Ст. 18. Ибо гнев Божий открывается с неба на всякое нечестие и непокорность людей, заточивших истину в узы своей непокорности.
Бог! Мы не знаем, что мы имеем в виду, произнося это слово. Верующий знает, что мы этого не знаем. Верующий вместе с Иовом любит Бога, которого можно только бояться в Его неизведанной высоте, любит вместе с Лютером deus absconditus (лат. скрытый Бог. - Прим. пер.). Ему открывается праведность Божья. Он и только он спасается. «Только узник освобождается, только бедный обогащается, только слабый укрепляется, только смиренный возвышается, только пустое наполняется, только из ничего возникает нечто» (Лютер). Но на нечестие и непокорность людей открывается гнев Божий.
«Гнев Божий» - это суд, которому мы подлежим, если мы не любим судью. Противостоящее нам «нет», если мы не утверждаем его. Постоянно и повсеместно заявляемый протест против бытия мира и его характера, если мы не принимаем этот протест как свой собственный. Проблематика жизни, если мы не понимаем ее. Наша ограниченность и бренность, если мы не осознали их необходимости. Суд, которому мы подлежим, - это объективный факт, абсолютно независимый от нашего отношения к нему. Это наиболее важный для нашей жизни факт. Проявится ли он в свете грядущего мира и спасения, которое он несет, зависит от нашего ответа на вопрос веры. Он остается фактом, даже если мы вместо веры выбираем соблазн (Рим. 1:16). Время - это ничто по сравнению с вечностью, все вещи - это лишь видимость по сравнению с их источником и окончанием, мы - грешники и должны умереть.
Все это - реальность, даже если предел не становится для нас исходным пунктом. Жизнь во всей своей спорности идет своим чередом, и мы - вместе с ней, даже если мы не замечаем огромного знака вопроса, поставленного перед нами. Человек потерян, даже если он ничего не знает о спасении. Пределы остаются пределами, которые невозможно преодолеть. Узник остается узником и не становится стражем. Ожидание в этом случае - не радость, а горько-сладкая покорность перед неизбежным. Противоречие в этом случае - не надежда, а полное страданий упорство. Плодовитый парадокс нашего бытия в этом случае - тайная червоточина. Отрицание в этом случае - то, что обычно под этим подразумевают. Тогда на место святого Бога встает судьба, материя, вселенная, случай, неизбежность. Проницательность изменяет нам, когда мы избегаем называть не-Бога неверия (Рим. 1:17) именем «Бог». Самое важное последствие божественного гнева - это то, что мы без веры в воскресение называем «Богом». Бог, который, противореча своему имени, утверждает бытие и существование этого мира, - это Бог: Бог в своем гневе, Бог, страдающий за нас, Бог, который может только отвернуться от нас, только сказать «нет» - и именно поэтому со всей откровенностью лишь с оговоркой называемый Богом.
Гнев Божий не может быть Его последним словом, Его истинным откровением! Не-Бог не может действительно называться Богом! Но в реальности мы всегда сталкиваемся именно с Богом. И неверующий сталкивается с Богом, только он не может пробиться к скрытой для него истине Божьей и поэтому разбивается о Бога, как фараон (Рим. 9:15-18). «Любое замедление и повреждение созданной Богом жизни, общая тленность и связанность сотворенной жизни, включая смертную участь, - это реакция Бога» (Цюндель). Однако если мы не желаем познать эту божественную реакцию, то мы должны погибнуть. Весь мир - это след Божий, однако он (если мы выбираем вместо веры соблазн) представляет собой в своей абсолютной загадочности лишь след гнева Божьего. Гнев Божий - это открывшаяся неверию праведность Божья; ибо Бог поругаем не бывает. Гнев Божий - это праведность Божья вне и без Христа.
Что же означает: вне и без Христа? Гнев Божий открывается «на всякое нечестие и непокорность людей». Это отличительные особенности нашего отношения к Богу, формирующегося по эту сторону воскресения. Оно - нечестиво. Мы полагаем, что мы знаем, что имеем в виду, когда произносим слово «Бог». Мы отводим Ему высшее место в нашем мире. Однако тем самым мы принципиально ставим Его на один уровень с нами самими и материей. Мы полагаем, что Ему «нужен кто-то» и что мы сможем построить с Ним наши отношения так же, как мы строим их в других случаях. Мы назойливо протискиваемся поближе к Нему и не задумываясь тащим Его поближе к себе. Мы позволяем себе вступить с Ним в обычные отношения. Мы позволяем себе принимать Его в расчет, как будто в этом нет ничего особенного. Мы осмеливаемся разыгрывать из себя Его доверенных, покровителей, защитников и посредников. Мы путаем вечность со временем. Это - нечестие нашего отношения к Богу. И оно непокорно. Мы сами - тайные хозяева в этих отношениях. Для нас важен не Бог, а наши нужды, которым должен следовать Бог. Наше высокомерие ко всему этому жаждет еще познания и доступности высшего мира. Наши поступки требуют более глубокого обоснования, потусторонней похвалы и награды. Наша жизнерадостность жаждет благочестивых часов, своего продолжения в вечность. Поставляя Бога на мировой трон, мы имеем в виду себя. «Веря» в Него, мы оправдываем, услаждаем и почитаем сами себя. Наше благочестие состоит в торжественном уверении себя и мира, что мы благоговейно избегаем противоречия. Оно состоит в том, что мы при всем внешнем смирении и воодушевлении сами противимся Богу. Мы путаем время с вечностью. В этом заключается наша непокорность. И это - наше отношение к Богу вне и без Христа, по эту сторону воскресения, прежде чем нас призывают к порядку: сам Бог не признается Богом, и то, что мы называем Богом, в действительности - это человек. Мы служим не-Богу, живя своей собственной жизнью.
