К постшумерским памятникам шумероязычной словесности относятся, прежде всего, библиотеки Ниппура, Ура и Ларсы, возникшие в самом начале Старовавилонского периода (XX-XIX вв.) при писцовых школах. Кроме них нужно особо выделить архивы Вавилона, Ашшура и Ниневии, в первую же очередь - Ниневийскую библиотеку царя Ашшурбанапала (668-626 (?)), сохранившую несколько тысяч табличек двуязычного шумеро-аккадского письма.
Клинопись старовавилонских текстов можно назвать скорописью: знаки в строке пишутся последовательно, нередко наезжают один на другой и смешиваются, что свидетельствует о желании писца разместить на табличке как можно больше текста и о его нежелании тщательно выписывать каждый знак.
Такой характер письма говорит о возросшем объеме информации и, возможно, о том, что некоторые тексты «стенографировались» прямо с уст. Ассирийская клинопись монументальна, фигурна и хорошо понятна, поскольку каждая табличка является копией более древнего текста, сделанной старательным и усердным царским писцом.
Проблема датировки текстов этой группы весьма сложна. Если тексты, записанные в Старовавилонский период потомками и наследниками шумеров, несомненно составлены по-шумерски, то многие тексты Ниневийской библиотеки сперва сочинялись на живом аккадском языке и только потом переводились на священный, хотя и мертвый, шумерский.
Кроме того, следует различать в составе шумероязычных постшумерских текстов наслоения различных эпох: каждая такая запись своего рода палимпсест, с которого нужно аккуратно снимать слои, чтобы обнаружить основу.
Тексты архаического слоя
К этой подгруппе относятся ритуально-календарные гимны в честь богов, эпические сказания о подвигах правителей Урука, пословицы, поучения и заговоры, отражающие самые ранние представления шумеров об устройстве мира, появившиеся в период первоначальной адаптации шумерского социума к ландшафтно-климатическим условиям Южного Двуречья, во время первых конфликтов с соседями по ареалу. Этот период замыкается эпохой Саргонидов.
Поэтика шумерских текстов этого времени содержит такие формальные приемы, как повтор, семантико-синтаксический параллелизм, постепенное укрупнение плана при знакомстве с героем текста, внутренняя рифма. Тексты поражают обилием отождествлений и тропов, эмоциональной насыщенностью и патетикой. Вместе с тем их композиции статичны, в них практически отсутствует психологизм: герои лишены характера, их действия слабо мотивированы самим текстом.
Конец любого шумерского текста неизменно благоприятен для героев, даже если в самом сюжете они не добиваются результата, - так проявляется забота переписчика о читателе, на котором, согласно магическим воззрениям древности, при чтении могла отразиться судьба героев текста.
Весенний новогодний миф имеет в шумерской словесности несколько вариантов. Все они связаны с именами богов Нинурты (Нингирсу) и Энки. В гимне «Нинурта и Асаг» воспевается битва юноши-вождя со злым владыкой гор Асагом, запирающим воды.
Половодье, не достигая земли, возвращается назад в горы, где воды замерзают и превращаются в лед. Вследствие этого на земле нет никакой растительной жизни. Асагу в его злодеянии помогают камни гор, длинный список которых приводится в гимне.
Убив и расчленив своего противника, Нинурта сперва сбрасывает воды в Тигр, создавая потоп, а затем выкладывает из камней - воинов Асага - плотину, направляющую воды на поля. Так появляется ирригация, создается плуг, земля наполняется изобилием, основываются первые государства. Гимн заканчивается похвалой камню диориту, который не упорствовал в борьбе с Нинуртой и потому пошел на изготовление статуи некоего правителя, установленной в храме Энинну. Вероятно, имеется в виду статуя Гудеа, и это несомненно уже поздняя вставка.
Возвращение Нинурты в свой город после битвы прославляется в другом гимне, известном под названием «Возвращение Нинурты в Ниппур». Победив Асага, герой боится сразу вступать на землю своего города. Перед его мощью дрожат не только горы, но и божественные сородичи.
Неслучайно главный советник Нуску умоляет его не вгонять в столбняк Ануннаков и не пугать Энлиля в его жилище. Страшная сила Нинурты-победителя мастерски передается через три феномена: блеск, покрывающий храм Энлиля; содрогание Неба и Земли при восшествии героя на колесницу; тень, падающая от простертой руки героя. Кроме того, возвращаясь в свой город, герой невольно разрушает дорогу, по которой идет.
Государь, словно потоп, сметя,
Нинурта, крепость враждебной страны разгромив,
словно потоп, сметя,
Как буря, взревел в основании Неба.
Когда же свой путь по слову Энлиля он в Экур направил,
Герой богов дорогу страны разгромил.
Поскольку он к Ниппуру не приближался,
Нуску, главный советник Энлиля, направился встретить его,
И так он владыку Нинурту приветствовал:
«Государь мой! Совершенный герой! К себе прислушайся!
Нинурта! Совершенный герой! К себе прислушайся!
Блеск твой храм Энлиля, как одеяние, покрывает!
Когда в колесницу свою, чей скрип сладкозвучен,
Стопу ты поставишь - Небо с Землей содрогаются!
Когда руку поднимешь - тень простирается!
Ануннаков, великих богов, в столбняк не вгоняй!
Отца своего в жилище его не пугай!
Энлиля, отца своего, в жилище его не пугай!
Ануннаков в их Убшукинне до паники не доводи!
Отца своего силой геройства подарками одари!
Энлиля, отца своего, силой геройства подарками одари!
Государь мой! Обруч небесный! Первый среди богов!
Хранящий печать Энлиля, имеющий силу Экура,
Герой! В горы, что ты умертвил,
Кроме тебя, никого отец не пошлет!
Нинурта! В горы, что ты умертвил,
Кроме тебя, Энлиль никого не пошлет!»
Не успело слово сойти с его уст,
Как Нинурта в суму плеть и кнут положил,
Булаву, оружие битвы, с краю привесил,
В храм Энлиля вступил.
