытолкали его из церкви» [235]. На другой день его ждали поругания и оплевания в ипподроме. Напрасно 15 октября на вопрос от царя: «что ты скажешь относительно веры вашей и собора, который мы собрали?» экс-патриарх ad captandam benevolentiam ответил: «хорошо и веруешь и собор собрал». Он услышал от посланных в ответ: «мы это и желали услышать из скверных уст твоих; а теперь ступай во мрак и к анафеме». После этого он был обезглавлен в кинигии и труп его стащили εἰς τὰ Πελαγίου [236].

Патриарх «из варваров» оказался более на месте при Копрониме, чем Константин силлэйский. В 768 г. Никита выломал и замазал известию мозаические иконы в «секретах» патриархии и вынес писанные на досках. При нем и царь «еще более стал бесноваться против святых церквей» (πλείονι μανίᾳ κατὰ τῶν ἁγίων ἐκκλησιῶν ἐχρήσατο). Андрей столпник в 768 г., συρθεὶς τῶν ποδῶν ἐν τοῖς Πελαγίου, открывает собою ряд казненных и изувеченных за св. иконы.

е) Между тем как Антоний, πατρίκιος καὶ δομεστικὸς τῶν σχολῶν, Петр μάγιστρος и выдрессированная чернь свирепствовали против иконопочитателей в столице, в провинции они терпели стеснения от областных начальников. Впереди всех их стоит στρατηγὸς фракисийской фемы Михаил Лаханодраконт. Еще до 765 г. он напал на страстной неделе на монастырь Пелекиты, подверг монахов побоям и увечьям и выжег монастырь, начиная от конюшен и до церквей (ἀπὸ ἱπποφορβείου μέχρι τῶν ἐκκλησιῶν). 38 избранных из братии заключены были за Ефесом под сводами древних бань и здесь засыпаны были землею, так как Лаханодраконт приказал подкопать соседнюю гору. В 771 г. он сделал попытку отменить монашество в пределах своей фемы. В следующем году его нотарий Леон Κουλούκης и Леон «ἀπὸ ἀββάδων ὁ Κουτζοδάκτυλος» продали с аукциона все мужские и женские монастыри, их священные сосуды, имущество, скот.

Вырученную сумму Лаханодраконт «внес в царскую казну, а какие нашел монашеские и отеческие книги (μοναχικὰ καὶ πατερικὰ βιβλία), сжег на огне», частицы мощей мучеников - так же. Вероятно, в этот год в небольшом городе ефесской епархии, Фокии, - как показывал на VII вселенском соборе епископ фокийский Лев, - «свыше 30 книг сожгли огнем» (ἐπάνω τριάκοντα βιβλίων πυρὶ κατέκαυσαν) [237]. Монахов Лаханодраконт истязал, увечил, ослеплял и ссылал. «И, в конце концов, не оставил ни одного человека, облеченного в монашеский образ, во всей подчиненной ему феме. Ненавистный к добру царь, узнав об этом, писал ему с благодарностью: «я обрел тебя, мужа по сердцу своему, исполняющего все желания мои». Подражая ему, и остальные делали то же» [238]. Таковы были в особенности стратиги Μιχαὴλ ὁ Μελισσηνὸς ἐν τῷ θέματι τῶν ἀνατολικῶν, Μάνης εἰς Βουκελλαρίους и Феодор Лардотир, еще до 765 г. сжегший в Крите подвижника Павла.

14 сентября 775 г. Константин умер («πυρετῷ»), во время похода против болгар, - умер с чувствами патриота, оставив в армии благоговейную о себе память.

В 764 г. против иконоборства высказались восточные патриархи, неподвластные Византии. «Κοσμᾶς τις ἐπίσκοπος Ἐπιφανείας τῆς κατὰ Ἀπάμειαν τῆς (β') Συρίας, Κομανίτης ἐπιλεγόμενος», захватил священные сосуды. Епифанийцы пожаловались на него антиохийскому патриарху Феодору. Косма, чтобы не отдавать сосудов, объявил себя иконоборцем. За это его, «по общему решению, Феодор, патриарх антиохийский, Феодор иерусалимский и Косма александрийский с подвластными им епископами, в день св. Пятидесятницы (в 764 г. 13 мая), по прочтении евангелия единогласно предали анафеме, каждый в своем городе» [239].