«Которые заточили истину в непокорности». Второй из названных признаков - первый во временном отношении. Человек сначала теряется в самом себе, а затем и в не-Боге. Сначала мы слышим обетование: вы будете как Бог! - а затем теряем чувство вечности. Сначала мы возносимся над людьми, а затем не осознаем дистанции по отношению к Богу. Нерв отношения к Богу вне и без Христа - это рабская непокорность. Мы думаем о себе то, что могли бы думать только о Боге, и поэтому мы не можем мыслить о Боге выше, чем думаем о себе самих. Мы сами для себя - то, чем для нас должен быть Бог, и поэтому Бог для нас - не больше того, чем мы являемся сами для себя. Тайная идентификация с Богом влечет за собой явную изоляцию по отношению к Нему. Божок должен логически лишиться славы великого Бога. Человек захватил и заточил истину, то есть святость Божью, подогнал ее к своим меркам и тем самым лишил ее серьезности и значимости, сделал ее обыкновенной, безопасной и бесполезной, превратил в ложь. Это становится очевидным в нечестии человека, которое не упустит возможности ввергнуть его во все новую непокорность. Если человек - сам для себя Бог, тогда должен возникнуть идол. Если почитается идол, то человек должен чувствовать себя истинным Богом, творцом этого своего творения. Именно это сопротивление не дает нам увидеть плоскость нового измерения, означающую границу нашего мира и наше спасение. На это сопротивление может открыться только гнев Божий.
Ст. 19-21. Это так: мысль о Боге известна им, Бог открыл ее им. Ибо невидимое Его от создания мира может быть разумно видимо в делах Его (и именно это - Его вечная сила и божество!), так что они не имеют извинения. Это так: несмотря на свое знание Бога, они не прославили и не возблагодарили Его как Бога, но опустошился их разум и омрачилось их неразумное сердце.
«Мысль о Боге известна им». Трагизм истории страдания истины заключается в том, что она, прорывающаяся в воскресении истина ограничения и упразднения человека неведомым Богом, - известная истина. Самое примитивное и самое прогрессивное самосознание человеческого духа снова и снова будет оказываться в состоянии «отчаивающегося смирения», «самоиронизирования разума» (Г. Коген/ Н. Cohen [1]), осознавая нашу ограниченность и перспективу Ограничивающего, который прекращает нашу ограниченность. Мы знаем, что Бог - это Тот, Кого мы не знаем, и что именно это незнание - проблема и источник нашего знания. Мы знаем, что Бог - личность, которой мы не являемся, и что именно это наше небытие прекращает и основывает нашу личность. Эта мысль о Боге, понимание абсолютной гетерономии, которой мы подлежим, автономна: если мы ей противимся, то мы противостоим не чему-то чужому, но нашему собственному, не чему-то далекому, но близкому. Воспоминание об этой мысли постоянно сопровождает нас в качестве вопроса и предупреждения. Она - скрытая пропасть и скрытое отечество в начале и в конце всех наших путей. Если мы не верны ей, то мы не верны сами себе.
Ибо Божье «невидимое может быть видимо». Мы забыли это, нам должны снова и снова напомнить об этом. Не обязательно такое положение вещей между Богом и нами, когда наша нескромность, необдуманность и неустрашимость по отношению к Нему так естественны. Платоническая мудрость уже давно познала несуществующее в качестве начала всего существующего. Самая рассудительная жизненная мудрость уже давно выяснила, что страх Господень - начало познания. Открытые и неподкупные очи поэта Иова и проповедника Соломона уже давно обрели в зеркале созерцания свой первообраз, Невидимое, неизведанную высоту Божью. Речь Божья постоянно слышится из бури, она постоянно призывает к познанию неразумности нашей речи о том, что для нас слишком высоко или непонятно, если мы в качестве восхваляющих Бога или Его обвинителей поступаем с Ним как с равным нам.