Быков захваченных он к храму направил,
Коров захваченных, быкам подобно, [к храму направил].
После того как Нинурта немного остыл и успокоился, он торжественно вступил в Ниппур с трофеями для отцовского храма и предъявил права на царство:
«Пусть Энлиль силу геройства моего водой омоет!
Пусть яростную силу - дубину мою - священной водой окропит!
Пусть в тронном зале священное место для меня установит!
Пусть мою колесницу небесную на "великое место" поставит!
Пусть пленных героев моих, как быков бодливых, навяжет!
Пусть пленных царей моих, как свету Солнца,
заставит он мне поклониться!
Могучий, Потоп Энлиля, в горах соперника
не имеющий, - я!
Нинурта я, (и) к имени моему пусть их он склонит!
Сильный львиноголовый, которого мощью своей
Энлиль породил, - я!
Вихрь небесный, обруч богов,
Избранный Аном для власти великой, - я!
Булава, разящая высокие горы, для царственности
предназначенная, - я!
Могучая сила битвы, вдохновляемая Инанной, - я!
Герой, определенный Энки, для ярости сражения
назначенный, - я!
Пусть царственность моя до пределов земных
и небесных сияет!
Сильнейший из богов - я!
Ужас великий пусть мне он дарует!
Пусть Ниппур, любимый мой город,
Ану подобно шею поднимет!
Пусть мой город - первейший над городами
братьев моих!
Пусть мой храм - высочайший над храмами братьев моих!
Пусть земля моего города - колодец с пресной водой для Страны!
Пусть Ануннаки - братья мои - склонятся передо мною!
Пусть их быстрокрылые птицы в моем городе гнезда совьют!
Пусть странники их под сенью моей отдохнут!»
Получив от отца право на царство, Нинурта завершает свой праздник обрядом священного брака со своей невестой Нин-Нибру, определяя благую судьбу для земного царя.
Все свои подвиги Нинурта совершает с помощью ME, данных ему богами Энлилем и Энки. Эти ME хочет отнять у него Асаг, желающий власти над Шумером. Второй вариант новогоднего текста - гимн «Энки и устройство мира» - также связан с божественными ME. Здесь говорится, что в начале мира бог Ан передал ME Энлилю, тот отдал их Энки, а уже Энки решил распределить их по всему миру.
Бог мудрости садится в ладью и начинает свое длительное путешествие по разным городам и странам. Он посещает главные города Шумера - Ниппур и Ур, наносит удары по враждебному Эламу, дает основы жизни острову Дильмун (совр. Бахрейн), оказывает благодеяние Магану и Мелуххе (что это за местности, до сих пор точно неизвестно).
Посетив чужие страны, Энки оплодотворяет реки Тигр и Евфрат и наделяет ME подчиненных ему богов. Они получают из его рук власть над строительством, ткачеством, пастырством, земледелием, рыболовством. Исполнив свою миссию, Энки коронуется на царство, получая одновременно атрибуты военного вождя и жреца. Когда все ME уже распределены, неожиданно появляется богиня Инанна, которая обвиняет Энки в том, что он не дал ей ее долю.
Энки удивляется, поскольку хорошо знает о том, что Инанна уже давно владеет некоторым числом ME. Тем не менее он находит то, что можно ей поручить, - человеческие эмоции и музыкальные инструменты, которые эти эмоции вызывают. К сожалению, конец текста разбит, поэтому мы не можем сказать, приняла ли Инанна эти дары Энки.
Как мы можем видеть, все новогодние тексты отличаются несколькими основными чертами. Во-первых, они обязательно связаны с раздачей ME и определением судеб мира; во-вторых, с восстановлением порядка, который был нарушен вследствие временной узурпации власти злыми силами. Герой, восстановивший порядок, коронуется на царство и вступает в священный брак в пределах своего города.
В этот же период в Уруке происходит священный брак страстной богини Инанны и пастуха Думузи - событие, отраженное в десятках любовных песнопений и царских гимнов, но нигде в шумерской словесности подробно не описанное. Любовные песни, связанные со священным браком, построены довольно просто.
Их запевка содержит некую фабулу, связанную либо с ожиданием возлюбленного и любовным томлением невесты, либо с таким же желанием жениха, либо с соревнованием между претендентами на руку и сердце Инанны. Во второй части описываются прелести юной Инанны и ее соитие с Думузи.
В колофоне подчеркивается, что эта песня или диалог посвящены Инанне и исполняются под аккомпанемент ударных инструментов или под флейту.
Уникальным с точки зрения композиции и содержания является диалог, условно названный «Спор земледельца и скотовода». Текст составлен в жанре диалога-спора (адаман-ду-га), хорошо известного в шумерской школе и призванного выяснить наибольшую практическую пригодность одной из спорящих сторон. Композиция такого спора всегда одинакова.
Два предмета или существа (мотыга и плуг, пальма и тамариск, зима и лето, рыба и птица) заявляют друг перед другом о своем превосходстве. Они выдвигают все новые и новые аргументы в подтверждение своей правоты и никак не могут прийти к согласию.
Тогда перед ними возникает фигура третейского судьи, который разрешает спор. В конце текста поется славословие в честь победителя. Наш текст существенно отличается от этого канона несколькими чертами.
Во-первых, славословие в нем поют не победителю и не третейскому судье, а предмету спора. Во-вторых, он является не литературной компиляцией, а записью сценки с участием нескольких действующих лиц, появление которых в действии предварительно не оговаривается, то есть это буквально зафиксированное (как бы застенографированное) ритуальное действо. В-третьих, он имеет сюжет - брачный спор пастуха Думузи и земледельца Энкимду за руку и сердце богини Инанны.
Разговор. Сестре он молвит,
Уту сестре молвит:
«Иннин! "Трава пряденья" прелесть излучает,
Инанна! "Трава пряденья" прелесть излучает!