Возможность этого совместного действия легко объясняется тем, что незадолго пред тем избранный в патриархи Феодор Иерусалимский в это время посылал свою συνοδικὴν (общительную грамоту) в Антиохию и Александрию. Часть этой «синодики» («Πιστεύομεν τοίνον, μακαριώτατοι, καθάπερ ἄνωθέν τε») была прочитана на VІІ вселенском соборе (3 деяние). Быть может, в дополненном (патристическими доказательствами) виде эта синодика была послана в Рим и в епископию готскую и, вероятно, ко многим другим епископам, православно настроенным. Получив ее 12 августа 767 г., (анти) папа Константин II (28 июня 767-29 июля 768), отправил ее, как свидетельство веры, королю франков Пипину. Таким образом, эта синодика получила весьма высокое историческое значение, как доказательство пред лицом всей вселенской церкви несомненного православия (и по вопросу об иконопочитании) трех восточных патриархов (так как александрийский и антиохийский прислали Иерусалимскому «τὰ ἀντισυνοδικὰ αὐτῶν»), независимых от византийского давления.

Сын Константина Лев ὁ Χάζαρις сделал попытку (и не безуспешную: «расположил к себе народ», ἐξευμενίσατο τὸν λαόν, правда, деньгами) оставаться в добрых отношениях и с иконоборцами и с иконопочитателями. «И недолгое время казался благочестивым и другом св. Богородицы и монахов, почему и митрополитов на первейшие кафедры выбирал из авв» [240]. Но иконоборчество не только не было отменено, но оставалось господствующим вероисповеданием. Поэтому преемник Никиты († 6 февраля 780 г.), «Павел честный чтец, родом кипрянин, блистающий словом и делом, после многих отказов ввиду господства ереси, насильно рукополагается в патриарха константинопольского» [241], дав подписку при хиротонии - «не поклоняться иконам» (μὴ προσκυνεῖν εἰκόνας, 20 февраля 780 г.).

Впрочем, до последнего года царствования Льва иконопочитатели не подвергались гонению. Но «в среднюю седмицу поста» (τῇ μέσῃ ἑβδομάδι τῶν νηστειῶν. 28 февраля - 6 марта 780 г.) были арестованы, «как воздающие почитание иконам», несколько придворных (πρωτοσπαθάριος, κουβικουλάριοι καὶ παρακοιμώμενοι) и подвергнуты истязаниям («ἀνηλεῶς δείρας»), от которых один из них и умер (Θεοφάνης). Этот факт показывает, что в чуткой придворной сфере носились веяния предстоящей перемены, которая наступила скорее, чем можно было даже рассчитывать. 8 сентября 780 г. Лев (неожиданно - от карбункула? «ἄνθρακες») умер, и его супруга иконопочитательница Ирина (ἐξ Ἀδηνῶν) «благочестивейшая с сыном своим Константином неожиданно свыше получает царство, - благочестивые начали дерзать, - и желающие спастись - беспрепятственно (см. выше 2, г) отрекаться (от мiра), и славословие Богу начало возноситься, и монастыри оправляться» [242].

31 августа 784 г. патриарх Павел, без ведома царицы, (по болезни оставил свою кафедру и принял пострижение в обители Флора (᾽εν τῇ μονῇ τῶν Φλώρου). Когда императрица с императором-сыном посетила его, он объяснил свое отречение от престола невыносимо тяжелым положением «церкви Божией, притесняемой и отторгаемой от прочих кафолических кафедр и анафематствуемой» [243]. Это было прологом к восстановлению православия. Павел вскоре скончался, указав государственным сановникам на необходимость вселенского собора для восстановления иконопочитания. «Тогда начались дерзновенные речи и споры всех о святых и досточтимых иконах» [244].

Когда в присутствии всего народа во дворце Ирина поставила вопрос о преемнике Павлу, «все единодушно сказали, чтобы не быть иному, кроме Тарасия секретаря» [245]. Это был избранник, намеченный уже самою императрицею. Тарасий непременным условием своего согласия на принятие выбора поставил восстановление общения константинопольской церкви с православною церковью востока и запада чрез посредство вселенского собора. Условие было принято, и 25 декабря 784 г. Тарасий был рукоположен в патриархи. Немедленно были приняты меры к созванию вселенского собора. С арабами недавно (782 г.) был заключен (политически бесславный) мир; поэтому была возможность «τὰ συνοδικὰ» Тарасия «καὶ τὸν λίβελλον τῆς πίστεως αὐτοῦ» отправить не только в Рим, но и к восточным патриархам, вместе с приглашением на собор от императрицы.

