Ст. 22. Они возомнили о себе, что они мудры, и сделались глупцами. Картина мира без парадокса и без вечности, знание без фона незнания, религия без неведомого Бога, осмысление жизни без воспоминания противостоящего нам «нет!» довольно практичны. Прежде всего, их простота, прямолинейность и непринужденность, относительная надежность и уравновешенность, широкое соответствие «опыту» и требованиям практической жизни, благотворная неясность и растяжимость всех понятий и масштабов, либеральная перспектива предлагаемых здесь бесконечных возможностей - все это снова и снова будет вызывать доверие к такому основанию. Отказавшись от «разумного видения» (Рим. 1:20), человек спокойно полагает на этом основании, что он мудр. Да, и у ночи есть своя мудрость, но опустошение мышления и помрачение сердца, происходящие в ней, тем не менее - факты. Блеск этой непреломленной премудрости не остановит хода вещей, ставшего неизбежным ввиду гнева Божьего.
То, что Бог не познан Богом, - это не только внутренняя или теоретическая ошибка, но принципиально ложная жизненная установка. Из опустошенного мышления и помраченного сердца необходимым образом вытекает и неправильное действие. И чем больше непереломленный человек позволяет себе на своем безопасном пути, тем вернее он становится глупцом, тем вернее мораль и жизненное устройство, основывающиеся на забвении пропасти, на забвении отечества, становятся ложью. Понять это совсем несложно.
Ст. 23-24. И они сменили величие вечного Бога на подобие образа бренного человека и птиц, и четвероногих, и пресмыкающихся. Поэтому предал их Бог по похотям сердец их нечистоте, так что тела их были обесчещены ими самими.
«Они сменили величие вечного на подобие бренного», то есть теряется понимание специфического в Боге, человек теряет мысль о ледниковой трещине, о полярной области, о зоне опустошения, которую необходимо перейти, если действительно должен быть сделан шаг от бренного к вечному. Дистанция между Богом и человеком не имеет более принципиального, острого, разъедающего подобно кислоте, раз и навсегда обязательного значения. Различие между вечностью, изначальностью, превосходством Бога и бренностью, относительностью, обусловленностью нашего бытия и его характера стирается. Око, которое должно видеть, ослеплено. Между здешним и потусторонним, между нами и абсолютно иным возникает религиозный туман или месиво, в котором - среди самых разнообразных, более или менее сексуально окрашенных умелых идентификаций и процессов смешения - человеческие или животные процессы возводятся на уровень божественных событий, бытие и действие Бога «познается» как человеческое или животное событие. В центре этого тумана находится заблуждение, согласно которому и без чуда (происходящего вертикально сверху), без упразднения всего существующего (за исключением Истины, которая находится по ту сторону рождения и смерти) может существовать единство между Богом и человеком или хотя бы способность к союзу между ними. Религиозное переживание, на какой бы ступени оно ни происходило, будучи чем-то большим, чем пустота, намереваясь быть содержанием, обладанием и использованием Бога, представляет собой бесстыдное и неудачное предвосхищение того, что может быть и стать истинным только от неведомого Бога.
В своей историчности, вещественности и конкретности оно всегда представляет собой измену Богу. Это рождение не-Бога, рождение идолов. В центре этого тумана человек забывает, что все бренное есть образ, что оно - лишь образ. Величие вечного Бога смешивается с подобием (Пс. 105:20) бренных существ. Какое-то отношение человека к объектам его страха или стремления, к необходимому средству его бытия, к результату его собственного мышления или действия, к внушительному явлению природы или истории рассматривается как важное само по себе. Это отношение считается настолько важным, как будто бы оно не было преломлено своим собственным окончательным указанием на Творца, на Неведомого, чье величие нельзя сменить на известное величие образа, даже если бы оно, выделяясь из ряда себе подобных, было самым прекрасным и чистым. Из мнимой непосредственной встречи с Богом, которая только тогда была бы истинной, если бы она не желала быть истинной, не желала бы уплотниться до «опыта», если бы она желала сразу же вновь прекратиться и быть лишь открытым пространством, указанием, поводом и возможностью, ныне возникают те самые опосредованные, производные, никому не подвластные божества, власти, господства и силы (Рим. 8:38), которые изменяют окраску света истинного Бога и затемняют его.