Проблематика нашего бытия и существования, суета и глубокая сомнительность всего того, что существует и что мы есть, всегда находятся перед нами как открытый учебник. Что такое «дела» Божьи в их абсолютной необъяснимости (зоопарк!), если не откровенные вопросы, на которые не существует прямого ответа и ответ на которые - только сам Бог? Божественное «нет», указывающее на наши пределы и тем самым преодолевающее их, может быть «разумно видимо» в Его делах «от создания мира», определено и постигнуто в спокойном, существенном, религиозно непредвзятом рассмотрении. Ничто не может воспрепятствовать возможности того, что мысль о Боге приведет нас к благотворнейшему кризису, если мы сами не препятствуем этому. Мы уже находимся в этом кризисе, если только хотим «разумно видеть». «Разумное видение» всегда было безупречным фактом: именно невидимое Божье, согласное с вестью о воскресении - это «вечная сила и божество» Бога. Именно оно. В том, что мы ничего не можем знать о Боге, в том, что мы - не Бог, в том, что Господа нужно бояться, заключается Его превосходство над другими богами, характеризующее Его как Бога, Творца и Спасителя (Рим. 1:16). Линия пересечения времени и вечности, нынешнего и будущего миров (Рим. 1:4) действительно проходит через всю историю, она «издавна возвещаема» (Рим. 1:2), ее всегда можно увидеть. Гнев Божий не обязательно открывается на подлежащих Его суду людей; они могут познать и возлюбить судью. «Так что они не имеют извинения», когда они не видят и не слышат; однако их глаза видят, а уши слышат. Непростительно их нечестие, так как «разумно увиденные» дела Божьи говорят о Его «вечной силе» и заранее протестуют против служения известному не-Богу, через которое Бог ставится в ряд естественных, психологических и иных сил этого мира.
Непростительна и их непокорность, так как «разумно увиденные» факты свидетельствуют о «вечном божестве» Бога и заранее протестуют против религиозного высокомерия, которое, упиваясь своими переживаниями, говорит о Боге, но имеет в виду само себя. Если мы заточили истину Божью и тем самым вызвали Его гнев, то причина этого заключается не в том, что у нас не было другой возможности. «Бог не далеко от каждого из нас, ибо в Нем мы живем, движемся и существуем» (Деян. 17:27-28). Он мог бы сделать ситуацию иной.
«Несмотря на свое знание Бога». Знание Бога, данное через простое рассмотрение непостижимости, несовершенства и незначительности нашей жизни, не стало познанием. Невидимое Божье кажется нам более несносным, чем такая спорная видимость того, что мы хотим называть «Богом». Из вечной и принципиальной предпосылки Творца получилась вещь в себе, находящаяся над другими вещами и в одном ряду с ними, из живого абстрагирования от любой конкретности - одна, хотя и высшая, конкретность в ряду других, из Духа - дух, из недоступного и поэтому такого близкого - вечно неопределенный объект наших переживаний. Вместо того чтобы видеть свет в Его вечном, «неприступном» Свете, мы делаем Его светильником, пусть даже и величайшим, нечувственным, сверхъестественным среди других; поэтому мы зажигаем наши собственные светильники и совершенно логично ищем в вещах их собственный свет. Что же тогда со «славой», которую мы должны Ему воздавать, если Бог более не является для нас неведомым, и с «благодарностью», подобающей Ему, если Он более не есть для нас то, что мы не есть? Против Зевса, не-Бога, вставшего на место Бога, по праву восстает Прометей.
Свет, который в нас, - тьма, поэтому гнев Божий на нас стал неизбежным. «Опустошился их разум, и омрачилось их неразумное сердце». Наш предел - это лишь наш предел, а «нет» Бога означает именно «нет». Безрассудно рассчитывающий на самого себя человек подвержен действию безрассудно господствующих мировых сил. Наша жизнь в этом мире обретает смысл только через связь с истинным Богом, но эта связь должна осуществиться путем того, что наше мышление и наше сердце (через «разумное видение») преломляются воспоминанием вечности. Не существует другого отношения к истинному Богу, кроме отношения, возникающего на пути Иова. Если этого преломления не происходит, тогда мышление - пустое, формальное, просто критическое, неплодотворное, не способное освоить полноту явлений, осознать частное в рамках целого; непреломленное мышление отказывается от своего действительного отношения к вещам. И наоборот, непреломленное сердце, не ограниченное никаким окончательным пониманием восприятие вещей уклоняется от власти мышления: темное, слепое, некритичное, предоставленное воле случая, оно - бытие в самом себе. Такое мышление стало бессердечным, постигающим без рассмотрения и поэтому пустым; немыслящим, рассматривающим без постижения и поэтому слепым стало сердце. Душа оторвана от мира и бездушен мир, если они не обретут себя в познании неведомого Бога, если человек уклоняется от истинного Бога, в котором он должен потерять себя и мир, чтобы обрести их вновь.
Это - причина ночи, в которой мы странствуем, причина гнева Божьего, открывшегося на нас.
Примечание
[1]. Cohen, Hermann (1842-1918) - немецкий философ неокантианского направления, один из основателей марбургской школы. - Прим. пер.