Папа Адриан I (1 февраля 772, † 25 декабря 795) прислал ответные послания императрице и патриарху. Он признал несомненное православие Тарасия и вступил с ним в общение; он радовался и ревности патриарха и императрицы о восстановлении иконопочитания, хотя и выражал желание, что лучше бы восстановить иконы «sine synodi actione», на основании согласия иконопочитания с святоотеческим преданием, из которого в послании папы приведены были избранные места. Но в посланиях есть и такие подробности, в которых чувствуются зловещие тени приближающегося разделения церквей.

а) Усиленно напоминается императрице - подражать Константину и Елене, «которые святую, кафолическую и апостольскую, духовную мать вашу, римскую церковь, возвысили, и с прочими православными императорами почитали, как главу всех церквей» [246]. Обещается благоденствие и слава, «если, следуя преданиям православной веры, вы примете суд церкви блаженного Петра (add.: и Павла), князя (= верховных) апостолов, и всем сердцем возлюбите наместника его (= их)» [247]. В пример таких отношений к римской церкви папа приводит легенду о крещении Константина В. в Риме. «Кафолическая и апостольская римская церковь» называется irreprehensibilis («= τὴν ἀκατάληπτον»).

б) Папа просит («poscimus») о возвращении «патримоний апостольских» римской церкви, а равно и возврата ей права епископских хиротоний в областях, подчиненных константинопольской кафедре Львом Исавром. В виде косвенного примера указывается на щедрые пожертвования франкских королей, победоносных и благоденствующих.

в) Папа не мог удержаться и от полемики против обычного титула патриархов константинопольских «οἰκουμενικός». «Мы не знаем, написан ли (титул «вселенский» в императорском указе) по неведению, или же вследствие схизмы или ереси нечестивых; во всяком случае, мы убедительно просим ваше императорское могущество, чтобы титул «вселенский» (universalis) не употреблялся в его писаниях, (α) потому что он является противоречащим постановлениям святых канонов или решениям святых отцов; (β) ведь если кто-нибудь пишет (себя) «вселенским», поставляя себя выше превосходящей его святой римской церкви, которая есть глава всех церквей Божиих, то, очевидно, он объявляет себя противником святых соборов и еретиком.

Потому что, если он есть «вселенский», то он отличается тем, что он имеет первенство пред кафедрой даже и нашей церкви, а это является для всех верных христиан смешным: так как во всей вселенной Самим Искупителем мира даны главенство (principatus) и власть блаженному ап. Петру, и чрез этого апостола, которого заместителями, хотя и недостойными, являемся мы, святая кафолическая и апостольская римская церковь постоянно доднесь и во веки содержит главенство и авторитет власти» (и это видимо «jure divino»?). Смысл этого «авторитета»: «Эта заповедь (Господа ап. Петру об управлении церковью: «beatus Petrus apostolus per Domini praeceptum regens ecclesiam») никакою другою кафедрой вселенской церкви не должна быть осуществляема в большей степени, нежели первенствующей (римской кафедрой), которая каждый собор и утверждает своим авторитетом, и охраняет непрерывным руководительством».

Папа ставит здесь свой авторитет выше соборного, - постановление собора, не авторизованное папою, не имеет силы. «Поэтому, заключает папа, если бы кто стал - чему мы не верим - называть его (константинопольского патриарха) «вселенским», или соизволять этому, пусть знает, что он чужд православной вере и противник нашей святой кафолической и апостольской церкви» [248].

г) Не воздержался папа и от сетований о том, что Тарасий был возведен прямо из мирян. «Слишком мы затем встревожены и смущены, что принадлежавший сословию мирян и находившийся на государственной службе, внезапно возведён на высоту патриаршества, и бывший солдат вопреки суду святых канонов сделан патриархом. И что стыдно сказать и тяжело промолчать: те, которые должны быть руководимы и учимы, не стыдятся казаться учителями, но боятся бесстыдно воспринимать руководительство душами те, которым путь учителя во всех отношениях неизвестен; куда им самим идти, они не знают» [249]. Патриарх Тарасий всею жизнию доказал, что принимать такой тон относительно его «неподготовленности» не было оснований. И строгое соблюдение канонов в данный момент именно нуждалось в исключении: каждое иерархическое лицо в Византии в это время было более связано с иконоборческим прошлым (вроде обязательства, которое даже при Льве Хазаре вынужден был дать несомненно православно настроенный патриарх Павел), чем «мирянин» Тарасий.