Зерно в борозде прелесть [излуча]ет!
Сестрица! Знатное льняное одеянье прелесть источает!
Инанна! Знатное льняное одеянье прелесть источает!
Царь[…]!
Иннин! "Траву пряденья" принесу тебе!
Инанна! "Траву пряденья" принесу тебе!»
«Братец! Когда "траву пряденья" ты мне принесешь,
Кто для меня ее отобьет?
Стебли ее для меня кто отобьет?»
«Сестрица моя! Того, кто отобьет, я тебе приведу!
Инанна! Того, кто отобьет, я тебе приведу!»
«Братец! Когда приведешь ты того, кто отобьет,
Кто для меня их спрядет? Кто для меня их спрядет?
Стебли ее - кто для меня их спрядет?»
«Сестрица моя! Того, кто спрядет, я тебе приведу!
Инанна! Того, кто спрядет, я тебе приведу!»
«Братец! Когда приведешь ты того, кто спрядет,
Кто для меня их раздвоит? Кто для меня их раздвоит?
Стебли эти - кто для меня их раздвоит?»
«Сестрица моя! Того, кто раздвоит, я тебе приведу!
Инанна! Того, кто раздвоит, я тебе приведу!»
Далее несколько непонятных технологических терминов.
«Братец! Когда приведешь ты того, кто окрасит (?),
Кто ляжет со мною? Кто ляжет со мною?»
«С тобою да ляжет, с тобою да ляжет
С тобою супруг твой воистину ляжет!
Ама-ушумгаль-анна с тобою да ляжет!
Приятель Энлиля с тобою да ляжет!
Отпрыск праведного лона с тобою да ляжет!
Семя престола с тобою да ляжет!»
«О нет! Человек моего сердца, человек моего сердца,
Человек, о котором мне сердце сказало,
Без лопаты зерно он в груды сгребает!
Зерно в закромах его постоянно!
Землепашец - зерно его в грудах несметных!
Пастух же в загоны овец загоняет».
Восемь строк разбито.
Братец ее, юноша Уту,
К светлой Инанне обращает слово:
«Сестрица моя! Пастух да возьмет тебя в жены!
Дева Инанна! Почему ты не хочешь?
Масло его превосходно, молоко его превосходно!
Все, что рука пастуха производит, - прекрасно!
Инанна! Пастух да возьмет тебя в жены!
Увешанная камнями - почему ты не хочешь?
Масло его превосходно, с ним вместе есть его будешь!
Полог царей - почему ты не хочешь?»
«Меня? Никогда пастух не возьмет меня в жены!
Одеяньем новым никогда не покроет!
Чтобы [………] - не промолвлю ни слова!
Деву - меня - да возьмет землепашец!
Землепашец, растящий обильные травы,
Землепашец, растящий обильные злаки!»
Четырнадцать строк разбито.
«Землепашец меня, землепашец меня - в чем
превосходит?
Энкимду, хозяин канав и борозд,
Чем - землепашец - меня превосходит?
Если он даст мне муки своей черной -
Дам землепашцу овец своих черных.
Если он даст мне муки своей белой -
Дам землепашцу овец своих белых.
Если он даст мне лучшего пива -
Дам землепашцу молока я густого.
Если он даст мне сладкого пива -
Дам землепашцу моей простокваши.
Если он даст мне цеженого пива -
Дам землепашцу молока я парного (?).
Если он даст мне легкого пива -
Молока землепашцу дам с целебной травою.
Если он даст мне плодов своих сладких -
Дам землепашцу молоко итирда.
Если он даст мне хлебов своих вкусных -
Дам землепашцу сыров я сладчайших.
Если он даст мне мелкой фасоли -
Дам землепашцу я сыров своих мелких.
Больше, чем съест, больше, чем выпьет,
Масла дам я ему в избытке!
Молока дам я ему в избытке!
Чем землепашец меня превосходит?»
Просияли, просияли, края увлажненной земли просияли,
Пастух по увлажненной земле [...],
Пастух по увлажненной земле овец провел,
К пастуху, по увлажненной земле овец проведшему,
К пастуху землепашец подходит,
Землепашец Энкимду подходит,
К Думузи хозяин канав подходит,
В степи пастух спор с ним заводит,
Пастух Думузи в степи спор с ним заводит.
«Нам с тобой, пастух, нам с тобой пастух, нам с тобой -
К чему нам сражаться?
Твои овцы на увлажненной земле пусть кормятся!
Твои овцы по нивам моим пусть проходят!
На хлебных полях Урука пусть зерно подъедают!
Твои ягнята, твои козлята из канала Исуругаль
пусть пьют воду!»
«Я - пастух, и на моей свадьбе
Пусть землепашец станет мне другом!
Землепашец Энкимду - другом, землепашец - другом
Воистину пусть мне станет!»
«Я принесу тебе пшеницы! Я принесу тебе фасоли!
Чечевицы, бирунна тебе принесу я!
Дева! Все, что тебе приносить полагается, -
Дева Инанна! - шегин, гусаль я тебе принесу!»
Спор пастуха с землепашцем.
Дева Инанна! Хвала тебе сладка!
Для исполнения.
Перед нами нестандартная, неканоническая версия священного брака. Во всех известных нам циклах свадебно-обрядовых песен в честь Инанны и Думузи последний считается предопределенным женихом Инанны. Нигде более она не выбирает себе пару, тем более не отвергает кандидатуру Думузи.
Стало быть, прав первый издатель текста Я. Ван Дейк, утверждавший, что подобная история могла разыгрываться перед каким-либо правителем III династии Ура и иметь светский характер (хотя и восходящий к ритуальному канону раннединастического священного брака).
Об этом же говорит и отсутствие космогонического зачина, который заменен народной песней о тканье льняной одежды. Песня эта замаскирована под диалог между Уту и Инанной - братом и сестрой. В целом вся часть, связанная с процессом тканья, таит в себе намек на брачные отношения.