Нигде нет большей посредственности, чем в царстве романтической непосредственности (Индия!). Во всех тех случаях, когда не замечают и игнорируют эту характерную дистанцию между человеком и Последним, дающим ему основание, должен возникнуть фетишизм, который видит Бога в «птицах, и четвероногих, и пресмыкающихся», то есть в конечном счете в «образе бренного человека» («личность», «ребенок», «женщина»), в его духовно-материальных созданиях, формах и представлениях (семья, народ, государство, церковь, родина и т. д.) - и тем самым оставляет Бога, живущего по ту сторону нашего мира. Так воздвигается не-Бог, так воздвигаются идолы.
«Поэтому предал их Бог». Любая подмена наказывается, причем она сама становится собственным наказанием. Забвение истинного Бога уже само по себе - это начало Его гнева на забывающих Его (Рим. 1:18). Дело созидания не-Бога наказывается тем, что оно удается. Обожествленные силы природы и души в этом случае - это боги, владеющие нашей жизненной атмосферой, как Юпитер и Марс, Исида и Осирис, Кибела и Аттис. В этом случае наше действие определяется именно тем, чего мы желаем. Мы неизбежно достигаем цели, которую мы сами себе поставили: чтобы все образы и символы, значение которых мы не осознали, стали сами для себя целью, содержанием и завершением. В этом случае человек становится рабом и игрушкой вещей, всей «природы» и «культуры», прекращение и основание которых в Боге он не увидел, и никто высший уже не защищает его от того, что он сам сделал для себя наивысшим. Нечистота его отношения к Богу ввергает в нечистоту и его жизнь. Если Бог потерял свое величие, то его теряет и человек. Вместе с внутренним оскверняется и внешнее, с душами - тела, так как человек неделим.
В этом случае вещественность, тварность его жизни становится его бесчестием. Либидо, сексуальность в широком и узком смысле этого слова - действующая сила всех его желаний и стремлений - становится крайне опасной и сомнительной. Он должен переносить, оплакивать, проклинать весь позор мирового порядка как позор, но снова и снова вынужден порождать его в своем удалении от Бога. Он хотел познать известного бога мира сего. Ныне он познает этого известного бога.
Ст. 25-27. Они заменили истину Божью ложью, поклонялись и служили тварному миру вместо Творца, который благословен вовеки! Аминь. Поэтому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное отношение полов на противоестественное, и мужчины их оставили естественные отношения с женщинами и разжигались похотью друг на друга. Мужчина с мужчиной совершают позор и получают в теле своем ожидаемое воздаяние своего заблуждения.
«Они заменили истину ложью». Отпадение от Бога, совершившееся в общем, вскоре примет более отчетливые формы. Непосредственное познание Бога в творении могло бы быть случайностью, своего рода несерьезным смешением, поверхностной ошибкой, растворением истины Божьей в массе всевозможных истин мира. Но если такая возможность существует, то серьезное смешение истины с ложью не заставит себя долго ждать. Небольшая туманность между Богом и человеком, где стираются расстояния, становится тучей, в которой невозможно распознать противоположные полюса. Полуосознанный контраст по отношению к неведомому Богу становится явным. Ослепленное око заболевает. Случайно поставленные на трон силы и власти приживаются там и окружают себя ореолом «вечной славы и божества» (Рим. 1:20), в то время как Творец, вечный Источник, становится все более «абстрактным», «теоретическим», непопулярным и незначительным. Конкретный не-Бог побеждает, несмотря на то, что над всей мировой важностью и величием сохраняется небольшой остаток Неведомого, несмотря на то, что по ту сторону называемого нами «Богом» остается окончательная тайна, с которой мы иногда сталкиваемся. Действительно реально только то, что неведомый, живой Бог становится в этом случае пустым, проблематичным, нереальным, несмотря на такой пустой, проблематичный и нереальный факт: спасенный Богом мир, в котором находится человек, не помнящий о Нем в ореоле безопасности, необходимости и реальности. Мир «свят и достоин почитания», в крайнем случае, и помимо Творца: естественнонаучно-исторические и философско-богословские мировоззрения более согласны между собой по этому поводу, чем это кажется. Мир не просто находится рядом с Богом, но он встал на Его место, он сам стал Богом и требует «такого же почитания, какое традиционно набожный человек воздает своему Богу» (Д. Фр. Штраус/D. Fr. Strauß [1]). Противоречия внутри этого Божьего мира (природа и культура, материализм и идеализм, капитализм и социализм, мирское и церковное, империализм и демократия и т.п.) не так серьезны, как представляется. Они есть противоречия внутри мира, для которых не существует ни парадокса, ни отрицания, ни вечности.