Таким образом, римский престол вступил в общение с константинопольскою церковию с сильными разъединяющими задатками в виде властолюбивых римских претензий, исторических счетов из-за «патримоний» и Иллирика и полемического возбуждения. В качестве своих местоблюстителей папа прислал пресвитеров - Петра (его подпись под ὅρος: «πρωτοπρεσβύτερος τοῦ θρόνου τοῦ ἁγίου ἀποστόλου Πέτρου») и другого Петра («πρεσβύτερος καὶ ἡγούμενος (греческого в Риме монастыря) τοῦ ἁγίου πατρὸς ἡμῶν Σάββα»).

Посланные на восток нашли восточную церковь в бедственном состоянии. Братия неизвестного пустынного (может быть, в Палестине) монастыря укрыли посланных и не позволили им вручить грамот Тарасия по назначению, чтобы не возбудить подозрения в мусульманах, настроенных крайне враждебно к христианам, что сказалось в недавней ссылке иерусалимского патриарха (Илии) по пустому подозрению. Когда посланные заявили, что они готовы принять и мученическую смерть, то им ответили, что дело идет не об их личной опасности, а о существовании церкви в сарацинских владениях: «κατὰ κοινοῦ τοῦ τῆς ἐκκλησίας προέρχεται σώματος (ὁ κίδυνος)».

Посланные должны были удовольствоваться тем, что отшельники вручили им послание от имени «восточных архиереев» («-Ταρασίῳ - οἱ τῆς ἑῴας ἀρχιερεῖς ἐν Κορίῳ χαίρειν») [250] с изложением обстоятельств, воспрепятствовавших точно исполнить волю константинопольского патриарха, затем синодику Феодора, патриарха иерусалимского, имевшую (см. выше) значение свидетельства веры трех патриархов, и в качестве представителей восточной церкви на соборе дали им в спутники «боголюбивых братьев наших Иоанна и Фому, украшенных божественною ревностию к православной вере, бывших единодушных синкеллов двух святых и великих патриархов, любителей освящающего безмолвия» [251].

Вселенский седьмой собор назначен был на 7 августа (понедельник) 786 г. в Константинополе в храме свв апостолов. Но многие («οἱ πλείους») из епископов-иконоборцев завязали сношения с мирянами и стали агитировать против будущего собора за неизменное сохранение авторитета «собора» 754 г. Узнав об этих затеях, Тарасий напомнил епископам, что за эти «παρασυναγωγὰς» в городе, имеющем своего епископа, они по канонам могут подлежать низложению. Это подействовало. Но некоторые [252] продолжали агитацию среди столичных войск (среди σχολαρίων, ᾽εξκουβιτώρων τε καὶ τῶν λοιπῶν στρατευμάτων τῶν στρατευομένων ἐν τῇ βασιλίδι πόλει), в которых еще не угасло благоговение в памяти императора Константина.

И вот вечером 6 августа бунтующиеся солдаты, «ворвавшись в крещальню святой кафолической церкви (св. Софии?), кричали каждый свое, - но голос всех сводился к одному: чтобы не было допущено состояться собору» [253]. Несмотря на эту демонстрацию, утром 7 августа собор был открыт; приступили уже к чтению документов, как у дверей храма свв. апостолов явилась большая толпа (ὄχλος πολὺς) солдат с воплями и обнаженными мечами: грозили убить и патриарха, и епископов, и игуменов. Императрица послала своих «ближних людей» (οἰκειακῶν ἀνθρώπων) уговаривать солдат: бунтующиеся их не послушали, и даже оскорбили (ἀλλ᾽ ἢ μᾶλλον προσητίμασαν). Ирина через кубикулярия дала знать, чтобы собор расходился. Патриарх с православными вошел в алтарь, иконоборческие епископы вышли к бунтующимся, возглашая: «Νενικήκαμεν» (победихом). Долго еще ликовали иконоборцы, «славословя» (εὐφημοῦντες) «седьмой вселенский собор» 754 г. Наконец, «когда наступил уже шестой час, они, почувствовав голод» пошли домой, и таким образом, мятежное движение затихло». «И по милости Божией, неистовые никому не причинили вреда» [254].

Так собор не состоялся. Но Ирина хитростью удалила ненадежные полки, отобрала у них оружие и очистила столицу и от других беспокойных элементов. После этих мер седьмой истинный вселенский собор назначен был в Никее и продолжался с 24 сентября (понедельник) по 23 октября 787 года.