Расцветшая «трава пряденья» (скорее всего, лен) - женская прелесть Инанны - должна подвергнуться различным действиям со стороны ее жениха. И отсюда, как мы видим, прямо следует вопрос о женихе: «Кто ляжет со мною? Кто ляжет со мною?» Брат советует сестре выбрать Думузи, мотивируя свой совет святостью этого божества и его близостью к богам, а также изобилием молочных продуктов в хозяйстве Думузи.
Здесь нужно особо оговорить тот факт, что в шумерском пантеоне Уту почитался еще и как бог справедливого суда, - это значит, что его совет продиктован заботой об истине. Инанна ведет себя как капризная и довольно прагматичная женщина. Она предпочитает земледельца Энкимду, потому что «зерно в закромах его постоянно», то есть Инанна в своем выборе руководствуется соображениями только материального плана. Уту возмущается, но упрямая сестра стоит на своем, и решение этого спора теперь возможно только через поединок между претендентами.
Думузи - овечий пастырь и бог весны, известный с самых ранних времен шумерской истории. Думузи - жертвенный бог: каждое лето он, оплакиваемый женщинами, уходит в подземный мир. Полугодие Думузи в культовом календаре Шумера - с конца декабря по конец июня (от зимнего до летнего солнцестояния).
Правление Думузи связано с ростом и плодоношением, изобилием и плодородием, со всяческим прибытком - но и с обильными жертвами. Сам Думузи изображался в виде барана. Бараны и овцы-первинки из «ведомства Думузи» приносились в жертву в середине месяца нисан (март-апрель), поддерживая набирающее силу весеннее солнце. Именно поэтому между Думузи и Уту в шумерской мифологии существует тесная связь.
Уту помогает Думузи скрываться от демонов подземного мира, превращая его в различных животных. Следовательно, Уту прямо заинтересован в браке Думузи с Инанной - богиней любовной и воинской страсти. Оба божества, будучи в союзе, усилят работу по распространению жизни в обитаемом мире. Именно это и нужно Уту.
Энкимду - второстепенный персонаж шумерской религии и мифологии, никак не связанный с культовым календарем. В литературе он фигурирует еще только один раз, в гимне «Энки и устройство мира»: Энки награждает Энкимду ME, называя его «смотрителем земледельческих работ Энлиля, человеком каналов и арыков». С точки зрения иерархии пантеона, Думузи с самого начала имеет предпочтение перед Энкимду. Однако ему предстоит подтвердить свое превосходство в двух поединках.
Первый поединок - словесный - записан как монолог Думузи. Пастух противопоставляет плодам трудов земледельца собственную продукцию, говоря, что нет такого продукта в хозяйстве Энкимду, на который он, Думузи, не ответил бы собственным продуктом. Следовательно, в словесном споре о превосходстве они будут равны. Затем Думузи подходит к Энкимду и в степи, то есть за пределами города, заводит ссору со своим соперником.
Перед этим предварительно он прогоняет отару своих овец через поля Энкимду, увлажненные для будущих полевых работ. Формальный повод для ссоры теперь имеется. О дальнейшем текст не говорит ничего. Поскольку следом идет просьба Энкимду о примирении, можно предположить, что ей предшествовала молчаливая, миметически изображаемая борьба претендентов, и борьба эта закончилась поражением Энкимду.
Последняя часть текста - слова Думузи о братании-приятельстве с Энкимду на своей свадьбе и слова Энкимду о принесении плодов земледелия деве Инанне. Формально никто в убытке не остался, даже новоиспеченный друг Энкимду будет допущен к свадебному столу. Но колофон посвящен хвалам в честь Инанны. Почему? Что прославляется в колофоне?
Наш ответ: правильный выбор Инанны, то, что она поступила не по собственной воле, а по воле, свыше указанной ее братом - справедливым Уту. Инанна вышла не за богатого и слабого, а за святого и сильного бога, тем самым упрочив мировой порядок и создав условия для торжества справедливости в мире.
Вполне возможно, что именно эта история, соединившая в себе брачную песню и диалог о превосходстве вещей, была в переработанном виде положена в основу библейского повествования о Каине и Авеле. Как мы помним, в ветхозаветном тексте правда и милость Божья тоже на стороне пастуха.
Лето в Месопотамии - время войны. Летние тексты непременно связаны с путешествием за пределы священного города. Либо это поход царя-героя в далекую землю с целью добыть себе славу, либо уход бога в подземный мир с целью передать земле весенние силы плодородия. В летних текстах ключевой формулой является закон подземного мира «за голову - голову», означающий, что количество живых должно быть равно количеству ушедших под землю.
Согласно гимну «Энлиль и Нинлиль», во время путешествия по реке Энлиль овладел прекрасной девушкой, мечтавшей о его любви. Совет богов счел поступок Энлиля недостойным и изгнал его вместе с беременной возлюбленной в подземный мир. Там у них рождается сын Нанна - первенец, которого отец любыми средствами хочет отправить подальше от мрачного обиталища мертвых.
С этой целью Энлиль проделывает хитроумные магические операции. Принимая облик трех служителей загробного мира, он трижды оплодотворяет Нинлиль, чтобы она родила трех богов, способных послужить выкупом за Нанну, которого отец отправляет на небо. Нинлиль рождает богов Нергала, Ниназу и еще одно божество, имя которого не сохранилось на табличке. Нанна же отправляется на небо, где становится богом Луны и времени.
Из календарных текстов, составленных уже в вавилонскую эпоху, мы знаем, что празднество в честь Нанны и Нергала приходится на третий месяц Ниппурского календаря, то есть отмечается в мае-июне христианского года.
В следующем, четвертом месяце ниппурскогс года, в период летнего солнцестояния, уходит в подземный мир весенний бог Думузи. Его хватают демоны-галла, опутывают большими сетями и волокут до ближайшего колодца, поскольку из любого колодца можно попасть в загробный мир.