«Поэтому предал их Бог!» Непреломленная естественность не чиста. Она ничего не выигрывает, будучи религиозно преображаемой. В ней всегда скрыты неестественность и противоестественность, лишь ожидающие часа своего прорыва. Замена Бога на мир, если она означает освобождение природы, - это замена необходимого и неизбежного на его демоническую карикатуру, впрочем, находящуюся с ним на одном уровне. И без того сомнительное становится абсурдом. Либидо становится всем, жизнь - эротикой без границ. Граница между «нормальным» и извращенным открывается тогда, когда между Богом и человеком не существует закрытой границы, окончательно неумолимого предела и препятствия.
Ст. 28-31. Возможно еще одно, последнее обострение этой ситуации: в превратном отношении к Богу еще существует остаток «разумного видения», последнее чувство, предупреждающее о противостоящей религиозному высокомерию тайне Божьей. Отблеск этой тайны лежит и на ставших идолами мировых силах, и на обожествленной вселенной, и этот малый остаток Неведомого над не-Богом может стать препятствием в виде предчувствия и благоговения. Но и это может прекратиться. Больное око может ослепнуть, недостаток познания может стать незнанием Бога, «агнозией» (1 Кор. 15:34): так как они лишились суждения, необходимого для познания Бога (они уже не способны по-настоящему восхищаться и ужасаться, принимать в расчет что-либо, кроме чувств, опыта и переживаний, они вообще мыслят только более или менее остроумными софизмами, будучи лишенными освещения сверху и сзади), то Бог предал их бесполезному разуму, так что они могут совершать только непотребства, будучи наполнены лишь непокорностью, непригодностью, жадностью, злобой, полны зависти, желания убийства, ссорами, обманом, сплетники, клеветники, неблагочестивые, наглецы, кичащиеся и хвастуны, изобретательные на низость, непослушные родителям, неблагоразумные и бесхарактерные, бессердечные и безжалостные.
Так начинается окончательное опустошение и разложение, хаос распадается на свои составные части, и все становится возможным. Кружатся атомы, и неистовствует борьба за существование. Неразумным стал сам разум. Обесценились понятия долга и сообщества. Открывается мир, полный личного произвола и социальной несправедливости, - не только в императорском Риме. Здесь проявляется истинная природа нашего непреломленного бытия. Наше нечестие и непокорность подлежат гневу Божьему. Ныне Его суд для нас - только суд, и мы осознаем, что невозможность человека - это его действительная и окончательная невозможность.
Ст. 32. Довольно нетрудно увидеть эту связь, но они знают правопорядок Божий, что поступающие так достойны смерти, и тем не менее они не только делают это, но и одобряют такое поведение. Это - мудрость ночи, которая сама становится глупостью (Рим. 1:22). Она - глупость, так как она непоколебимо стремится к поверхностному рассмотрению всех человеческих вещей, хотя такое рассмотрение постоянно опровергается фактами. Она видит, куда ведет непреломленный путь человека, и ей знакомо значение направления и цели этого пути. Она знает причину и видит следствие, но не отваживается сказать себе «стой!». Странные жалобы на неустойчивость земного бытия, основанное на неочевидных доводах и опирающееся на них обвинение в адрес человеческой греховности всегда сопровождают путь людей, которые забывают своего Творца; в результате они фиксируют взгляд на этом основании и утверждают, желают, продолжают, оправдывают и, вопреки принципиальному протесту, защищают построенное на нем целое. Почему же так трудно помнить о забытом, если следствие этой забывчивости, конец нашего ночного странствия - смерть настолько очевидна?
Примечание
[1]. Strauß, David Friedrich (1808-1874) - евангелический богослов, автор книг «Жизнь Иисуса», «Христианское вероучение», «Старая и новая вера», резко критиковал историчность евангельских повествований, развивая тезис, что основа веры - не исторический, а мифологический Христос. - Прим. пер.