Ушедшего вниз Думузи оплакивают несколько дней, и первой плакальщицей по нему выступает богиня Инанна - одновременно жена и сестра Думузи. Отношения между главными весенними божествами в разных текстах весьма различны. Где-то Инанна представлена тоскующей по своему ушедшему жениху, где-то, напротив, она является причиной раннего ухода Думузи в загробный мир.
Знаменитый текст, условно названный «Нисхождение Инанны в подземный мир», демонстрирует вторую версию их отношений. Здесь Инанна, богиня ночного неба, спускается под землю с целью завоевания нижнего мира. Прежде чем достигнуть его пределов, Инанна вынуждена расстаться со всеми атрибутами и оберегами своей власти. Совершенно беззащитная, она проходит семь ворот подземного мира и попадает, наконец, в его канцелярию.
Когда ее спрашивают о цели визита, Инанна говорит, что пришла принести погребальные жертвы мужу своей сестры - царицы мертвых Эрешкигаль. Но сестра догадывается об истинной цели визита Инанны и умерщвляет ее. Слуга Инанны - бог Ниншубур - спустя три дня после исчезновения госпожи извещает о ее смерти Собрание богов. Из всех богов помочь Инанне соглашается только мудрый Энки.
Он достает грязь из-под собственных ногтей и лепит из этой грязи двух существ, способных невидимыми проникнуть в ворота подземного мира. Существа оживляют Инанну живой водой и целительной пищей, после чего она хочет выбраться наверх. Но не тут-то было. В «стране безвозвратной» существует незыблемый закон: вернуться назад можно только в том случае, если найдешь себе замену.
Инанну выпускают наверх в сопровождении злых демонов, готовых по первому ее слову схватить и опутать сетями любого человека или бога. Инанна решает посетить различные города и отдать демонам того, кто не будет трепетать перед ее обликом. Обойдя все города и не найдя непочтительных, Инанна в страхе возвращается в родной Урук - и что же она там видит!
Ее супруг Думузи в лучшем одеянии восседает на троне и горделиво смотрит на нее. Инанна приходит в ярость и отдает супруга демонам. Думузи прячется, при помощи своего друга солнечного бога Уту он превращается в различных животных, но демоны все равно настигают его. Они находят Думузи в доме его сестры Гештинанны, с которой заключается договор.
Поскольку жизнь без Думузи невозможна, ему будет позволено в течение полугода (конец зимы, весна и часть лета) быть на земле, и в это время по закону подземного мира внизу будет находиться Гештинанна. Но следующее полугодие (часть лета, осень и зиму) Думузи придется проводить под землей самому.
Исторической основой для мифов летнего периода следует считать события, отраженные в урукском гимно-эпическом каноне, включающем девять больших поэм о подвигах первых царей Урука - Энмеркара, Лугальбанды и Гильгамеша. Эти цари прославились своими походами на восток, в землю Аратты, откуда в Шумер поступал строительный лес и некоторые драгоценные камни (например, лазурит).
В эпических песнях об Энмеркаре речь идет об интеллектуальном соревновании между царем Урука и правителем Аратты. В одном из текстов цари задают друг другу загадки, и одна из них оказывается настолько длинной и трудной, что гонец не может повторить ее. И тогда Энмеркар изобретает... письменность.
В другом происходит соревнование магов, в котором побеждает колдунья из Урука. Тексты о Лугальбанде рисуют образ физически слабого царевича, который, однако, обладает прекрасными качествами уважения к старшим и почтительности к традиции. Именно эти качества помогают Лугальбанде в горах, где обитает львиноголовый орел Анзуд - птица, определяющая судьбы богов и людей.
Украсив ее гнездо и воздав почести птенцам, Лугальбанда добивается расположения самой птицы. В награду она сажает его на крыло и доставляет к войску, от которого царевич отстал по болезни. В песнях о Гильгамеше показан совершенно иной характер - физически сильный, пренебрегающий традициями молодой царь, желающий овладеть тайной бессмертия, даже если бы для этого потребовалось погубить живое существо.
В кедровых горах востока Гильгамеш сражается со стражем леса Хувавой, побеждает и убивает его, но желаемого бессмертия не достигает: боги отнимают у Гильгамеша атрибуты бессмертия и разбрасывают их по удаленным уголкам света. В другой песне Гильгамеш вступает в бой с царем соседнего города Киша, не послушавшись мнения городских старейшин.
Еще в одном тексте все тот же герой Гильгамеш разрушает гнездо птицы Анзуд и срубает священное дерево, чем-то помешавшее его госпоже - урукской богине Инанне. Преступность деяний Гильгамеша очевидна, но именно этот эпический герой в течение двух тысячелетий оставался любимым персонажем месопотамской литературы, равно как и образцом государственной идеологии.
Он служил не просто примером воинской доблести, но и своеобразным символом человеческой судьбы на земле: даже будучи совершенным героем, человек никогда не покорит последнее препятствие, установленное для него богами, - собственную смерть.
Тексты осенне-зимнего периода выделяются слабее. Среди осенних это многочисленные гимны богу Солнца Уту - справедливому судье, определяющему судьбы живых и мертвых в период осеннего равноденствия. Известен также диалог «Спор Мотыги и Плуга», календарно приуроченный ко времени окончания пахотных работ. В нем Мотыга доказывает Плугу, что она больше нужна людям, поскольку ею пользуются круглый год, а Плуг используют только четыре месяца в году.
Зимние тексты - это миф о потопе и плачи по разрушенным городам, поскольку для зимы в Месопотамии характерны сильные ливни, сверхранние разливы каналов и разрушение хрупких построек из сырцового кирпича. Однако тексты плачей по городам и миф о потопе несут на себе столь явную печать поздне-шумерской идеологии, что будут рассмотрены в корпусе текстов урско-исинского времени.
К ритуально-календарным гимнам примыкают и так называемые «тексты путешествий», которые можно условно разделить на две группы. В первом случае божество идет в город своего отца с просьбой о даровании Стране благополучия, а царю - долгого правления. Чтобы растрогать сердце предка, сын или дочь устраивает в его честь пир.
Во втором случае путешествие предпринимается с целью сообщения богу-предку о завершении храмового строительства в своем городе. И здесь также упоминается о пире. Каковы же могут быть истинные цели такого путешествия? И в первом, и во втором случае речь идет об отделении сына от отца и желании сына жить собственным домом.
Прежде чем отделиться, в общине всегда испрашивают родительского благословения на самостоятельную жизнь (в том числе и семейную) и в знак своей материальной состоятельности сытно кормят предков результатами своего труда. Если же предки к этому времени умерли, то кормление их превращается в жертвоприношение. В любом случае, без благословения старших нельзя начинать никакое новое дело. Все известные нам хождения богов посвящены одной-единственной цели: это хождения к предкам за новым началом, это поиск самостояния без разрыва родовых связей.
С точки зрения идеологии, путешествие бога к предку за началом новой жизни обязательно связано с новогодним праздником и интронизацией царя. Это означает, что путешествие бога к отцу всегда предшествует обряду интронизации (хотя бы и символическому, поскольку в последние века Шумера цари правили очень долго и их статус был закреплен за ними пожизненно). Поэтому можно предположить, что каждое такое путешествие должно было проходить весной.
Чего же конкретно хочет добиться путешествующий бог от своего отца?
Во-первых, поддержания жизни («судьбы изобилия») на прежнем уровне, а именно - воспроизводства скота, диких животных и рыбы, улучшения качества молочных продуктов, разлива рек, роста трав и тростников. Это уровень проявленной, оформленной жизни, которая предназначена для людей.
Во-вторых, сохранения в неизменном виде ME и «предначертаний» - божественных субстанций, от наличия и целостности которых зависит изобилие в человеческом мире. И в-третьих, царской и жреческой власти над миром, дающей средства для достижения означенных выше целей.
Получая от родителей ME, молодые боги знают, что лишают их необходимого имущества. Поскольку же ME есть в огромной степени условия существования самой жизни, то предки, отдавшие ME, сами теряют жизненную активность (они не могут умереть, так как по определению бессмертны). И кормление предков перед получением ME является энергетической компенсацией за потерю жизненной активности.
По аналогии можно вспомнить старинный шумеро-аккадский обряд продажи общинной земли царю, в котором одним из основных моментов было кормление родственников продавца и нищих общинников в качестве компенсации за потерянный участок земли. «Потерянный» нужно понимать здесь как «отделенный от целого (от тела)», поэтому кормление - плата за отдельность как утрату части этого целого.
Одна и та же социально-психологическая форма встроена в разные по уровню содержания: в частности, в политике любая претензия на самостоятельное правление и есть претензия на отделение, на противопоставление себя всеобщему. Поэтому и начало правления, и - аналогично - начало года должны проходить по одинаковой схеме: хочешь жить отдельно - плати за ущерб родительской семье (ср. в вавилонском «Диалоге господина и раба»: «Строящий свой дом разрушает дом своего отца»).
Столь же древней, как и «тексты путешествий», является дидактическая словесность шумеров. Еще в корпусе текстов архаического Ура нам встречается несколько пословиц, точно перевести которые, увы, нельзя, поскольку выписаны не все грамматические показатели. Множество пословиц и поучений попадается в архивах Шуруппака и Абу-Салябиха. И все же большая часть дидактических текстов записана уже после гибели шумерской цивилизации писцами Ниппура, Ура и Исина.
Шумерская назидательная литература была предназначена непосредственно для воспитания учащихся. Она включает пословицы, поговорки, поучения, диалоги-споры о превосходстве, басни и сценки из школьной жизни. Пословицы и поговорки с очень раннего времени становятся излюбленным материалом для тренировки навыков письма и устной шумерской речи. Позже из этого материала создаются целые композиции морально-этического характера - тексты поучений, из которых наиболее известны «Поучения Шуруппака» и «Премудрые советы». В поучениях советы практического характера перемешаны с различного рода запретами на магические действия - табу.
В целях подтверждения авторитета поучительных текстов говорится об их уникальном происхождении: якобы все эти советы в начале времен отец дал Зиусудре, праведнику, спасшемуся от потопа. Диалоги-споры о превосходстве проводятся между различными существами, предметами и даже между явлениями природы. Известны споры Лета и Зимы, Рыбы и Птицы, Мотыги и Плуга, Тамариска и Пальмы,
Пастуха и Земледельца. Каждый из них доказывает другому свою постоянную полезность и незаменимость в мире, а спор их разрешается третейским судьей - одним из верховных божеств, определяющих истинную ценность каждого из спорщиков. Иногда перевешивает сила традиций, и Пастух предпочитается Земледельцу; в другом случае верх берет практическая польза, и Мотыга одерживает победу над Плугом, а Зерно, олицетворяющее земледелие, - над Овцой, образом скотоводства.
То, что мы называем баснями, по большей части - поговорки с упоминанием различных животных, и только очень немногие тексты действительно имеют басенный сюжет. Надо сказать, что шумеры воспринимали характер многих животных отлично от восприятия Эзопа или Лафонтена. Так, лев у них чаще всего оказывается простофилей (играя роль европейского волка), собака - коварным, вероломным и непредсказуемым существом [16], кошка - медлительным и непонятным созданием, потому что она ловит мышей не так быстро, как мангуст.
Зато лиса и, к примеру, осел - совершенно такие же, как в классической европейской басне. Сохранилась также небольшая история про обезьянку, которая пишет своей матери письмо о том, что в городе она голодает и боится умереть. Сценки из школьной жизни дают представление об отношениях между учителями и учениками, о распорядке дня учащихся и о программе, по которой ученик должен был сдавать экзамены.
Особый интерес представляет рассказ об учителе, пришедшем в дом к отцу неуспевающего ученика. Желая продвинуть сына в учении, отец дает учителю лучшую одежду и продукты, после чего учитель заявляет, что мальчик постигнет учение до самых глубин и что ему поможет в этом богиня Нисаба.
Современные исследователи понимают дар отца учителю исключительно как взятку и называют этот текст рассказом о первом подхалиме. Но не исключено и то, что учитель, воспринимавшийся в Шумере как жрец богини грамоты Нисабы, получил не дар, а жертву, и вследствие этого сама богиня будет теперь заботиться об успехах жертвователя.
Особняком стоит огромный корпус заговорной литературы.
Первые заклинания стали записываться еще на заре школьной системы - в период Шуруппака и Абу-Салябиха (XXVI-XXV вв.). Но большая их часть дошла до нас от позднешумерской и послешумерской эпохи (XXI-XIX вв. и позднее). Все заклинания подразделяются по предмету, на который направлена заговорная формула. Есть заклинания от змей и скорпионов, имевшие как чисто практический, так и календарно-ритуальный характер (например, заклинания созвездия Скорпион).
Есть заговоры на сон грядущий, призванные избавить спящего от видений и ночных кошмаров. Существуют заклинания культовых предметов, участвующих в обрядах освящения воды или воскурения ароматических трав. Наконец, имеются подробнейшим образом разработанные заклинания злых духов, несущих человеку различные заболевания. В начале такого заклинания дается описание инцидента, произошедшего с неким человеком.
Далее следует диалог между богом Энки и его сыном Асар-лухи. Сын пересказывает отцу происшествие и спрашивает его, как вылечить болезнь. Энки отвечает ему: «Сын мой! Чем я могу тебе помочь? То, что я знаю, знаешь и ты!» Затем он произносит формулу рецепта от болезни, причем в составе этой формулы и различные магические действия, и травы, и драгоценные камни, и освященная вода.
Асарлухи точно следует отцовскому рецепту и исцеляет больного. Злые духи, почувствовав силу заклятия и действенность медицинско-магического рецепта, сами отступают от человека. Если сама формула диалога между Энки и Асарлухи (в вавилонское время между Эа и Мардуком) появляется позднее старошумерского времени, то рецепты и формулы удаления злых духов, несомненно, очень древние (как мы уже видели на примере заклинаний из Шуруппака).
Многие тексты архаического слоя несут на себе отпечаток времени, когда они были записаны. Так, в «текстах путешествий» упоминаются имена царей Ура и Исина, поскольку эти тексты использовались в ритуале их интронизации. В записях урукских эпических песен есть немало анахронических моментов, также относящихся к последним векам шумерской цивилизации.
Однако нужно уметь отличать содержание текста от его поздних идеологических интерпретаций; первичную систему ценностей, основанную на психофизиологических контактах с ландшафтом и ареальными этносами, - от попыток встроить элементы этой системы в новый политико-идеологический контекст. Такой контекст, способствующий развитию вторичных мифов, появляется в Месопотамии только с приходом Саргонидов.
Тексты саргоновского слоя
Все тексты этой подгруппы по традиции связаны с именем дочери Саргона Энхедуанны, которую отец при своем воцарении назначил верховной жрицей в главный храм города Ура. Энхедуанна прожила долгую жизнь и оставалась на своем посту даже в правление Нарам-Суэна. Она талантливо слагала гимны, и нам достоверно известно, что именно Энхедуанне принадлежит огромный по тем временам корпус храмовых гимнов, а также несколько гимно-эпических поэм, имеющих политико-идеологическую подоплеку.
Храмовые гимны составлены Энхедуанной, вероятно, в самые первые годы ее пребывания в должности. Подлинники саргоновского времени, к сожалению, до нас не дошли, и мы можем пользоваться только копиями Старовавилонского периода, в которых текст Энхедуанны наверняка подновлен и исправлен. И хотя это все, что у нас есть, мы и по этим документам можем восстановить основную мысль аккадской жрицы-поэтессы.
Всего ею было составлено 42 гимна, следовавших друг за другом строго по иерархии. Первыми прославлялись храмы главных богов Шумера и их детей - Энки, Энлиля, Нинлиль, Нуску, Нинурты, Нинхурсаг, Нанны, Асарлухи, Уту (города Эреду, Ниппур, Ур, Ларса).
В эпоху III династии Ура в этот список между Наиной и Асарлухи попадает обожествленный царь Шульги, которому вместе с его храмом Энхурсанг специально составляют гимн, точь-в-точь похожий на гимны Энхедуанны. Затем прославляются храмы в честь богов, бывших в то время второстепенными. Сюда попадают как урукские боги плодородия Инанна и Думузи, так и боги Лагаша Нингирсу и Бау.
Именно невыделение Инанны в сочинениях Энхедуанны в первую очередь говорит о том, что храмовые гимны были составлены ею еще во время правления Саргона, притом в тот период, когда не существовало представления об Инанне как покровительнице Саргона и его династии. В противном случае гимн в честь Инанны стоял бы в списке на первом месте. Замыкают список божества и храмы маленьких и политически безынициативных городков, но на предпоследнем месте мы находим божество города Аккада - столицы саргоновского государства.
В таком расположении гимна родному божеству чувствуется пиетет Энхедуанны перед старыми шумерскими богами, выступающими в качестве учителей по отношению к аккадским божествам.
Каждый гимн состоит из пяти частей. В зачине воспевается имя храма, далее перечисляются и прославляются его части, затем называется и благословляется имя хозяина храма, и под конец текста произносится формула благословения престола - самой сакральной части храма, в которой сосредоточены его силы и священные сущности (ME).
Каждый гимн завершается колофоном, где обозначено, какому храму и какому городу данный гимн посвящен. Приведем для примера гимн Энхедуанны, написанный для прославления ниппурского храма Туммаль, в котором обитала супруга Энлиля богиня Нинлиль:
Туммаль, великих властных ME исполненный,
страх и ужас порождающий!
Основание! Твои чистые обряды омовения рук
над Абзу простерты!
Древний город, тростниковая заросль
с прекрасными молодыми тростниками!
Сердце твое - гора изобилия, на процветании
построенная!
В месяц Нового года, когда праздник твой
справляется, на диво ты украшен!
Великая владычица Киура, соперница Энлиля,
Госпожа твоя, мать Нинлиль, любимая жена
Нунамнира, -
О Туммаль! - на твоей твердой основе храм
установила,
На престоле твоем уселась!
Храм(у) Нинлиль в Ниппуре (хвала)!
С именем Энхедуанны связаны также две культовые поэмы, главной героиней которых является богиня Инанна. В науке они известны по своим первым строкам Нин-ме-шар-ра («госпожа множества ME») и Иннин-ша-гур-ра («Инанна, сердце несущая»). В настоящее время наилучшим образом изучена первая из этих поэм.
Уже во время Нарам-Суэна, когда престарелая жрица Нанны Энхедуанна продолжала занимать свою должность в главном храме Ура, некто Лугаль-Ане провозгласил Ур отложившимся от Аккада и захватил в нем власть. Свои действия Лугаль-Ане мотивировал «личным решением Нанны», якобы своей властью поставившего его во главе города. Выступая от имени Нанны, бунтовщик ополчился на богов-покровителей династии Аккада - Инанну и ее отца Ана.
Энхедуанна, имевшая священное заступничество обоих божеств, не признала власть Лугаль-Ане легитимной, оказала сопротивление и была изгнана из храма восставшими. В отчаянии жрица и дочь Саргона воззвала к своей госпоже Инанне с мольбой о помощи. Инанна явилась в Ур вместе с войсками Нарам-Суэна и наказала бунтовщиков, а Энхедуанна вновь была восстановлена в своей должности.
Власть Нанны в Уре была свергнута, и главной повелительницей этого города была на время признана главная богиня аккадской династии - победительница Инанна. Вот какими словами славит свою госпожу составительница гимна:
Владычица всех ME, день, испускающий сияние,
Жена праведная, одетая в излучение, Небом и Землей
возлюбленная,
Иеродула Ана, (хозяйка) всех великих украшений,
Любимая короной истинной, к энству назначенная,
Семь ME в руке постоянно (держащая),
О госпожа моя! Ты - страж великих ME!
ME ты подняла, ME на руку свою повесила!
ME ты собрала, ME на груди своей сохранила!
Подобно дракону, смерть на чужую землю ты наслала!
Подобно Ишкуру, при крике твоем колосьев нету!
Потоп, с горы (= чужой страны) своей сошедший,
Инанна, ты - первейшая в Небе и на Земле!
Возженным огнем страну поливающая,
Аном ME наделенная, госпожа, псов оседлавшая,
По священному слову Ана приказы отдающая, -
Великие обряды, тебе принадлежащие, кто узнает?
Истребительница гор, от демона бури крыло получившая,
Любимица Энлиля, воспаряешь ты над Страной!
Ты - на службе советов Ана,
О моя госпожа! Заслышав тебя, горы долу клонятся!
Когда люди предстают перед тобой
В страхе и трепете перед твоим сиянием, -
Достойные ME, ужасные ME они от тебя получают!
Перед тобой они плач заводят,
В дом великих плачей улицей они к тебе идут!
От саргоновского времени дошла до нас и поэма о Саргоне - гимно-эпическое произведение, местами даже напоминающее сказку. В первой части текста боги принимают решение о смещении кишского царя Ур-Забабы и о возведении на престол Киша некоего Саргона из городка Азупирану, дворцового чашеносца.
Затем сообщается о каком-то дурном предзнаменовании для царя, связанном с богиней Инанной, - скорее всего, она не появилась на небе в течение десяти дней. В это же время Саргон видит священный сон, в котором Инанна окунает его в кровавую реку и набивает ему рот землей. О своем сне он рассказывает царю. Царь, вероятно, догадывается о смысле сна и хочет погубить Саргона.
Он приказывает ему доставить бронзу начальнику цеха плавильщиков. Одновременно этот чиновник получает приказ бросить в печь все, что переступит порог плавильного цеха, в том числе и самого гонца. Но Инанна защищает Саргона от смерти. Тогда Ур-Забаба посылает Саргона с письмом к Лугальзаггеси, который тогда уже правил в Уруке. В письме была просьба убить того, кто его принесет.
Но Лугальзаггеси не понял смысл послания, и Саргон снова остается в живых. К сожалению, на этом текст обрывается. Его содержание напоминает нам известный сказочный мотив о священном сне, в котором царю сообщают о некоем подрастающем сопернике, и он всеми силами хочет его извести, но судьбу изменить невозможно (Кронос и Зевс, Ирод и Христос).
Кроме того, на память приходит и шекспировский сюжет из трагедии «Гамлет», когда король отправляет Гамлета в Англию с посланием, в котором просит английские власти убить его подателя. Как мы помним, Гамлет передает письмо своим недругам, а сам скрывается.
Тексты саргоновского слоя показывают, что в развитии идеологии того времени было два периода. В начале правления Саргона проявлялась максимальная почтительность к старой шумерской традиции, и аккадские божества упоминались после перечисления шумерских, причем Инанна не ставилась во главе пантеона. В более поздний период Инанна принимает на себя все властные функции, объявляется госпожой, обладающей всеми ME, и победительницей всех недругов аккадского царя.
Если же говорить о формальной стороне текстов, нужно отметить, что тексты саргоновского слоя более сухи, малоэмоциональны и более информативны в сравнении с шумерскими. В них замечательно выстроена композиция, поскольку каждый такой текст служит доказательством какой-либо политической идеи. Текстам этого рода интересна человеческая личность, пусть даже помещенная внутри мифопоэтического канона.
Личность говорит и действует точно так же, как в текстах архаического слоя действуют боги, лишь с большей внешней динамикой и с меньшим числом повторов в репликах. Но никаких черт характера мы при этом не наблюдаем.
